Глава 10

Зарубин сел за стол, положил перед собой фотографию и уставился на нее, подперев щеки ладонями. Вот влип! Ну и что теперь с этим делать? Взять и отвезти следователю? Во-первых, ни один суд не признает это доказательством чего бы то ни было, поскольку неизвестно, где и при каких обстоятельствах фотография обнаружена. Ни тебе понятых, ни хотя бы просто свидетелей, которые могли бы подтвердить, что фотографию Зарубин действительно нашел именно здесь, а не подбросил несчастной больной старушке. Говоря служебным языком, она изъята непроцессуальным путем и ни малейшего веса в уголовном деле иметь не может. Попросить Гмырю приехать сюда с обыском? Не приедет. И вовсе не потому, что не поверит Сергею, а потому что для обыска нужна санкция прокурора, а с чем он придет к прокурору? Какие такие веские причины существуют, чтобы перевести больную старуху из ранга свидетелей в ранг подозреваемых неизвестно в чем? Нет этих причин. Они появятся только после того, как официальным путем будет обнаружена фотография. Конечно, любой следователь может провести обыск и без санкции, но только в неотложных случаях, а здесь такового явно не наблюдается. Неотложный случай – это, например, когда преступник скрывается с места происшествия и забегает в квартиру, и преследующие его сотрудники милиции своими глазами видят, куда он зашел. Вот тогда можно и без прокурора.

Есть и третий вариант, придется прибегнуть именно к нему, другого выхода все равно нет.

Сергей придвинул к себе телефон и набрал номер Гмыри.

– Борис Витальевич, допросите меня в качестве свидетеля, – сказал он убитым голосом.

– Так, начинается, – недовольно протянул Гмыря. – Что еще?

– Я на квартире у Клавдии Никифоровны. Нашел тут кое-что любопытное.

– Специально искал, пацан зеленый? – подозрительно осведомился следователь. – Знал, что есть, но мне не сказал?

– Ей-крест, ни сном ни духом, – побожился Сергей. – Случайно нашел. Халатик искал для нашей больной, а там среди вещей фотография Дударева лежит.

– Что?!

– Фотография Дударева.

– Понятно. А все остальное видел?

– Наблюдаю, – улыбнулся Сергей с облегчением, поняв, что следователь с ходу уловил его мысль. – Новые дорогие вещи в ассортименте.

– Ясно. Купили, значит, нашу бабульку, божьего одуванчика. Приезжай, допрошу тебя по всей форме.

– А фотография?

– Оставь где взял.

– А вдруг она куда-нибудь денется?

– Тогда привлеку тебя за дачу ложных показаний. Клади фотку на место и двигай к следователю на допрос, – приказал Гмыря.

«Я, Зарубин Сергей Кузьмич, …года рождения, проживаю по адресу: Москва, … оперуполномоченный уголовного розыска отделения… УВД Центрального округа г. Москвы, … июня 1998 года в 11 часов утра присутствовал при опознании, проводимом в помещении… следователем Гмырей Б. В. В ходе опознания свидетель Романова К. Н. опознала гражданина Дударева Г. Н. как человека, которого видела неоднократно приходящим к ее соседу Вяткину К. А. При проведении опознания свидетелю Романовой К. Н. стало плохо с сердцем, была вызвана бригада «Скорой помощи». Врач «Скорой помощи» Толбоев Г. Б. сказал, что Романова К. Н. нуждается в неотложной госпитализации, и попросил, чтобы ей в больницу привезли туалетные принадлежности и смену белья. Поскольку Романова К. Н. проживает одна и у следователя Гмыри Б. В. не было в тот момент данных о проживающих в Москве близких родственниках Романовой, Гмыря Б. В. поручил мне съездить к ней на квартиру и привезти все необходимое. Согласие Романовой К. Н., находившейся в сознании, было получено, и с ее разрешения и в ее присутствии, а также в присутствии врача Толбоева Г. Б., фельдшера Иваненко О. В. и водителя «Скорой помощи» Михайлова И. И. следователь Гмыря Б. В. достал из сумки, принадлежащей Романовой К. Н., ключи от ее квартиры, расположенной по адресу: Москва, ул. … Ключи Гмыря Б. В. передал мне.

Прибыв в квартиру Романовой К. Н., я стал собирать вещи, которые назвал мне Толбоев Г. Б. В этот момент в квартиру позвонила неустановленная женщина, которая назвалась приятельницей Романовой К. Н. Узнав, что Романова К. Н. находится в больнице и я собираю для нее вещи и туалетные принадлежности, женщина посоветовала мне не брать в больницу старое белье, а привезти новое, и указала, где оно лежит. С ее слов я узнал, что нужные вещи находятся в бельевом ящике под диваном. Подняв диван, я обнаружил среди вещей Романовой К. Н. фотоснимок, на котором изображен Дударев Г. Н.

При этом поясняю, что, находясь в квартире Романовой К. Н., я не выполнял свои служебные обязанности, а оказывал внезапно заболевшей женщине гражданскую помощь.

Написано собственноручно.

– Гладко пишешь, – хмыкнул Гмыря, прочитав творчество Сергея. – Тебе не в розыске работать, а в журналистике.

– Не, в журналистике я не потяну, – отозвался Зарубин. – У меня слог казенный. Нас только протоколы писать учили.

– Зато как научили! Иди в следователи, тут тебе самое место. Ладно, давай теперь на словах рассказывай про бабкино благосостояние.

– Знаете, Борис Витальевич, оно какое-то странное, благосостояние это, – начал задумчиво Сергей. – Оно явно недавнее, но и не трехдневное. Я хочу сказать, что если бы бабу Клаву прикупили только для ложного опознания, то это случилось бы максимум дней пять назад, за пять дней она просто физически не смогла бы понакупить такую прорву новых вещей. Телевизор, шубу, кучу женских тряпочек, которые она складывает в диван. На кухне, например, стоит жутко навороченный комбайн, он даже еще из коробки не вынут – тут все понятно, на днях из магазина. А на телевизоре сзади пыль как минимум трехмесячная, за пять дней столько не осядет. Конечно, можно было бы порыться в бабкиных бумажках, наверняка она где-то держит паспорт или гарантийный талон на телевизор, может быть, чек на шубейку, но я не рискнул. Это уж вы сами, если обыскивать надумаете. Поэтому выводов только два: или бабку родственники подкармливают, или кто-то еще за невесть какие услуги. И не вчера это началось.

– Не вчера, – протянул Гмыря, глядя в окно, – не вчера. А когда? Вот что, друг милый, бери ноги в руки, звони Селуянову и обкопайте мне эту бабушку со всех сторон. Всю землю перелопатьте, но урожай соберите. Я хочу как можно быстрее знать о ней все, что в принципе можно о ней узнать. Дударева я запер, но мне это уже перестает нравиться. Кто-то хочет его подставить и делает это умело, гибко и оперативно. Единственное, что говорит против Дударева, это то, что убитой оказалась все-таки его жена, хотя в машину она села якобы случайно. Эту случайность мог предвидеть и подстроить только сам Дударев. Так что подозрений с него я пока не снимаю, но бабка с фотографией мне тоже малосимпатична. Какая-то хитрость тут спряталась.

– А что, если фотографию бабке подсунули, чтобы поставить под сомнение результаты опознания? – внезапно предположил Сергей. – Я сразу-то не подумал, но ведь могло быть и так.

– Могло. Но больно сомнительно.

– Почему сомнительно?

– Ну а где гарантия, что мы эту фотографию найдем? Романовой стало плохо – этого предвидеть не мог никто. Ты поехал к ней за вещами – это было мое решение, мое личное. И твое, кстати, тоже. Ты ведь мог не согласиться, ты не обязан это делать, и мы, как положено в таких случаях, обращаемся к работникам дэза, передаем им ключи и обязываем оказать помощь жильцу. Но мы так не сделали, и это тоже невозможно было спрогнозировать. И потом, фотография лежала не на видном месте, и нет никаких гарантий, что ее вообще нашли бы. Нет, Сережа, с подбрасыванием улики у тебя не выходит.

– Нет, выходит, – заупрямился Зарубин. – Я сегодня нашел фотографию случайно, на это вообще не было рассчитано. Но ее подбросили, чтобы мы ее нашли, только при других обстоятельствах. Вот смотрите. Романова выступает свидетелем и опознает Дударева. Опознает правильно, она его действительно видела возле квартиры Кости Вяткина. А потом нам подбрасывают информацию о том, что баба Клава замешана в чем-то некрасивом или даже преступном, и дают нам такие основания, что вам, Борис Витальевич, ничего не остается, кроме как провести у нее обыск. А вот и фотография – тут как здесь. И вина Дударева мгновенно ставится под сомнение. Красиво?

– Ничего, – согласился Гмыря, – симпатично. Нет, Серега, не годишься ты в следователи, тебе кино надо снимать детективное. Фантазия у тебя – высший класс. Значит, так, работайте бабульку, выясняйте все, что можно, в частности, проверяй и свое дикое предположение. У кого были ключи от квартиры, кто мог подбросить фотографию, кто вхож в дом и пользуется доверием настолько, что хозяйка оставляет его одного в комнате. Сколько времени нужно, чтобы поднять диван и засунуть фотографию среди вещей?

Сергей задумался, мысленно повторяя собственные движения, которые проделывал сегодня.

– Ну… если на диване ничего нет такого, что нужно предварительно снимать, то секунд восемь-десять. Но он скрипит, Борис Витальевич. Его слышно на всю квартиру, он старенький уже.

– А Романова у нас не глуховата?

– Вроде нет. Слышит хорошо.

– Значит, либо кто-то с ключами, либо кто-то очень доверенный, кто остается в квартире один. Ищи, юноша, дерзай. Версия у тебя мудреная, но красивая. Мне нравится. А знаешь почему?

– Почему? Я вообще-то догадываюсь, но вы лучше сами скажите.

– Не потому, что нежно тебя люблю. А потому, что очень не люблю господина Дударева. Ну не нравится он мне! Ну подозреваю я его, и с каждым днем мои подозрения все крепче и мощнее. Понимаешь?

– Понимаю, – усмехнулся Зарубин. – Очень вас понимаю, Борис Витальевич. Он мне самому не нравится. Может, я как раз от этой нелюбви к нему и придумал свою версию.

– Вот и умница, – умиротворенно вздохнул Гмыря. – Иди работай. Мы с тобой в первый раз вместе работаем, но чует мое сердце, не в последний. Будь молодцом.

– Буду.

Адрес Центра защиты от стресса был указан на визитной карточке, которую Артем Кипиани отдал Насте, но найти саму организацию оказалось непросто. Насте пришлось обойти вдоль и поперек целый квартал, пока она наконец не нашла нужную дверь. Сразу за дверью простирался длинный коридор, залитый светом из комнат. Двери здесь, по-видимому, не запирали. Настя заглянула в первую же комнату. Там сидела приятного вида женщина в очках и что-то писала в толстой тетради.

– Простите, это Центр защиты от стресса? – негромко спросила Настя. Женщина выглядела такой увлеченной своим делом, что страшно было напугать ее неожиданными звуками.

Женщина тут же подняла голову и приветливо посмотрела на Настю.

– Да. Я вас слушаю.

– Я ищу Вадима.

– Вадима? – переспросила женщина.

– К сожалению, я не знаю его фамилии, он молодой, худощавый, в очках с сильными стеклами.

– Это Вадим Сокольников. Пройдите по коридору до конца, комната справа. Он там занимается с малышами.

– Неужели у малышей тоже бывают стрессы? – с интересом спросила Настя.

– Еще какие. И чаще, чем у взрослых. Они же маленькие совсем, – женщина улыбнулась, – они пока еще не умеют справляться с тем, что нам, взрослым, кажется сущей ерундой и с чем мы справляемся легко и по десять раз в день. Я вам только один пример приведу: детишки, которых лет в девять-десять привозят в Москву из сельской местности или маленьких городов, где нет многоэтажных домов. А они боятся ездить в лифте. И боятся переходить дорогу. Для них каждый перекресток и каждая поездка в лифте – это такой стресс! Они и признаться стесняются, и помощи попросить стесняются, и боятся почти до обморока, и очень быстро это все накапливается и выливается в разные болячки. Заикание, хронические недомогания, отставание в школе.

Настя прошла в направлении, указанном женщиной, и обнаружила Вадима в компании десятерых детишек лет семи-восьми. Дверь этой комнаты, как и всех других, тоже была открытой, и Настя остановилась на пороге, с любопытством прислушиваясь к происходящему. Ребятишки сидели на стульях, а один из них стоял рядом с худощавым молодым человеком в очках с толстыми стеклами и что-то громко рассказывал.

– Итак, Алешенька, расскажи нам, что ты вчера делал.

– У-уроки, – коротко, но с миной обстоятельности ответствовал крошечный человечек.

– У тебя все получалось?

– Н-нет, я н-не м-м-мог выуч-чить стих-х-хотв-ворение.

– И как ты поступил?

– Я пок-качался нем-м-множко.

– Ну-ка покажи нам, как ты это сделал.

Рыжий Алеша вытянул руки, которые почти сразу же стали плавно двигаться вперед и назад. Сделав несколько движений, он опустил руки и начал покачиваться из стороны в сторону. Лицо его при этом приобрело выражение глубокой задумчивости и отрешенности.

– А теперь, Алешенька, расскажи нам с самого начала, что вчера произошло, – ласково попросил Вадим.

– Я делал уроки. Не мог выучить стихотворение. Нам задали стихотворение выучить, а я никак не мог запомнить… Вот… Ну я покачался немножко и потом быстро его выучил. Оно как будто само запомнилось.

Настя решила, что у нее галлюцинации. Мальчик говорил совершенно гладко, заикание исчезло бесследно. Но она не бредила.

– Ну-ка, ребята, скажите, Алеша заикается? – тут же отреагировал Вадим.

– Не-е-ет, – дружно протянули дети.

– А раньше заикался?

– Да-а-а!

«С ума сойти! – подумала Настя. – Ведь сколько раз мне объясняли, что заикание является следствием внутреннего напряжения. Именно поэтому оно пропадает, когда человек с удовольствием поет. Удовольствие – враг напряжения. Мальчику помогли сбросить напряжение – и он совершенно нормально разговаривает. Никогда бы не поверила, если бы не увидела своими глазами».

Вадим заметил Настю и подошел.

– Вы ко мне?

– Да. Я подожду, пока вы освободитесь. У меня долгий разговор.

– Вы хотите привести в группу своего ребенка?

– Нет-нет, я совсем по другому вопросу.

– Тогда вам придется подождать минут сорок, пока я закончу занятие.

– Конечно, – кивнула Настя, – я на улице подожду.

Она пошла по коридору к выходу, бросая быстрые взгляды во все открытые двери. В одной комнате занимались со взрослыми спортсменами, в другой находились мужчины в военной форме, в третьей тоже были взрослые, но они что-то записывали в блокнотах, и Настя поняла, что здесь, по всей вероятности, занималась не проблемная группа, а специалисты-психологи, которых обучали работе с группой. В последней комнате стояли два письменных стола с компьютерами, за которыми работали две молодые девушки.

После прохладного, чуть сыроватого помещения улица охватила Настю плотным ватным покрывалом влажной духоты. Она нашла раскидистое дерево и встала в тени, прислонившись к мощному стволу. Вот так, наверное, стоял в тот день Артем. Было так же жарко, он ждал Дениса, который зашел к однокласснику за учебником. Стоял, прислонившись спиной к дереву, и крутил в пальцах шарик. А в десятке метров от него сидел Костя Вяткин с плейером на поясе и наушниками на голове, слушал Мендельсона и ждал жертву. Костя не мог отлучиться со своего поста, это очевидно, поэтому он попросил Артема сходить к палатке и купить ему воды. Какая мирная картина… Насте казалось, она видит ее воочию. Вот Артем возле дерева. Вот Вяткин, сидящий на скамейке. Вдалеке стоит палатка, торгующая сигаретами, напитками и расфасованными продуктами. А вот здесь – «Шкода Фелиция» цвета «баклажан». Вот Елена Дударева выходит из подъезда. Подходит к машине и открывает дверь со стороны водителя. Ей нужно взять находящиеся в «бардачке» документы из строительной фирмы, со стороны пассажирского места это сделать удобнее, но она открывает левую переднюю дверь, а не правую, потому что в правой двери неисправный замок, он не открывается снаружи ключом, и Елена об этом прекрасно знает, ведь это машина ее мужа, и она часто в ней ездит. Елена открывает дверь и садится на сиденье, чтобы дотянуться до «бардачка». Возможно, она даже прикрывает дверь, чтобы ее не задели проезжающие мимо машины. И в этот момент раздается взрыв.

– Вот и я, – послышался голос совсем рядом. – Я вас слушаю.

Она очнулась и удивилась тому, как глубоко ушла в свои мысли. Неужели прошло уже сорок минут? А казалось, не больше десяти.

– Вас зовут Вадим? – на всякий случай уточнила Настя.

– Да.

– Меня – Анастасия Павловна. Скажите, Вадим, дети и подростки могут страдать от ревности?

– Понятно, – усмехнулся Вадим. – Вы во второй раз выходите замуж, а ваш ребенок стал неуправляемым, и вы не знаете, что с ним делать. Я угадал?

– Нет, – она улыбнулась. – У меня нет детей, и я нахожусь в первом браке, который, надеюсь, так и останется единственным. Вадим, вы помните юношу, которого остановили на улице примерно неделю тому назад? Такой рослый, плечистый. Зовут Денисом.

– Конечно, помню. У меня вообще-то нет привычки заговаривать с людьми на улице, но он так плакал и выглядел таким несчастным… Мне стало его искренне жаль, и я подумал, что, может быть, могу чем-то ему помочь.

– Денис плакал? – удивилась Настя.

– Еще как. Но когда мы расстались, он уже улыбался.

– Он не сказал вам, почему плакал?

– Нет. Но я и не спрашивал. Это было бы глупо и бестактно. Он уже достаточно взрослый, чтобы не бросаться на шею первому встречному с рассказами о своих бедах. Почему вы спрашиваете о нем? Что-то не в порядке?

– Понимаете, Вадим… Денис ранен, его прооперировали, сейчас он находится в больнице. Врачи считают, что он должен быстро поправляться, а он все не поправляется. И есть основания считать, что у него глубокий стресс, из-за которого он утратил интерес к жизни. Вы могли бы ему помочь?

– Ранен… – растерянно повторил Вадим. – А кто его?.. Дружки?

– Нет, что вы. У него всего один друг, очень хороший юноша. Дениса ранил преступник. Но дело в том, что Денис сам подставился, он совершил глупый поступок, потому что хотел хорошо выглядеть в глазах друга и вернуть таким образом его внимание и уважение. Понимаете, ему показалось, что его друг от него отдаляется и начинает интересоваться другими людьми, а для Дениса очень важно быть единственным. В общем, классическая ревность. С этим можно что-нибудь сделать?

– В таком виде, как вы мне рассказали, – трудно. Наши методы рассчитаны на то, что человек учится справляться с проблемой, которую он сам осознает. Он понимает, что заикается, и хочет научиться говорить плавно. Он понимает, что не усваивает школьную программу или не справляется с учебой в институте или с работой. Он видит, что быстро устает, глаза болят, внимание рассеивается, а ему еще многое нужно сделать. Он знает, что у него дефицит времени, а нужно быстро чему-то научиться или войти в определенную физическую форму. Он знает, что перед ответственными мероприятиями на него нападет «медвежья болезнь», и боится выйти из дома. Но в любом случае человек точно знает, что ему нужно и чего ему не хватает. Сил, усидчивости, внимания, спокойствия и так далее. Если он это знает, наши методы ему помогают в ста процентах случаев. Если он этого не знает, то ему нужен сначала психолог, который выявит проблему и сделает так, чтобы человек ее понял. И только потом проблему можно снимать методами саморегуляции.

– Но ведь проблема известна. Это ревность. Так что психолог, наверное, не нужен, – сказала Настя.

– Это вам проблема известна, – возразил Вадим. – А Денису? Он сам-то понимает, что ревнует? Ведь если все так, как вы говорите, то дело может быть не в утрате интереса к жизни, а в желании подольше оставаться больным и тем самым приковывать к себе внимание друга. Этот друг навещает Дениса в больнице?

– Не то слово. Он там днюет и ночует.

– Вот видите. Пока Денис болен, друг всецело принадлежит ему. Как только он поправится, все вернется на круги своя, и друг снова начнет интересоваться другими людьми. Это очень тонкая психологическая хитрость, которая распространена гораздо больше, чем вы даже можете себе представить. Сотни тысяч людей постоянно чем-нибудь болеют, оставаясь по сути абсолютно здоровыми, разумеется, с учетом их возраста. Они даже не осознают, что хотят таким образом обратить на себя внимание близких или уйти от решения каких-то проблем, потому что с больного какой спрос? Если вы их спросите об этом прямо, они даже не поймут, о чем вы говорите, они искренне убеждены в том, что ужасно больны всем, чем только можно болеть. Они просто не умеют смотреть в глубь себя и понимать свои истинные побуждения. Зато если вы их спросите о близких или о жизни вообще, они обязательно вам скажут, что проблем – море, но из-за болезни они не могут их решить, а близкие к ним не особенно тепло относятся.

– Я поняла, – удрученно сказала Настя. – Значит, вы помочь ничем не можете?

– Боюсь, что на данном этапе – нет.

– А если я предложу вам другой аспект вашего участия в судьбе Дениса? Если вы скажете ему, что можете обучить его методам саморегуляции и он покажет всему миру чудеса послеоперационного восстановления? Я думаю, он расценит это как способ выделиться и привлечь внимание друга.

– Это возможно, – согласился Вадим. – Это очень неплохая идея. Тем более что наши методы вполне позволяют это сделать, но не пользуются спросом у населения. Послеоперационных больных к нам не приводят, вероятно, наше официальное название сбивает с толку. Все думают, что в Центре защиты от стресса работают только со стрессами. Но если мы назовем себя центром обучения саморегуляции, к нам вообще никто не придет. Непонятно и не вызывает доверия, верно?

– Верно. Так вы будете заниматься с Денисом?

– Я попробую. Успеха не обещаю, но надо пробовать.

Настя записала на листочке адрес больницы и номер отделения и палаты, где лежит Денис Баженов. Вадим обещал навестить его сегодня же вечером.

После этого Настя отправилась в другую больницу, на этот раз к Клавдии Никифоровне. «До чего забавной бывает работа сыщика, – думала она, сидя в полупустом троллейбусе и рассматривая мелькающие за окном дома и вывески. – Ни тебе засад, ни ночных бдений в ожидании кого-то, ни сложных поисков, ни стрельбы. Зато поездки из больницы в больницу, причем к совершенно незнакомым людям. Без всякого риска для жизни и даже без видимого напряжения. Это тоже называется борьбой за информацию. Ну и еще немножко – оперативной смекалкой».

Клавдия Никифоровна в отличие от юного и полного сил Дениса обладала, по-видимому, огромной волей к выздоровлению. Во всяком случае, уже к вечеру того дня, когда ее увезла «Скорая», пожилая женщина выглядела бодрой и пребывала в прекрасном настроении.

– Меня голыми руками не возьмешь, – доверительно сообщила она Насте. – Для меня такой приступ – максимум дня на три-четыре, и то если врачи опасливые попадутся. А некоторые так и на другой день отпускают. Вы мне вещи привезли?

– Привезла. Но, к сожалению, к вам домой ездила не я.

– А кто же?

– Сергей Зарубин. Вы должны его помнить, он с вами беседовал.

– Сереженька? Помню, как же, хороший парень. Дай бог ему здоровья и невесту хорошую. А почему вы сказали «к сожалению»? – обеспокоенно спросила Романова. – Он там что-нибудь разбил или сломал?

– Нет, что вы, не беспокойтесь, – рассмеялась Настя. – У вас дома все цело. Но он взял для вас явно не те кремы. Сейчас лето, жара, нужны сильно увлажняющие легкие кремы, которые не забивают поры, а он взял жирные. Мужчина, что вы хотите! Они никогда в этом не разбирались. И потом, я никогда не поверю, чтобы у такой холеной дамы, как вы, на полочке не стояли омолаживающие гели и кремы против морщин. Я бы на его месте именно их и привезла. Но Сережа еще такой молодой…

Настя давила на Романову, нагло глядя ей в глаза своими светлыми ясными глазами и нежно улыбаясь заговорщической улыбкой, словно говорила: «Мы с вами такие искушенные женщины, уж мы-то с вами знаем, как правильно ухаживать за лицом, а тем, кто этого не знает, должно быть просто стыдно». Настя лепила текст наугад, она вовсе не была уверена насчет легких или жирных кремов, но рассчитывала на то, что уверенность тона сделает свое дело. И оказалась права.

– Ой, что же теперь делать? – расстроилась Клавдия Никифоровна, как будто речь шла о чем-то жизненно важном. – И правда, кремы-то не те он набрал. Как же я теперь?

Настя молчала, изображая на лице сочувствие и согласно качая головой, словно разделяя огорчение собеседницы по поводу косметической катастрофы.

– А вы далеко живете? – спросила Романова, словно решившись на что-то.

– Нет, здесь рядом. Поэтому Сережа и попросил меня привезти вам вещи.

– А ключи от квартиры у него остались?

– Вот они, я их привезла вам.

– Деточка, а вы не съездите ко мне домой? – вдруг жалобно попросила Клавдия Никифоровна. – У меня в ванной хороший крем стоит, французский, против морщин. Им нужно обязательно каждый день мазаться, иначе пользы не будет. Съездите, голубушка, уж я так буду вам благодарна.

Романова попалась, Настя даже не ожидала, что это будет так просто. Достаточно было только дать ей понять, что молодое поколение считает ее своей, как ей тут же захотелось соответствовать.

Настя демонстративно посмотрела на часы и задумчиво покачала головой.

– Не знаю даже… Где вы живете?

Романова назвала адрес. Настя еще немного помолчала, делая вид, что что-то прикидывает, потом вздохнула.

– Ладно, я съезжу. Только сегодня я вам эти кремы уже не занесу, не успею. Завтра утром, хорошо? Я думаю, если вы пропустите всего один вечер, ничего страшного не случится.

– Ой, спасибо вам, голубушка, вот уж спасибо! – запричитала Романова. – Вот выручили!

Выйдя из больницы, Настя сразу же отыскала телефон-автомат и сбросила Зарубину на пейджер сообщение: «Через полчаса буду у Романовой. Если можешь, приезжай».

В квартиру они вошли вместе. Тихонько открыли дверь и так же тихонько прикрыли ее за собой. Мало ли любопытных соседей, разговоры пойдут, что к Романовой чужие люди зачастили, да еще по двое. Ни к чему это. Сергей сразу прошел в комнату, а Настя осталась в прихожей.

– Я сейчас подниму диван, а ты мне скажи, слышно в прихожей или нет, – предупредил Зарубин.

– Давай.

Через несколько секунд раздался душераздирающий скрип.

– Слышно, – констатировала Настя. – И даже очень.

– А теперь иди на кухню, послушай оттуда.

Из кухни тоже было слышно, причем вполне отчетливо. Панельный дом, о чем тут говорить! Стены тонкие и звукопроницаемые.

– Ладно, теперь из санузла послушай, – попросил оперативник.

Из санузла было слышно чуть хуже, если закрыть дверь, но все равно звук доносился. Правда, если в туалете спускали воду, а в комнате в это время работал телевизор, то вполне можно было залезть в диван без ведома хозяйки.

– Учтем, – удовлетворенно кивнул Зарубин. – Если мы найдем того, кто это сделал, то при допросе его можно будет убить наповал знанием тонких деталей. Как ты считаешь? Сказать ему: «В комнате работал телевизор… Вы дождались, пока Клавдия Никифоровна выйдет в туалет, и в тот момент, когда она спускала воду…» У него обморок будет, вот увидишь.

– Или у нее, – рассеянно заметила Настя.

– Почему «у нее»?

– А почему «у него»? Кто сказал, что это непременно мужчина?

– И то верно. Смотри, вот фотография, среди новых вещей спрятана.

Настя покрутила снимок в руках. Несомненно, это Дударев. Он сфотографирован в профиль, даже в три четверти, и шрам на щеке под ухом отчетливо виден. Ей стало неспокойно. Сначала она даже не поняла отчего. Положила фотографию на стол и медленно прошлась по квартире. Где-то здесь беспокойство охватило ее впервые, но она не обратила внимания, а теперь, вглядевшись в фотографию, почувствовала его необычайно остро. Где-то здесь…

Настя вышла в прихожую. Вот оно! Именно здесь. Конечно.

– Сережа, иди сюда, – позвала она.

Зарубин подошел и недоуменно огляделся.

– Что ты здесь нашла? Я ничего не вижу.

– А ты в «глазок» посмотри.

Сергей прильнул к «глазку».

– И что я должен увидеть?

– Ничего. Ты смотри, смотри как следует.

– Настя, я не понимаю, чего ты хочешь. Ну смотрю я в «глазок», и дальше что?

– Что ты там видишь?

– Дверь вижу.

– Какую дверь?

– Соседней квартиры, в которой Вяткин жил.

– Правильно. А теперь смотри на фотографию Дударева.

Сергей вернулся в комнату и через некоторое время подошел к входной двери со снимком в руках.

– Смотрю. Но я все равно не понимаю.

– Шрам, Сережа. У него шрам слева. А через «глазок» можно увидеть только правый профиль человека, который звонит в квартиру к Вяткину. Если наша бабуля утверждает, что видела этого человека три раза, и все три раза через «глазок» в тот момент, когда он звонил или входил в квартиру номер шестьдесят восемь, то она могла видеть только его правую щеку. Но никак не левую.

– А может быть, она видела его, когда он выходил? – предположил Сергей.

– Будем думать. Когда человек выходит из лифта, в квартире слышен звук открывающихся дверей. Любопытная баба Клава пулей летит к двери и прилипает к «глазку». Человек в это время останавливается перед нужной квартирой, нажимает кнопку звонка и стоит неподвижно, ожидая, пока ему откроют. В этой ситуации можно, если обладать хорошим зрением, разглядеть детали лица. «Глазок» у бабули вполне высококачественный. Согласен?

– Согласен.

– Пошли дальше. Хлопает дверь соседней квартиры, бабуля опять же несется на всех парах смотреть, кто это от нашего Костеньки вышел. Но бабуля все же не метеор, секунды три-четыре она уже потеряла при самом удачном раскладе. За это время происходит следующее. Либо человек решает спускаться вниз по лестнице, тогда за три-четыре секунды он уже доберется до ступенек, и Романова его просто не увидит в «глазок». Либо, как второй вариант, он хочет спуститься на лифте. Тогда он вызывает его и стоит. Повернувшись к «глазку» бабы Клавы опять же правой щекой, потому что лифт расположен по той же стенке, что и дверь квартиры Вяткина. Еще есть варианты? Предлагай, будем рассматривать.

– Почему ты решила, что он обязательно стоит лицом к лифту? – возразил Зарубин. – Может, он к нему спиной стоял. Тогда получается как раз левой щекой в сторону Романовой.

– Сережа, ты часто видел людей, которые вызывают лифт и поворачиваются к нему спиной?

– А черт его знает, я внимания не обращал, – признался Сергей. – Но если можно стоять лицом к двери лифта, то по теории вероятностей можно и спиной.

– Так это по теории вероятностей. А по людской психологии так не выходит. Феномен такой, понимаешь? Его пока никто толком не объяснил, но только в одном случае из тысячи человек поворачивается к лифту спиной. Это очень редко случается. Но поскольку редко – это все-таки редко, а не никогда, то будем считать, что шанс оправдать бабу Клаву у нас пока есть. Может быть, у нее действительно была возможность видеть Дударева слева. Давай теперь тихонечко в бумажках пороемся – и бегом отсюда. Да, кремы мне не забыть бы, нужно же оправдывать факт своего пребывания в чужой хате.

Через полчаса Настя и Зарубин покинули жилище загадочной пенсионерки Клавдии Никифоровны Романовой. Они спускались вниз пешком, чтобы в ожидании лифта не нарваться на лестничной клетке на соседей. Они не дошли еще до первого этажа, когда запищал висящий на брючном ремне Сергея пейджер.

– Гмыря требует, – недовольно проворчал Сергей. – Время десять вечера, а ему все неймется.

– Позвони. Заодно про бабу Клаву доложишь.

– Как ты думаешь, – Сергей неуверенно помялся, – ничего, если я поднимусь к Романовой и позвоню оттуда? Глупо же искать автомат, если нормальный телефон под рукой.

– Поднимись, – согласилась Настя. – Ничего плохого в этом нет. Мы же не воры какие-нибудь. Беги, я тебя на улице подожду.

Она спустилась вниз и с наслаждением закурила. Курить хотелось давно, но в квартире Романовой она не рискнула это делать.

Вечер не принес желанной прохлады, даже слабого ветерка не было, воздух, казалось, остановился навсегда и уже больше не будет передвигаться в пространстве. И даже не остынет. «В такой духоте даже комары утихают, – подумала Настя. – Просто удивительно, разгар лета, а меня еще ни разу никто не укусил. У них, бедняжек, тоже, наверное, сил нет летать и кровопийствовать. Впрочем, почему «тоже»? Люди-то как раз, как ни странно, находят в себе силы убивать. Ничем не остановишь этого зверя под названием «человек», даже изнуряющей жарой его от убийства не отвратишь. Как сказала сегодня бабуля Романова, нас голыми руками не возьмешь. Вот уж точно».

Хлопнула дверь подъезда, появился Зарубин. Лицо его было серьезным и озабоченным.

– Ну как, доложил? – спросила Настя. – Гмыря нами доволен? Или расстроился, что бабка нас обманула и Дударев к Вяткину не приходил?

– Расстроился. Только по другому поводу.

– Что еще? – насторожилась Настя.

– Труп у нас, Настасья. Может, он, конечно, и не у нас, но очень похоже, что это наш.

– Кто? – спросила она внезапно севшим голосом.

Ей отчего-то стало неуютно и страшно.

– Храмов. Адвокат, которого нанял Дударев.