— Фрукты созрели, убирать пора, — сказал старик. — Чем дольше провисят, тем больше потеряем.

— Есть много более важных вещей, которые ты можешь потерять, — ответила его дочь. — Голову, например… Пошли, папа, нас все ждут.

Старик вздохнул и покорно пошел за ней следом к грузовику кибуца. Остальные потеснились на скамьях в кузове, чтобы дать ему место: он был последним. Газогенератор зарядили сосновыми чурками уже час назад, колонка полна — можно ехать. Как только сверху крикнули, что все на месте, шофер открыл клапан — и машина двинулась. Мимо домов, в которых уютно горели лампы, мимо садов по извилистой дороге — на шоссе. Ехали без фар, но в слабом свете звезд гладкую поверхность дороги было видно и так.

После полуночи пересекли сирийскую границу. Передатчик грузовика ответил своим опознавательным кодом на запрос пограничного детектора, и компьютер в Тель-Авиве отметил, что эта машина уже в Сирии. Перед самой Эль-Кунейтрой грузовик свернул в глубокое извилистое ущелье, уходящее в сторону от дороги. Здесь, меж высоких стен, стало совсем темно; водитель ехал почти на ощупь и, едва впереди мелькнул огонек, сразу остановился. Там ждали верблюды. Пассажиры выбирались из кузова, звучали гортанные приветствия…

Шофер, не выходя из кабины, ждал, пока все пройдут мимо. Некоторые хлопали его по руке на прощанье, некоторые говорили что-то… Когда все исчезли в темноте, он развернулся и погнал грузовик назад, к опустевшим домам кибуца, и добрался туда перед самой зарей. Он был добровольцем, он оставался.

— Это же словно город мертвых! — сказал маляр. — Я сейчас сюда шел — ужасное зрелище, если хоть чуточку воображения иметь. На улицах — никого. Пара пешеходов да несколько машин. И ни одного ребенка, понимаешь? Ни одного! Начало темнеть, в домах стали загораться лампы — я обрадовался было и заглянул в окно, — а там никого, пусто. Свет компьютеры включают. Это еще хуже, мне совсем тошно стало. Прижми свой угол поплотнее, Хаймъянкель, если тебе не трудно. — Он еще раз прошелся распылителем по трафарету точным профессиональным движением. — Ты когда уходишь?

— Сегодня вечером. Семья уже там.

— Поцелуй за меня свою жену. Скажи ей, пусть вспоминает одинокого старого холостяка. В этих аэродромных ангарах слишком уж мрачно. Когда идешь навстречу судьбе, приятно знать, что о тебе кто-то думает.

— Ты же сам вызвался.

— Конечно, вызвался… Но это вовсе не значит, что должен теперь петь от радости, верно? Готово, снимай.

Маляр отошел на пару шагов и полюбовался своей работой. На обоих пузатых бортах и на крыльях тяжелого транспорта «Анан-13» шестиконечные израильские звезды были закрашены. На их месте застыли черные кресты.

— Не нравится мне эта символика, — сказал маляр. — Если бы ты читал историю… Ты, разумеется, не читал, слишком уж ты зелен… Но если бы ты читал историю, ты бы знал, что это за крест. Узнаешь?

Хаймъянкель молча пожал плечами и стал аккуратно наливать серебрянку в малярный пистолет.

— Это германский крест, вот что это такое. И он уничтожает израильскую звезду Давида… Совсем мне это не нравится. И потом — я удивляюсь, на кой черт это нужно? Наше правительство знает вообще, что делает? Я вот тебя спрашиваю — а ты не знаешь. И сам я тоже не знаю.

Поверх крестов налепили клейкой лентой большие листы бумаги, а потом покрыли их серебряной краской. Теперь от их работы не осталось никаких следов.

Амри Бен-Хаим был очень встревожен. Он сидел ссутулившись на своем любимом кресле и глядел в никуда, а перед ним остывал стакан чаю с лимоном. Его внимание привлек шум вертолета, он выпрямился и стал смотреть на дверь. Отпил немного чаю и поморщился. Поставил стакан… В этот момент вошла Двора с пакетом в руке.

— Еще один. И опять полицейский из Безопасности привез. У меня просто мороз по коже. Передает пакет — а сам улыбается. И ни слова.

— Это просто врожденный садизм, — успокоил ее Бен-Хаим, забирая пакет. — Люди такого сорта наслаждаются, причиняя боль другим. А что в пакете — он знать не может.

Бен-Хаим встряхнул знакомую запертую коробку и набрал шифр. Коробка раскрылась — он достал из нее дискету и вставил в компьютер. На экране появилось лицо Тергуд-Смита, на сей раз без улыбки.

— Это наша последняя связь, Бен-Хаим. Сейчас ваши войска и авиация должны быть готовы начать операцию. Точную дату я вам сообщу в этом месяце и дам график вылета и движения. Полетите в темноте, так что потребуется особое внимание. Ориентироваться будете по звездам и сателлитам. Инструкции по радарной сети у вас есть. Не забывайте, что атака скоординирована. Любое малейшее нарушение графика вызовет катастрофу. — Тергуд-Смит глянул куда-то вниз и чуть заметно улыбнулся. — У меня есть несколько донесений, что вы вроде бы вывозите из страны массу людей. Очень мудро. Всегда есть шанс, что парочка ядерных бомб свалится на голову, даже если все пройдет наилучшим образом. Кто-нибудь злость сорвет, так сказать. Или, быть может, вы мне не доверяете? Впрочем, с какой стати вы должны мне верить? Однако вы все делаете правильно. А победа — она сама себе награда. Я надеюсь быть в Мохавском космоцентре, когда вы там появитесь. Если не возражаете, скажите своим, чтобы они меня там не подстрелили. До скорого свидания, Амри Бен-Хаим. Молитесь за успех нашего предприятия.

Изображение исчезло. Бен-Хаим отвернулся от экрана, качая головой.

— Не стрелять в него! Да я с него живого шкуру сдеру, если что-нибудь будет не так!

Подниматься по лестнице было тяжко. Пекарь хрипло дышал, приволакивая искалеченную ногу. На плече он нес пушку, а свободной рукой опирался на перила. День был жаркий, душный, пот оставлял дорожки на покрытом пылью лице. Следом за Пекарем молодой паренек с трудом тащил тяжелый ящик гранат.

— Сюда, — сказал Пекарь. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Шторы были закрыты. — Все в порядке, дорогой. Ставь у окошка — и топай. Я тебе дам десять минут, чтобы смыться отсюда. Иди потихоньку, спокойненько и смотри, чтобы никакой патруль тебя не остановил. Если остановит — в лондонский компьютер попадет, что ты был здесь, — и тогда тебе хана.

— Можно мне с тобой, Пекарь? Я ведь помочь могу. Как ты будешь уходить со своей ногой, без помощи?

— Ты за меня не переживай, сынок. Старого Пекаря им не взять. Один раз взяли, было дело. Ногу вон покалечили и по всем лагерям Нагорья прокатили… Но одного раза хватает за глаза, можешь мне поверить. Я никуда уходить не собираюсь. А вот ты уходи, да поживее. Это приказ.

Сипло вздохнув, Пекарь с облегчением присел на ящик и прислушался к шагам, удалявшимся вниз по лестнице. Хорошо, одной заботой меньше. Он пошарил в кармане и вытащил сигарету с начинкой, тонкую, черную. Табака в ней почти не было, один гашиш. После нескольких хороших затяжек ему стало полегче, даже боль в ноге перестал замечать. Курил он медленно и экономно. Только когда чинарик стал обжигать губы — он выплюнул его и раздавил каблуком на дощатом полу.

Потом отодвинул штору и аккуратно открыл окно, подняв фрамугу.

С Мэрилбоун залетел легкий ветерок, принеся с собой шум интенсивного движения. По улице двигалась армейская автоколонна. Пекарь отодвинулся от окна и стал ждать, пока они проедут. Когда шум армейских грузовиков замер вдали, он поднял крышку ящика. Вытащил гранату, подкинул ее на ладони… Короткая чушка, выточенная из куска трубы, что в металлоломе раздобыли. Трубу обточили, оперение приварили, тщательно зарядили… Когда он испытывал свой гранатомет на пустыре, на двадцать выстрелов пришлась только одна осечка. А с тех пор там еще что-то доделали. Так ему сказали, и он им верил. Опустив приклад на пол, он вставил гранату в ствол, и она соскользнула донизу, до упора. И лязгнула там, солидно так улеглась. Хорошо… Пекарь подался вперед и посмотрел через улицу на серую громаду Управления Безопасности.

На мрачном фасаде не было ни единого окна. Центр британской Безопасности, а теперь, может быть, и всемирной. Цель наиважнейшая. Если ребята все рассчитали правильно, то заряда как раз хватит, чтобы забросить эту штуковину на крышу ближайшего караульного помещения, что перед главным зданием. Ладно, сейчас проверим… Пекарь установил приклад на плечо, тщательно прицелился и нажал спусковой крючок.

Раздался хлопок, приклад сильно ударил в плечо… Пекарь смотрел, как черная точка летит по дуге — вверх и вниз, туда, за парапет. Отлично. Вниз по стволу скользнула следующая граната. Стреляя во второй раз, он увидел, как над крышей караулки поднимается белый дым.

— Ай да я, молодец! — порадовался он.

И стал садить гранату за гранатой, стараясь укладывать их как можно кучнее. Термит может прожечь что угодно, так ученый сказал. Он оказался прав.

Завыли сирены, и на улице внизу начали появляться вооруженные люди. Пекарь отодвинулся от окна, чтобы его не было видно; потом лег на пол и стал стрелять лежа.

Он в очередной раз нажал на курок — в стволе раздалось сердитое шипение — и все. Выстрела не получилось.

— Вот подлая тварь! — выругался он яростно.

Перекатился на бок, перевернул гранатомет стволом книзу и стал вытряхивать гранату. Она с шипением упала на пол, из нее валил дым… Он схватил ее, обжег руки и, ругаясь от боли, с проклятиями вышвырнул в окно. Внизу раздался взрыв, послышались вопли раненых.

Хорошо, что эти ублюдки успели так близко подбежать, подумал он. Подполз к двери, превозмогая боль в руках, и выстрелил вниз по лестнице. Снова раздались крики, и снизу брызнули пули, пролетая у него над головой. Ладно, это их немножко задержит…

Когда высадили дверь, у него оставалось только две гранаты. Одну он выпустил в нападавших, потянулся за второй — и тут его прошили пули. Он умер сразу. И лежал на спине, глядя мертвыми глазами на облака дыма, проплывавшие за окном.