Глава 8
Материал шел действительно — студенты были правы! — классный.
Это была настоящая пруха. Находки сыпались как из рога изобилия, словно кто-то наворожил. Вот оно, археологическое счастье: то нет или мало — и скука; а то вдруг одно за другим… Чуть покопал — и почти сенсация.
И даже Яша Нейланд как-то отодвинулся на второй план.
Новый рабочий день ознаменовался еще одной интересной находкой.
На первый взгляд это был обыкновенный глиняный черепок. Но Корридов отчего-то долго тер его щеткой, потом послал кого-то из девушек к реке помыть, а когда она вернулась и вручила ему этот вымытый черепок…
Он торжествующе ухмыльнулся!
— Можно и мне взглянуть? — заторопился Кленский.
— Пожалуйста! — Корридов передал ему находку.
Это была плоская глиняная пластинка, похожая на печенье. На поверхности нанесены точки. Теперь, когда глина была очищена от грязи, это было ясно видно.
О происхождении точек догадаться было нетрудно: очевидно, художник «тыкал» травинкой по мокрой еще глине.
— Если посмотреть повнимательней, точки складываются в рисунок! — заметил Корридов.
— Птица? — предположил Кленский, рассматривая пластинку.
— Мне тоже так показалось…
— Да, ясно угадывается изображение птицы! — Остальные тоже принялись разглядывать находку.
— Точно…
— Амулет? — предположил Кленский.
— Да! — согласился Корридов.
— Неужели амулет?
— Возможно, этот предмет держали в руке во время совершения ритуала. Ясно, что на шею этот предмет не вешали и себя им не украшали — отверстия, как видим, для шнурка нет.
— Какого же ритуала?
— Ну, возможно, его держали в руке, когда ворожили для удачи. Или наоборот.
— Наоборот?
— Да.
— Проклятия?
— Возможно. До вашего приезда я уже находил нечто подобное, — продолжал Корридов. — Тогда это был глиняный цилиндрик, утыканный точками. И это тоже был рисунок. Голова быка.
— Вещи, конечно, очень странные… — вздохнул Вениамин.
— Даже Арсений Павлович ломает голову над их назначением! — с почтением заметила Китаева.
— Нет, никогда нам не понять уже, что это может означать, — пессимистично заключил Тарас.
— Ну почему же… Стоит попробовать! — заметил Кленский.
— А по-моему, и не стоит…
— Почему?
— Опасно. Я же говорю: древняя ворожба, древние идолы, ритуалы… Все это может быть опасно.
Опять затеялась дискуссия, и каждый, кто был на раскопе, что-нибудь да сказал.
Только Миха ничего не сказал. Потому что Михи по каким-то, очевидно очень личным, обстоятельствам в это время на раскопе не было.
— Конечно, есть и другая точка зрения, — слушая общий спор, заметил Корридов, — и некоторые археологи ее придерживаются и даже очень яростно отстаивают! — что это…
— Что?
— Вместилище души.
— Вот как? — заинтересовался Кленский. — Неужели?
— Да! — Корридов бережно забрал глиняную пластинку с изображением птицы, вновь по кругу вернувшуюся к журналисту.
— Вместилище души… — Кленский неохотно выпустил из рук древний — несколько тысяч лет! — амулет.
И тут раздался ужасный крик:
— А-а-а!
Кричал Миха.
— Его нет! — кричал он.
Вытаращив глаза и размахивая руками, Миха сломя голову бежал к раскопу.
— Нет его!
— Кого?
— Его!
— Кого — его?
— Яши!
— То есть?
— Пропал! Понимаете?! Исчез…
— Кто пропал?
— Яша!
— Но Яша умер!
— Да я в том смысле… — продолжал кричать тот.
— В каком?
— В общем, то, что там было… — И Миха растерянно замолчал, подбирая слова.
— Да говори толком!
— То есть тот, кто…
— Ты можешь объяснить наконец, что случилось?
— Могу!
— Так объясни.
— Ну, в общем, то, что в палатке лежало, исчезло!
— Тело исчезло?
— Да! — обрадовался Миха правильно найденному слову. — Тело! Тело исчезло.
— Из палатки?
— Да.
Усмехаясь и стараясь не слишком быстро шагать — нечего потакать фантазиям дебила! — все гурьбой, во главе с Корридовым, направились к палатке-саркофагу. Невольно все время шаг убыстряя.
Миха не врал.
Палатка была пуста.
Все молчали. Есть вещи, которым трудно найти объяснение — вот так с ходу…
Да и не с ходу тоже.
— Кому могло понадобиться уносить мертвое тело? — растерянно произнесла наконец Китаева.
— Может… — начал было Корридов и замолчал.
— Может, тот, кто Яшу убил… тот и похитил? — выдвинул свою версию Кленский.
— Но кто? — В недоумении все уставились на журналиста.
— Кто это может быть?
— Мы ведь даже не знаем, был ли он убит… — заметил Тарас.
Стоять перед пустой палаткой далее было бессмысленно.
Все еще немного пооглядывались по сторонам. Надо сказать, с некоторым страхом.
И даже пошарили по ближайшим кустам.
Ничего. Никого.
Для лисенка, баловавшегося остатками тушенки и проявлявшего, как выяснилось, интерес также и к мертвечине, такая «зачистка» палатки вряд ли была по силам. Это было бы не по силам даже стае диких собак, грифов или гиен.
Тем более вот так аккуратно открыть палатку, расстегнуть «молнии», а потом снова их застегнуть…
— А спальный мешок оставили…
— Да, мешок оставили.
— Может, он проснулся — и сам ушел?
— Проснулся?
— Ну, в смысле очнулся от летаргии?
— Летаргии?
— Долгого сна…
— Вот именно… Может быть, это искусственно вызванная летаргия?
— То есть?
— Ну, например, под воздействием какого-нибудь растения.
— Проснулся, потянулся… — пробормотал Корридов. — И ушел сразу в лес? Мог бы и к нам заглянуть…
— Ну, со сна ведь плохо соображаешь, Арсений Павлович! Когда, знаете, долго и крепко спишь, потом никак не очухаешься…
— Нет, не знаю! — подвел черту этой дискуссии Корридов.
И, словно оберегая от таких гигантских перегрузок мозги — сложно пытаться объяснить необъяснимое! — Корридов повернулся и пошел к раскопу.
— Вы как хотите… А я еще сегодня поработаю, — произнес он.
Он прошел несколько шагов и остановился.
— А ты что там делал? — вдруг резко повернувшись к Михе, спросил археолог.
— Я?
— Да, ты!
— Я… — Миха замялся.
— Ты зачем в эту палатку полез?
— Проверял…
— Что ты там проверял?
— Ну, в общем…
— Отвечай!
Это было похоже на допрос.
— Часы… — наконец раскололся Миха. — Часы проверял…
— Часы?
— Ну, на месте они или нет.
— А поточней? — продолжал допрашивать Корридов.
— Ну… — Миха снова замялся. — Я подумал: ну что они там лежат? Вдруг кто-нибудь залезет и возьмет? Лучше я…
— То есть ты подумал, — усмехнулся Корридов. — Ты подумал: лучше будет, если их сопрешь ты? Так?!
— Ну, в общем, да… Вроде того… — Миха вздохнул.
— Ты хоть знаешь, как это называется?!
— Не знаю, — простодушно признался Миха.
Все растерянно переглянулись…
Подтверждалось давнее подозрение Кленского: некоторые люди совершают самые ужасные вещи просто потому, что не знают, «как это называется». В простодушном детском неведении…
— Это называется, мальчик мой, мародерство! — объяснил Корридов. — Люди, которые грабят трупы, называются мародерами.
— Да нет, я не… Я не это… То есть я хочу сказать, я не маро… этот! — испугался страшного и непривычного для его лексикона слова Миха. — Не мародер я!
— А кто же ты, по-твоему?
— Нет, нет! Просто я подумал: лучше я их у себя пока подержу, часы эти… Хорошие ведь часы. Точные.
— Ну и что — подержал?
— Да нет же! Я пошел туда… — Миха махнул рукой в сторону брезентового саркофага. — Прихожу, открываю палатку, а его там…
— Нет?
Миха сокрушенно кивнул:
— Нету.
— Да, не повезло тебе, Миша! Часы, получается, кто-то украл раньше тебя. Причем вместе с трупом, — подвел итог Корридов.
Странный итог, ничего не скажешь.
— Ну, как хотите… Я иду работать!
И Корридов, презрев общее траурное настроение, ушел на раскоп.
Никто за ним не последовал.
Кажется, то, о чем втайне мечтала следователь Алиса, случилось. Яша исчез. Нет тела — нет и преступления. Нет человека — нет проблемы. Все стало на свои места…
Но не для археологов.
Кленский даже заподозрил в исчезновении, а точнее, в сокрытии трупа саму Алису — уж слишком все удачно для нее сложилось.
Однако, как бы там ни было, давить и на Алису, и на милицию Стародедова теперь не имело смысла — предъявить им было нечего.
Ночью в зарослях ив на берегу Мутенки кричала птица.
В непроницаемых для взора человека кронах этих огромных ив, нависавших над речкой, образуя темные тенистые своды, птицы водились в больших количествах. Они вечно щебетали, перекликались…
Но эта была особенная. Прежде Кленский ее вроде не слышал. Она издавала странные, отрывистые, резкие звуки, больше похожие на человеческие вскрикивания — будто кто-то хочет засмеяться или заплакать. Или напугать… Эти крики разволновали Владислава Сергеевича.
«Как будто душа потревоженная…» — подумал он.
И отчего-то вспомнил амулет с изображением птицы, найденный накануне. И слова Корридова: «Существует точка зрения, что это вместилище душ».
А рано утром все проснулись от лая.
— Кент, прекрати!
Кент сидел неподалеку от опустевшей «Яшиной палатки» и лаял как заведенный.
— Прекрати, тебе говорят! — снова прикрикнул Вениамин.
— Нет, пребывание на природе действует на эту собаку пагубно. Никогда она в городе так себя не ведет!
— Слушай… Может, посмотреть, что там так Кента взволновало? — нерешительно предложил Тарас.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что — что?
— Да я даже не знаю, что еще можно предположить! Сначала этот Яша уезжает, потом обнаруживается мертвым в яме, затем исчезает вовсе… Что может случиться еще?!
Все собрались и гурьбой, медленно направились к палатке, чтобы выяснить, что «может случиться еще».
Но в палатке все было, как и накануне… То есть ничего.
Ничего и никого там не было.
И «молнии» палаточного полога снова поскорей застегнули.
— Ты чего брехал? — набросился на сенбернара его хозяин.
Вместо ответа Кент опять залаял как сумасшедший.
— Я лично ничего не понимаю. Совсем крыша у пса поехала! — Вениамин вдруг зажал нос.
Все уже это сделали раньше.
— Странно! — пробормотал кто-то.
Это действительно было странно… Трупа в палатке больше не было. А вонь от нее между тем шла несусветная.
Как будто труп превратился в невидимку и продолжал там разлагаться. Стоять рядом с этой палаткой было испытанием.
И Кленский не выдержал.
— Надо посмотреть, в чем там дело…
Снова расстегнули палатку.
И теперь только заметили, что краюха черного хлеба, оставленная рядом с кружкой по обычаю — для покойника, — была разломана. А водки в кружке здорово поубавилось.
— Смотрите!
— Кошмар какой-то…
На брезентовом полу палатки ясно был виден след от ботинка. Стали вглядываться в рисунок отпечатавшейся подошвы, сверяя со своей обувью.
— Это не мой…
— И не мой!
— У меня ромбики на подметке, а тут какие-то кружочки отпечатались.
Все поглядели на Миху.
— Сличайте! — покорно согласился тот.
Уже не слишком стесняясь, особо внимательно осмотрели Михины кроссовки.
Но таких «кружочков» и у него не обнаружилось.
— Кто же этот след оставил?
— Размер большой… мужской размер!
— А у Яши-то был сорок пятый, — пробормотал кто-то. — Не меньше…
— И что?
— А то! Знаете, такое ощущение, что наш труп, где-то походив, опять сюда возвращался! — заметил Тарас.
— И снова ушел? А запах остался?
— И снова ушел. А запах остался…
— И опять придет?
— Возможно…
— У тебя что, Тарас, совсем крыша поехала? — как можно сдержаннее поинтересовался Вениамин.
— А у тебя еще нет?
— Нет.
— Вот это и странно — у нормального человека крыша просто должна уже была бы поехать!
— Как у Яши? — робко заметил кто-то из Прекрасных Школьниц.
— Уж если тут и есть кто нормальный, так это я, — возмутился Вениамин, — а вовсе не ты, Тарас…
— Вообще лучше снять эту палатку и убрать, — заметил Владислав Сергеевич. — Запах к тому же от нее действительно ужасный.
— К чему это — «к тому же»? — насторожился Вениамин. — Вы тоже это хотите сказать?
— Что «это»?
— Что Яша и правда «ходит»?
— Видишь ли, не хочу тебя огорчать, — снова вмешался Тарас, — но возвращение мертвецов было обычной неприятностью для наших предков. Обычной, понимаешь? То есть ничего выдающегося. Именно поэтому люди тысячелетиями придумывали множество приемов, изощрялись как могли, чтобы обезопасить себя от таких визитов.
— Ты предлагаешь и нам подумать над этой проблемой?
— А ты хочешь, чтобы Нейланд так и ходил туда-сюда?
— Я тоже считаю… Умер так умер! — вздохнул студент Саша. — Нечего ходить.
— Уходя уходи?
— Ага…
— Слушайте, давайте все-таки не переходить границы здравого, разумного… — уже не слишком энергично возразил Вениамин.
— Давайте…
— Поэтому предлагаю эту палатку убрать! — снова предложил Кленский.
Охотников выполнять это задание не нашлось.
Корридов все это время безучастно и мрачно, наблюдая за происходящим, молчал.
Тогда Кленский сам вытащил колышки и приподнял край палатки…
О ужас…
Под ней лежала отрезанная собачья голова.
Оскаленная мертвая собачья морда…
И это была Томкина голова. Гостья из деревни Корыстово, время от времени любившая наведаться в лагерь археологов за объедками из мусорной ямы, поплатилась за свой очередной визит головой… В буквальном смысле.
— Вот отчего запах-то… — ахнула Китаева. — От Яши так не пахло.
Все ошеломленно молчали.
А с Кентом случилась форменная истерика. Он зашелся таким истерическим лаем — взвизгивая и даже всхлипывая! — какого от него еще никто никогда не слышал.
— Как пес разволновался! — снова сострадательно заметила Китаева.
— И немудрено, — поглядел на собаку Саша.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Собственно, если руководствоваться классическим для юриспруденции «Кому это выгодно?», только у сенбернара и был мотив для такого убийства. Все мы отлично знаем, что Кент Томку боялся и ненавидел…
— Хватит острить!
— А что еще можно предположить?
С этим все молча согласились. Предположить больше и правда было нечего.
Таким странным, можно сказать диковинным, было это преступление. Отрезать собаке голову… И потом положить под палатку!
Когда уходили, Кленский протянул Арсению Павловичу глиняную обожженную пластинку, утыканную точками.
— Это я обнаружил, когда снимал палатку… Лежала рядом с отрезанной собачьей головой.
— Вот как?
— Что это, по-вашему? Тоже древний амулет?
— Это? — Корридов повертел в руках. — Это сделано кем-то совсем недавно.
— Зачем?
— Обычное развлечение нашей экспедиционной молодежи… Здесь много глины, детки лепят всякие финтифлюшки, обжигают… Сувенир или… Шутка!
— Шутка? Вы думаете?
— А вы — нет?
— Нет. Мне кажется, что цель была другой. И что это совсем не шутка и не развлечение…
— А что же это, по-вашему? — усмехнулся Корридов. — Вместилище Яшиной души?
— А вдруг…
— Что — вдруг?
— Вдруг кто-то ворожит?
В ответ Корридов только возмущенно то ли хрюкнул, то ли фыркнул… И ушел, явно снова погрузившись в свои научные раздумья.
Вечером собрались, как обычно, у костра. Почти все. Кроме Прекрасных Школьниц. Они решили искупаться. Они вообще прежде любили по вечерам купаться — плескаться, как наяды в лунном свете, в темных водах Мутенки. Правда, теперь «боялись одни». Но студент Саша вызвался девушек сопровождать:
— Приятная миссия…
С визгом, закутавшись в полотенца, купальщицы и Саша удалились. А остальные остались у костра.
— Зачем нормальному человеку убивать домашнее животное? Отрезать собаке голову! — начал разговор у костра Вениамин.
— И тем более подкладывать под палатку?! — подхватил Миха.
— А кто сказал, что речь идет именно о нормальном человеке? Я лично в этом совсем не уверен… — заметил Кленский.
— Я тоже. Ведь и действие совершенно ненормальное, — поддержала его Китаева.
— Вот уж не думаю… — вполголоса, словно только для самого себя, произнес Корридов.
— То есть?
Корридов покачал головой:
— Ничего странного и ненормального я не вижу.
— То есть вам кажется, что это адекватно? Отрезать собаке голову и положить под палатку?
— Смотря с позиции какого времени рассматривать это действие… — загадочно усмехаясь, заметил Корридов.
— Может быть, поясните свою мысль? — подозрительно оглядывая Корридова, произнесла Вера Максимовна, словно засомневавшись уже и в адекватности своего руководителя.
Вместо пояснений Корридов молча достал из кармана куртки крафтовый бумажный мешочек и погремел им, как погремушкой. Внутри пакетика что-то перекатывалось.
— Что это там у вас гремит? — настороженно осведомилась Вера Максимовна.
— Косточки! — догадался Кленский. — Верно?
Корридов молча кивнул.
Он протянул Китаевой пакет, указывая на надпись, сделанную его почерком.
— «Череп собаки», — медленно и удивленно прочитала она вслух.
— Да, верно. Это одна из наших находок, — пояснил археолог. — И этому собачьему черепу несколько тысяч лет. Когда-то он лежал придавленный концом бревна. Так его положили.
— То есть? Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что это довольно обычный для бронзового века вариант оберега…
— Что за оберег?
— Под угол сруба при строительстве «дома для мертвых» подкладывали голову собаки.
— Зачем? — ужаснулась Вера Максимовна.
— Чтобы стерегла, ясное дело! — явно дивясь бестолковости своей собеседницы, объяснил Корридов. — Для чего же еще?
— Но что же следует из этого, извините, «народного обычая»? Почему под Яшиной палаткой лежала собачья голова?
— Палатка — тоже дом.
— Чей, позвольте узнать?
Корридов пожал плечами:
— Вы сами сказали — Яшин.
— Как это?
— Так это. Получается, что это теперь Яшин дом. Последнее пристанище… Это его «дом для мертвых».
— И голову собаки подложили под палатку, чтобы она этот дом стерегла? — догадался Кленский.
— Разумеется… Только и всего.
— Ничего себе «только и всего»! Но кому пришло в голову возрождать старинные обычаи?
— Неплохо бы это выяснить, — согласился Арсений Павлович. — Я вообще думаю, что шутки заходят иногда слишком дале…
Корридов не договорил — в это мгновение раздался какой-то странный звук…
Возмутителем спокойствия опять был Миха.
— Ты чего? — Все повернулись к бедному парню.
На этот раз Миха уже не кричал… А только шипел.
Сильно жестикулируя, как глухонемой, он тыкал пальцем куда-то в сторону леса и луга. И шипел:
— Ш-ш-ш…
— Да что «ш-ш-ш»? — Вениамин треснул его по спине.
— Яш-ш-ша… — наконец, преодолев спазм, вызванный, очевидно, очень сильным стрессом или даже шоком, выдохнул Миха. — Там был Яша… Я его сейчас видел!
Все переглянулись с понимающим видом: слабому Михиному рассудку жизнь в постоянном напряжении оказалась не по силам.
Даже не обсуждая проблему, коллектив негласно и мысленно объявил Миху больным.
— Не верите? — Миха дрожал. И дрожал он от страха.
— Не верим!
— Это он был! Точно он… Долговязый такой — и в этой панамке своей камуфляжной, в которой он всегда ходит!
— Ну, все с вами ясно, голубчик… — И Вера Максимовна стала всерьез обсуждать вопрос о вывозе Михи. Точней, о «самовывозе». — Знаете что, поезжайте вы, Михаил, домой, к маме, — заключила она проникновенно свою нехитрую мысль тоном, исполненным милосердия и сострадания.
И все согласно закивали.
Но, обычно развязный и нагловатый, парень только испуганно мотал головой.
— Он это был! Он! Как живой… Яша! — с таким ошарашенным видом повторил Миха, что все подавленно замолчали, притихли.
Между тем у костра появились Прекрасные Школьницы и Саша.
— Вы чего затихли? — удивились они. — Странные какие-то!
— Затихнешь тут… Вам там, у реки, никто не встретился?
— Никто!
— А что такое? — испугались Прекрасные Школьницы.
— Да вон Михе только что Нейланд привиделся!
— Ужас! — ахнули девушки.
— Правда привиделся? — засмеялся студент Саша.
— Правда!
— А вот у меня прошлым летом, в другой экспедиции, такой был прикол!
— Ну, начинаются байки… — недовольно буркнула Китаева.
— Пошел я как-то в соседнюю деревню, — продолжал Саша. — Взял там у пацана велик покататься. Выезжаю на дорогу, и бамс — попадаю под машину! Ничего особенно страшного… Но водила испугался, отвез меня быстренько в больницу… Меня там бинтами ну всего с ног до головы обмотали. Я полежал немного — смотрю: вроде ничего, не помер! А лежать-то скучно… Ну, я и сбежал оттуда. Возвращаюсь обратно, к своим. А почти ночь уже… Все сидят у костра. А я иду весь белый — в бинтах! В темноте кромешной… Да они чуть со страху не описались! Думали, привидение.
— Не смешно, — оглядываясь по сторонам, почти шепотом произнес Тарас.
А Корридов, взглянув на студента Сашу крайне неодобрительно, покачал головой и молча удалился к своей палатке.
