Эпилог. 6 августа 2002 года. Париж
– Пассажиры, вылетающие в Москву рейсом 258, просьба пройти на посадку в самолет. Выход на посадку через третий сателлит.
Данила вздрогнул. Русская речь в динамиках аэропорта Шарль де Голль звучала вызывающе.
– Ничего, – сказал Мирослав, – не робей. Это же рейс «Аэрофлота», вот и объявляют по-русски. Мы на таком летели, помнишь?
– Точно! – обрадовался Данила. – Значит, и в самолете будут по-русски говорить? Так что прощай «Жё нэ компран па»?
Все засмеялись.
– Ну, мне как бы пора? – нерешительно сказал Данила.
– Счастливого пути, Алексис! – хихикнул Мирослав.
Данила тяжело вздохнул. Как он ни открещивался от ненавистного имени, как ни страдал из-за него, а все же пришлось его еще немножко поносить. И в Москву лететь придется под ним...
– Ну сами посудите, – увещевал его Жерар. – Информация о смерти Шведова еще не прошла в компьютер аэропорта Шереметьево, это однозначно. Как прилетели, так и улетите, а там хоть в урну паспорт бросьте – дело ваше.
– Но вы же собирались задействовать свои какие-то невероятные связи... – робко заикнулся Данила.
– Мне их довольно затруднительно задействовать, будучи выпущенным из полицейского комиссариата лишь под залог! – грустно усмехнулся Жерар. – Пока я восстановлю утраченную репутацию, паспорт Шведова и впрямь станет недействительным. Так что лучше не рисковать. Вам ведь все равно пора возвращаться. Возвращаться – и исполнять свой гражданский долг.
Что-то очень пафосно заговорил он о гражданском долге! Понятно, что Данила ему как бельмо на глазу. Спит небось и видит, как соперник улетает в далекую Россию, дает там подписку о невыезде на время следствия и судебного разбирательства, а там, бог даст, становится и вообще невыездным.
Черта лысого! Конечно, Данила премного благодарен Жерару... Ведь именно благодаря этому франтоватому типу обрели свободу и сам Данила, и Мирослав. Именно во время попыток спасти их Жерар вступил в такой конфликт с законом, что неведомо, когда и как теперь дело расхлебается. Своим приятелям он живописал эту историю с разутым арабом-торговцем весело да с шутками-прибаутками, однако дело-то вышло очень серьезное. Араб этот по имени Омар Ишакмечты был одним из действующих руководителей сети наркомафии Парижа. За ним долго следили, но никак не могли взять с поличным. И внедрить к нему своих людей полиция тоже не могла. Наконец удалось измыслить хитрющий ход, который казался беспроигрышным. Омар страдал страшными мозолями, а потому не мог носить нормальную обувь – только арабские мягкие туфли-папуши без задников. Разносив одну пару, он берег ее как мог, ибо только в мягкой обуви мог чувствовать себя человеком. Подшивал подметки на эти папуши сапожник, которого удалось купить за большие деньги. Он и вшил в папуши Омара микромаркеры – своего рода радиолокаторы, которые и должны были привести полицию на место встречи наркомагнатов, проводившуюся при соблюдении строжайшей конспирации. Полиция уже оцепила место предполагаемой встречи, как вдруг принесся на роликах Жерар, подобно одной из химер, сорвавшихся с собора Нотр-Дам, нацепил драгоценные папуши и повел доблестные полицейские силы в Медон...
К счастью, кавалерия была вовремя остановлена, но операцию по взятию наркомагнатов наш удалец определенно сорвал. И все это было совершено ради Данилы! Нет, и ради Мирослава, конечно. А в основном – ради Леры, это Данила совершенно отчетливо понимал. Не дурак же...
Конечно, Жерар стал в ее глазах героем. Но Данила надеялся, что это скоро пройдет. Он тем временем слетает в Россию, уладит там все милицейские дела, а потом... Вообще пора заиметь собственный загранпаспорт, чтоб не приходилось для будущих поездок за рубеж ввязываться во всякие криминальные истории. Николь сказала, что приглашение пришлет по первому его слову. Мирослав обещал поддержку при оформлении визы. Деньги на билет он накопит или заработает. Ничего! Главное, чтобы Лера его дождалась...
Почему-то он не сомневался, что дождется!
Покосился на нее, стоявшую чуть в стороне. Вон какие грустные глаза. Неохота расставаться? То-то же! Не все то золото, что блестит, верно? Твой буржуй тоже скоро утратит блеск. Герой-то он герой, а наверняка вцепился в Леру именно потому, что она принесет в приданое лишних два миллиона. Ладно, Данила не станет сейчас порочить своего спасителя. Лера и сама это очень скоро поймет. А тут-то и Данила вернется, чтобы заключить ее в свои объятия...
– И все-таки я не понимаю, – нарушила Николь молчание, которое несколько затянулось и стало уже неловким, – я никак не могу понять, что заставило Тьерри выстрелить? Вот глупец! Ведь его теперь будут судить за предумышленное убийство!
– У меня такое впечатление, что его сразило наповал, когда я все же принял имя Шведова, – усмехнулся Данила. – До этого отбрыкивался, отнекивался, а тут – на тебе... Тьерри ведь считал меня виновником всех бед и неудач. Вот сердце и не выдержало. И если бы не та женщина...
– Если бы не Фрида... – подсказала Лера. – Я раньше слышала, что Сорогина сделала писателем какая-то женщина, которая его учила и наставляла, но и представить не могла, что это та самая Фрау, которую я довольно хорошо знала. Конечно, его гибель стала для нее тяжелейшим ударом. Ведь он был всем для нее. Наверное, она немного помешалась на этой почве. С другой стороны, разве нормальный человек может измыслить то, что писал Сорогин? Разве нормальный человек может протаскивать это в печать? А заплести эту интригу с наследством?! Конечно, тут не обошлось без холодного расчета, дело было не только в чувствах. Мы с Мирославом отказываемся от денег в пользу Шведова, он потом делится с Мораном и Фридой, причем еще неизвестно, в каких пропорциях! Совершенно все же непонятно, был ли Сорогин целью жизни Фриды или всего лишь средством для достижения богатства.
– И все же – если бы она... – зябко передернулся Данила. – Наверное, услышав, как я назвался Шведовым, она на миг и впрямь поверила, будто я – это он. Ты сама говоришь, что он был для нее всем. Вот и рванулась меня защищать. Вернее, его.
Никто не ответил. Фрида, Сорогин... В их фигурах было столько черного, мрачного, пугающего, что испытывать к ним благодарность было трудно.
– А мэтру Морану теперь не скоро удастся выпутаться, – вздохнула Николь, нарушив это похоронное молчание. – Жаль его, честное слово, ну зачем он связался с этими двумя дураками!
– Счастье, что они такие дураки, – ухмыльнулся Жерар. – Будь его подручные поумней, давно уже уговорили бы слабовольного Себастьена покончить с несговорчивым Дени и выдать за Шведова другое подставное лицо.
Данила бросил на своего спасителя косой взгляд. Ишь ты! Вот так, невольно, и выдаются заветные мечты! «Покончить с Дени!» А фиг тебе, буржуй! Не дождешься!
– А я одному рад в этой ситуации, – дрожащим от сдерживаемого смеха голосом принялся разрешать неловкую ситуацию Мирослав. – Знаете чему? Что исчез Бенуа! Уж больно симпатичен мне был этот залихватский «гасконец»!
Данила кивнул. У него тоже почему-то улетучилась злость на Бенуа. И он тоже был рад, что дерзкий усач умудрился выскочить в окошко, когда началась вся эта суматоха вокруг стрелявшего Тьерри, и... «больше не знали о нем ничего», как о том неизвестном герое. Вот и хорошо! Вольного тебе полета, «гасконец»! Может статься, тебя еще ждут великие дела?
– Закончилась посадка на рейс 258, вылетающий в Москву, – бесстрастно сообщил динамик.
– Ой! Уже?! – не поверил ушам Данила. – Я побежал? Я побежал!
Прощание прошло в страшной спешке. Как-то все смешалось: объятия, рукопожатия, поцелуи, напутствия, прослезившаяся Николь, растерянные глаза Леры, улыбка Мирослава... Данила проскочил через первую полосу таможенного контроля, оглянулся, еще раз помахал, свернул за угол, вскочил на эскалатор.
Перевел дух.
«Ничего, без меня не улетят. Пока то да се...»
Эскалатор полз, полз, полз... Даниле надоело ждать, он двинулся вперед.
– Дени! Данила! Погодите!
Обернулся с изумлением – Жерар! Несется по эскалатору семимильными шагами, следом еле поспевает аэропортовский полицейский при полной форме и даже бронежилете.
– Вы что? Решили лететь со мной? Просить политического убежища как узник совести? – не удержался от ехидства Данила.
– Нет, просто я вам должен кое-что передать.
– А зачем полицейский?
– Ну так ведь мы уже на границе, как вы не понимаете? Вот он меня и сопровождает через эту самую границу – чтобы я именно не кинулся просить политического убежища в «Аэрофлоте». Но ближе к делу. Вот, возьмите, – Жерар подал Даниле конверт из плотной белой бумаги. – Прочтете в самолете. Здесь... некое деловое предложение. Прощайте, друг мой!
И заспешил обратно, сделав знак полицейскому: мол, следуйте за мной!
Данила повертел конверт в руках. Интересно. А заклеено-то как, а заклеено... Ладно, прочтет и в самом деле в самолете. Сейчас чего время тратить?
Только добрался до нового досмотра и паспортного контроля, как на него начали кричать и торопить все, кому не лень: и французы, и наши. Наши особенно усердствовали, причем не только экипаж, но и пассажиры. Такое ощущение, что их на родину бы не пустили, не полети с ними Данила!
Наконец-то он дошел до своего места, пролез к окошку через толстые колени – мужские и женские. Сел, послушно пристегнул ремень.
– Уважаемые пассажиры! Вас приветствует экипаж самолета...
Тут Данила вспомнил про конверт и начал его сосредоточенно вскрывать.
– Напоминаем, что на нашем самолете запрещено курить на протяжении всего рейса...
Эт-то что такое?
Чек... Ничего себе! Чек на два миллиона евро! Банк «Бургундия»... На имя Данилы Холмского! От кого? Жерар Филиппофф?!
– А теперь просьба пристегнуть ремни и оставаться так до того времени, когда погаснет световое табло.
Данила машинально пристегнулся, хотя мысли были заняты совершенно другим.
Ничего не понятно! Что это за деньги?!
– Проверьте, поднята ли спинка вашего кресла, убран ли столик, опущены ли шторки на иллюминаторе...
Данила снова пошарил в конверте. Ага, вот какая-то записочка. Ну и почерк у этого Жерара! Острый, с наклоном, еле разберешь! Хорошо хоть без «ять» пишет! И без этого, как его... твердого знака...
«Дорогой Дени, я считаю своим долгом частично компенсироватьтот ущерб, который вы понесли по вине моего отца. В самом деле, еслибы не его запутанные наследственные дела, вы не перенесли бы столькомучений, не находились бы на краю гибели. Два миллиона евро – та сумма, которую, согласно завещанию Габриэля Филиппофф, должен былполучить Алексис Шведов. Считаю только справедливым, если ее получитевы, которому пришлось столько страдать из-за имени Шведова. Предъявитеэтот чек – немедленно по приезде – в московском филиалебанка «Бургундия», что находится на Ленинградском проспекте,дом восемьдесят, управляющему банком. Его имя Бертран Жезанн. Этомой финансовый партнер и хороший друг, который в курсе ситуации – я нынче ночью говорил с ним по телефону. Он немедленно оформит всенеобходимые документы и откроет для вас счет. Однако Бертран осведомлено непременном условии, только при соблюдении которого вы можете распоряжатьсяэтим счетом. Условие таково. Въезд во Францию вам закрыт, мон гарсон...на ближайшие сорок лет как минимум! Ну что же, есть много стран, хорошихи разных, а на этой женщине для вас свет клином не сошелся. В отличиеот меня!
Поверьте, мне искренне жаль расставаться с вами навсегда, однако надеюсь, что все произойдет именно так! Прощайте! Ваш друг Жерар Филиппофф».
Что?!
Данила рванулся из кресла, но привязные ремни держали крепко.
Глянул в окно – самолет уже бежал по взлетной полосе. Да нет, вот он уже взлетел!
Поздно!
Почему-то первой мыслью была: «Два миллиона – это как раз приданое Леры. Значит, и вправду Жерару нужна она... именно она! Только она, а не ее деньги. А мне?..»
Нет, как он смел, этот буржуй? Как он смел решить, будто Данила – даже за все деньги в мире! – отступится от женщины, которую любит?
Кстати, а она? Любит ли она его? Ну кто он ей, в конце концов? Случайный, так сказать, знакомый. Вдобавок младше ее. Умные женщины не могут не понимать, что разница в годах, особенно если она не в пользу жены, рано или поздно скажется. Муж начнет засматриваться на других... на молоденьких...
Нет, конечно, от Леры только дурак загулял бы, а все-таки никогда нельзя зарекаться. Ведь они с Данилой никак не проверили свои чувства. С Жераром-то Лера уже год как бы женихалась, а Данилу знала всего ничего. Романтика, то-се... но жизнь, конечно, вносит свои коррективы.
Нет, дело не в том, что Данила готов от нее отказаться так вот вдруг, ни с того ни сего, но... надо же подумать и о ее интересах... Жерар-то ее как любит, оказывается, а? Разве благородно лишать женщину такой любви? Надо уметь жертвовать ради любимой своими чувствами. Это будет поступок, достойный настоящего мужчины!
Кстати, а Ленинградский проспект – это где?.. Ну, спросит у кого-нибудь в аэропорту. А впрочем, неизвестно, как он поступит. Очень может быть, отправится прямиком на Курский или Ярославский вокзал, ловить ближайшие поезда до Нижнего.
Или... все-таки заглянуть на минутку в эту самую «Бургундию»? Просто так, на всякий случай? Чтобы убедиться, что чек Жерара – настоящий, а не глупый розыгрыш?
Ладно, что толку сейчас мучиться сомнениями? Впереди три часа полета, Данила еще успеет решить, как поступить с этим наглым, хамским предложением Жерара.
Данила поглядел в иллюминатор. Внизу уже расстилались облака, земли не было видно. Франция осталась далеко-далеко... Ну что ж, хорошая страна Франция, однако, если честно, Даниле она не вполне понравилась. Негостеприимная она какая-то. Вряд ли ему захочется вернуться туда в ближайшее время. В обозримые сорок лет как минимум!
Любопытно будет поговорить с этим управляющим. Наверное, он нормально говорит по-русски, ведь за все это время Данила выучил только одну французскую фразу. Ту самую, сакраментальную. Жё нэ компран па...
Вот уж правда что!
Данила откинулся на спинку, смежил глаза. Проплыли перед взором серые глаза, темно-русая прядка, прилипшая к щеке... потом раскатились желтые сливы... и он уснул. И никакие призраки прошлого больше не тревожили его – ныне, присно и во веки веков.
notes
