Глава четырнадцатая
Становой шел по дачному поселку неторопливо, словно прогуливаясь. День выдался солнечный, тихий, даже не верилось, что уже начало декабря. Леонид нарочно приехал сюда электричкой, не стал лишний раз мелькать на «Жигулях», да и вообще старался выглядеть как можно незаметней. «Перуновцы» недавно выяснили местопребывание бывшего директора золотопромышленной фирмы «Приоритет». Оказалось, что некогда богатый и влиятельный Семен Чаплинцев сейчас ведет жизнь заурядного пенсионера, проводя большую часть времени на своей комфортабельной даче — единственному достоянию, которое осталось у него после крушения фирмы.
Леониду не пришлось стучаться в ворота огороженной высоким забором дачи, поскольку Чаплинцев в это время гулял по улице с собакой. Детектив узнал бывшего директора по фотографии, добытой коллегами. Невысокий, полноватый и лысоватый Чаплинцев в свои 70 лет выглядел моложавым бодрячком, несмотря на пережитое три года назад крупное деловое фиаско.
— Здравствуйте, Семен Аркадьевич, — обратился Леонид к дачнику с такой радостной улыбкой, словно был его старым знакомым.
Чаплинцев остановился, прищурился и, немного помолчав, ответил:
— Здравствуйте, коли не шутите. Я, правда, вас не припоминаю, но в свое время у меня было столько знакомых, что кого-то и забыть не грех. Память-то не резиновая.
— Не жалуйтесь на память. Мы с вами никогда раньше не встречались. Но мне о вас рассказывал один человек.
Леонид назвал фамилию бывшего бухгалтера «Приоритета», год назад переселившегося в Америку.
— И что же? — удивился Чаплинцев. — Вы приехали сюда только для того, чтобы познакомиться с таким старым неудачником, как я?
— Во-первых, я вас не считаю неудачником. Во-вторых, вы могли бы нажить целое состояние, передавая свой богатый опыт.
— Пожалуй, вы мне слишком льстите, — Чаплинцев хитровато прищурился. — Значит, вам что-то от меня нужно. Для начала представьтесь, а то мы с вами в неравном положении.
— Олег Саблин, директор спортивного комплекса в Харькове.
— Очень приятно, — сказал Чаплинцев, пожимая протянутую руку. — К спорту я имел только косвенное отношение. В том смысле, что меня в свое время окружали крепкие ребята, да и сам я был не слабак.
— Вот об этих крепких ребятах и хочу с вами поговорить, — улыбнулся Олег-Леонид. — Точнее, об одном из них.
— О каком именно?
— Был у вас такой телохранитель… или помощник, не знаю. Звали его Герасим Укладов.
В глазах Чаплинцева мелькнуло что-то похожее то ли на сильное удивление, то ли на испуг, и он быстро оглянулся по сторонам. Вокруг было пустынно, лишь где-то на отдаленной даче маячила фигура местного сторожа.
— Вы кто на самом деле и как меня нашли? — настороженно спросил бывший директор «Приоритета».
— Я ведь уже представился, — снисходительно напомнил Леонид. — Кстати, Семен Аркадьевич, вам не страшно проводить здесь время одному? Все-таки зимой на дачах так безлюдно, уныло.
— Во-первых, со мной почти всегда моя жена. Просто сейчас она уехала. А, во-вторых, у меня прекрасный охранник. Зевс!
Он присвистнул, и огромный бультерьер свирепо оскалился на Леонида.
— Да, действительно, собаки надежней людей, — заметил сыщик с подтекстом. — Четвероногие охранники не предают и не переходят на службу к другим хозяевам.
— Намек понял. — Чаплинцев искоса, с насмешкой посмотрел на Станового. — Значит, вы хотите поговорить о моем бывшем начальнике охраны? И чем же он вас так заинтересовал?
— Ну, скажем, я хочу знать уязвимые места Герасима, чтобы заставить его делать то, что требуется мне и моим друзьям.
— Иными словами, вы хотите, чтобы он шпионил для вас и тайно вредил Голенищеву?
— Вы все схватываете на лету, Семен Аркадьевич, — усмехнулся Леонид.
— Значит, говорите, вы спортивный руководитель где-то в Харькове? Ну-ну!
Чаплинцев иронически хмыкнул и внезапно широким жестом пригласил Леонида к себе во двор. Свирепый Зевс шел рядом с хозяином, зорко посматривая на чужака.
Собеседники расположились на закрытой веранде дачи, из окон которой хорошо просматривалась дорога, ведущая к дачному поселку. Хозяин даже предложил неожиданному гостю выпить, но тот отказался. Заметив, что Леонид скользнул цепким взглядом по стенам и потолку, Чаплинцев усмехнулся:
— Не тревожьтесь, господин… как вас там… Шпагин, Саблин? У меня здесь, слава Богу, нет никаких подслушивающих устройств. Да и кого интересует скромный пенсионер? Это раньше мне приходилось на каждом шагу осматриваться. Но теперь я даже где-то рад, что веду спокойную жизнь. Как пелось в любимой песенке товарища Ленина, «Богачу-дураку день и ночь не спится, бедняк гол, как сокол, поет-веселится».
Леонид подумал, что до бедняка, пожалуй, Семен Аркадьевич еще не докатился, но промолчал о своем наблюдении.
— Почему бы мне и не пожить растительной жизнью? — продолжал Чаплинцев. — Сына я устроил на хорошую работу, дочь выдал замуж за иностранца. А нам с женой хватит и того, что есть. Лет пятнадцать тому назад, при так называемой советской власти, мы с ней даже о такой даче мечтать не могли. Кто мы были всю жизнь? Ученые-геологи, таежные романтики. Бессеребреники, хоть и с некоторыми амбициями. Да, но что это я заговорился… Вас ведь совсем другое интересует, уважаемый спортивный директор. Вам нужен компромат на молчуна Герасима. Вы хотите, чтобы Голенищев проиграл выборы. Вы — человек из команды Новикова.
Чаплинцев хитро прищурился, гордясь своей проницательностью. Леонид не стал разубеждать собеседника, но и не подтвердил его выводов. Решив, что молчание — знак согласия, Чаплинцев спросил:
— Вы уверены, что я хочу того же, что и вы?
— У меня нет оснований для уверенности, — вздохнул Леонид. — Ведь я не могу пообещать вам солидного вознаграждения. Наш кандидат — человек независимый, а потому бедный. А за спиной Голенищева стоят капиталы Бараника и Ховрина.
— О, это мне хорошо известно, — пробормотал Чаплинцев, и лицо его потемнело. — Если ставленник Ховрина и Бараника потерпит поражение на выборах, это будет лучшей наградой для меня. Однако если кто-то из них пронюхает о нашем с вами разговоре…
— Об этом не волнуйтесь. Конфиденциальность — единственное, что мы можем гарантировать. У нас нет больших капиталов, но мы научились рассчитывать каждый свой шаг.
— С Герасимом будьте поосторожней. — Чаплинцев отхлебнул легкого вина и немного помолчал. — Он умеет верно служить хозяевам. В свое время я тоже не мог на него пожаловаться, он был преданным помощником и до последнего сражался за фирму «Приоритет» — как в буквальном, так и в переносном смысле. Я не буду рассказывать вам, какими методами Бараник с Ховриным меня разорили. Да и не только меня. Небось, помните из истории, что такое монополистический капитализм. Но государственный монополизм еще страшнее. Это когда одна фирма поглощает другие не в конкурентной борьбе, а потому, что имеет поддержку среди государственных чиновников. А вот теперь им понадобился личный сенатор, и они забили хвостом, потому как должность эта выборная, а люди давно уже им вслед плюются. Только на такого обаяшку, как Голенищев, у них вся надежда.
— Это я понимаю, как большой. Но, однако, вернемся к нашим баранам.
— Да, простите старика, отвлекся. Так вот, о Герасиме. Биография у него, прямо скажем, непроходимая. Начал с воровства. В 68 году первый раз сел. Второй срок был за разбойное нападение. Потом, что-то случилось у него на зоне, вроде бы даже убийство. Потом неудачная попытка побега и новый срок. А завязать с такой жизнью он решил где-то к концу 80-х и осел в одном сибирском городке. Тогда-то я с ним и познакомился. Я ведь в те годы еще жил в Сибири и, пользуясь первыми веяниями перестройки, организовал артель. Вначале Герасим работал у меня рядовым исполнителем, но потом я заметил в нем ценные качества: выносливость, смекалку, умение держать язык за зубами, но главное — преданность. Он сразу мне заявил: сделай меня человеком, дай хорошую работу, исправь биографию — и буду служить тебе верно, как пес. Между прочим, скажу вам по секрету, что нашему герою ничего кроме хорошей работы и теплого места под солнцем уже и не было нужно. Мужские радости ему отбили в одной из особо жестоких разборок. Так что, трудоголиком он был не только по натуре, но и по необходимости. А я тогда в нашем медвежьем углу маленько имел кое-какие возможности и помог Герасиму с некоторыми документами. Ну, а потом наступили такие времена, что судимость для многих стала вроде козыря. Политическими узниками и диссидентами объявляли себя и валютные спекулянты и непризнанные таланты. А фамилию наш герой сменил посредством женитьбы на местной бабке-алкашке, которая через несколько месяцев после этого события врезала дуба от белой горячки.
— Значит, Герасим на самом деле — не Укладов?
— Нет, у него была смешная и слишком заметная фамилия — Царапкин.
— А кто родители?
— Мать одно время служила домработницей у каких-то знатных москвичей, потом переехала в деревню. Умерла, когда Герасим мотал второй срок. Отца у него вообще не имелось, он вроде как сын полка. Жизненный путь у парня был простой, как валенок: школа, второгодничество, ПТУ, завод, общежитие.
— Значит, молодость он провел в Москве? А вы, когда перебрались в столицу и взяли с собой Герасима, не боялись, что кто-то из старых знакомых его здесь узнает?
— Нет, Герасим очень изменился внешне. Да и кто мог вспомнить парня через столько лет?
— А тюремные дружки не пытались его шантажировать?
— Во-первых, они живут далеко от Москвы и не знают о его возвышении. А, во-вторых, им бы ничего не удалось доказать. Внешнее сходство уважаемого человека с каким-то уголовником — вещь несерьезная.
— Ну, а вас он не боялся? Вы его не боялись после того, как он перешел на службу к другим хозяевам?
— Видите ли, нас с Геркой связывает своего рода круговая порука. Он что-то знает обо мне, я — о нем. Не думаю, что он когда-нибудь покатит на меня бочку. Ведь даже такой отпетый уголовник способен на некое подобие благодарности. Когда Ховрин вынудил его перейти на службу к какому-то банкиру, Герасим согласился при условии, что меня они оставят живым и невредимым. Потом еще Гера приходил ко мне, каялся: «Прости, Семен Аркадьевич, я тебя очень уважаю, но жить-то мне как-то надо». Ну, а после всех этих перетурбаций я с ним больше не виделся и след его потерял. Такие люди, как Герасим, живут не на виду, а в тени.
— А Ховрин с Бараником знают о его прошлом?
— Думаю, да. Его ведь однажды допрашивали с пристрастием. Вероятно, он им все рассказал.
— Не может ли такого быть, что он сам втайне ненавидит своих хозяев, которые когда-то устроили его избиение?
— Ненавидит? — Чаплинцев скептически хмыкнул. — Вы не учитываете, что у таких людей, как Герасим, все естественные чувства немного смещены. Его избили, а потом с ним поговорили по-человечески, на привычном ему языке, дали хорошую работу, обеспечили определенными благами. Для него это нормальный ход вещей. Людям, которые не брезгуют с ним общаться, он простит избиение. Скорее он возненавидит тех, которые его брезгливо обходят стороной, хотя при этом и не бьют.
— Ладно, — усмехнулся Леонид. — Но не странно ли, что Владлен Ховрин допустил уголовника в свою семью?
— Может быть, Ховрин с Бараником гораздо в большей степени уголовники, чем Герасим, — хмуро заметил Чаплинцев.
— Но это в переносном смысле. А под судом и следствием они не были, в лагерях не сидели, верно? Кстати, а в каких местах отбывал заключение Герасим?
— Вначале в средней полосе, потом — в Сибири.
Чаплинцев назвал две известные колонии строгого режима. Теперь Леонид получил все сведения, нужные ему для заполнения белых пятен. Большего от общения с Семеном Аркадьевичем он и не ожидал, а потому вскоре свернул беседу и, подарив в знак благодарности маленький приемник, распрощался с хозяином дачи. Провожая необычного гостя, Чаплинцев напоследок попросил его иногда звонить и сообщать о ходе дела. Леонид пообещал, заранее зная, что вряд ли Семен Аркадьевич дождется его звонка.
По дороге из дачного поселка к железнодорожной станции Леонид связался с Днепропетровском, уточнил некоторые пункты в досье Осадчего и Еськова. Спросил сотрудников и о Веронике Бурчак. Тут его ожидал не очень приятный сюрприз: Вероника вчера уехала из города. На работе она взяла отпуск якобы для лечения в Миргороде. И действительно села на поезд и доехала до Миргорода, в чем убедился посланный вслед за ней сотрудник «Стана». Он «довел» ее до санатория и вернулся в Днепропетровск, поскольку не заметил вокруг этой дамы ничего подозрительного. Сам собой напрашивался вывод, что Вероника и впрямь не имеет никакого отношения к заказчику. Леонид почти успокоился на ее счет, хотя инстинкт опытного сыщика все же подсказывал ему, что никогда и ничего нельзя упускать из виду.
Между тем, Вероника Бурчак, давно обдумавшая свой рискованный план шантажа, приступила к его осуществлению. У нее имелись определенные причины для спешки. Человек, с помощью которого она рассчитывала обогатиться, именно сейчас был наиболее уязвим для шантажа, а по прошествии некоторого времени мог просто послать Веронику подальше.
И она начала действовать, хотя и с великой осторожностью. Нельзя сказать, чтобы Вероника чувствовала слежку; нет, сотрудник «Стана» был слишком хорошим профессионалом, чтобы дать себя обнаружить. Но, помня наставления своего незабвенного Федора Циркача, Вероника перестраховывалась даже там, где это казалось ненужным. К тому же, звонок Леонида месяц назад ее основательно насторожил. Потому и не стала она ехать прямым рейсом на Москву, а придумала комбинацию с Миргородом. Войдя через парадную дверь санатория, она затем вышла через другую, ведущую в парк. И дальше, выбравшись на ближайшую улицу, поймала такси и доехала до автовокзала, где взяла билет до областного центра. А уж в Полтаве села на московский поезд.
Довольная своей ловкостью и предусмотрительностью, Вероника без помех и приключений добралась до белокаменной. Она отправилась в рискованное путешествие налегке, с одной лишь дорожной сумкой из разряда тех, которые за прочность и малый вес давно были оценены челноками. Ей не требовались лишние вещи, да и сумма денег, которую она везла с собой, не превышала допустимую для свободной перевозки через таможню. Меньше всего Вероника хотела хоть чем-то привлечь к себе внимание.
В Москве она тоже старалась быть как можно незаметней, а потому и не остановилась в гостинице, а поехала на окраину города, где в районе неприметных новостроек обитала ее институтская подруга, некогда вышедшая замуж за москвича. Подруга жила бедно, муж ее запил, потеряв работу, сын учился плохо и хулиганил. Но, тем не менее, она страшно обрадовалась приезду землячки. Разумеется, свое появление Вероника обосновала достаточно веской причиной: консультация в известном радиологическом центре по поводу сомнительной опухоли. Поскольку этот центр находился в одном из подмосковных научных городков, Вероника могла целыми днями отсутствовать, и у подруги не возникало вопросов.
Федор перед роковой поездкой в Москву сообщил Веронике и домашний, и мобильный телефоны заказчика. Теперь ей оставалось надеяться, что за это время хотя бы один из номеров не поменялся. В противном случае придется искать адрес, а это уже рискованно. Звонить она решила из неприметного телефона-автомата на одном из вокзалов.
Вероника, всегда хладнокровная, сама себя называвшая «железной леди», почувствовала предательскую дрожь в руках и ногах, когда услышала голос на другом конце провода. Этот тихий, явно приглушенный голос показался ей зловещим, хотя в интонациях ничего угрожающего не было.
— Здравствуйте, — сказала Вероника, кашлянув. — Перехожу сразу к делу. Мне известно, что это вы почти год назад заказали убийство некой знаменитости, а полтора месяца назад убили исполнителя по кличке Федька Циркач. Перед этим Федор опять же по вашему заказу устранил своего напарника.
Пауза длилась не больше двух секунд, но показалась Веронике бесконечной.
— Кто вы такая? — вопрос прозвучал резко и отрывисто.
— Это неважно. — Вероника стала обретать уверенность. — Важно другое: у меня имеется письмо, собственноручно написанное Циркачом. Перед тем, как ехать к вам на свидание, он все подробно изложил на бумаге. Подлинность почерка установит любая экспертиза. Можете сами убедиться, я подкину вам ксерокопию, если желаете.
— Мало ли что мог написать какой-то ваш дружок. Откуда вы вообще взялись?
— Издалека. Вам же, наверное, известно, что у Циркача были знакомства в самых разных городах.
— А точнее?
— Я из города, в котором жили некоторые предки убитой вами знаменитости. Там еще была известная битва со шведами.
— Из Полтавы, что ли? У меня там нет знакомых. И никакого Федьки я не знаю.
Заказчик говорил медленно, и Веронике вдруг показалось, что он нарочно тянет время. Она испугалась и хитрых определителей номера, и расторопных подручных, и других пока неведомых ей опасностей, а потому сказала быстро, как в скороговорке:
— Если хотите избежать неприятностей, помогите мне материально, я очень нуждаюсь. Сумма зеленых для вас вполне реальная. Количество букв в имени убитой умножьте на пять и добавьте три нуля. Послезавтра вечером я позвоню и сообщу время и место. А пока думайте и решайте.
Не дожидаясь ответа, Вероника повесила трубку и, оглядевшись по сторонам, зашагала прочь от автомата. Вскоре она нырнула в метро и смешалась с толпой у эскалатора.
Сердце «железной леди» бешено колотилось, но ее трезвый и холодный ум уже нашептывал ей, что, пожалуй, она продешевила. Но, учитывая, что завышенные требования иногда приводят к плачевному результату для самого шантажиста, она все же решила оставаться реалисткой и не загонять в угол опасного противника.
А на следующий день сотрудник «Перуна» Кирилл, занимавшийся прослушиванием квартиры Голенищевых, сообщил Роману, что удалось зафиксировать интересный диалог. Вскоре Роман приехал во временное жилье Кирилла и, прослушав фрагмент, удостоверился в его важности. Беседовали двое — мужчина и женщина. Их приглушенные, не очень ясные голоса были Роману незнакомы. Вначале мужчина сказал: «Баба его вчера вечером мне звонила, понимаете? Приехала, говорит, из Полтавы». Женский голос после паузы спросил: «Что у нее имеется?» Мужчина: «Говорит, он все подробно записал перед тем, как ехать сюда». Женщина: «Если еще раз позвонит, — соглашайся на все. Надо выиграть время». Мужчина: «Но у меня нет таких денег. И, потом, я не знаю, кому еще все это известно. А если они и дальше будут?» Женщина: «Ты нечисто сработал, ты и выкручивайся». Мужчина: «Но вы ведь тоже заинтересованы. Насчет плакатика-то вам мыслишка пришла». Женщина: «Да что ты плетешь, я-то тут при чем? А денег тебе могу достать только для первой приманки, не больше».
На этом интересный разговор обрывался. Очевидно, собеседники куда-то отошли, или, может, им кто-то помешал.
Чуть позже прослушать запись приехал и Леонид. Он тоже не узнал голоса, но почти не сомневался в их принадлежности.
