Действие третье
Картина первая
Дом гадалки Долорес. Светает. Входят Йерма и Старухи.
Долорес. А ты бесстрашная.
Первая старуха. Нужда все пересилит.
Вторая старуха. Да темень-то какая!
Долорес. Сколько ни водила я бездетных на кладбище молиться, все дрожали. Кроме тебя.
Йерма. Я в надежде пошла. И верю, что не обманешь.
Долорес. Господь с тобой! Чтоб у меня язык муравьи отъели, как у тех покойников, если я кого обманула. Прошлый раз молилась я с одной нищенкой, у нее детей еще дольше не было, а вскорости так раздало ее, что глаз не отвести, и родила она двойню, прямо в камышах, и позвать никого не успела. Мне же и принесла в подоле.
Йерма. И сама дошла? От реки?
Долорес. Дошла. И башмаки, и юбки в крови, а лицо светится.
Йерма. И обошлось?
Долорес. А как же? Милостив Бог!
Йерма. Милостив. Чего бояться? Родила детей – речной водою омыла. Звери же своих вылизывают, верно? И я бы смогла, своего не противно. Мне все кажется, что от матери точно свет исходит, а дитя спит себе и слушает теплый ручеечек молочный – и грудь набухает, сыночку на радость. А надоест ему, чуть отвернет головку – «Ну, еще капельку, сынок!» – и кропят личико белые капли.
Долорес. Будет у тебя ребенок. Поручусь, что будет.
Йерма. Нельзя ему не быть. Иначе мир рухнет. Как подумаю, что никогда уже, никогда… так и обдаст огнем, и пусто вокруг, и на улицах и быки, и камни – как из ваты, смотрю и думаю: каким ветром их сюда занесло?
Первая старуха. Замужней женщине как детей не хотеть? А не дал Бог, изводиться нечего. Жизнь течет, а ты плыви себе и радуйся, что жива. Я не корю тебя. Сама видела – вместе молились. Только какие такие поместья ты сыну уготовила, что за престол серебряный?
Йерма. Я не о завтрашнем куске думаю, я сейчас голодна. Ты свое отжила и глядишь на все, как на книгу дочитанную. А мне воды не дали и волю отняли. Мне, чтоб заснуть, надо сына к груди прижать; а тебе одно скажу – и ты слов моих не пугайся: знай я, что сын меня возненавидит, мучить будет, за косы на улицу выволочет, и тогда б ему радовалась. Пусть живой замучит, хоть до смерти, но живой человек, а не призрак, который столько уж лет душу гложет.
Первая старуха. Молода ты, не послушаешь совета. Надейся на милость Божью да на мужа своего.
Йерма. Эх! Отыскала рану и персты влагаешь!
Долорес. У тебя хороший муж.
Йерма (встает). Хороший! Много радости, что хороший? Лучше бы плох был! Да не станет. Днем овец пасет, ночью деньги считает. Со мной будто повинность отбывает, а тело холодное, как у покойника. Не терплю я распаленных женщин, а тут сама бы горой огненной заполыхала.
Долорес. Йерма!
Йерма. Я стыда не утрачу. Но и я знаю, что дети от мужчины родятся. Если б я одна могла!..
Долорес. Не забывай, что и муж мучится.
Йерма. Не мучится. Не нужны ему дети.
Первая старуха. Не может того быть!
Йерма. Я по лицу вижу, а раз самому не нужны, он и мне не дает. Не люблю я его, не люблю, да все спасенье мое в нем. И честь, и кровь моя. В нем одном!
Первая старуха (с беспокойством). Светает. Пора тебе идти.
Долорес. Скоро стадо погонят. Негоже, если тебя одну встретят.
Йерма. Я хоть передохнула у вас. Молиться сколько раз надо?
Долорес. Молитву к Лавру дважды читай, а в полдень святой Ане молись. А когда поймешь, что сбылось, принеси мне мешок зерна, как обещала.
Первая старуха. Над горами светлеет. Иди.
Долорес. Сейчас ворота пооткрывают, иди задворками.
Йерма (горестно). И зачем приходила – сама не знаю.
Долорес. Жалеешь?
Йерма. Нет.
Долорес (тревожась). Давай до угла провожу, если боязно.
Первая старуха (с беспокойством). Пока доберешься, совсем рассветет.
Долорес. Тише! (Прислушиваются.)
Первая старуха. Никого. Иди с Богом.
Йерма идет к двери, но останавливается – из-за двери ее зовут. Женщины замирают.
Долорес. Кто там?
Голос. Я.
Йерма. Открой. (Долорес не решается.) Откроешь ты или нет?
За дверью голоса. Входят Хуан и Золовки.
Младшая золовка. Она здесь.
Йерма. Я здесь.
Хуан. Что тебе тут надо? Если б мог, я бы криком людей поднял, чтоб видели, куда честь моя девалась. А должен зубы стиснуть и молчать, раз ты жена мне.
Йерма. Если я закричу, мертвые проснутся и увидят, что чиста я перед тобой.
Хуан. Ну нет! Будет! Я все стерплю, только не это. Ты меня кругом пальца обвела, вертишь и крутишь, а я человек простой, не мне твои козни разгадывать!
Долорес. Хуан!
Хуан. От вас чтоб ни звука!
Долорес (твердо). Жена твоя ничего дурного не сделала.
Хуан. Только и делает, с первой минуты нашей. В глазах по иголке, целую ночь их не смыкает, и во сне слышу эти вздохи проклятые.
Йерма. Молчи!
Хуан. Сил больше нет. Я не железный, чтоб терпеть, когда душу тянут, а по ночам из дому бегут. Куда носит? Отвечай! Что тебя гонит? На улицах парни. За цветами туда не ходят.
Йерма. Ни слова, больше ни слова тебе не позволю. Думаешь, только ты с родней и печетесь о чести? Знай: в моем роду никогда не таились. Подойди. Ближе подойди! Не твоим ли телом мое платье пахнет, не тобой ли одним? Ты меня голую на площадь выволок и в лицо плюешь. Твоя воля, ты муж. Но грудь мою чужим именем не клейми.
Хуан. На меня не вали, сама виновата. Из-за тебя слухи ползут. В открытую уже говорят. А подойду – молчат, на мельницу с мукой приеду – все молчат, даже ночью в поле, как проснусь, деревья смолкают.
Йерма. Я не знаю, каким ветром пшеницу валит. Ты погляди, чисты ли зерна!
Хуан. А я не знаю, чего женщине дома не хватает.
Йерма (в порыве, обнимая мужа). Тебя, только тебя! Я тебя ищу день и ночь, и нет мне покоя. Защиты твоей и крови твоей прошу.
Хуан. Пусти!
Йерма. Не гони меня!
Хуан. Сказал – пусти!
Йерма. Не бросай одну! И луна в небе сама себя ищет. А ты и не взглянешь. (Заглядывает ему в глаза.)
Хуан (смотрит на нее и резко отталкивает). Да говорят же тебе – хватит!
Долорес. Хуан!
Йерма падает.
Йерма (громко). За цветами я шла, а встретила стену. Кругом камень! Об него и размозжу я голову.
Хуан. Замолчи! Идем.
Долорес. О Господи!
Йерма (кричит). Будь проклят отец мой – его это кровь, на сто сыновей заповеданная! Будь проклята мать моя – ее это кровь детей ищет, разбиваясь о стены!
Хуан. Молчи, тебе говорят!
Долорес. Не кричите! Люди идут.
Йерма. Пускай слышат. На дно пропасти падаю, так дайте хоть голосу моему вырваться на волю. (Встает.) Дайте хоть чему-то живому родиться из этого тела и надышаться ветром.
Слышны голоса.
Долорес. Мимо идут.
Хуан. Тихо!
Йерма. Все! Тише некуда. Успокойся.
Хуан. Идем быстро.
Йерма. Все! Теперь уже все! И нечего руки ломать! Мало любить умом…
Хуан. Да тише ты!
Йерма (тихо). Мало любить умом, когда тело – будь оно проклято! – молчит. Это судьба, и мне одной не одолеть моря. Смолкаю навсегда (Уходит.)
Занавес.
Картина вторая
Окрестности скита в горах. На переднем плане повозка, по-деревенски занавешенная одеялами. Там Йерма. Несколько женщин босиком идут к скиту. На сцене веселая Старуха из первого действия. Занавес поднимается под песню.
Не повстречал тебя девушкой вольной,
так повстречаю мужней женою.
И с богомолки в ночь богомолья
я полотно сорву кружевное.
Старуха (с издевкой). Глотнули святой водицы?
Женщина. Да.
Старуха. Теперь и к мощам можно.
Женщина. Мы верим.
Старуха. Детей у святого просите, а сюда, что ни год, парни валом валят. И что им тут надо? (Смеется.)
Женщина. А зачем сама пришла, если не веришь?
Старуха. На вас поглядеть. Страсть как поглядеть люблю. Да и за сыном присмотрю. Прошлый год тут из-за одной поубивали друг друга. А если на то пошло, так захотела – и пришла.
Женщина. Вразуми тебя Бог!
Старуха (едко). А тебя и подавно.
Появляются Мария и Первая подруга.
Подруга. Она здесь?
Мария. Вон их повозка. Еле согласилась, а до того месяц целый с места не вставала. Боюсь я за нее. Что-то она задумала, не знаю что, но добра не жди.
Подруга. А я с сестрой. Восемь лет уже ездит, а все без толку…
Мария. Кому суждено, тот и рожает.
Подруга. Вот и я о том же.
Издалека доносятся голоса.
Мария. Не нравится мне это богомолье. Пойдем на луг, там хоть людно.
Подруга. Прошлый год, как стемнело, моей сестре всю грудь истискали.
Мария. Куда ни повернешься, только уши затыкай.
Подруга. За скитом сорок бочек вина стоит.
Мария. Парней нахлынуло, как воды с гор.
Уходят.
За сценой голоса. Появляются Йерма и Шесть женщин; с витыми свечами в руках они идут босиком к часовне. Смеркается.
Йерма.
Боже, раскрой свою розу,
сжалься, Господь, надо мною!
Вторая Женщина.
Желтую розу Господню
над бесталанной женою!
Йерма.
В сирых рабынях затепли
темное пламя земное!
Все женщины (хором).
Боже, раскрой свою розу,
сжалься, Господь, надо мною!
(Опускаются на колени.)
Йерма.
Там, между розами рая,
там, среди радостных кущей,
замер над дивною розой
ангел, ее стерегущий.
Вечно над нею простерты
несокрушимые руки,
крылья – как темные реки,
очи – как смертные муки.
И молоко ручейками
рядом с той розой святою
новорожденные звезды
греет живой теплотою.
Боже, раскрой свою розу
над изнуренной женою.
Женщины поднимаются с колен.
Вторая Женщина.
Боже, склонись милосердно
над почернелой от зноя!
Йерма.
Грешная, плачу я, Боже,
здесь, на святом богомолье.
Боже, раскрой во мне розу,
как бы шипы ни кололи!
Вторая Женщина.
Боже, раскрой свою розу,
сжалься, Господь, надо мною!
Йерма.
Благослови мою пустошь
розой своей неземною!
Уходят.
Слева с длинными лентами в руках выбегают девушки. Справа, оглядываясь, еще три. Нарастает шум голосов, бубенчиков, бубнов. В глубине на возвышение вбегают семь девушек и машут лентами, глядя влево. Крики все громче. Появляются Двое Ряженых, в огромных масках, отнюдь не гротескных, а по-народному красивых. Он сжимает в руке бычий рог. Она размахивает ожерельем из бубенцов. За ними – танцующая шумная толпа. Уже совсем темно.
Дети. Дьявол и его жена! Дьявол и его жена!
Ряженая.
Купалась молодая
за скалами в низине,
и струйки вдоль по телу
улитками скользили.
А было это утро
прохладным и погожим,
и ветер жег ей губы
и дрожью шел по коже.
Ай, как ее знобило
от горного потока!
Ребенок.
И как ей горько было!
Первый мужчина.
С ветрами отлюбила
увядшая до срока!
Второй мужчина.
Кого она дождется?
Первый мужчина.
Кому она постелет?
Второй мужчина.
И тело отцветает,
и грудь ее пустеет!
Ряженая.
А кого я дождусь – этой ночью,
этой ночью скажу под луною.
Этой ночью, святой этой ночью
разорву полотно кружевное.
Ребенок.
И сразу ночь наступила.
Ай, ночь, какой не бывало!
Глядите, как потемнело,
река чернее провала!
Вступают гитары.
Ряженый (вставая и размахивая рогом).
Белей не ведал я тела,
лица не видел грустнее!
Но цвести ему маковым цветом,
лишь раскину я плащ перед нею.
(Приближается.)
Чтоб святой отворил тебе лоно,
чтобы розой была, а не терном,
приходи в полотняной сорочке
и лица не завешивай черным.
Стороною, под тенью смоковниц,
прокрадись за церковной стеною
и терпи, пока день не застонет,
это тело мое земляное.
Затеплилась улыбка!
Как тело просияло!
Как бьется она гибко!
Ряженая.
Любовью закружило,
завило пуще хмеля,
и жала золотые
под кожей онемели!
Ряженый.
Семь раз она стонала
и девять замолкала,
и столько же гвоздика
к жасмину приникала.
Третий мужчина.
Пусть рог ее коснется!
Второй мужчина.
Ожги цветком и танцем!
Первый мужчина.
Как гибко она гнется!
Ряженый.
На этом богомолье
мужчина верховодит.
Мужья – порода бычья.
Мужчина верховодит.
А розы достаются
тому, кто их находит.
Ребенок.
Хлестни-ка ее ветром!
Второй мужчина.
Хлестни ее цветами!
Ряженый.
Огнем заполыхала,
бегите же на пламя!
Первый мужчина.
Сгибается тростинкой.
Ряженая.
Клонится розой белой.
Мужчины.
Пусть девушки уходят!
Ряженый.
Чтоб жарче догорело
и пламенем, и пляской
охваченное тело!
Все уходят, танцуя, хлопая в ладоши и смеясь. Поют.
Голоса.
Есть сад за небесами,
и розы там повсюду,
а среди роз тех райских
одна подобна чуду.
С криками пробегают две девушки. Входит веселая Старуха.
Старуха. Тут не заснешь! А вот, похоже, и она. (Входит Йерма.) Это ты! (Йерма подавленно молчит.) Да зачем ты здесь?
Йерма. Не знаю.
Старуха. Не поумнела? А где муж?
Видно, что Йерма совсем обессилена усталостью и неотвязной мыслью.
Йерма. Там.
Старуха. Чем занят?
Йерма. Пьет. (Молчание. Йерма прижимает руку ко лбу.) ОГосподи!
Старуха. Ах да ох! Кончай охать и решайся! Тогда я не сказала тебе, не смогла, а теперь скажу.
Йерма. Что ты мне скажешь! Я и так знаю.
Старуха. То скажу, о чем грех молчать. Что людям глаза колет. Муж твой виноват. Слышишь – муж! Руку на отсечение! Что отец его, что дед, что прадед – разве это мужчины? Чтоб у них кто родился, надо земле с небом сойтись. Одна слюна в жилах. А ты другой породы. У тебя братьев да племянников по всей округе не счесть! Да что за проклятье на тебя пало, на такую красавицу!
Йерма. Проклятье. Сгубила спорынья хлеб.
Старуха. Что у тебя, ног нет? Беги из дому.
Йерма. Бежать?
Старуха. Как увидала я тебя, сердце зашлось. Зачем сюда едут? Найти себе другого. Такие они, здешние чудеса. За скитом тебя сын мой ждет. В доме нужна женщина. Оставайся с ним, и заживем мы вместе. У сына добрая кровь. Моя. Почуешь с порога, что в доме еще пахнет колыбелью. Твоя постель золой стыла, а заколосится хлебом, детей своих напитаешь. Идем. До людей тебе дела нет. А что до мужа, найдутся в моем доме и ножи, и руки, сразу дорогу забудет.
Йерма. Замолчи! О чем говоришь? Чтоб я милостыню взяла? Думаешь, мне мужчина нужен? А честь куда деть? Река вспять не течет, луна средь бела дня не светит. Иди прочь. Своя у меня дорога. Ты думала, я к другому пойду? Кланяться ему стану, то выпрашивать, что по праву мое? Не знаешь ты меня, а знала бы – и рта не раскрыла. Не надо мне милостыни.
Старуха. У кого жажда, воде рад.
Йерма. Я как земля в засуху – сотней волов не распахать, а ты мне ковшик воды подаешь. Тело мое отболело, другая у меня боль.
Старуха (резко). Ну и пропадай – твоя воля. Ты как репей на пустоши, колючка, пустоцвет!
Йерма (в отчаянье). Да, пустоцвет, сама знаю. Пустоцвет! Что ж меня этим по лицу хлестать! Не радуйся, как дети, когда звереныша замучат. Слово это с самой свадьбы у меня из головы не идет, а от людей еще не слыхала, впервые в глаза говорят. И вижу, что правда.
Старуха. И не жаль мне тебя, ничуть не жаль! А сыну другую найду. (Уходит.)
Издалека доносятся песни и шум гулянья. Йерма идет к повозке – навстречу ей Хуан.
Йерма. Ты здесь был?
Хуан. Здесь.
Йерма. Выслеживал?
Хуан. Выслеживал.
Йерма. Все слышал?
Хуан. Все.
Йерма. На том и кончим. Иди веселись.
Хуан. Нет! Пришел мой черед говорить.
Йерма. Говори.
Хуан. Мой черед жаловаться.
Йерма. На что?
Хуан. На горечь в горле.
Йерма. Моя в кости въелась.
Хуан. Кончено! Наслушался я твоих жалоб. Одни вздохи да бредни, неведомо о чем!
Йерма (изумленно). Бредни, ты сказал? Неведомо о чем?
Хуан. Чего не было и нет.
Йерма (яростно). Говори, все говори!
Хуан. И чего мне даром не надо! Слышишь? Не надо! Пора тебе это знать. Я журавля в небе не ищу. Мне то подай, что я своими глазами вижу, своими руками чувствую.
Йерма (встав на колени, в отчаянье). Вот оно! Наконец я от тебя от самого услыхала. Правды не разглядишь, пока внутри таится, а как вырвется – все заслонит, всех оглушит, на весь мир руки раскинет. Тебе не надо! Теперь я знаю.
Хуан (подходя). Считай, что не могло быть иначе. И послушай меня. (Обнимает, пытаясь поднять ее.) Другая счастлива была бы на твоем месте. Без детей лучше. Я вот рад, что их нет. И вины в этом нашей тоже нет.
Йерма. Чего же ты хотел от меня?
Хуан. Тебя хотел.
Йерма (возбужденно). Так! Угла своего хотелось, покоя и женщины. Больше ничего. Не то я говорю?
Хуан. То. Всем хочется.
Йерма. И больше ничего? А сына?
Хуан (резко). Сказал же – нет! А ты за свое. В самые уши тебе кричать, чтоб поняла, – может, тогда успокоишься?
Йерма. Ты видел, как я сына ждала, – и ни разу о нем не подумал? Ни единого?
Хуан. Нет.
Оба сидят на земле.
Йерма. И нечего мне ждать?
Хуан. Нет.
Йерма. И ты не ждешь?
Хуан. И я. Смирись.
Йерма. Пустоцвет!
Хуан. И заживем по-хорошему. Тихо-мирно, душа в душу. Обними меня! (Тянется к ней.)
Йерма. Что ты хочешь?
Хуан. Тебя. При луне ты красивая.
Йерма. Смотришь, как на дичь, когда голоден.
Хуан. Поцелуй меня… Ну!
Йерма. Никогда, слышишь – никогда. (Вскрикнув, Йерма хватает мужа за горло. Он падает навзничь. Йерма все сильнее сжимает пальцы. Вдали запевает хор.) Отцвела я, отцвела, зато уверилась. Наконец я уверена. И одна. (Встает. Начинают сходиться люди.) Теперь я отдохну – и не проснусь, не вздрогну при мысли, что новая кровь во мне затеплилась. Засохну пустоцветом. А вам что надо? Не подходите! Я убила сына, своими руками убила сына!
В глубине толпятся люди. Слышно пенье.
Занавес.
КОНЕЦ