Александр Бергер, 9 октября
200… года, Нижний Новгород
Спустя ровно тридцать минут Бергер убедился, что рассказывать Татьяне о той театральной встрече нет никакого смысла. Едва увидев жену, вернее, вдову Симанычева – крупную, неопрятную блондинку, – он сразу узнал ту особу, которая была вместе с погибшим в театре.
Конечно, лица ее Бергер тогда не разглядел, но широкоплечую, массивную фигуру Людмилы, а главное – ее нелепую прическу было трудно не узнать. Что касается лица, то его можно было, наверное, назвать даже привлекательным, если бы Людмила Трегубова дала себе труд похудеть килограммов на двадцать. Пока на нем выделялись в основном щеки и нос картошкой. Впрочем, физиономия у вдовушки оказалась добродушная и отнюдь не унылая.
– Да ладно, – несколько фамильярно отмахнулась она от извинений Татьяны, что вот-де пришлось ее побеспокоить. – Я же понимаю – работа у вас такая! Ищите – может, и найдете чего.
Судя по задору в ее голосе, она в такие чудеса не верила.
– Среди вещей, обнаруженных у Геннадия Валерьевича, не оказалось ключей от квартиры, – пояснила Татьяна. – Вот мы и решили на всякий случай проверить, не пропало ли чего. Например, он мог держать дома деньги, и если ключи попали в руки преступников…
– Да какие у него могли быть деньги! – хмыкнула Людмила. – Он мне все отдал – как отступные. Остался гол как сокол, плакался, что я его раздела-разула, надо все сызнова наживать.
В ее голосе звучало глубокое удовлетворение. А Бергер подумал, что человек, который носит в барсетке три с половиной тысячи рублей, все-таки еще не совсем гол. Но, с другой стороны, у Трегубовой и Симанычева могли быть совершенно другие критерии степени раздетости, чем у следователя Бергера!
Квартира Симанычева поражала удивительной опрятностью. Бергер и сам был весьма аккуратен, не выносил раскиданных вещей, но здесь царил просто-таки образцовый порядок, до которого пресловутому немецкому орднунгу было куда как далеко!
– Вы что, успели прибраться? – с неудовольствием спросил он Людмилу, но та засмеялась:
– Да ну, больно надо! Мне на такую чистоту глядеть тошно, я неряха, между нами говоря, жуткая. Из-за этого мы с Геной и ругались всю дорогу. Ему бабой надо было родиться, чуть соринка-пылинка – его прямо трясло. Здесь с самого начала так было, правда, Татьяна Петровна? Я ни одной вещички не стронула!
Татьяна Пояркова, оказавшаяся Петровной, кивнула.
И верно, подумал Бергер, уборки не проводилось как минимум неделю. На мебели, на безделушках лежал легкий налет пыли. И это все признаки беспорядка. Рачительный хозяин умер, а неряха Людмила просто еще не успела учинить здесь милый ее сердцу ералаш.
А посторонних, похоже, и впрямь не было. Так что вопрос с ключами остается открытым…
Бергер прошел по двум небольшим комнатам, дивясь безликой обстановке. Вещи хорошие, дорогие, но все какие-то… никакие. Случайно собранные, расставленные в случайном, только одному хозяину понятном порядке. По ранжиру, так сказать. Книги вбиты в полки настолько плотно, что совершенно немыслимо достать хоть одну. Причем это были собрания сочинений, очевидно, купленные еще во времена глобального книжного дефицита, когда эти томики являлись для многих именно необходимым предметом обстановки, а не радостью жизни. Может быть, их покупали еще родители Симанычева.
На письменном столе стоял хохломской стаканчик с безукоризненно, словно для рекламы точилки, зачиненными простыми карандашами, а еще там лежал предмет, от которого суровое сердце Александра Бергера завистливо сжалось. Это был ноутбук.
– Можно посмотреть? – спросил он, переводя взгляд с Людмилы на Татьяну Пояркову.
– А чего ж! – великодушно сказала Трегубова. – Смотрите сколько хотите.
– Конечно, – согласилась и Татьяна. – Только мы его уже проверяли. Пусто-пусто.
– В каком смысле?
– Да в простом. На обоих дисках только программные файлы. Никакой информации вообще. Такое ощущение, что ноутбук здесь только для мебели.
– Ничего себе – для мебели! – вдруг обиделась добродушная Людмила. – Да Генка от него тащился, только и знал, что вечерами за ним сидел. Когда по бабам не таскался, понятное дело. Или когда в театр не ходил. Ох, и любил же он театр, это ужас!
Бергер про себя кивнул. Видимо, любил… Но странно. Если Симанычев проводил много времени за компьютером, то почему Татьяна говорит о пустых дисках? А впрочем, может быть, он не работал, а только играми компьютерными увлекался? Всякими стрелялками?
– Я все-таки посмотрю, – предупредил Бергер, вынимая ноутбук из футляра и разматывая шнур.
Включил. Засветилась заставка.
За спиной сердито фыркнула Людмила. Понятно, это она заставку увидела. Симанычев воистину был великим женолюбом. И что характерно, и впрямь отличался любовью не к топ-моделям в стиле Твигги , а предпочитал рубенсовских женщин. Или кустодиевских. Но – в иных позах, чем на картинах великих мастеров.
Алина хихикнула, Бергеру стало неловко. Медленно управляясь со встроенной, неудобной мышкой, включил проводник. А ведь и верно! Одни программные файлы, ни одного, созданного хозяином. Корзина тоже пуста. Между прочим, нет и стрелялок – вообще ни одной игры, кроме традиционного набора пасьянсов. Чем же занимался Симанычев, когда включал компьютер?
Да чем бы ни занимался, этого теперь не узнать. Возможно, он почуял неладное, опасность какую-то, ведь дело все-таки шло к аресту, и стер все файлы, чтобы не оставлять следов. А дискеты? Надо бы проверить дискеты.
– А дискеты у него какие-то были?
– Они тоже проверены и тоже пусты, – сказала Татьяна. – Да можете сами посмотреть, они все лежат во внешнем кармане сумки.
Бергер расстегнул «молнию». А вот и дискеты. Некоторые новые, некоторые явно не раз использованные. Наклеек никаких, названия файлов не обозначены, но в том же кармане лежит с десяток конвертов. Видимо, в них раньше хранились дискеты. Конверты простые, без марок, на некоторых аккуратные и непонятные пометки карандашом: rtf, doc, txt.
Кстати, не все они непонятные. Что такое doc, Бергер, к примеру, знал. Это формат, в котором он сохранял все свои документы, когда работал на компьютере, стоявшем на его рабочем столе в бюро. Кстати, rtf – тоже формат. Видимо, и txt из этой же оперы.
Специалистом в компьютерах Бергер не был, вот уж нет. Для него, как и для большинства людей, этот агрегат был просто подобием пишущей машинки – только чрезмерно, неоправданно сложным. Он предпочитал писать шариковой ручкой, отдавать тексты на перепечатку секретарше, а к компьютеру обращался только в случае крайней необходимости.
Бергер взял один конверт. Он был сложен вдвое, а от того, что в нем долгое время лежала дискета, на конверте обозначилась некая квадратная выпуклость.
И тут в лицо Бергеру словно ветром повеяло – сырым и холодным. Он уже держал в руках такой же конверт! И на нем стояла точно такая же пометка – txt. Только Бергер тогда не понял этой надписи, тем паче она была полустертой, размытой.
Это было… это было в парке Кулибина! В ночь гибели Симанычева! И правда, ветер в ту ночь дул сырой и холодный…
В ночь гибели Симанычева? Или все же – убийства? Может быть, та женщина, которую видели рядом с ним, не просто так «превысила пределы необходимой обороны»? Может, все дело было в том конверте… вернее, в его содержимом? В нем могла лежать дискета, которую женщина забрала!
Что за информация была там записана? Теперь уже не узнать. Надо сказать Татьяне…
А что сказать? Может, конверт просто-напросто вылетел из упавшей барсетки. Может, он изначально был пуст, или в нем лежали деньги… Кстати, деньги в барсетке Симанычева были сложены вдвое. Не для того ли, чтобы поместились в конверте? А пометка txt в данном случае ровно ничего не значит. Просто совпадение.
Еще одно. Еще одно? Не много ли их?
Бергер медленно и аккуратно убрал дискеты, отключил ноутбук, уложил его на место.
Сказать Татьяне про конверт? А надо ли? Не усложняет ли Бергер ситуацию? Нет, кажется, надо сказать… Все-таки она была с ним более чем любезна. Алина ее подруга, это все понятно, однако Татьяна могла отказать – запросто. Дружба дружбой, а табачок врозь. Может, и правда долг Бергера – поделиться в ответ своими подозрениями? Только рассказ этот выйдет чрезмерно длинным: придется говорить и про Кирилла, и про Малютина, и про эпилептический припадок Кичи…
– Ну, мы закончили? – нетерпеливо спросила Татьяна.
Бергер кивнул:
– Спасибо, Людмила Васильевна.
– Да не за что, – махнула рукой хозяйка. – Если что – звоните, дело-то такое… Может, чайку взгреть? На дорожку?
– Нет, спасибо, нам пора, – покачала головой Татьяна.
Простились с Трегубовой, вышли во двор.
– Вон в том доме я живу, – показала Татьяна. – Два шага. Кстати, насчет чайку – не столь уж плохая идея. Давайте зайдем ко мне? У меня есть великолепный торт – «Медовый аромат», это просто чудо какое-то, тает во рту, а чай – какой хотите: и жасминовый китайский, и «Князь Владимир», и «Камасутра»!
– Что любезно дамам с у́тра? Камасутра, Камасутра! – пробормотала Алина.
– Что? – засмеялась Татьяна.
– Да так, ничего, это я в какой-то книжке вычитала. В детективном, между прочим, романе, только не помню чьем. Спасибо за предложение, Танечка, только мне пора ехать. У меня на сегодняшний вечер грандиозные планы. Так что чаек – в другой раз.
– Ну… ты езжай, если так, – Татьяна вскинула на нее свои, безусловно, красивые глаза. – А мы с Шуриком попьем чайку, верно? Наверняка нам найдется о чем поговорить. Возможно, он в этом деле разглядел нечто большее, чем я. И что-нибудь подскажет мне, наведет на какие-то размышления…
Александр Васильевич Бергер по наивности своей поначалу даже оглянулся, не сообразив, откуда тут мог оказаться Шурик – в смысле Кича. Потом сообразил, что Шурик – это он, Бергер. Но дело в том, что это имя он просто терпеть не мог. Саша – еще куда ни шло. А Шура, Шурик – просто жуть какая-то. Жмурик, ханурик, мазурик, Шурик… бр-р!
Но называться Шуриком – еще полбеды. Поглядев в чистые-чистые, совершенно невинные глаза Татьяны, он вдруг смекнул, что ограничить общение «с Шуриком» чаем и тортиком «Медовый аромат» она явно не намерена. И дело не только в том, что она не отстанет от Бергера, пока не вытянет из него до донышка всю информацию и не дознается обо всех его догадках. Похоже, Алина была права. Похоже, Татьяна оказалась и впрямь роковой женщиной…
Вот попался следователь Бергер! Как бы это выпутаться половчей, чтобы не обидеть подружку Алины? Как сбежать, не проявив черную неблагодарность к женщине, которая дала ему столько важной информации?
И тут под его локоть просунулась мягкая, нежная ручка, обтянутая розово-лиловым шелком и пахнущая «Шанелью номер пять».
– Тань, ты, ради бога, извини, – честно призналась Алина. – Но мои планы на вечер непосредственно связаны с этим молодым человеком. Так что «Камасутра» у тебя произойдет, видимо, в другой раз. И… с кем-нибудь другим. Чао!
Таким образом, без черной неблагодарности все же не обошлось.
