Глава 31
Утром, прежде чем нанести очередной визит в «Атлантиду», Александр Владимирович решил сначала отправиться в отделение Сбербанка, где работал исчезнувший Воронов, и побеседовать с сотрудниками.
Интуиция подсказывала ему, что именно сбежавший муж может оказаться заветным ключом к разгадке этой страшной головоломки.
Обе погибшие девушки были когда-то его приятельницами, жену явно шантажировали, и Клюквин не сомневался, что предметом шантажа был сын Ревенко.
У метро «Динамо» он сел в автобус и поехал к банку. Выйдя на нужной остановке, он нашел таксофон и позвонил в отдел:
— Сережа, это я. Да, пока ехал, дело тебе придумал. Отыщи-ка ты мне всех приятелей Коли Ревенко… Да, сына. Опроси всех, только аккуратно, где сейчас может быть мальчик, может, кто-то видел его недавно, ну и так далее. Хорошо бы найти его к вечеру. Часов после трех звони в «Атлантиду», я там буду. Ну все, действуй.
В банке никто ничего не знал. В последний раз там видели своего сотрудника Кирилла Анатольевича Воронова в пятницу, шестнадцатого июля. Покинул он рабочее место весьма странным способом.
Минут за пятнадцать до закрытия банка он вышел покурить и больше не вернулся, оставив на память коллегам пиджак и машину «Опель».
Пиджак Клюквину продемонстрировали, а машину забрал по просьбе жены какой-то красавец-брюнет, представившийся служащим «Атлантиды».
Карманы пиджака были пусты, только почему-то сигареты и зажигалка оказались на месте.
— Елена Васильевна, а почему вы решили, что Воронов вышел именно покурить?
Перепуганная насмерть, бледная Леночка Смокотина отвечала очень обстоятельно, стараясь не упустить ни одной детали:
— Он сам так сказал. И вообще, он какой-то странный был в тот день. Ни с того ни с сего целоваться полез, а потом вдруг с места сорвался, сказал, что курить идет.
— Ну, в том, что он целоваться полез, я лично ничего странного не вижу, — улыбнулся Клюквин.
Леночка смущенно хихикнула, поправила растрепавшиеся пряди и слегка покраснела.
— Да нет, вы не подумайте чего. Кирилл Анатольевич никогда прежде себе такого не позволял. Говорю же, он какой-то странный был в тот день.
— А припомните-ка хорошенько, больше ничего необычного вы не заметили? С чего это вдруг он с такими нежностями на вас набросился?
— Понимаете… — Леночка сморщила свой хорошенький носик, придвинулась поближе и заговорила шепотом: — Он сначала просил меня подстраховать его в субботу до обеда. Ему надо было в аэропорт ехать, сына встречать. Он так сказал. Я, конечно, согласилась. Ну, думаю, он поэтому и поцеловал меня. Ох, господи, да что же еще?.. Нет, ничего не припоминается.
— Да с дружками своими он намылился. Притащилися тут двое, ждали его. С ними и намылился. А ну-ка ноги-то подыми! — В ботинки Клюквину уперлась мокрая швабра. — Он небось уже какой день водку с ними жрет, а ты, мил человек, в розыски пустился, время казенное тратишь.
Клюквин смотрел на толстую, красномордую тетку как на подарок.
Та наяривала шваброй и злобно приговаривала:
— Расселися тут, понимаешь, только грязь таскают. Вот и те двое уселися в зале, я говорю, дескать, закрываемся, нечего зазря сидеть. А один-то на Анатольевича очами эдак бык-бык, ну тот и снялся. Те сразу и вышли. Говорю вам, вместе они.
— Миленькая моя, а вы уверены, что очами-то «бык-бык» он именно на Анатольевича? — обалдело спросил Клюквин.
— Так еще и рукав задрал и по циферблату постукал. Анатольевич тут и снялся. Точно говорю, вместе они.
— А опознать-то сможете их?
— А чего ж не опознать? Ты только их предъяви, служивый, я сразу и признаю. У меня память на лица — во! — тетка показала ему большой грязный палец. — Я раньше в метро контролером работала, до пенсии еще. Так всех местных, почитай, в лицо знала.
— А как вас зовут-то, голубушка?
— Евдокия Гавриловна я, Бузыкина. Ежели чего — не стесняйся.
Тетка подхватила швабру и, позвякивая ведром, поплыла в валютный отдел.
В банке уже делать было нечего. Клюквин случайно узнал больше, чем можно было ожидать. Он вышел на улицу, поймал машину и поехал в «Атлантиду».
Уже битый час, оккупировав кабинет Ревенко, он безуспешно пытался разговорить сотрудников «Атлантиды», которых успел застать на месте.
Петров сослался на неотложные дела и попросил вызвать его попозже.
Тогда Клюквин по очереди пригласил двух ассистенток и оператора из «Поколения XXI». Девушки поведали, что изредка покуривали с Лизой во дворе, ни о чем особенном не говорили, посмеивались над нелепыми типами, рвущимися в Голливуд, только и всего. С Николаевой они и вовсе не общались, она едва с ними здоровалась и всегда пролетала мимо на своих высоких каблучках.
Оператор вообще не был знаком лично ни с той, ни с другой, видел их мельком несколько раз.
Следующей была бухгалтерша.
— Да что я могу знать об этих вертихвостках? Что у меня может быть с ними общего?! — возмущалась толстуха в красном сарафане.
У Клюквина сразу разболелась голова.
— Вот если вам нужно подлинность их закорючек установить, это я — пожалуйста, обращайтесь.
Приехал Быстрицкий.
— Александр Владимирович, я не хотел по телефону… Кое-что есть.
Клюквин с облегчением отпустил бухгалтершу восвояси.
— Проходи, Сережа, садись.
— Значит, так. — Быстрицкий сел напротив Клюквина, достал из кейса блокнот, сверился с записями. — Вот что удалось выяснить. Ближайший друг Коли Ревенко — Володя Галдин. Они раньше были одноклассниками, потом Ревенко переехала и перевела сына в лицей.
— И что говорит этот Володя?
— Ничего не говорит, он в Испании на отдыхе. А вот родители парня, Вадим Андреевич и Валерия Васильевна Галдины, утверждают, что примерно в это время Коля Ревенко должен находиться в Греции.
— Ты с ними встречался?
— Нет. Якушкин звонил, разговаривал с ними.
— А ты повидайся, и хорошо бы поскорее.
— Ладно.
— Так что насчет Греции?
— Я проверил. Он действительно был в Греции с третьего по семнадцатое июля. Установлено, что семнадцатого он вернулся рейсом из Афин. Но после прохождения таможни следы мальчишки теряются. Я отправил Якушкина в Шереметьево, пусть поговорит с теми, кто тогда дежурил. Может, кто-то что-то видел. А стюардессы с того рейса будут в Москве только завтра.
— Молодец. А у кого из приятелей он может быть на даче, как утверждает его мать?
— Она так сказала?
— Представь себе.
— Странно. У него приятелей немного, а точнее — всего два. Один из них, Андрей Звонков, в данный момент расслабляется в летнем лагере, это установлено — сегодня утром он выиграл заплыв. Другой — Аркадий Жигалкин, болтается без дела в Москве. Я с ним разговаривал. Колю Ревенко он не видел почти месяц. Тот звонил ему незадолго перед отъездом, обещал привезти греческую водку.
— Во дают! Дети, мать их… — ухмыльнулся Клюквин. — Ну, вот что, давай-ка позвоним госпоже Ревенко, побеседуем с ней.
— Погодите, Александр Владимирович, есть еще кое-что. У Чикиной на автоответчике обнаружена одна любопытная запись. Судя по всему, сделана пятнадцатого июля, как раз за два дня до возвращения Коли Ревенко. Звонок, похоже, международный, голос явно мальчишеский. Эксперты сейчас это проверяют. Вот текст.
Быстрицкий перелистнул страницу в блокноте и внятно прочел:
— «Эй, мать, где тебя носит, я соскучился, не забудь меня встретить, у меня утренний рейс, если не припрешься, не отдам тебе твою Нику». Это все. Я почти уверен, что это Ревенко-младший.
— Так… — Клюквин потянулся к телефону.
Дома у Ревенко трубку не снимали, а вот мобильный откликнулся сразу.
— Любовь Николаевна, голубушка, здравствуйте, это Клюквин.
— Я узнала вас, Александр Владимирович, рада слышать.
— Как чувствуете себя?
— Спасибо, вполне прилично.
— Мне необходимо с вами встретиться.
— Конечно, но только не сейчас.
— Хорошо, давайте я подъеду вечером. Это срочно.
— Боюсь, не получится. В данный момент я в дороге, на пути в Тверь.
— Куда-куда?! Что вас туда понесло? Извините…
— Дела, знаете. Я же предупреждала вас вчера, что буду сегодня занята. Я вернусь через три дня и сразу с вами созвонюсь. Обещаю.
Связь оборвалась.
В полной растерянности Клюквин положил трубку и в ответ на немой вопрос Быстрицкого недоуменно развел руками:
— Они отъехать изволили. В Тверь. Блин… Не нравится мне все это. Вчера еще в обморок падала… Неужели притворялась?
— Актриса!.. — нашел объяснение Быстрицкий.
— Но так натурально. Я ведь поверил. Значит, она и впрямь меня за дурака…
— Да не расстраивайтесь вы так, Александр Владимирович. Вернется — дожмем. А пока придется допросить красотку-секретаршу. С пристрастием. — Быстрицкий плотоядно улыбнулся, потер руки и пружинистой походкой направился в приемную.
«Так, все билеты проданы», — понял Клюквин, вышел за напарником и тихонечко сел в стороне.
Никто лучше Сереги Быстрицкого, сероглазого красавца с безукоризненной улыбкой, не мог разговорить хорошенькую девчонку и незаметно вытащить из нее всю информацию. Клюквин приготовился к первому действию предстоящего спектакля.
— Простите, вас, кажется, Екатериной Владимировной зовут? — издалека начал Быстрицкий.
— Вы не ошиблись, Сергей Борисович. — Катька сложила серьезную рожицу.
Она прониклась ответственностью момента и хотела произвести впечатление умной, взрослой женщины.
— Да вы, я погляжу, времени не теряете, — расплылся Быстрицкий. — Я же вам только по фамилии представлялся.
— Естественно. У нас не шарашкина контора, а солидное предприятие.
— Это я успел заметить. Из вас, наверное, хороший сыщик бы получился.
— На том стоим, — невпопад брякнула Катька и зарделась от удачной, с ее точки зрения, шутки.
— А можно чайку? — Быстрицкий заговорщицки подмигнул ей и уселся напротив, закинув ногу на ногу.
— Вам с сахаром? — Катя включила чайник.
Быстрицкий кивнул.
— А скажите-ка мне, Катюша, — доверительно склонился к ней Серега, — за каким чертом ваша хозяйка поехала в Тверь?
— Что? — Катька дала первую слабину. — Какую Тверь? С чего вы взяли?
— Может, вы, конечно, не в курсе…
— Я? — Катька аж взвилась. — Да у меня весь график по минутам расписан. Не верите? Вот, смотрите, — она раскрыла пухлый ежедневник. — Нет никакой Твери!
— А по нашим данным, Любовь Николаевна выехала именно туда.
— Да вы сами не знаете, что говорите, Сергей Борисович. — Катька вконец обиделась.
Она терпеть не могла, когда ее подозревали в некомпетентности, даже по мелочам. А тут речь шла о планах начальницы, и ее явно пытались сбить с толку.
— Да, там сейчас проходит актерский фестиваль «Созвездие», Любовь Николаевну приглашали, но она отказалась, естественно.
— Почему отказалась? И почему естественно? — удивился Быстрицкий.
— Ну как же, ведь там в прошлом году целая история вышла. — Катька поджала губки и многозначительно замолчала.
— Что же вы, Катюша? — Быстрицкий потянулся к ней через стол и нежно снял с ее плеча волосок. — Продолжайте, это очень интересно.
— Ну, в общем, в этом никакой тайны нет, об этом все знают, — нерешительно тянула Катька. — В прошлом году Любовь Николаевна была на «Созвездии» председателем жюри. И она… короче, она разругалась с генеральным спонсором.
— И что же послужило причиной ссоры? — безразлично спросил Быстрицкий, не спеша прихлебывая горячий чай.
— Ничего себе, «ссора»! Да это не ссора была, а целый скандал, между прочим. Этот генеральный хотел главный приз за женскую роль отдать своей любовнице, Таньке Садретдиновой. А Любовь Николаевна не допустила такого позора.
— И кому же дали?
— Да вы что, прессу не читаете? Телевизор не смотрите?
— Ну, отчего же, — улыбнулся Быстрицкий. — Смотрим иногда, но в основном новости или «Дежурную часть». Я как-то, знаете, кино не очень интересуюсь.
— Ну и совершенно напрасно. Искусство очень важно для общества, — многозначительно изрекла Катька.
— Это оно конечно. — Быстрицкий даже хрюкнул от удовольствия, отвернулся и промокнул платком выступившие слезы. — Простите старого дурака… Просветите меня, пожалуйста, кому же все-таки достался главный приз?
— И вовсе вы не старый. А насчет дурака — вам виднее, — кокетливо улыбнулась Катька.
— Не смею спорить с такой очаровательной девушкой. Так кому приз-то дали?
— Так ведь Лизе Чикиной и дали. За «Белый караван». — Катька сдвинула брови домиком, и глаза ее заволокла приличествующая моменту грусть.
Быстрицкий сочувственно погладил ее по руке, и облачко печали мгновенно улетучилось.
«Интересно, как бы ее сейчас перекосило, если бы она узнала про четырех Серегиных детей», — с мальчишеским озорством подумал Клюквин. Он молча сидел в углу и откровенно наслаждался этой сценой.
— И что потом? — спросил Быстрицкий.
— Ну что-что… Спонсор этот взбесился. Ведь он весь фестиваль оплатил, только чтобы его Таньке приз достался. Ну они и сцепились с Любовь Николаевной на банкете. Она ему все высказала, и про деньги его грязные, и про Таньку-козу.
— А что, Танька действительно — коза? — всерьез заинтересовался Быстрицкий.
Клюквин из угла предупреждающе кашлянул.
— Простите, Катюша, отвлекся. Ну и что спонсор этот?
— А ничего. Ну, то есть… сказал, что пустит Любовь Николаевну по миру и что умоет ее кровавыми слезами. Ну, то есть… что она сама умоется кровавыми слезами, — вконец запуталась Катька.
— А что же это за спонсор такой кровожадный?
— Черт его знает, я не помню. Если вам надо, позвоните в актерскую гильдию, там подскажут. Ну теперь вы понимаете, что это бред? Ни при каких обстоятельствах Любовь Николаевна не поехала бы в эту дурацкую Тверь.
— Теперь понимаем. — Клюквин поднялся со своего места. — Вы нас, Катя, извините. Мы, видимо, что-то перепутали.
Он кивнул Быстрицкому, тот нехотя оторвался от Катьки, и они вернулись в кабинет.
— Ревенко, конечно, врет. Ни в какой она не в Твери, — размышлял Клюквин.
Он еще раз вспомнил их вчерашний разговор, ее слезы, свою жалость к ней, и ему стало обидно, что она так хладнокровно его обманула.
— А может, и не врет. Может, она поехала этому спонсору мстить, — предположил Быстрицкий. — Я на всякий случай позвоню Савельеву, чтобы связался с Тверью. Если она еще в пути, то часа через два-три уже там будет. Пусть проверят все гостиницы.
— Правильно. А сам дуй в эту гильдию актерскую, будь она неладна. Разузнай мне все про этого спонсора и что у них там вышло с Ревенко. Я пока потрясу этого старого хрыча Петрова. Вечером приезжай ко мне домой. Подведем итоги.
— Что брать, пельмени или котлеты?
— Пельмени.
— Александр Владимирович, а может, лучше ко мне? — предложил Быстрицкий. — Ирка пирогов напекла, с мясом и с грибами.
— Счастливчик! Если бы моя бывшая так готовила, ни за что бы не развелся. Но давай в другой раз, а то твои шалопаи поговорить не дадут.
— Понял. Вот дело закроем, тогда и попируем. Даете слово?
— Чтоб я сдох!
Поговорив с Савельевым, Быстрицкий уехал.
Клюквин по-хозяйски нажал кнопку переговорника:
— Катюша, будьте добры, пригласите ко мне Виктора Григорьевича.
— Так он ушел уже.
— Как ушел? Когда? — Клюквин вышел в приемную.
— Как поговорил с вами, сразу и уехал.
— Вот жук…
«Значит, смылся наш Петров. Попробуем его разыскать, но чую, вместе они где-то…»
— Катя, вызовите Кознова ко мне. Надеюсь, он еще не сбежал?
— А с чего это мне бежать? — раздался у него за спиной густой баритон.
В дверях стоял эффектный брюнет и, опершись о косяк, дымил сигарой.
— Будьте любезны, пройдите в кабинет, подождите меня там. А вы, Катя, позвоните, пожалуйста, Петрову домой и свяжите меня с ним.
— Так он сейчас на даче живет, там нет телефона, — сказала Катя. — Но вы не расстраивайтесь, я попробую на сотовый.
Она сделала несколько попыток набрать номер и безнадежно вздохнула:
— Телефон отключен или…
— …временно недоступен. Знаю. Ладно… Вы ведь еще не уходите?
— Ну что вы, Александр Владимирович, я буду сколько нужно.
— Спасибо. Периодически набирайте, хорошо?
— Конечно, не беспокойтесь.
Клюквин вернулся в кабинет.
