Глава шестнадцатая

— «Мы артисты, наше место в буфете!» — провозгласил любивший говорить цитатами пожилой актер, подсаживаясь к шестиместному столику, за которым уже сидели Вениамин Цегельник, Илья Щучинский, Эльвира Бушуева и Эльвирина подруга Зоя, пианистка в театральном оркестре.

Актеру совсем не обрадовались, он был лишним в этой застольной беседе. Эльвира рассказывала об актрисе, которая совсем недавно считалась ее главной соперницей в театре, но ушла, не выдержав конкуренции:

— Понимаете, она так давно напрашивалась ко мне в гости, что с моей стороны было просто невежливо ее не пригласить. Ну, а когда она ко мне пришла…

Пожилой актер знал, что это сущая неправда. Эльвира сама зазывала актрису к себе в гости до тех пор, пока та, наконец, устав отнекиваться, согласилась. А в своей квартире Бушуева так распределила состав и очередность прихода гостей, разговоры и телефонные звонки, что выставила соперницу в весьма невыгодном свете. Подобную комбинацию Эльвира когда-то проделала и с Мариной Потоцкой. Но актер не стал перечить фаворитке главного режиссера, а лишь молча ухмыльнулся в усы.

И вдруг за спиной дружных собеседников раздался громкий насмешливый голос:

— Привет представителям первой и второй древнейших профессий! Против кого на этот раз слетелись коршуны пера и микрофона?

Весь театральный буфет застыл в предвкушении скандала: возле «элитарного» столика стоял потный и раскрасневшийся Жорж Фалин, который уже явно успел «разогреть шампанским кровь». Цегельник, чувствуя свою руководящую ответственность, недовольно крякнул и, поднявшись со стула, стал легонько отпихивать Жоржа, приговаривая при этом:

— Иди проспись, Гоша. Иди, пока тебя отсюда не вытолкали.

— Это кто же меня вытолкает? Ты, что ли? — повышая голос, кинулся в атаку Фалин. — Да твоей силенки еле хватает, чтобы трахать некоторых тружениц Мельпомены! И то, если они не слишком ярые. Вот эту, например, ты уже не сможешь ублажить!

И Жорж, схватив Вениамина за грудки, толкнул его прямо на Эльвиру. Актриса завизжала, вскакивая с места. Вино из упавшей бутылки пролилось прямо Зое на платье, и она, вскрикнув, подскочила к Жоржу с кулаками. Но он, небрежно отмахнувшись от пианистки, навалился на перепуганного Цегельника, выкрикивая ему в лицо:

— Я выведу на чистую воду ваш бардак! Ишь ты, акулы шоу-бизнеса! Интересно, какие ваши секреты знала Марина Потоцкая? Кто из вас организовал ее убийство?

Эльвира стала оттаскивать Жоржа от Вениамина, пустив в ход свои длинные крепкие ногти и сумочку с металлической пряжкой. Фалин, отвернувшись от Цегельника, кинулся на бывшую супругу, выхватил из ее рук сумочку, которую тут же швырнул в громко вопившую Зою, и принялся трясти Эльвиру за плечи, провозглашая на весь зал:

— Ты не просто шлюха, а преступница! Ты и твоя подружка Инга Голенищева! Кто вам помогал убить Марину Потоцкую? Где вы нашли киллера?

Эльвира была далеко не слабой женщиной и, обложив Фалина трехэтажным матом, сумела все-таки вывернуться из его рук.

Пока длилась потасовка, Илья Щучинский, хоть и был в одной компании с Бушуевой и Цегельником, не бросился их защищать, а, чуть отойдя в сторону, принялся поспешно щелкать фотоаппаратом. Жорж, заметив действия скандального журналиста, тут же устремился на него в атаку. Щуплый, неприметный с виду Илья привык уворачиваться от драчунов, поскольку из-за характера своей деятельности не раз получал по физиономии. Он и сейчас ловко отпрыгнул в сторону и, заслонившись от Фалина столом, уже готов был бежать к двери. Но азарт атаки пробудил в Жорже давно забытые способности Фанфан-Тюльпана, и он, вскочив на стул, перепрыгнул через стол и успел поймать убегающего Илью за полы пиджака. Отбиваясь от Жоржа, Илья хотел схватить со стола бутылку, но не дотянулся до нее, зато дернул за скатерть. Задребезжала упавшая на пол посуда, а вслед за ней оказался на полу и потерявший равновесие Илья. Жорж, усевшись на него сверху, кричал:

— Ублюдок недорезанный! Педик! Продажная скотина! Кто тебе заплатил за то, что ты обливал и до сих пор обливаешь грязью Марину Потоцкую? Может, ты и убийц ее знаешь?

Жорж стал хлестать Илью по щекам, но тут Эльвира при поддержке Вениамина и Зои оттащила разъяренного актера от перепуганного журналиста.

Все посетители буфета, словно публика в зрительном зале, наблюдали за комическим действом, не решаясь вмешаться и прервать увлекательный спектакль. И только нервный окрик главного режиссера: «Что же вы стоите, вызывайте милицию!» заставил кое-кого пошевелиться и подойти к телефону.

Жорж поднялся с пола, отряхнулся и посмотрел вокруг. Посетители буфета взирали на него не столько с испугом, сколько с любопытством. Перепачканный, в разорванной одежде, расцарапанный осколками посуды и ногтями Эльвиры, актер являл собой довольно странное зрелище. Но серьезность, с которой он вдруг заговорил, контрастировала с его эксцентричным внешним видом:

— Думаете, я здесь просто так, чтобы повеселить публику? Нет, я хочу вычислить преступников. Вы все поверили, что Марина покончила с собой. А я этому не верю, потому и опасен. От меня тоже хотят избавиться. Но не так просто накинуть петлю на Жоржа Фалина!

С этими словами актер, оттолкнув тех, кто решился стать у него на пути, стремительно кинулся к выходу.

— Держите, его надо сдать в милицию! — кричал Цегельник, и его высокий голос срывался на фальцет.

Но никто не горел желанием выполнять приказ главного режиссера. Актеры только сделали вид, что погнались за хулиганом, а сами преспокойно дали Жоржу уйти.

После столь бурного инцидента в буфете началось не менее бурное обсуждение. Некоторые удивлялись смелости и темпераменту Жоржа, говорили, что такой актер еще себя покажет. Другие переглядывались и шептались о криминальной подоплеке этого дела. Третьи откровенно смеялись, наблюдая за возмущением потрепанных жертв атаки. Цегельник, Эльвира и Зоя кричали, что у Фалина уже началась белая горячка, и его надо сдать даже не в милицию, а в сумасшедший дом. Илья Щучинский в уголке разбирал свой пострадавший в бою фотоаппарат, опасаясь, как бы не засветилась отснятая пленка. Больше всего от выходки Фалина прибавилось работы буфетчицам, которым теперь предстояло убрать разбитую посуду, выстирать скатерти и вымыть пол. Зоя тоже громко жаловалась на испорченное платье.

И только пожилой актер все так же усмехался, невозмутимо наблюдая за спектаклем, который разыграла сама жизнь.

Жорж Фалин выбежал из театра, поймал такси и велел ехать на Киевский вокзал. Там, прикупив несколько бутылок водки, он сел на электричку и отправился в дачный поселок. Дачу свою Жорж давно уже выставил на продажу, и на днях почти сговорился с одним покупателем. Но сегодня, пока еще этот домик, доставшийся по наследству от родителей, принадлежал ему, Фалин решил отлежаться здесь после драки.

Вчерашний снегопад закончился, успев основательно завалить сугробами дачные окрестности. От электрички до поселка Фалин шел, утопая по колено в снегу. Сгущались ранние зимние сумерки, и в поселке засветилось пару окон и несколько уличных фонарей. В их свете Жорж еще издали увидел двух мужчин, расчищавших снег деревянными лопатами. Рядом с ними бегала большая собака. Подойдя ближе, актер узнал в одном из работников вечно живущего на даче пенсионера Семена Аркадьевича. Другим был дачный сторож Кузьма. Собака, конечно, оказалась известным в округе бультерьером по кличке Зевс.

Когда Фалин поравнялся с работниками, они поприветствовали его и, опершись на лопаты, удивленно уставились на исцарапанное лицо актера.

— Что это с вами, Георгий Иванович? — скрывая улыбку, спросил Кузьма.

— Наверное, в театре водятся злые кошки, — в тон ему заметил Семен Аркадьевич.

Жорж, пересиливая свое мрачное настроение, изобразил на лице подобие улыбки и сказал:

— В театре даже пантеры водятся и гиены. Вот, приехал от них отдохнуть. Сейчас прямо с порога завалюсь спать. А завтра утром милости прошу ко мне в гости. Будем обмывать продажу моей дачи.

Семен Аркадьевич и Кузьма выразили разочарование по поводу такого события, но Фалин знал, что они это говорят просто из вежливости. Актер был редким гостем на даче, и вряд ли эти постоянные обитатели поселка так уж сильно о нем жалели.

Фалин побрел к своей даче, но по дороге оступился, упал, весь вывалялся в снегу, едва не побил бутылки. Чаплинцев и Кузьма переглянулись и покачали головами: они были наслышаны о пьянстве актера.

В одном из дворов Жорж увидел двух ребятишек, лепивших снежную бабу. Это были дети Кузьмы. Опершись на забор, Фалин некоторое время наблюдал за ними. Потом осторожно поднял сумку с бутылками и повернул к своей даче.

А тем временем в Москве, в доме Голенищевых, раздался звонок, и Юля, подняв трубку, с волнением узнала голос Романа. К этому времени девушка решила, что пора уже ей, наконец, сменить гнев на милость. И, если этот парень так настойчиво добивается встречи, — значит, надо дать шанс и ему, и себе.

Недавний разговор с Жоржем не шел у нее из головы. Она не была до конца уверена, что взбалмошный, неуравновешенный актер сказал ей правду. Но поделиться своими сомнениями Юле было не с кем. К тому же, она пообещала Жоржу молчать о его страшной тайне. Предложение Фалина насчет женитьбы с целью сделать Юлю своей наследницей, девушка не могла принять всерьез. У Жоржа не было детей, но имелись двоюродные сестры и братья, племянники и другие родственники. Они, безусловно, будут судиться с новоявленной наследницей и постараются смешать ее с грязью. Тогда уж точно всплывет наружу история с болезнью Жоржа, и это опять-таки ляжет пятном на Юлю. Она чувствовала себя недостаточно защищенной, чтобы решиться на рискованную авантюру с фиктивным браком.

Когда позвонил Роман, и Юля услышала его голос, само звучание которого заставляло ее сердце учащенно биться, девушка окончательно поняла, что ни на какое соглашение с Фалиным не может пойти.

Свой разговор с Юлей Роман повел таким образом, что сам натолкнул ее на мысль снова предложить ему зайти за ней в квартиру Голенищевых. Он хотел сделать это прямо сегодня, но Юля объяснила, что у нее много работы, и перенесла свидание на завтра.

К вечеру она действительно валилась с ног от усталости. Голенищевы принимали каких-то нужных людей, компания была небольшая, но требовательная. Когда, закончив все дела, Юля уже укладывалась спать, до ее слуха долетел приглушенный разговор, который и уловить-то можно было только благодаря ночной тишине. Подойдя к двери своей комнаты, девушка прислушалась и поняла из реплик, что Инга секретничает по телефону с Эльвирой Бушуевой. Речь шла о какой-то скандальной выходке Жоржа Фалина, взбудоражившей весь театр. Но потом Инга поднялась наверх, и Юля интересную беседу не дослушала.

Примерно в это же время Вероника Бурчак снова позвонила заказчику и напомнила об условиях, поставленных ею два дня назад. В ответ она услышала просьбу дать еще два дня срока, чтобы собрать нужную сумму. Про себя доморощенная шантажистка даже удивилась, что ей так быстро удалось «дожать» опасного противника. И снова, как в прошлый раз, Веронике показалось, что заказчик тянет время. Она скороговоркой заявила, что вторая отсрочка будет последней, и повесила трубку.

На следующий день Роман пришел к Юле опять чуть раньше назначенного времени. Она снова посадила его в уголке холла, а сама пошла доложить хозяйке, что уходит. В коридоре ее вдруг остановил Герасим и, внимательно посмотрев на девушку своими цепкими, глубоко посаженными глазами, спросил:

— Этот твой кавалер — хороший парень?

Столь неожиданный вопрос молчаливого и замкнутого телохранителя поверг Юлю в недоумение. Герасим появлялся в доме не каждый день и был всегда по горло занят важными делами, не замечая, казалось бы, всяких мелочей. Тот факт, что помощник политика интересуется личной жизнью домработницы, не выглядел бы странным, если бы Герасим отличался общительным нравом или сам имел бы какие-то виды на Юлю. Но она ничего подобного за ним не замечала. Хотя, впрочем, иногда ей казалось, что угрюмый «адъютант» испытывает к ней нечто вроде отеческой симпатии. Однажды он помог Юле донести наверх чемодан с бельем и при этом сочувственно заметил: «Да, у домработниц нелегкий хлеб». Вот и теперь его вопрос насчет Романа был задан таким тоном, словно строгий и заботливый дядюшка контролирует личную жизнь племянницы. Юля немного растерялась и ответила с заминкой:

— Да вроде ничего… нормальный.

— Ну и ладно. Все лучше, чем старый кобель Фалин. Правильно, что ты его выбросила из головы.

Юле показалось, что на непроницаемом лице Герасима появилось некое подобие улыбки. «Адъютант» уже ушел в другую комнату, а девушка все еще стояла на месте и не могла опомниться от изумления. Оказывается, Герасим знал о ее отношениях с Жоржем? Каким образом, от кого? Неужели Инга рассказала? Возможно. Ведь Герасим изредка сопровождал ее во время походов в театр. А Эльвира Бушуева — приятельница Инги.

Впрочем, Юля недолго раздумывала об осведомленности Герасима, поскольку ее ждал Роман, и мысли девушки были заняты предстоящим свиданием.

В этот раз Роман приехал на своей машине. Выглядел он тихим и серьезным, как никогда. Юля невольно улыбнулась, и он, увидев в ее улыбке знак благосклонности, обнял девушку нежно, а не грубовато и порывисто, как раньше.

Пока они ехал в машине, Роман искоса бросал на Юлю быстрые, внимательные взгляды. В свете вечерних огней тонкое лицо девушки казалось загадочным, как у инопланетянки. Когда же вошли в квартиру, он заметил, что Юля немного бледна и выглядит усталой.

— Что, заездили тебя твои эксплуататоры? — спросил он, помогая ей снять пальто. — Небось, перед выборами у них сплошные приемы и политтусовки?

— Да, не без этого, — рассеянно ответила Юля. — Но, вообще-то, кажется, меня вчера просквозило. В кухне было душно, я открыла форточку. А гости много курили и без конца шастали на балкон в комнате. Так что я как раз все время оказывалась на сквозняке.

— Понятно. Ну, а позавчера маленько попала под метель, когда возвращалась со свидания.

Юля поняла, что ему известно о ее встрече с Фалиным, и заметила:

— То-то мне почудилась какая-то слежка. Отчасти это даже лестно.

— Ладно уж, не будем заострять внимание, — примирительно сказал Роман, усаживая Юлю за стол. — Сейчас попьем чайку, согреешься. Заодно и потолкуем.

Во время чаепития разговор у них зашел о прошлом, о детских годах и юности. Роман попросил девушку рассказать о ее жизни в Средневолжске, и Юля сама не заметила, как вылились из нее полудетские обиды, породившие некогда «комплекс вторичности».

— Знаешь, Рома, — говорила она, отставив чашку с недопитым чаем, — я всегда чувствовала, что меня не выбрали, что я не избранная. Только в детстве еще не понимала, что к чему, и просто обижалась, когда, допустим, бабушка заставляла меня вместо сестры убирать в детской комнате. Я жаловалась, что сегодня не моя очередь, но бабушка мне заявляла: «Тебе легко, ты только в школе учишься, а Людмилку-то родители заставляют по полдня на фортепьянах играть. А все потому, что Людмилка талантливая. Значит, ее надо от других дел освобождать». Зато, если, допустим, сестра что-то делала по дому или готовила какое-нибудь простейшее блюдо, все дружно ею восхищались. Она могла часами крутиться возле зеркала, заставляя бабушку переделывать ей наряды, и ни мама, ни бабушка ни разу не заметили, что у Люды нескладная фигура, потому платья и костюмы на ней, как говорится, «не сидят». Когда я выросла, зеркало стало мне подсказывать, что внешность у меня не из худших, но домашние этого почти не замечали. Лишь изредка, бывало, скажут: «Ишь, Юля-то наша как выправилась». Сейчас мои жалобы очень глупо звучат, но ведь сказано же кем-то, что все люди — родом из детства. Теперь-то я все понимаю, и на Людмилу у меня никакой обиды нет. Детская одаренность у нее не переросла в большой талант, в личной жизни она тоже не слишком счастлива. В общем, время нас уравняло.

— Нет, ты лукавишь, — сказал Роман и прижал ее руку у своей щеке. — Время дало тебе больше, чем ей. Вряд ли твоя сестра хотя бы наполовину так красива, как ты. Да и талантом тебя Бог не обидел, в этом я тоже уверен.

Юля про себя отметила, что впервые они с Романом так серьезно и тепло, без всякой издевки, разговаривают друг с другом. Ее немного знобило, и он напоил ее подогретым вином. Вскоре слегка опьяневшая Юля сама не заметила, как Роман перевел разговор на ее первый любовный опыт, и она в порыве откровенности призналась во всем, что было у нее со Щукиным, а потом — с Фалиным. Впрочем, ее рассказ лишь подтвердил то, что Роман уже знал от Жоржа.

— Неужели тебе не хотелось заняться любовью с кем-то из молодых парней? — осторожно спросил Роман. — Хотя бы с теми же художниками. Да и на улице, я уверен, к тебе многие приставали.

— Вначале из меня еще не вышел страх после Щукина. А потом, когда сошлась с Жоржем, я считала, что должна хранить ему верность. Надеялась, что с его помощью выберусь из домработниц, сделаю театральную карьеру.

— Понятно. Ну, а просто влюбиться… без всяких расчетов, стихийно… такого у тебя не было?

— Раньше не было. Теперь, кажется, есть… Только боюсь, что ты меня обманешь.

Юля говорила, не контролируя себя, потому что была пьяна. К тому же, ее бил легкий озноб от простуды, и мысли в воспаленной голове путались, терялись. Роман заметил болезненное состояние девушки и тут же укутал ее пледом, пошел готовить ей ванну. Пока Юля отогревалась в теплой пенистой воде, Роман сидел рядом и рассказывал ей о своем детстве, в котором тоже были проблемы, схожие с Юлиными. Чем больше он говорил, тем полнее она чувствовала блаженное тепло, окутывающее и тело, и душу. Юле хотелось, чтобы и Роман понял, как важно не потерять ту нежность, которая внезапно возникла между ними и была дороже самого бурного экстаза. Девушка загадала, что, если он после ванны тут же набросится на нее ради постельных забав, — значит, не любит, а только хочет. Если же поймет, что сейчас ей всего нужнее забота и добрая ласка, — значит, его душа способна любить.

И Роман, словно догадавшись о ее мыслях, повел себя с Юлей, как с маленькой девочкой: укутал в свой махровый халат, отнес на кровать и тщательно укрыл пушистым пледом.

— Теперь тебе надо уснуть, во сне простуда проходит быстрей. — Губы Романа прошептали это у самого Юлиного уха, потом коснулись ее щеки.

Она улыбнулась, не открывая глаз, и тут же почувствовала, что начинает куда-то уплывать на волнах теплого сна. Роман сидел рядом, наблюдал, как девушка засыпает, и сердце его замирало от странной, неведомой ему раньше нежности.

Убедившись, что она уже достаточно крепко спит, он на цыпочках покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь, и пошел на кухню. Роману не терпелось прослушать новые записи разговоров из квартиры Голенищевых. Пока он возился с кассетами, в дверь позвонили. Неожиданным гостем оказался Леонид Становой.

— Вы?.. — удивился Роман. — Что-нибудь случилось?

Обычно Становой назначал встречу по телефону, а тут явился без предупреждения.

— Тебе Артем звонил еще часа два назад, но ты к домашнему телефону не подходил, а мобильник отключил, — хмуро сказал Леонид.

— Два часа назад я как раз находился у Голенищевых, — пояснил Роман.

Артем был сотрудником «Перуна», поддерживавшим связь с угрозыском. Роман понял, что случилось нечто экстраординарное. Он инстинктивно бросил взгляд на закрытую дверь комнаты, и Леонид, догадывшись, что у парня кто-то есть, тихо спросил:

— Гости?

— Там Юля. Но она спит. — Роман осторожно заглянул в комнату, чтобы в этом убедиться. — Да, спит. Приболела немножко.

— Ладно, пойдем на кухню. Разговор неотложный.

Тщательно прикрыв за собой кухонную дверь, Леонид тяжело опустился на табурет и выдохнул:

— Фалин убит.

— Как?.. Где?..

— Повешен на своей даче. Сегодня его обнаружили два человека, которых он вчера вечером приглашал к себе на утро. И самое интересное, что один из этих людей — Семен Чаплинцев, бывший директор «Приоритета». Совпадение, конечно, редкостное. Кстати, дверь на дачу Фалина была незаперта, в комнате царил беспорядок, словно там кто-то боролся. У Жоржа на теле тоже оказалось достаточно синяков и царапин. Но, правда, он мог их получить вчера во время драки, которую затеял в театральном буфете.

— Опера уверены, что это убийство? А, может, Фалин сам повесился?

— Может. Но, во-первых, вчера в театре он кричал, что его хотят убить за то, что он не верит в самоубийство Марины. Во-вторых, чтобы повеситься, надо стать на какой-то предмет. А Фалин, похоже, вопреки всем законам физики, прыгнул в петлю прямо с пола. То есть, опрокинутая скамейка там была, но валялась на таком расстоянии и под таким углом, что явно не могла быть отброшена самоубийцей. Сопоставив два этих факта, сыщики пришли к выводу, что надо заводить дело об убийстве. К тому же, самоубийцы обычно оставляют какую-нибудь записку, а тут — ничего. И следов уколов нет, — значит, наркотики исключаются. Правда, Жорж был сильно пьян, но, похоже, выпивал вдвоем с убийцей: на полу валялись два разбитых бокала. Отпечатки пальцев с бокалов и бутылок стерты. В общем, ни признаков, ни причин самоубийства тут не видно. Да, Фалин выпивал, опустился, но из-за этого обычно не вешаются.

— Я знаю, из-за чего он мог повеситься! — раздался звонкий голос Юли, и сама она, распахнув дверь, стала на пороге кухни.

Мужчины посмотрели на нее с изумлением. Им и в голову не пришло, что Юлю разбудил звонок в дверь, а, услышав первые же реплики Романа и Леонида, она слишком заинтересовалась, чтобы уснуть. Юля подождала, когда мужчины уйдут на кухню, а затем тихо проскользнула вслед за ними и услышала все, что рассказал Леонид о смерти Фалина. Но эта новость была не самым большим потрясением для девушки, которая еще два дня назад узнала, что Фалин обречен. Гораздо больнее сейчас ударило Юлю открытие, что мужчина, которого она полюбила и которому, наконец, поверила, оказался не тем, за кого себя выдавал. Он — сыщик и расследует какое-то дело, имеющее отношение к Голенищевым. И, очевидно, для связи или информации понадобилась домработница, глупая провинциалка, которую ему так легко было в себя влюбить и затащить в постель!..

Юля стояла на пороге, бледная, взволнованная, возмущенная, и голос ее звенел и срывался на высоких нотах:

— Значит, вы оба — сыщики? Теперь я понимаю, почему этот… ваш сотрудник расспрашивал меня о Викторе Голенищеве, об Инге и прочих. Вы собираете информацию о них?

— Ты очень догадливая девочка, Юля, — обратился к ней Леонид. — Но не думай, что тебя использовали в каких-то грязных целях. Мы не собираемся подставлять Голенищева, искать на него компромат. Наоборот, мы работаем по его личному и тайному заданию. Я прошу и тебя, раз уж ты нечаянно стала свидетельницей, сохранить нашу тайну. Потом, когда дело будет завершено, мы все тебе объясним. А сейчас помоги нам. Расскажи все, что знаешь о Фалине. У него были причины для самоубийства?

— Я… не могу… — прошептала Юля. — Жорж взял с меня слово…

Девушка всхлипнула, пошатнулась и опустилась на скамью. Леонид дал ей воды, потом присел перед ней на корточки и мягко стал убеждать:

— Юля, мы ведь частные детективы и ни в какой огласке не заинтересованы. Все, что ты расскажешь, останется между нами, поверь. Жорж имеет к нашему расследованию лишь косвенное отношение, но сведения о нем могут кое-что прояснить.

Глубоко вздохнув, Юля принялась рассказывать. Свой сбивчивый монолог она произносила, не глядя на Романа, обращаясь только к Леониду. Становой почувствовал весь драматизм отношений Юли и своего молодого коллеги. Выслушав девушку, он заметил:

— Вот почему Фалин вспоминал о куске льда из рассказа Агаты Кристи. Видно, у него уже давно засела эта мысль…

— Вы хотите сказать… — догадался Роман. — Я понял. Сейчас много снега. Вместо льда можно использовать снежный ком. На даче горел камин?

— Да, действительно! — живо откликнулся Леонид. — Артем сказал, что головешки еще и утром тлели. Это посчитали доказательством того, что беседа Фалина с убийцей продолжалась всю ночь. Значит, он раскочегарил камин с умыслом, чтобы быстрее испарилась вода от снежного кома…

— Все-таки он был настоящий артист, — вздохнула Юля. — Даже смерть свою сумел так обыграть, чтобы все вокруг завертелись… и вспомнили заодно о гибели Марины Потоцкой. Жорж был уверен, что его подставили те, кто убил Марину. А он считал, что ее именно убили. Потому-то и драку вчера затеял, хотел привлечь внимание… Он любил Марину по-настоящему. Мало кто так умеет. — Юля бросила презрительный взгляд в сторону Романа.

— Юленька, помоги нам еще одно дело прояснить, — снова обратился к ней Леонид. — Надо узнать некоторые голоса. Эти записи сделаны в доме Голенищевых. Давай, Рома, найди тот интересный разговор.

Юля сидела с каменным лицом, пока звучала добытая с ее невольной помощью кассета.

— Кто они? — спросил Леонид, прослушав странный диалог мужчины и женщины. — Мы с Романом этих голосов не знаем, можем только догадываться.

— Что же тут знать? — пожала плечами Юля. — Это Инга и Герасим.

— Я и не сомневался, — пробормотал Роман, обращаясь к Леониду. — Теперь вам все ясно?

— Мне не ясен мотив, — ответил Становой, задумчиво повертев в руках зажигалку. — А это, между прочим, такая штука, без которой версия рассыпается, как карточный домик. К тому же, совершенно непонятно участие Инги.

Юля вдруг вспомнила, в связи с чем услышала позавчера о женщине из Полтавы. Именно тогда девушку посетило смутное чувство тревоги и опасности, захотелось даже с кем-то посоветоваться. Но после рассказа Жоржа Юля позабыла о собственных делах.

Теперь же в ее памяти всплыл и визит Евгении Потоцкой, и разговор Инги по телефону, неожиданно резанувший Юле слух грубоватой и какой-то затравленной интонацией: «А если к старухе наведалась та самая баба, которая вчера звонила?»

Леонид посмотрел на бледное, напряженное лицо девушки и обратился к ней с подчеркнутой мягкостью:

— Вам, Юленька, бояться нечего, но все же надо вести себя очень осторожно. Ни одного лишнего слова, никаких проявлений любопытства. Понимаете? Дня через два, я думаю, все будет закончено, а пока вам надо держаться в глубокой тени. Ни словом, ни взглядом не показывайте своей осведомленности.

— Может быть, ей лучше вообще не возвращаться в дом Голенищевых? — предложил Роман.

— Да, хорошо бы, но это будет слишком подозрительно, — вздохнул Становой.

— А почему, собственно, вы все за меня решаете, господа? — вдруг резко спросила Юля и вскинула свою хорошенькую головку так, что рассыпались небрежно сколотые на затылке волосы, еще немного влажные после ванны. — Кто вы такие? Я вас вообще не знаю. Может, вы вовсе не детективы, а просто бандиты, а? Почему я должна вам верить?

Роман не решался посмотреть на девушку. Он готов был молить ее о прощении за свой невольный обман, но присутствие Леонида его останавливало.

— Вам придется поверить, Юля, — слегка улыбнулся Леонид. — Больше того: нам надо узнать обо всем, что показалось вам странным в последние дни.

— Хорошо, — неожиданно согласилась девушка. Ей слишком сильно хотелось поделиться своими сомнениями, чтобы не использовать такой случай. — Но только я расскажу это один на один вам…

— Леонид Павлович, — подсказал Становой. — А к моему коллеге Роману Козыреву вы, значит, не испытываете доверия?

— Ах, он еще и Козырев? — Юля бросила на парня уничижительный взгляд. — Теперь понятно, почему назвался Тузом. Дальше карточной колоды фантазии не хватило.

Несмотря на весь драматизм обстоятельств, Леонид едва сдержал улыбку и, оглянувшись на растерянного Романа, пошел вслед за Юлей в комнату.

Когда девушка рассказала о визите Евгении Потоцкой и о странном телефонном разговоре Инги, Леонид не на шутку встревожился. По удивительному совпадению, две женщины из Днепропетровска назвались полтавчанками. И это могло обернуться непредсказуемыми последствиями. Леонид заторопился уходить, а на прощание попросил Юлю простить молодого сыщика и быть с ним поласковей.

Юля слышала, как в прихожей Леонид стал что-то тихо и поспешно говорить Роману. Воспользовавшись минутным уединением, девушка тут же сменила халат Романа на собственную одежду. Увы, засыпая в этом уютном халате, она не думала, что пробуждение окажется таким грубым. Еще недавно расслабленная и томная, Юля теперь была собранной, быстрой, готовой звенеть от гнева, словно натянутая струна. Даже ее недавняя простуда вмиг улетучилась. Юля хотела покинуть квартиру одновременно с Леонидом, чтобы не оставаться с Романом наедине. Но на полминуты Становой ее опередил. Она оказалась в прихожей, когда дверь за Леонидом уже захлопнулась. Роман тут же заслонил ей дорогу, пытаясь чуть ли не силой затолкать девушку обратно в комнату. Она стала вырываться и выкрикивать ему в лицо:

— Ты меня использовал! Я нужна была тебе только для дела! Всегда я на втором плане, всегда!.. Информацию выудил, а заодно и перепихнулся, гад!..

Девушка отбивалась от него руками и ногами и делала это так яростно, что Роман даже опешил. Вспомнив американские боевики, она ухитрилась задеть ему каблуком болевую точку на щиколотке и, воспользовавшись его секундным замешательством, схватила с вешалки свою куртку и со словами: «Джеймс Бонд хренов!» кинулась вон из квартиры.

Роман закричал ей вслед: «Но я же не знал, что полюблю тебя, дуреха!» и бросился ее догонять.

Леонид сидел в машине и звонил Ксении, когда его глазам предстала весьма динамичная картина: вначале Юля, на ходу попадая в рукава куртки, выбегает из подъезда и мчится куда глаза глядят; через несколько секунд появляется Роман и, спотыкаясь из-за развязанных шнурков, устремляется вслед за своей избранницей. Повернув голову, Леонид заметил, что на углу Роман все-таки ухитрился догнать Юлю, и они, поскользнувшись от столкновения, вместе упали в сугроб под фонарем.

— Что ты замолчал? — тревожно осведомился в трубке голос Ксении.

— Да вот, наблюдаю за современными Ромео и Джульеттой, — вздохнул Леонид.

— А мы с тобой кто? Цветы запоздалые или старосветские помещики? — Ксения засмеялась.

— А это не важно. Лучше поздно, чем никогда. Главное, будь осторожной, любимая. До завершения дела, начатого тобой, осталось совсем немного. Завтра или послезавтра я выложу своему другу все карты. Пусть решает, что с ними делать.