Глава 5
После тревожной ночи вблизи трупа с самого утра все обступили Веру Максимовну и, во главе с Корридовым, стали жаловаться на «эту Алиску».
Что еще можно было сделать, никто не знал… «Растерянную интеллигенцию, — думал Кленский, — ставят в тупик именно бытовые обстоятельства: скорее догадаемся, в чем все-таки смысл жизни и «быть или не быть?», чем организуем сносные похороны».
Да и кому было жаловаться, как не Алискиной бывшей наставнице? «Наставнице молодежи», воспитавшей в своем археологическом кружке «такую заразу»! Определение принадлежало студенту Саше.
На раскоп идти было невозможно — рядом был Нейланд. Как жить дальше, никто не знал. «Эта зараза» не приезжала.
Наконец Китаева под натиском возмущенной толпы достала мобильник, который обычно доставала лишь по особым случаям, и ушла подальше от палаток.
Вернулась она вся красная — от «сложного разговора».
Но странно, «сложный разговор», кажется, впервые на Алису не подействовал.
— Совершенно неуправляемая стала девочка, — пожаловалась Вера Максимовна.
В общем, Алиса труп забирать опять отказалась.
Более того, по словам Китаевой, непослушная Алиса вдруг как-то странно стала медлить с признанием того факта, что труп существует! Намекая Китаевой во время телефонного разговора на что-то вроде: «А был ли мальчик? Может, не было мальчика?»
— Может, эта следовательница думает, что все ей померещилось?! — возмутился Арсений Павлович. — Может, она надеется, что каким-то чудесным образом Яша снова оживет… Чтобы не портить кривую преступности Мширского района?
И все вдруг замолчали, явно прокручивая в голове этот заманчивый вариант: а вдруг и правда померещилось — и Яша оживет?! И кончится тогда этот ужас, а жизнь войдет в обычную колею?
Однако Яша не оживал.
— Просто не знаю, что и делать! — развела руками Китаева.
— Надо позвонить в милицию! — в припадке отчаяния крикнул кто-то.
— Блин, а мы кому звонили?
— Надо «02»!
— Ага… Из Корыстова недавно, когда там один охотник напился и по соседям стрелять начал, звонили по «02»…
— И что?
— Менты сказали: как машину сломанную починят и командированные из Чечни вернутся, так и приедут.
— И что?
— До сих пор ждут.
— Вот что… Придумал! — предложил Саша. — Надо позвонить Яшиным родным!
— Знаешь кому?
— Нет…
— Правда, кто знает телефон — кому именно можно позвонить?
— Ты знаешь?
— Нет…
— А ты?
— И я нет.
Все переглянулись…
И вдруг поняли, что ничего не знают о Яше Нейланде. Несмотря на столько сообщенных им самим колоритных подробностей.
В частности, никто, включая Корридова, не знает ни номера его телефона, ни адреса.
Не знает, откуда он такой — со своими чудными привычками, записной книжечкой, Проспером Мериме и диагнозом — появился. Где и с кем в городе жил?
Сам Корридов не смог вспомнить, как Яша впервые возник у него на горизонте.
— Может, он вообще из сумасшедшего дома приехал? — поинтересовался студент Саша.
— Нет, ну неужели никто даже не знает его телефона?! — возмутилась Зина.
При слове «никто» все укоризненно посмотрели на Арсения Павловича.
Тот только пожал плечами:
— Кажется, он сам мне в Москве позвонил…
— Можно попытаться найти адрес Нейланда по справочной… — задумчиво произнес кто-то. — Редкая фамилия.
— Будешь искать?! — сразу набросились остальные.
— К тому же вдруг он вообще не Нейланд? — резонно заметил Тарас. — Или родственники его не Нейланды? И кто будет этими поисками заниматься?
— Почему вообще мы должны этим заниматься, а не милиция?!
Вопрос остался без ответа.
— Надо что-то делать…
— Надо! Только — что?
— Например, надо погрузить Яшу в машину… Владислав Сергеевич, у вас ведь машина стоит в Корыстове?
— И что? — испуганно встрепенулся Кленский.
— Вот и отвезите Нейланда!
— Куда?
— Ну, куда в таких случаях полагается…
— А куда полагается?! У меня, знаете ли, «таких случаев» никогда прежде не было.
— Но…
— И потом! Хорош я буду — с трупом в машине! — едва появлюсь на трассе или у ближайшего поста ГАИ… Нет уж, господа! Благодарю покорно, но я вынужден отказаться от вашего предложения.
Некоторое время все еще переговаривались и растерянно смотрели друг на друга.
Наконец Корридов махнул рукой и, пробормотав что-то вроде «работать все равно надо», ушел.
Не имея возможности пойти на раскоп, где отныне «обосновался» Яша, Арсений Павлович пошел склеивать глиняный горшок — из подобранных накануне на раскопе черепков.
— Вера Максимовна, эта ваша следовательница ничего не велела нам передать? — вздохнул Кленский, когда он ушел.
— Все то же: лучше всем отсюда уехать!
— Между прочим, она права…
— То есть?
— Лучше всем нам сегодня же отсюда уехать!
— Да, верно Алиска сказала, — согласился студент Вениамин. — Хороший совет дала, прежде чем смыться!
— Ну, мы-то, может, и уедем, — заметила Вера Максимовна. — А вот Корридов?
— Что — откажется?
— Конечно.
— Вы думаете?
— Да. И я лично его понимаю.
— Может, и мне объясните? — поинтересовался Кленский. — Как научный интерес может быть важнее жизни и безопасности?!
— Может! — убежденно воскликнула Вера Максимовна.
В общем-то упрямству Корридова действительно можно было найти объяснение.
Сама история обращения Корридова к Мширскому городищу была необычна.
Все знали, что он никогда прежде не занимался ни «железом», ни «бронзой». Его специальностью был каменный век. Однако ходили упорные слухи, что нынешние раскопки на Мширском городище — это что-то вроде обещания, которое Арсений Павлович дал своему другу, археологу Салтыкову.
Именно Салтыков должен быть копать этим летом под Мширой…
Но Сергей Салтыков умер неожиданно нынешней весной, так и не успев приступить к раскопкам городища. Говорили, что у Салтыкова было особое отношение к мширскому памятнику; говорили, будто бы он уже давно надеялся найти здесь подтверждения каким-то своим научным предположениям. Якобы даже сенсационным…
К тому же все знали, что городище под угрозой. За год до смерти Салтыкова — прошлым летом! — на Мширском городище впервые появились бульдозеры. И сняли верхний слой торфа. Торф увезли на огороды в соседнюю деревню Корыстово.
Все это означало, что, если бульдозеры вдруг приедут в это лето еще раз, археологический памятник, именуемый Мширское городище, погибнет.
И вот легенда или нет, но говорили, что Салтыков перед смертью взял с Корридова клятву, что тот не даст погибнуть археологическому памятнику. И доведет до конца дело, которое не удалось осуществить ему самому.
Так Корридов, не имея денег, не имея штата и финансирования, и оказался под Мширой с командой энтузиастов-авантюристов.
— Попробуйте все-таки, поговорите с Арсением Павловичем… Может, он вас послушает — и уедет? — с какою-то безнадежностью в голосе предложила Вера Максимовна Кленскому.
И тот, вздохнув, отправился разговаривать с археологом.
Корридов одиноко сидел под тентом за обеденным столом и был занят склеиванием очередного горшка. Перед ним лежала груда вымытых и высушенных глиняных черепков. Вид у него был сосредоточенный и на удивление для сложившейся безумной ситуации отстраненный… Если не сказать больше — безмятежный.
Корридов подбирал, соединяя края, свои черепки, то бишь фрагменты керамики, как дети подбирают детали конструктора. Склеивал их…
Это были его любимые игрушки.
«Счастливый человек! — подумал Кленский. — Каждый по-своему спасается от странностей и ужасов обычной жизни… Арсений Павлович спасается, видимо, так».
— Садитесь, Владислав Сергеевич… — пригласил Корридов журналиста.
Кленский присел рядом на скамью.
— Странная керамика идет сейчас на раскопе… — заметил Корридов.
— Странная?
— Угу… Вот мы начинали копать, и я был уверен: это дьяковцы. Их культура хорошо описана. Однако, Кленский, сетчатой керамики — горшков, покрытых сеткой линий, которые характерны именно для дьяковцев, — кот наплакал! Есть только лишь сверху — в самых поздних слоях. А дальше, ниже, непонятно что!
— Непонятно что?
— Вроде бы чувствуется какое-то влияние скифов. Медная пряжка, что недавно нашли, в характерном для них «зверином стиле» выполнена. Украшена переплетением звериных тел…
— Но ведь дьяковцы к скифам никакого отношения не имеют?
— Вот именно. Да это и не скифы, конечно!
— А кто?
Корридов только молча покачал головой.
— А правда, будто ваш друг археолог Салтыков считал, что Мширское городище принадлежит какой-то особой культуре? Культуре, еще неизвестной археологам?
Корридов как-то неопределенно хмыкнул.
— Думаете, Салтыков был прав? — настаивал Кленский.
Корридов молчал.
— Что вы все-таки об этом думаете, Арсений Павлович?
— Не торопите меня с выводами… — наконец произнес тот. — Я и так уже нервничаю.
— Нервничаете?
— Если честно, первый раз со мной такое…
— Какое?
— Да дрожь нервная прямо бьет.
— Дрожь?
Журналист с удивлением смотрел на необычно взволнованного бородача Корридова и ясно понимал, что даже заводить с ним разговор об отъезде было сейчас бесполезно.
Арсений Павлович «нервничал»! Но он нервничал не из-за трупа Яши Нейланда. Он волновался из-за керамики: из-за того, что на глиняных черепках не оказалось ожидаемых полосок, характерных для дьяковцев.
Что Арсению Павловичу труп рядом с раскопом! На самом раскопе тоже была интрига. И эта археологическая интрига была для Корридова очень важна…
Картина, которая разворачивалась перед Корридовым по мере того, как снимался слой за слоем, захватывала археолога. Причем гораздо больше, чем происходящее в реальном времени.
Яшин труп и его тайна меркли в глазах Корридова рядом с этой археологической интригой… И бессмысленно было уговаривать Арсения Павловича уехать.
Но журналист все-таки завел этот разговор.
Увы…
Покидать городище Корридов, конечно, наотрез отказался.
— Не желает Арсений Павлович уезжать отсюда! — пожаловался Кленский, вернувшись к Китаевой.
— Я так и думала, — как должное приняла это сообщение Вера Максимовна.
— Очевидно, нам всем надо собраться и обсудить наше положение. Кто хочет, пусть уезжает, а кто…
— Пожалуй, вы правы.
— Однако я все-таки прежде бы искупался… — вздохнул Кленский. — С вашего позволения!..
Над водой кружили сотнями миниатюрные голубые стрекозы. Перламутровый голубой блеск и вибрация воздуха… Стрекозки были такие прозрачные, что казалось, будет дрожит воздух, усиливая ощущение зыбкости и ненадежности окружающего мира.
Этот мир был прекрасен, но совсем рядом находился труп.
Что, как ни странно, только подчеркивало окружающую красоту и делало удовольствие от нее острее…
На обратном, после купания, пути Владислав Сергеевич остановился возле раскопа.
На выровненной поверхности лежало несколько желтых листьев… Словно прилетели они, несколько «опередив события», с известием об осени.
И это было, кажется, так… Едва заметная прохлада появилась вдруг с сегодняшнего дня в воде, воздухе. В просвете между ветками повис блеск паутины.
Кленский всегда очень тонко чувствовал такие перемены, этот почти неуловимый переход от лета к осени…
В этом постоянном, нерезком день ото дня угасании была своя неуловимая прелесть.
Владиславу Сергеевичу всегда хотелось проститься с летом постепенно, пожить среди «дикой природы» недельку-другую — и уехать, прежде чем погода испортится окончательно.
Но как остаться? Жизнь со вчерашнего дня наполнилась каким-то странным бредом и тяжестью. Яшу было жаль… Но тратить время на труп не хотелось… Совсем нет!
И Кленский твердо решил уехать. Следующим же утром.
Однако соображение: не могу бросить экспедицию в опасности и сбежать — все же кое-что для него значило.
Кленский стоял, задумавшись, опустив голову, и вдруг услышал какой-то шорох.
Он поднял голову… И снова увидел ее. Глаза цвета ивовых листьев. Зеленых, как листва над речкой Мутенкой.
Опять эта девушка…
Эта потрясающей красоты девушка.
Она стояла почти рядом, в нескольких шагах от него.
И то же светлое платье — в букетиках, как наряд богини Флоры… Только Флоры в неорусском стиле, окаймленной орнаментом среднерусской природы, как на майоликовых фризах начала прошлого века: из ромашек и ягод земляники, осиновых листиков, подсолнухов и орехов, лютиков и синих васильков.
И Кленский отчего-то не мог отвести взгляда от этих синих цветов.
— Вы… Снова вы! — Не зная, что еще сказать, Владислав Сергеевич замолчал.
Девушка тоже молчала.
— Цветы собираете? — растерянно произнес наконец Кленский.
Опять молчание.
— Вита! — Он сделал шаг ей навстречу.
Она отодвинулась.
Кленский сделал еще шаг. Второй. Третий… Она снова отодвинулась — на шаг, второй, третий.
Кленский делал попытку приблизиться — девушка отдалялась.
— Не бойтесь!
Красавица не отходила, а именно отдалялась. Все так же молча.
Как мираж.
Пока не растаяла, не исчезла снова среди зелени деревьев.
Разумеется, Владислав Сергеевич опять не посмел ее догонять.
Он растерянно улыбался, счастливый уж тем, что вновь ее увидел. Ведь это рождало надежду, что встреча может повториться…
В жизни Владислава Сергеевича снова появилась Вита. «Тавтология! — подумал он. — В жизни появилась Жизнь».
* * *
Вопрос об отъезде решали в отсутствие Корридова, который, объявив о своем намерении остаться, больше обсуждать это не захотел.
— Арсений Павлович категорически отказывается уезжать и бросать Мширское городище на растерзание бульдозерам, — обратилась к собравшимся Вера Максимовна. — И в чем-то он прав. Речь идет о памятнике европейского значения! — Она замолчала.
И все понимающе закивали.
— Что будем делать?
— Я остаюсь с ним, — сдержанно произнес Кленский. И неожиданно улыбнулся. Он вспомнил зеленые, как листья ивы, глаза…
— Чему вы улыбаетесь, Владислав Сергеевич? — удивилась, озабоченно глядя на него, Китаева.
— Не обращайте на меня внимания! — Кленский смутился: его улыбка, конечно, относилась к Вите. — Это у меня уже, наверное, нервное…
— Да, нервы у нас у всех на пределе, — согласилась Китаева. — Но тем не менее давайте держать себя в руках… Вы действительно хотите остаться, Владислав Сергеевич? Это серьезно?
— Да, я остаюсь с Корридовым, — повторил Кленский. — Тем более что это временная… э-э… ситуация. Безусловно, вопрос с Яшей как-то в ближайшее время разрешится. Должен решиться, во всяком случае! Но все, кто хочет, могут уезжать. А кто не хочет, могут пока…
— Я тоже остаюсь! — выпалил, перебивая журналиста Миха, явно оживившийся в создавшейся криминально-подозрительной ситуации.
— Кто еще хочет остаться? — втайне обрадованный этой сомнительной поддержкой, поинтересовался Кленский.
— Ну, если это временно… Если это временная, как вы говорите, ситуация… — нерешительно произнес кто-то из студентов-археологов. — Я тогда тоже остаюсь.
Это был Саша.
— Да, имеет смысл остаться, — поддержал друга Тарас Левченко.
— Пожалуй, я тоже останусь… — неуверенно откликнулся наконец и Вениамин. — Чего в городе-то в такую погоду делать?!
— И мы остаемся, — хором сказали Прекрасные Школьницы, которым совсем не хотелось возвращаться под строгий родительский надзор. Во всяком случае, общество студентов, несмотря на то, что озабочены юноши были, кажется, исключительно проблемами археологии, казалось девушкам все-таки милее. Предпочтительнее.
— А вы, Вера Максимовна? — Девушки повернулись к своей «руководительнице».
— Нет, я не могу взять на себя такую ответственность! — взволнованно воскликнула Китаева. — К тому же я должна тогда поставить в известность ваших родителей.
— Ну, Вера Максимовна! Ну, пожалуйста… Ну не надо… в «известность», — заныли Прекрасные Школьницы. — А то нас домой заберут, а так остаться хочется!
— И вообще! — снова воскликнула Китаева. — Вот и Колю надо непременно отвезти домой! — Китаева повернулась к мальчику. — Деточка, я должна поговорить с твоим отцом — пойдем! Арсений Павлович как хочет, но ребенок оставаться в таких условиях и рисковать не может…
В ответ, не произнеся ни слова, Коля лег на землю.
Все знали, что это его любимый трюк, опробованный на отце многократно и с неизменным успехом.
Мальчик не колотил ногами и не орал. Лежал себе, как камень, под который, как известно, и вода не течет. Что-то вроде итальянской лежачей забастовки. Причем, если ребенок протестовал, сдвинуть его с места было невозможно.
— Вставай сейчас же! — рассердилась Вера Максимовна и дернула Колю за руку.
— Оставьте его, — вздохнул Кленский, который не терпел насилия в любом виде.
— Ну, хорошо… Потом, Коля, пеняй на себя!
И Вера Максимовна стала собираться в дорогу, чтобы поговорить с «этой идиоткой» Алисой не по телефону, а лично.
— И потом! Мало ли что Алиса не хочет ничего делать! Она там, в милиции, не единственная, у нее ведь и начальник есть! — возмущенно восклицала Вера Максимовна.
Но Кленскому показалось, что особой уверенности в успехе у нее не было.
И кажется, Китаевой тоже совсем не хотелось покидать «памятник европейского значения».
Но она поехала.
«Испугалась ответственности! — подумал Кленский. — Все-таки «руководительница».
