Глава десятая

Юля Жигалина уже несколько дней пребывала в состоянии легкой эйфории. Объяснялось это тем, что недавний ее знакомый Рома Туз ухаживал за ней почти в классических традициях: поджидал по дороге в магазин или на студию, дарил цветы и не пытался затащить в постель. Впрочем, ему и случая такого особо не представилось, поскольку Юля была очень занята, и полноценное, длительное свидание у них состоялось лишь на пятый день знакомства. И Роман пригласил ее не на квартиру, не в кафешку, а — опять же классика! — в Большой театр на оперу «Фауст». Правда, потом, по дороге из театра к дому Голенищевых, он повел себя как-то очень уж противоречиво. Вначале вдруг ни с того ни с сего заметил:

— А ведь Маргарите было только четырнадцать лет? То есть, она была еще нимфеткой, когда помолодевший старик Фауст ее соблазнил?

— Это главное, что тебе запомнилось в опере? — спросила Юля с иронией.

— А ты себя помнишь в нимфеточном возрасте? — Он крепко обнял ее за талию и уставился ей в лицо внимательным взглядом блестящих карих глаз. — Более-менее, хоть это было давно, — засмеялась Юля. — Я ведь уже достигла английского совершеннолетия.

— Что ты говоришь? — Рома слегка отстранился от нее, словно хотел осмотреть девушку с ног до головы. — Двадцать один год? А я думал, тебе лет шестнадцать. Еще удивлялся: как это Голенищев не боится эксплуатировать малолетку. Он ведь политик, ему такого не простят. Надо заботиться о добром имени, верно?

Юле казалось, что Рома немного пьян, хотя в театральном буфете они выпили только по бокалу вина. Впрочем, общаясь с этим парнем, трудно было определить, когда он говорит серьезно, а когда шутит. Через несколько шагов он вновь спросил:

— А твой хозяин к тебе не пристает?

— Ты же сам сказал: ему надо думать о добром имени. Да и вообще, Виктор Климентьевич в этом деле — кремень.

— Да? А говорили, у него репутация бабника и плейбоя.

— Может, и так. Но на сотрудниц и домработниц это у него не распространяется.

— Ну, не знаю. Будь у меня такая домработница, я бы не выдержал и однажды прижал бы ее где-нибудь в укромном уголке…

Они как раз проходили под аркой дома, и Роман действительно прижал Юлю к стене, быстрым движением расстегнул ей молнию на пуховике, стал шарить руками по ее телу, и, не давая ей опомниться, больно, с прикусом поцеловал. Этот его порыв был таким внезапным и грубым, что Юля не просто растерялась — испугалась. Резко оттолкнув парня, она хотела убежать, но он тут же заслонил ей дорогу. Тяжело переводя дыхание, с виноватым видом стал оправдываться:

— Прости меня, девочка, я не сдержался. Понимаю, что здесь не место: улица, холодно, грязно. Но меня так к тебе тянет…

— Кто ты, Роман Туз? — спросила Юля немного дрожащим голосом. — Я тебя совсем не знаю. А вдруг ты какой-нибудь маньяк? Может, с тобой и разговаривать опасно.

— Ну, какой из меня маньяк? — Он попытался улыбнуться, но взгляд по-прежнему оставался пристальным, горячим. — Я же все о себе рассказал. Обыкновенный менеджер по рекламе. Пока не богатый, но надеюсь на будущее. Родом я из подмосковного научного городка. Там и родные живут. А я недавно купил себе однокомнатную квартиру в Москве. Пойдем ко мне, а? У меня тепло, уютно и музыка играет. И Юля вдруг поняла, что, несмотря на странные порывы и сумасшедшие искорки в глазах этого парня, она бы, пожалуй, охотно переселилась в его однокомнатную квартиру, навсегда покинув хоромы Голенищева, в которых была только обслуживающим персоналом, человеком второго сорта. — Нет, не пойду, — сказала Юля твердо. — Завтра мне рано вставать, с утра много работы. — Скажи лучше, что я тебе не подхожу, — обиделся Роман. — Тебя же интересуют только артисты, художники. — Ошибаешься. — Она уже успокоилась и теперь могла улыбаться. — Я не люблю богемных мужчин. У них часто бывают бабские характеры. Говоря так, Юля почти не кривила душой. После своей неудачной попытки внедриться в театр, после обидного для нее разрыва с Фалиным, она и в самом деле была разочарована богемно-артистической средой. Убедившись, что дальнейшее обивание порогов в «Новом Глобусе» и бесполезно, и унизительно, Юля решила пойти туда завтра в последний раз, чтобы забрать кое-какие свои вещички и попрощаться с теми людьми в театре, которые к ней хорошо относились. Подумав об этом, она сообщила Роману: — Если хочешь знать, я завтра наведаюсь в «Новый Глобус», чтобы всем помахать ручкой. Надоело наблюдать за вечными интригами, завистью, подхалимством. Да и какой смысл? Без блата все равно я не пробьюсь. Так что — гуд бай, май лав. Теперь если и приду в этот театр — так только как зрительница. — А можно я с тобой завтра туда пойду? — удерживая ее за плечи, спросил Роман. Юля подумала, что ее демарш из «Нового Глобуса» будет выглядеть куда эффектней в сопровождении этого высокого интересного парня, и милостиво согласилась: — Ну, ладно, подождешь меня на углу дома часа в три. Раньше не освобожусь — завтра генеральная уборка. И, опасаясь, что Рома напоследок может выкинуть какой-нибудь фортель, Юля торопливо провела ладонью по его лицу и со всех ног бросилась к подъезду. Тут только Роман сообразил, что они уже близко подошли к шикарно отреставрированному дому, на третьем этаже которого раскинулась семикомнатная квартира Голенищевых. Он побежал вслед за девушкой, но на несколько шагов опоздал: бронированно-кодированная дверь роскошного подъезда захлопнулась у него перед носом. — Как маленький ребенок, ей-богу, — усмехнулся Роман, имея в виду не то Юлю, не то самого себя. На другой день они действительно вместе пошли в театр, и Юля не без гордости отметила, что ее эскорт произвел благоприятное впечатление. Она нарочно провела Рому мимо кабинетов директора, режиссера, администратора. Потом спустилась на этаж, где располагались гримерные. Однако генеральная репетиция уже закончилась, а до спектакля оставалось еще много времени, и почти все актеры успели разойтись по своим делам. Двоих-троих Юля все-таки встретила и даже перебросилась с ними несколькими пустыми фразами. Ей надо было еще зайти в реквизиторский цех, где мастерица, с которой она успела сдружиться, обещала на сегодня закончить для Юли стильный берет. Попросив Романа подождать ее в коридоре, девушка упорхнула по своим делам. Прохаживаясь мимо гримерных, Роман едва не был сбит с ног резко открывшейся дверью. Он отскочил в сторону, пропуская стремительно вышедшую в коридор красивую, эффектно одетую даму неопределенного возраста. Роман невольно столкнулся с ней взглядом — и тут же понял, что знает эту крашеную блондинку с чуть удлиненным лицом и большими серыми глазами под опахалами наклеенных ресниц. Конечно, он не раз видел ее на экране. Перед ним стояла и откровенно его разглядывала Эльвира Бушуева — известная актриса и «уникальная стерва». Впрочем, это определение Эльвира придумала себе сама, когда формировала свой новый имидж. В кулуарах она имела еще одно прозвище — «вездеход в юбке». Эльвира и в самом деле не разбирала, по чем и где ходить или плавать, лишь бы всегда быть наверху. В застойные времена она побывала и партийной активисткой, и борцом за мир, и таежным романтиком, и другом всех физиков и лириков. Повеял ветер перемен — и Эльвира на всех углах стала рассказывать, сколько у нее было репрессированных родственников, и как она всегда сочувствовала диссидентам. Потом, когда в моду вошел авангард и эпатаж, когда замелькали на экранах и обложках книг «стервы» и «дрянные девчонки», актриса поняла, что теперь может проявить себя еще ярче, нежели в былые времена. Когда-то мудрый англичанин Сэмюэль Джексон сказал: «Всякое порицание самого себя есть замаскированная похвала». Эльвира не знала этого изречения, но оно было применимо к ней в полной мере. Ей оставалось только жалеть, что слишком рано родилась. Впрочем, после удачной пластической операции в швейцарской клинике Эльвира выглядела гораздо моложе своих пятидесяти лет. У нее, как и у Жоржа Фалина, не было детей, и актриса посвящала свою жизнь себе, любимой. Слава, успех, деньги, наряды, драгоценности и, конечно же, любовники — это был тот привычный круг удовольствий, без которого она не мыслила своего существования. Причем, в соответствии с ироничной поговоркой, чем старше она становилась, тем все более молодых любовников выбирала. Столкнувшись возле своей гримерной с красивым темноволосым парнем, она приняла его за поклонника. У актрисы как раз был застой в любовных делах, ее последний бой-френд уехал в командировку за границу, да там и остался. Бросив оценивающий взгляд на Романа, Эльвира нашла его весьма привлекательным. У нее был часок времени до отъезда на званый вечер, и она решила использовать его для общения с молодым незнакомцем. — Вы пробрались сюда за автографом? — спросила актриса, очаровательно улыбнувшись. — Я?.. Да, вообще-то… — растерянно пробормотал Роман, оглядываясь по сторонам. — Ну, хорошо, уважаю настойчивых поклонников. Однако не буду же я расписываться в коридоре. Следуйте за мной. И, не успел Роман возразить, как Эльвира уже открыла дверь своей гримуборной и жестом пригласила парня войти. Роман не стал закрывать за собой дверь, чтобы не пропустить Юлю, когда она будет идти по коридору. Эльвира уселась возле стола, закинула ногу на ногу, так что колени вызывающе оголились из-под короткой юбки, и, протянув руку в сторону Романа, сказала: — Ну, давайте, что у вас там? Фото или журнал? На чем расписаться? — Простите, я не знал, что вас увижу, — пожал плечами Роман. — И у меня с собой ничего нет. — Да? Ну, ладно, что-нибудь придумаем, — снисходительно улыбнулась Эльвира, доставая из ящика стола свою фотографию. — Кому подписать? Ваше имя, профессия?

— Роман. Менеджер по рекламе.

— Вот как? И что же, успешно идет рекламный бизнес?

— По-разному.

— Кстати, у меня есть один знакомый в этой области — брат моей подруги. Вот он в рекламном деле собаку съел. Может, слыхали — Влад Ховрин?

— Еще бы, кто же из рекламщиков не знает такого зубра, — усмехнулся Роман. — Ховрин — это величина.

— А вы хотели бы у него работать?

— Хотеть не вредно, — вздохнул Роман. — Но к нему ведь так просто не подъедешь. Нужны рекомендации.

Рука Эльвиры, уже нацелившаяся расписаться на фотографии, застыла в воздухе, и актриса с загадочным видом сказала:

— Если вы сумеете убедить в своих положительных качествах меня, то считайте, что рекомендация у вас в кармане.

Молодой человек изобразил на своем лице благодарную улыбку. Но в этот момент в коридоре послышались чьи-то шаги, и он невольно оглянулся на дверь, боясь пропустить Юлю. Его движение заметила Эльвира и тут же поинтересовалась:

— Вы кого-то ищете? Вам кто-то нужен в театре?

— Дело в том, что я пришел сюда со своей знакомой, она сейчас в реквизиторской, но скоро должна вернуться.

— И кто же эта знакомая, если не секрет? Актриса?

— Нет… то есть, да, по образованию она актриса, но служит домработницей. Она из провинции, и ей сложно устроиться в Москве.

— Особенно, если нет таланта, — с иронией заметила Эльвира. — Я сама из провинции, но домработницей мне быть не приходилось.

Роман вспомнил широко известные слухи о том, что путь Бушуевой к успеху лежал через постельную работу, и едва сдержал улыбку.

— Кстати, я знаю, о какой особе идет речь, — продолжала Эльвира. — Это та девица, которая работает у Голенищевых? Между прочим, Инга Голенищева — сестра Влада Ховрина и моя подруга. Она рассказывала, что эта ваша… гм, знакомая частенько предоставляет свое голое тело в распоряжение начинающих художников… от слова «худо». А в наш театр ее пытался протащить Жорж Фалин, которого я выгнала и который ей в отцы годится. Но сейчас этот алкоголик совсем деградировал и не подходит даже для домработниц.

— А, это тот Фалин, который был женат на Потоцкой? — небрежно спросил Роман. — Они вместе играли в этом театре?

— Да, когда-то она тоже здесь работала, еще при Рославлеве. — Эльвира слегка поджала губы. — Честно говоря, мне очень жаль Потоцкую. Бедняжка хоть и происходила из аристократической семьи, но как актриса была бездарна. Когда старика Рославлева не стало, и в театр пришел прогрессивный человек с новыми идеями, она оказалась просто не у дел.

Роман хотел еще что-то спросить, но тут из коридора вдруг послышался пронзительный мужской голос, переходящий на высоких нотах в фальцет:

— Какого хрена ты тут сидишь, когда я тебя уже полчаса жду на выходе?!

В гримерную вбежал, вытирая вспотевшую лысину, упитанный мужчина лет сорока с небольшим.

— Веня, только без хамства, — строго заметила Эльвира, с угрожающим видом шагнув ему навстречу.

Роман догадался, что лысоватый крепыш — не кто иной, как «прогрессивный человек» Вениамин Цегельник, главный режиссер театра. Быстро оглянувшись, Цегельник обнаружил присутствие постороннего лица и с саркастической усмешкой сказал:

— Понятно. Могла бы отложить это дело на потом. Нам давно уже надо быть в дороге.

— Чего зря волны поднимать? — пожала плечами Эльвира. — У нас еще час времени в запасе.

— Да ты что?! Начало банкета перенесли на пять часов! — воскликнул главный режиссер, выпучив глаза. — А до этой виллы еще доехать надо!

— На пять?! А почему же мне никто не сообщил? — возмутилась актриса и стала торопливо собираться.

Роман понял, что речь идет о каком-то торжестве в олигархических кругах, которое Бушуева и Цегельник должны были украсить своим присутствием.

Эльвира на ходу вручила Роману свою визитку со словами: «Позвоните, я постараюсь свести вас с Ховриным» и, закрыв гримуборную, умчалась вслед за Цегельником.

Роман прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь успокоиться, но настроение его после разговора с Эльвирой было безнадежно испорчено.

Наконец, подбежала слегка запыхавшаяся Юля и, взяв его за руку, потащила к выходу со словами:

— Извини, что задержалась, Лерка мне доделывала берет. Ты тут не скучал?

— Наоборот, я шикарно провел время, могла бы и дольше задерживаться. — Он искоса взглянул на девушку. — Представь, я пообщался с самой Эльвирой Бушуевой!

— Да ну?.. — Юля даже приостановилась. — Представляю, каких гадостей она тебе наговорила.

Пока они шли по зданию, Роман молчал, но на улице сразу же спросил Юлю:

— А что, у вас с Эльвирой враждебные отношения? Наверное, из-за Фалина?

— Да она ненавидит всех, кто моложе ее и красивей, — хмуро ответила Юля. — А уж тех, кто талантливей — просто в землю зарыть готова. Но, говорят, особую ненависть она питала к Марине Потоцкой.

— Интересно, почему?

— Наверное, завидовала Марине.

— А мне она говорила, что жалеет «бездарную бедняжку» Потоцкую.

— Ну, и лицемерка! — возмутилась Юля. — Да ведь они с Цегельником просто выжили Марину из театра, потому что она была не их поля ягода. Об этом все знают.

Роман немного помолчал, потом вдруг остановился, взял Юлю за плечи и спросил:

— Ну, а как получился твой берет? Примерь, я посмотрю.

— Не хочу прямо на улице, дождь капает, — капризно сказала Юля, поправляя капюшон куртки.

— Пойдем ко мне. — Он обнял девушку уже знакомым ей грубовато-порывистым жестом. — Пойдем, я хочу рассмотреть тебя, как следует.

— А, по-моему, ты просто меня хочешь. — усмехнулась она. — Как это ты еще выдержал целых пять дней? Думаешь: провинциалка, домработница, легкая добыча, да? А я вот не пойду к тебе в гости. — Юля холодно отстранилась от него.

И вдруг глаза Романа недобро засверкали, он побледнел и, тряхнув девушку за плечи, воскликнул:

— Значит, старику Фалину можно, лохматым художникам можно, а мне нельзя?

Юля вспыхнула от возмущения и замахнулась, чтобы дать пощечину Роману, но он перехватил ее руку и крепко сжал ей пальцы.

— Пусти, а то закричу, — прошипела она, испепеляя его взглядом.

И вдруг в нем словно что-то надломилось. Он поцеловал ей руку и стал горячо и настойчиво умолять:

— Прости меня, Юленька. Ну, пожалуйста. Я ничего плохого не думал, честное слово. Не хочешь ко мне — пойдем в другое место. Мне все равно где быть, лишь бы рядом с тобой.

Она отвернулась и немного помолчала, стараясь осмыслить происшедшую с ним перемену. Потом, наконец, подняла голову и посмотрела на парня в упор. Ее большие зеленые глаза с трогательной влажностью засияли на хорошеньком личике, обрамленном пышным ореолом рыжевато-русых волос. Этот взгляд и облик сводили парня с ума. Роман испытывал к Юле смешанные чувства. Иногда она казалась ему воплощением всего лучшего, что может быть в женщине. И, вместе с тем, он невольно ее презирал, а временами даже ненавидел.

Несколько мгновений Юля изучала его напряженное, растерянное лицо, а потом сказала:

— Как бы ты меня ни просил, я все равно не могу с тобой сегодня гулять. Инга ждет гостей и велела мне вернуться пораньше.

— А завтра? — спросил он со странной гримасой.

— Завтра я должна позировать в Светкиной студии.

— Ну, ты у Голенищевых прямо белая рабыня, — криво усмехнулся Роман. — Притом, добровольная. Не надоело?

— А у меня есть выбор? Голенищевы дали мне прописку, свой угол в Москве. По крайней мере, это лучше, чем прозябать в Средневолжске.

— Эх, и почему все красивые девчонки в наше время так боятся провинции? — спросил Роман, любуясь задумчиво-грустным лицом Юли. — Хотя, конечно, если бы ты не рвалась в столицу, то мы бы с тобой не познакомились…

Она встряхнулась, словно выходя из оцепенения, и с кокетливой улыбкой сказала:

— Ну, ладно, если ты обещаешь себя хорошо вести, то заходи за мной послезавтра часов в пять.

— Что, прямо в квартиру Голенищевых? — удивился Роман.

— А почему бы и нет? Я служу у них уже больше года, и ни разу за это время никто из моих знакомых не заходил к ним на порог. Могу я, наконец, нарушить эту традицию?

— А ты обещаешь послезавтра пойти ко мне в гости?

— Посмотрю на твое поведение.

Они шли мимо автобусной остановки, и Юля краем глаза заметила, что подкатил нужный ей номер. Тогда, не дав Роману опомниться, она чмокнула его в щеку, подбежала к автобусу, вскочила на подножку и, оглянувшись, помахала рукой.

Дверь автобуса, как накануне дверь подъезда, захлопнулась у Романа перед носом. Постояв несколько секунд у кромки тротуара и растерянно проводив глазами автобус, он повернул в другую сторону и с хмурым видом пошел по улице.

Роман уже вполне отдавал себе отчет, что его чувство к Юле — не просто плотское влечение. Именно это его и мучило, потому что он не хотел душой привязываться к девушке, которую презирал. Но, в то же время, он не мог хладнокровно причинить ей боль и, думая о будущем, которое их ожидает, без конца терзался сомнениями.