Образы сексуализированного насилия

Я описала инцест как убийство души. Мифы, легенды и сказки повествуют о том же. Жестокость, зло, насилие как часть человеческой жизни отражены во всех наших мифологических традициях как утрата или продажа души, ее проклятие или заклятие. В том, как каменеют героини сказки, как они засыпают сном, смерти подобным, как их насильственно похищают в подземный мир, мы ощущаем душевное несчастье женщин, подвергшихся насилию.

Я обращаюсь к архетипическим мотивам, чтобы сделать инцестуозную динамику темы отношений между отцом и дочерью более доступной пониманию. В глубинной психологии К. Г. Юнга использование сказок и мифов является важным подходом к пониманию перипетий человеческой жизни. Важно добиться, чтобы мудрость сказок принесла свои плоды в психотерапии, ведь в мифах и сказках отражаются бессознательные процессы в их архетипической форме. Общечеловеческие ситуации, представленные в сказках, являются не чем иным, как «самопредставлением психических процессов». Я отслеживаю в сказках, мифах и легендах мотив инцеста, и для меня важно не столько истолковать отдельные варианты как части осмысленного целого, сколько с помощью метода амплификации показать тему инцеста в более широком контексте.

Сексуальное насилие отнюдь не является темой нашего времени. Современным является лишь то, что сегодня мы рассматриваем сексуальную эксплуатацию как ущерб личности, как нападение на право человека свободно распоряжаться своим телом.

В иудейской и христианской традициях всегда процветало унижение и сексуальная эксплуатация женщин. Священное писание знает изнасилования и инцесты, но ничего не хочет знать о пострадавших, о том, чтобы позаботиться о психических и телесных ранах женщин. Речь идет всегда лишь о нарушении прав собственности, о разрушении «владения». Женщина рассматривается как сексуальная собственность, и так же, как у первобытных народов, она в основном имеет лишь меновую стоимость. В Ветхом Завете она стоит в одном ряду с имуществом и упоминается вместе с «крупным рогатым скотом и домом». «Не пожелай дома ближнего твоего, его слуги, жены, скота и всего, что принадлежит ему».

Потрясающим примером этого является история левита и его наложницы (Книга Судей, 19: 11–30), одна из версий истории о Содоме и Гоморре. Они ехали по незнакомой местности. Наступил вечер, они заночевали в доме одного старика. Во время ужина раздался громкий стук в дверь. «Жители города, развратные люди» потребовали, чтобы старик отдал им своего гостя, чтобы они могли его «познать». Он отказался, ссылаясь на законы гостеприимства, по которым у него есть долг по отношению к незнакомцу. Поскольку мужчины не сдавались, он предложил вместо этого отдать им свою дочь, которая еще не познала мужчину, чтобы их удовлетворить:

«Он сказал: „Нет, братья мои, не делайте зла! Когда человек сей вошел в дом мой, не делайте этого безумия! Вот у меня дочь девица, и у него наложница, выведу я их, смирите их и делайте с ними, что вам угодно; а с человеком сим не делайте этого безумия!“ Но они не хотели слушать его. Тогда муж взял свою наложницу и вывел к ним на улицу. Они познали ее, и ругались над нею всю ночь до утра». Наконец они бросили ее под дверь, где наутро гость и нашел ее мертвой.

Из текста мы ничего не можем узнать о том, почему отец решил пожертвовать дочерью; ничего не говорится и о причине злоключений, которые достались наложнице, речь идет лишь о негодовании из-за ущерба имуществу. «Придя в дом свой, взял нож и, взяв наложницу свою, разрезал ее по членам ее на двенадцать частей и послал во все пределы Израилевы».

Так же и в истории об изнасиловании Тамары ее сводным братом Амноном (2 Книга Царств, 13) речь опять идет о собственности. Амнон изнасиловал сестру Авессалома, а затем стал гнать ее прочь, ругаясь и позоря ее. «Получи, что заслужила!» Спустя два года ее брат отомстил и убил его, но и тут вполне ясно, что месть была не за бесчестие его сестры, а за сексуальную претензию на чужую собственность, что противоречило собственному ревнивому отношению Авессалома.

Ветхий Завет – кладезь историй о явных и скрытых инцестуозных отношениях. Примечательно, насколько сильно старые мифы по-прежнему отражаются в наших нынешних убеждениях. Например, во Второзаконии утверждается, что обрученная девица, которая не кричала при изнасиловании, окаменеет. За этим стоит представление, что изнасилование можно было бы предотвратить, если бы она позвала на помощь. Отсутствие крика не связывают со страхом или с угрозами еще большего насилия, а считают признаком того, что женщина хотела быть изнасилованной.

Подобным образом и сегодня жертвы сексуального насилия подозреваются в тайном сговоре с преступниками. В школьном возрасте по житиям святых мы научились тому, что лучше умереть, чем быть изнасилованной. Целомудрие есть высшая ценность, и пусть жертва лучше умрет, чем будет дальше жить запятнанной греховной сексуальностью. Я хорошо помню легенду о Марии Горетти, двенадцатилетней мученице, канонизированной церковью, потому что она погибла, но сохранила свое целомудрие. Она родилась в 1890 г. в Италии в бедной благочестивой семье. Однажды на нее напал жестокий человек, который хотел ее изнасиловать. Она защищалась изо всех сил до тех пор, пока злоумышленник не убил ее.

Еще один миф, к которому часто обращаются в кругу нынешних мужчин, восходит к истории Иосифа и жены Потифара. Она изображена похотливой и агрессивной женщиной, которая из мести за то, что ей не удалось соблазнить Иосифа, ложно обвинила беднягу в изнасиловании. Отсюда был сделан общий вывод, что все женщины, которые обвиняют мужчин в изнасиловании, лгут, чтобы отомстить им за себя.

Библейская история Лота ярче всего отражает предрассудок, с которым мы постоянно встречаемся в нашей повседневной жизни. Видимо, тема «Лот и его дочери» все еще, как и всегда, особо чарует мужчин и будит их фантазию, судя по тому, как часто она предстает в художественных образах. Идея о том, что две молодые и заманчивые женщины восхотели старца, явно опирается на глубочайшие фантазии мужчин о желании. На ум приходят картины Рубенса, Масси, Джентилески, Альтдорфера, Вина, Тинторетто, ван Лейдена, Турки и мн. др. Характерной особенностью этих картин является образ молодой богатой женщины, чье платье соблазнительно обнажает грудь или даже сползло почти до лобка. Эта цветущая, отчасти обнаженная женщина подает старику кувшин с вином. Здесь я кратко перескажу историю, которая вдохновила столько великих художников:

«И вышел Лот из Сигора и стал жить в горе, и с ним две дочери его, ибо он боялся жить в Сигоре. И жил в пещере, и с ним две дочери его. И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим: а он не знал, когда она легла и когда встала. На другой день старшая сказала младшей: вот, я спала вчера с отцом моим; напоим его вином и в эту ночь; и ты войди, спи с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином и в эту ночь; и вошла младшая и спала с ним; и он не знал, когда она легла и когда встала. И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего…» (1-я книга Моисея 19, 30 и далее)

Здесь мы имеем дело с классическим примером оправдания желания отца к дочерям с помощью указания на то, что он был опьянен и обманут ими. Этот миф отражает типичный, не вымерший даже в профессиональных кругах сценарий: якобы соблазняющее и возбуждающее поведение дочери создает эротическую атмосферу, отец безобиден и напивается, ничего не подозревая, а мать отсутствует. Козлом отпущения становится либо дочь, либо алкоголь, или и то, и другое вместе.

Однако, с точки зрения феминистской теологии эта история толкуется совершенно иначе. Хельга Зорге, преподаватель этой дисциплины в Кассельском университете, формулирует это следующим образом:

«Все это могло быть только так, что старый уже отец напоил своих дочерей и изнасиловал их, чтобы оставить свое семя в потомках, что является вечной проблемой ветхозаветных мужчин… Чтобы от пьяного старика забеременели две женщины! Вслед за Шекспиром я думаю, что это исключено („…алкоголь будит желание, но препятствует делу“). А вот две опьяненные дочери уже больше не могли защищаться».

Из античной мифологической традиции мы также узнаем о греховной любви дочери к отцу. Мне вспоминается знаменитая притча о Мирре и Кинире, которую рассказывает Овидий в своих «Метаморфозах». Афродита прокляла Мирру и обрекла ее вожделеть к собственному отцу. С помощью своей кормилицы ей удается соблазнить отца и девять ночей обманывать его в том, кто она. Когда он, наконец, понимает, кто она, то преследует ее с обнаженным мечом. Девять месяцев скиталась Мирра по лесу и, наконец, упросила богов превратить ее в дерево, и тогда она родила своего сына Адониса.

И в этой истории мы видим уже знакомые мотивы: отсутствие матери становится рискованной ситуацией для отца и позволяет плохой дочери его соблазнить. Отец изображен в состоянии полного неведения, хотя кормилица много раз намекала и указывала на то, кто эта молодая девушка. Например, она подчеркивает, что возраст девушки тот же, что у Мирры, и более того, она говорит: «Прими ее, ведь она твоя, Кинира». На неведение указывает и то, что любовная встреча происходит в ночной тьме, и, естественно, не упущен тот факт, что отец пил вино, когда кормилица сказала ему о его дочери.

Опьяненность отца можно понимать как метафору его вожделения. Во многих традициях ответственность за опьяненность отца передана служанкам, которых потом наказывает мать за то, что они предательски привели дочь к отцу. К чести Отто Ранка, издавшего в Вене в 1912 г. свою книгу «Мотив инцеста в поэзии и сказаниях», надо сказать, что в отличие от фрейдистских эдиповых интерпретаций он показал подлинный характер и происхождение мотивов, в которых речь идет о садистическом подчинении женщины, в том числе дочери.

«В этом символическом образе дерева, расколотого мечом (по Аполлодору, отец расколол дерево своим мечом – и родился Адонис), мы распознаем садистическое подчинение, наряду с оправданием отца, соблазненного дочерью. Такое символическое представление отражает не только исходящие от отца сексуальное желание и действие, но и указывает на вытеснение изначальной отцовской похоти. Этот символический образ преследования дочери совершенно ясно показывает враждебное отношение отца и рационализированные остатки первоначального изнасилования дочери, теперь спасающейся бегством и пытающейся себя защитить».

Многие изменения, внесенные в эту притчу в ходе столетий, недвусмысленно показывают, что отец был не таким уж невинным. В английской версии Генри Остина, которая вышла в 1613 г., инцестуозность желания отца совершенно очевидна. Хотя здесь и предполагается, что король не знал о своей страсти к собственной дочери, но осознание им своей вины после преступного акта и его диалоги с дочерью в течение девяти ночей подтверждают то, что началом этой истории были вытесненные отцовские желания. Тема совращения «невинного» отца «похотливой» дочерью ставится под сомнение не только в феминистской интерпретации.

Вечные образы мифов, сказок и легенд со всей ясностью показывают, что сексуальное желание отца, его желание обладать прекрасной дочерью и никому ее не отдавать – это очень древняя тема. Сказки символически описывают путь, на который должна вступить женщина, чтобы вырваться из отцовских объятий. Мощные образы мифов рассказывают о вытесненных инстинктивных влечениях, определяющих нашу жизнь.

Рассмотрим широко распространенную сагу о царе Аполлонии, в этом популярном тексте встречаются все мотивы, которые мы находим в более поздних сказках и легендах. Оригинальный материал, вероятно, взят из греческого романа, переведенного на латынь, и претерпел многочисленные изменения в Средние века.

 

Царь Антиох был таким же, как и многие другие сказочные цари. Настал тот день, когда умерла его жена, и он остался один на один со своей прекрасной дочерью. Многие женихи просили руки добродетельной девушки, но отец сам был так поглощен огнем своей страсти к дочери, что однажды изнасиловал ее. Он задумался, как ему обмануть женихов дочери, чтобы ему суметь беспрепятственно ею владеть и наслаждаться. Он объявил, что каждому, кто захочет взять в жены его дочь, придется разгадать загадку и тем самым показать свой ум и достоинство. Кто не найдет ответа, потеряет голову. Многие женихи сложили свою голову, ведь царь убивал и тех, кто справился с загадкой, чтобы его дочь оставалась при нем.

Однажды в эту страну приехал царь Аполлоний, разгадал загадку, в которой речь шла об инцесте отца и дочери, и ему пришлось спасаться бегством. Так, он оказался в большой беде, и за ним ухаживала дочь другого царя, на которой он затем женился. Она родила ему дочь, которую он назвал Тарсией. Роды были преждевременными, мать лежала бездыханная, и все решили, что она мертва. Царь отдал новорожденную дочь на воспитание в семью, и о ней хорошо заботились. На ее сводную сестру никто не смотрел из-за красоты царской дочки. Когда ей было двенадцать лет, приемная мать решила убить девушку. По счастливому случаю, девушка спаслась и была куплена неким торговцем для борделя на рынке царя Атанагора. В борделе она сумела обвести вокруг пальца всех клиентов, в том числе и царя, чтобы сохранить свою девственность. Вместо своего тела она предлагала свое искусство и этим зарабатывала деньги.

После многих перипетий в эту страну приехал ее отец, царь Аполлоний. Он горевал и впал в отчаянье из-за утраты дочери, считая ее умершей. Чтобы утешить и развлечь его, к нему отправили Тарсию, чтобы она осветила мрак в его душе. Она загадывала ему загадки, сидела у него на коленях, нежно целовала его в губы и обвивала его тело руками, чтобы расшевелить его. Но царь отталкивал ее. Она пожаловалась на свою судьбу и рассказала царю свою историю. Он узнал в ней свою дочь и отдал ее в жены царю Атанагору. Тот взял ее в жены, потому что пощадил ее в борделе. А царю Аполлонию приснился сон, что его жена на самом деле жива и все так же прекрасна, как 18 лет назад. Рассказ завершается воссоединением супругов.

Ранк интерпретирует историю так, что Аполлоний – своего рода Антиох, который хоть впрямую и не злоупотребляет дочерью сам, но обладает ею как женой, ведь та оказывается в возрасте дочери. Рийнартс задается вопросом, почему бы в нашем патриархальном обществе не говорить о комплексе Антиоха, а не Эдипа.

Я привела эту историю в очень сильном сокращении, так как она нужна мне здесь только для того, чтобы исследовать некоторые мотивы, отражающие в образах легенды инцестуозные отношения между отцом и дочерью. В следующих главах станет ясно, насколько ключевыми являются эти мифы в душевных переживаниях сексуально эксплуатируемых женщин.

История начинается с того, что отец чувствует себя покинутым после смерти жены. Сказки тоже начинаются с инцестуозного желания отца, когда жена умирает, а дочка достигла брачного возраста. До этого дочь как будто не существует.

Аполлоний ведет себя таким же образом после 18 лет поисков своей дочери. В конце истории совершенно ясно, что на самом деле речь идет об обладании дочерью, которую он и заполучает в образе матери, такой же прекрасной, как и 18 лет назад.

В ходе истории все время присутствует завуалированный мотив – желание обладать дочерью. Царь Аполлоний и Aтанагор, которые встретились в конце истории – это в действительности два образа одного и того же отца, мучающего свою дочь. Речь идет о паттерне замены стареющей жены молодой красивой дочерью, о стереотипе, отражающем современную патриархальную действительность. Мужчины озабочены тем, чтобы продлить утраченную молодость выбором младших, слабых и зависимых партнерш. При обсуждении инцеста с психодинамической точки зрения мы видим снова и снова, что дочь заменяет либо отсутствующую, либо эмоционально и сексуально отвергающую мать. Феминистские исследовательницы развенчали эту аргументацию как типичную тенденцию мужчин оправдывать себя.

Эта широко распространенная тенденция в сказках даже преувеличивается: для отца после смерти жены никто в целом царстве не может сравниться с ее красотой, кроме прекрасной дочери, невероятно похожей на мать.

«И когда она выросла, король увидел ее и вдруг с первого взгляда почувствовал, что полюбил ее пуще всех и решил жениться на ней».

До этого момента девушка может чувствовать себя неотраженной во взгляде ее отца. Она может заинтересовать его, только если он может воспринимать ее как потенциальную жену и любовницу, говоря языком сказок, когда ее золотой волос попадет ему в глаз. Тогда начинаются страдания девушки, которые в сказках часто означают бегство и Золушкину жизнь.

Отцы, у которых эмоциональная сторона их личности осталась недифференцированной, неразвитой, используют дочь для восполнения нехватки собственной женственности. Неспособность отца быть в отношениях с такой дочерью, какая она есть на самом деле, выражена в сказках тем, что отец часто путает ее с кем-то, не узнаёт. Оказавшись в беде, он заключает договор с чертом и, сам того не зная, предлагает ему свою дочь, а думает о яблоне, которая стоит за его домом. Как он использовал дерево, собирая с него урожай, так теперь использует для своих нужд дочь. Сказка указывает на психопатологию отца в сфере отношений.

Из Библии мы знаем, что Иеффай принес в жертву свою дочь, потому что перепутал ее с собакой. Перед войной с аммонитянами он просил Божьего благословения и дал обет, что пожертвует тем, кто первый встретится ему на пути домой. Это оказалась дочь, его единственный ребенок, который встречает его дома с музыкой. Иеффай вне себя от ярости и рвет на себе одежду. «Ах, дочь моя, какое страдание ты мне причиняешь, что я тебе должен сделать». Мы слишком хорошо знаем, как те, кто совершает инцест, делают козла отпущения из жертвы и сваливают на нее всю вину с помощью проекций. Жертвоприношение дочери ради удачи на войне или для удовлетворения похоти – очень древний мотив. Предательство женственности имеет глубокие корни.

В нашей легенде отец сексуально использует свою дочь. Он изнасиловал ее, овладел ею. В старинных традициях уже по словесным оборотам ясно, о чем идет речь при инцесте: в первую очередь, не о сексуальности, а о том, чтобы «овладеть», сделать ее своей.

Мы знаем, что типичная тема при инцесте – жажда владеть дочерью и желание удержать ее при себе. Страх сепарации и неспособность отпустить описаны в профессиональной литературе как характерные для инцестуозных семей. Межличностные границы сильно размыты, так что в семье правит, прежде всего, симбиотическая модель отношений. И в этой истории отец не может отпустить дочь, не может открыть ей путь к женственности. Он ревниво следит за тем, чтобы он оставался единственным, кто может ею владеть.

Этот тема уже знакома нам из Библии. Например, Рагуил в Книге Товита (Товит, 7) – это образ амбивалентного отца. Озабоченный отец невесты ранее хотел своей дочери жениха, а теперь стал предусмотрительным могильщиком и роет им яму к брачной ночи.

«Между тем Рагуил, встав, пошел и выкопал могилу, говоря: не умер ли и этот? И пришел Рагуил в дом свой и сказал жене своей: пошли одну из служанок посмотреть, жив ли он; если нет, похороним его, и никто не будет знать».

В этой легенде показана двойственность образа отца. Не отец предстает плохим, и не он не желает никому отдавать свою любимую дочь. Его демонический аспект отщеплен и передан злому духу Асмодею, который семь раз убивает мужчин дочери. Кажется, будто невыносимо допустить существование зла в образе отца. В сказках образ отца также показан амбивалентным, причем зло отделено от отца. Девушка обязана черту своим бедственным положением. Поразительно, как часто черт представляет собой садистического отца.

Вспоминается сказка «Черт-учитель»:

«Жили-были мать и три дочери, и каждое утро мать отводила дочерей в школу. Их учителем был черт, и он влюбился в младшую дочь, но не мог найти способа, чтобы овладеть ею. Тогда он сделал ей стеклянный гроб и сонное кольцо. Однажды он схватил ее и надел ей на палец кольцо. Она сразу же уснула непробудным сном. Тогда дьявол положил ее в стеклянный гроб и бросил в море».

В этой сказке у матери, видимо, не было хороших отношений с мужчинами, раз она не могла отличить учителя от черта. Мы ничего не знаем об отце, возможно, это значит, что выросшая без отца девушка особенно уязвима и легко может попасть в лапы дьявола или может переживать встречу с мужским началом лишь как с дьявольским.

Здесь учителю вручена проекция отцовского архетипа, но он назван не «отец-учитель», а «черт». Такой учитель не помогает девушке развивать свои интеллектуальные способности, а напротив, он хочет владеть ею и отчуждать от мира. И речи нет о том, чтобы содействовать развитию ее автономной самости и освободить ее от привязанности к матери, напротив, все делается, чтобы ее подчинить себе. Он использовал девушку и поэтому стал чертом. В этой сказке я вижу типичную ситуацию сексуального насилия. Доверительные отношения ребенка с учителями, отцами и соседями использованы и превращены в угрозу целостности ее личности, ее эмоциональной зрелости и развитию Я. Девушка обманута; то, что выдавалось за духовное, на деле оказалось плотским.

Сон в стеклянном гробу является адекватным образом психологических последствий такого травматического опыта. Будто все эмоции должны быть заморожены; все инстинктивное отщеплено, потому что слишком опасно. Застывание психики в сноподобном состоянии – как защитный механизм, который оберегает Эго от всех травматических воспоминаний. Это сопоставимо со смертью в расцвете жизни. Сексуально эксплуатируемые женщины чувствуют себя изолированными от всего живого, существуют как под стеклянным колпаком, который делает все реальное нереальным.

Судьбоносность инцестуозного отцовского комплекса ярко показана во многих сказках.

Юнг пишет о демоническом влиянии отцовского образа в дальнейшей жизни:

«Если же мы хотим на деле увидеть демоническую силу судьбы, мы увидим ее здесь, в этой темной и тихой трагедии, которая медленно и мучительно совершается в больной душе наших невротиков… Часто мы называем ее рукой Бога или дьявола и тем самым выталкиваем в бессознательное психологически важнейший фактор, а именно тот факт, что необходимость, формирующая жизнь нашей души, подобна автономной личности».

В сказке «Девушка-безручка» у ее отца тоже есть дьявольские качества – одержимость злым духом. По христианским легендам мы также хорошо знакомы с обвинением черта в том, что он воплощает все беззаконные и злонамеренные стремления.

Меня особенно впечатлило житие одной святой, в котором речь идет о Димпне и о котором я узнала по выразительной картине Г. Зегерса в галерее Шляйсхайм в Мюнхене. Согласно легенде, Димпна была дочерью языческого короля в Ирландии в VII в. Она тайно стала христианкой и после смерти матери сбежала в Бельгию, потому что «похотливый отец воспылал страстью к своей дочери», как сказано в церковных книгах. Однако в своей дикой страсти отец не оставлял ее в покое, преследовал ее и снова попытался завоевать ее хитростью и лестью, но она сопротивлялась. После того как она однажды снова отвергла его «неестественные притязания», он обезглавил ее. На одной из молитвенных стел в церкви cв. Димпны в Геле близ Антверпена она изображена с мечом в правой руке, а к ее ногам прикован дьявол.

Чтобы преодолеть зло, нужно победить дьявола. Вся легенда построена по уже известной нам схеме. Мать умирает, и начинаются бедствия девушки. Умершую мать следует заменить юной дочерью. Отцовские попытки соблазнения напоминают то, что рассказывают о своем детстве молодые девушки, которые подверглись сексуальному насилию. Каждая из них была польщена тем, что являлась для отца самой любимой и красивой. Подарками, особым благоволением и деньгами отец пытался соблазнить свою дочь. Однако беспощадной правдой в этой легенде являются угрозы: «Если ты скажешь хоть слово, я тебя убью, если ты поступишь не по моей воле, я тебя убью». Здесь уже речь идет не об убийстве души, а о физическом уничтожении. Христианская доктрина учит, что лучше спасти душу, чем тело. Вот почему на картине Зегерса мы видим не страх и отчаяние, неизбежно переживаемые жертвами инцеста, а пребывающую в экстазе, глядящую в небеса Димпну, ожидающую удара мечом. В ярости отец схватил ее за волосы и замахнулся мечом, чтобы обезглавить. Примечательно, что эта святая считается покровительницей одержимых и душевнобольных.

Талмуд также знает демонов темной страсти, которых часто считают причиной истерии у женщин. Феномены одержимости, которые позже стали называть истерией, сослужили особую службу во времена инквизиции, когда нужно было замять случаи реального сексуального насилия. Ведьмам приписывали сексуальные оргии с инкубом, мужским демоном, который выискивал спящих девиц и монахинь, чтобы сексуально ими овладеть. Печально известный «Молот ведьм», написанный около 1487 г. двумя монахами-доминиканцами, считает судороги, корчи от боли и «разболтанность конечностей» доказательствами одержимости. Лишь намного позже были проведены исследования, доказавшие, что эти симптомы могут быть последствиями сексуальной эксплуатации. В Средние века рассказывали, что инкуб принимает вид духовного лица и в монастырях знали об «эпидемиях» визитов инкуба. У Иеронима мы можем прочитать историю о молодой женщине, которая звала на помощь, сопротивляясь инкубу, и ее друзья нашли его под ее кроватью в виде епископа Сильвана. Хотя уже в Средние века врачи хорошо знали о сексуальном происхождении этого феномена, было намного легче осуждать женщин как ведьм, чем привлекать представителей церкви к ответственности.

Работа Джонса о верованиях в инкуба, которая появилась в серии книг, опубликованных при участии Фрейда, содержит много интересных аспектов этой темы, но в духе фрейдовских идей соотносит эти симптомы в конечном итоге с «вытесненными мечтами женщин о половом акте, особенно с родителями». Я уже показала, насколько такая психоаналитическая интерпретация уводит нас от действительных страданий женщин, переживших эксплуатацию.

Теперь мы вернемся к легенде об Аполлонии, чтобы подробнее рассмотреть мотив ревнивого отца, который не хочет никому отдавать свою дочь и с помощью загадок пытается отвергнуть ее женихов. В истории прямо сказано, что царь Антиох злонамеренно хочет изгнать женихов дочери, чтобы самому наслаждаться спокойным владением ею.

В многочисленных более поздних вариантах этого мотива эгоцентричную установку отца в соответствии с его желанием уже не так легко распознать. Даже в сказках содержание подвергается процессу вытеснения. Выбор варианта зависел от собирателей и сказителей, и сегодня уже не секрет, что братьев Гримм обвиняют в «слишком вольном» обращении с текстами. В ходе моего собственного исследования литературы по сказкам меня всегда поражало, как мало было сделано психологических интерпретаций образа отца в сказках. Мы знаем, что такое в сказках мать, зло, женское, искупление, тень, ведьма, ребенок. «Отец» в заглавии сказки мне не встретился ни разу. Возможно, здесь срабатывает табу? Казалось бы, именно дочерям надо было бы постараться написать о своих отцах. Видимо, наше общество сильно затрудняет конфронтацию с личным образом отца, но подпитывает тоску по отцу архетипическому.

В легенде об Аполлонии отец задает такую загадку, чтобы каждый претендент потерпел неудачу. Этот широко распространенный мотив состоит в том, что отец вроде бы готов выпустить дочь из своих рук, но только при выполнении заведомо недостижимых требований. Примечательно то, как часто подлинные намерения отца завуалированы, в то время как на поверхности все это оправдывается желанием, чтобы жених оказался мудрым и разумно правил царством как достойный наследник отца.

Есть целая группа сказок по типу сказки «Черт с тремя золотыми волосками», дающая нам яркие примеры ревнивых отцов, которые не хотят принимать зятя. Самым коварным образом они пытаются уничтожить женихов. Поражает то, что в этих сказках абсолютно отсутствует реальное отношение к дочери. Никогда не идет речь ни о ее счастье, ни о важности ее собственных потребностей. На переднем плане всегда находится лишь удовлетворение потребностей отца, тот феномен, который мы обнаруживаем в любой сексуальной эксплуатации.

В сказке братьев Гримм «Ослиная Шкура» дочь ставит перед отцом сложные задачи, чтобы избежать его притязаний и отговорить отца от его намерения взять ее в жены. Но король исполняет все требования дочери. Ей остается единственное спасение – сбежать. Тема бегства от отца является очень распространенным сказочным мотивом. Ослиная Шкура может спастись от посягательств отца, только пройдя через долгий период изоляции от жизни. Она мажет себе лицо сажей, надевает на себя шкуру вместо платья и говорит о своей раненой самооценке: «Она годится лишь, чтобы подставлять свою голову под сапог».

Уход в Золушкино существование, чувство ничтожности и ощущение себя грязнейшей грязью хорошо известны в ходе психотерапии из рассказов женщин, переживших сексуальное использование. Часто эти женщины видят сновидения, что они стоят под душем, но никак не могут смыть грязь, в которой они испачканы. Связь сказки и реальности обнаруживается в мотиве сделать себя неузнаваемой, скрывать тело под мешковатой одеждой, расцарапать лицо и перестать быть для отца красивой и соблазнительной. Так происходит и в сказке «Дочь реусского короля»:

 

«Но как только дочь, наконец, узнала, что ей все же придется выйти замуж за отца, она отрезала себе волосы, сбросила свадебное платье, надела серую юбку и расцарапала себе лицо в кровь».

В другой сказке братьев Гримм молитва девушки богу, чтоб он сделал ее уродиной для отца и тот отстал от нее, не помогает, черт из мести за то, что он не может сделать девушку своей, расцарапывает ее лицо и так уродует, что отец теряет интерес к дочери («Собачонка»).

В связи с образом черта у меня возникает идея еще одного мотива, который присутствует в глубинных переживаниях девушек, которые подверглись сексуальной эксплуатации. Я имею в виду требование черта позволить ему взять себе ее глаза и отрезать ей язык, чтобы она не могла больше ничего видеть и сказать. Вся тематика инцеста стала известна обществу под девизом «Прервать молчание!». Однако отцы лишили дочерей глаз и языков много лет назад. Вот почему в группах самопомощи женщин, получивших сексуальные травмы, особое значение имеет процесс рассказывания, который переживается как катарсический и очищающий. То, что потонуло в бессознательном, должно снова стать осознанным, чтобы оно больше не мучило и не мешало, врываясь в сознательную жизнь. «Лучше умереть, чем сказать» является широко распространенным мотивом сказок и всегда поражает в нашей психологической практике в рамках темы инцеста. Однако сказка указывает также на выход из молчания, героиня сказки говорит, например, с печью. Девушки должны быть услышаны, ведь речь целительна и пролагает путь становлению сознания. Говоря языком сказок, это освобождение от проклятия, выход из эмоционального окаменения.

Наконец, я хочу подробнее рассмотреть сказку о наказании дочери за отвержение отца и о том, как может быть понят путь индивидуации женщины, которая освобождается от амбивалентного образа отца. У сказки братьев Гримм «Девушка-безручка» есть вариант, в котором говорится: «Отец захотел взять свою дочь в жены, а когда она отказалась, отрезал ей руки и груди, надел на нее белую рубашку и выгнал, чтобы она бродила по свету». В своей практике я работала с этой сказкой по-разному, особенно когда сексуально использованные женщины страдали от сильных аллергических симптомов на коже рук или чувствовали себя «недееспособными».

Я хочу привести здесь полностью текст сказки, которая столь впечатляюще поднимает тему инцеста.

Девушка-безручка

Мельник мало-помалу впал в нищету, и у него не осталось ничего, кроме мельницы и большой яблони за ней. Однажды он пошел в лес по дрова, встретил там незнакомого старика, и тот сказал: «Что ты мучаешься с дровами, я сделаю тебя богатым, если ты отдашь мне то, что стоит за твоей мельницей». «Что там может быть, кроме яблони?» – подумал мельник и согласился, подписал обещание незнакомцу. Однако тот глумливо рассмеялся: «Я приду через три года и заберу то, что мне принадлежит». И пропал. Когда мельник вернулся домой, его встретила жена и спросила: «Скажи мне, мельник, откуда вдруг появилось богатство в нашем доме? Вдруг все ящики и сундуки стали полны, хоть никто ничего не приносил, и я не знаю, как это случилось». Он ответил: «Это все от незнакомца, которого я встретил в лесу, и он пообещал мне великое сокровище, а я обещал ему то, что стоит за мельницей – большую яблоню. Наверное, мы можем ее за это отдать». «Эх, ты! – сказала жена в ужасе. – Это был черт: он имел в виду не яблоню, а нашу дочь. Она стояла за мельницей и подметала двор».

Дочь мельника была красивой и благочестивой девушкой и прожила эти три года в страхе божием и без греха. И когда наступил день, когда злодей должен был прийти, она умылась начисто и начертила мелом вокруг себя круг. Черт явился поутру, но не смог к ней подойти. Он сердито сказал мельнику: «Сделай так, чтобы не было вокруг воды, чтоб не могла она умыться, а то нет у меня над ней власти». Мельник испугался и сделал это. На другое утро черт пришел снова. Она пролила слезы на руки, и они опять стали чистыми. Опять не мог он к ней прикоснуться и в ярости сказал мельнику: «Отруби ей руки, а то не могу я овладеть ею». Мельник в ужасе отвечал: «Как я могу отрубить руки своему ребенку!» Злодей стал ему угрожать: «Если ты не сделаешь этого, ты сам будешь в моей власти, я заберу тебя самого!» Отец испугался пуще прежнего и обещал повиноваться, подошел к девушке и сказал: «Дитя мое, если я тебе не отрублю обеих рук, черт заберет меня, в страхе я пообещал ему это. Помоги мне в моей беде и прости меня за все зло, что я причинил тебе». Она отвечала ему: «Дорогой отец, делай со мной что хочешь, я твое дитя». Опустила она вниз обе руки и позволила их отрубить. Черт пришел в третий раз, но она плакала так долго и так много на свои обрубки, что они были чистыми. И в третий раз он отступился, потеряв все права на нее.

А мельник ей говорит: «Через тебя я получил такое богатство, что я хочу тебе всю жизнь давать все самое лучшее». А она ответила: «Не могу я тут оставаться; я пойду куда глаза глядят, авось найдутся добрые люди и дадут мне то, что понадобится». Привязал он ей за спину отрубленные руки и наутро она отправилась она в путь. Она шла целый день, пока не стемнело. Она оказалась рядом с царским садом и увидела в лунном свете множество спелых плодов на деревьях, но не могла войти в него, потому что вокруг была вода. Ее мучил голод, ведь она шла так долго и за весь день не съела ни крошки, и она подумала: «Ах, была бы я в саду, я могла бы поесть плодов, а иначе придется мне голодать».

Встала она на колени, призвала Господа Бога и стала молиться. Вдруг появился ангел и сделал насыпь в воде, так что ров высох и она могла через него перейти. Она вошла в сад, и ангел был с ней. Она увидела дерево с плодами, но спелые груши на нем были посчитаны. Она подошла и съела ровно столько, чтоб утолить голод, не более того. Садовник видел ее, но раз с ней был ангел, он испугался и подумал, что дева – тоже дух, тихо стоял и не решился закричать или заговорить с духом. Съев грушу, она насытилась, пошла и спряталась в зарослях. Наутро царь пришел в сад, пересчитал груши, и одной не хватало. Он спросил садовника, что произошло, ведь груша не упала под дерево, а пропала. Садовник отвечал: «Этой ночью появился в саду дух без рук, и съел грушу прямо ртом с дерева». Царь спросил: «А как же дух перебрался через воду? И куда он делся после того как съел грушу?» Садовник сказал: «Явился некто в белоснежной одежде с небес, сделал насыпь и дух смог перебраться через ров. Это, наверное, был ангел, и мне было так страшно, что я не говорил с ним и не кричал. Когда дух съел грушу, он куда-то ушел». На это царь сказал: «Пусть было так, как ты сказал, но на эту ночь я буду стеречь сад с тобой».

Когда стемнело, царь пришел в сад со священником, который должен был заговорить с духом. Все трое сели под деревом стеречь его. В полночь девица выбралась из зарослей, подошла к дереву, и съела еще одну грушу с него прямо ртом, а рядом с ней стоял ангел в белом одеянии. Священник вышел вперед и сказал: «Пришел ли ты от Бога или от мира? Дух ты или человек?» Она отвечала: «Я не дух, а несчастная девушка, и все покинули меня, кроме Бога». Царь сказал: «Раз так, я тебя не выгоню». Он повел ее в царский дворец, а она была так красива и благочестива! Он полюбил ее всем сердцем, приделал ей серебряные руки и взял ее себе в жены.

Год спустя царь собрался в поход и поручил молодую царицу своей матери: «Как станет она рожать, позаботься о ней и береги ее, и сразу же пошли мне весть об этом». И вот она родила прекрасного сына. Старуха-мать сразу отправила ему гонца с хорошей вестью. Остановился гонец отдохнуть у ручья и от усталости заснул крепко-накрепко. Тут как тут явился черт, который вечно хотел навредить благочестивой царице, и подменил письмо. Когда царь прочитал в письме, что царица родила чудовище, он ужаснулся, но написал в ответ, чтобы они заботились о царице до его возвращения. По пути назад гонец опять остановился отдохнуть в том же месте и заснул. Снова явился черт и подложил ему в карман другое письмо. Старуха мать пришла в ужас, когда прочитала, что она должна убить царицу и дитя, не могла в это поверить и снова написала царю. Теперь от него и вовсе не было никакого ответа, потому что черт все время подменял письма. В последнем был приказ прислать царю в доказательство язык и глаза царицы.

Старуха-мать сильно горевала, что прольется невинная кровь, и ночью взяла язык и глаза у убитой косули. Она сказала царице: «Я не стану убивать тебя, как велел царь, но тебе нельзя здесь больше оставаться: иди со своим ребенком куда-нибудь и никогда не возвращайся». Привязали ей ребенка за спину, и со слезами на глазах бедная женщина ушла прочь. Оказавшись в дремучем лесу, она упала на колени и стала молиться Богу. Явился ей ангел божий и привел ее к хижине, на которой была надпись: «Здесь все живут даром». Из нее вышла белоснежная дева, сказала: «Добро пожаловать, госпожа царица» и повела ее внутрь. Отвязала она малыша со спины и приложила его к груди, чтобы покормить его, а потом положила его в красивую колыбель. Бедная женщина спросила: «Откуда ты знаешь, что я была царицей?» Мудрая дева ответила: «Я же ангел, посланный тебе Богом, чтобы позаботиться о тебе и о ребенке». Так прожила она в этом месте семь лет в тепле и заботе, и по милости Божьей и по ее благочестию отросли у нее отрубленные руки заново.

Царь, наконец, вернулся из похода домой и сразу захотел увидеть жену и ребенка. Тогда его старуха-мать заплакала и сказала: «Ты, злодей, написал мне, что я должна лишить жизни двух невинных!» и показала ему два подмененных письма. «Я сделала все, как ты велел», – сказала она и показала ему язык и глаза. Зарыдал царь так сильно от горя за бедных его жену и сынишку, что пожалела его старуха-мать и сказала: «Так и быть, скажу тебе, что они все еще живы. Я втайне убила косулю и взяла у нее язык и глаза в доказательство, а твоей жене привязала ребенка за спину и велела ей уходить и никогда не возвращаться, чтоб уберечь ее от твоей ярости». Тогда царь сказал: «Пойду за ней хоть на край света, и не буду есть и пить, пока не найду мою дорогую жену и ребенка, если только не убило их время или голод».

Семь лет бродил царь по белу свету, искал ее в горах и пещерах, но не нашел и решил, что ее нет больше в живых. Он не ел и не пил все это время, но Бог его хранил. Наконец он дошел до дремучего леса и увидел там хижину, на которой была надпись: «Здесь все живут даром». Из нее вышла белая дева, взяла его за руку, повела внутрь и сказала: «Добро пожаловать, ваше величество!». Она спросила его, откуда он пришел. Он ответил: «Скоро будет семь лет, как я ищу, но не могу найти свою жену и ребенка». Ангельская дева угостила его, но он не стал есть и хотел лишь немного отдохнуть. Потом он прилег поспать и накрыл свое лицо платком.

А в это время ангельская дева вошла в комнату, где была царица с сыном, которого она обычно называла «Печаль моя», и сказала: «Выходи вместе с ребенком, твой супруг пришел». Подошла она к нему спящему, а платок упал с его лица. Она сказала: «Печаль моя, подними платок и накрой лицо отца своего». Мальчик так и сделал. Услышал это царь в полусне и нарочно еще раз уронил платок. Но мальчик нетерпеливо сказал: «Мамочка, как же я могу закрыть лицо своего отца, коли у меня его нет в этом мире? Я научился молитве „Отче наш, иже еси на небесех…“; а ты мне сказала, что мой отец на небесах, что это наш добрый Бог. Как же я могу знать, кто этот чужой человек? Он не мой отец». Когда царь услышал это, он поднялся и спросил ее, кто она. Она сказала: «Я твоя жена, а это сын твой – Печаль моя». Он увидел, что ее руки живые, и сказал: «У моей жены были серебряные руки». Она ответила ему, что руки по милости Бога отросли снова. Ангельская дева принесла из комнаты серебряные руки и показала ему. Тогда он убедился, что это его любимая жена и его дорогое дитя, и поцеловал их, и радостно сказал: «Тяжелый камень упал с моего сердца». Они все вместе поели с ангелом Божиим и отправились домой к его старухе-матери. Все несказанно обрадовались, царь с царицей справили свадьбу еще раз и стали жить-поживать да добра наживать до конца своей жизни.

 

Эту сказку в целом толковали различным образом, а здесь я хотела бы выделить только те аспекты, которые типичны для эмоционального опыта женщин, переживших сексуальное насилие.

Сказка освещает проблемы дочери и ее отца, который ее использовал и эксплуатировал, чтобы удовлетворять свои потребности. Мельник принес в жертву свою дочь ради собственной выгоды. В сказке речь идет о жертвовании чем-то живым ради вещей. Пока он подчиняется черту и уродует свою дочь, он также разрушает свою душу. Но сказка фокусируется не на увечьях в душе мельника, не на исследовании значения инцеста, не на утрате души у злоупотребляющего отца, а на нарушении целостности пострадавшей дочери. Отрубленные руки символизируют полную потерю способности действовать. Женщины, которые подверглись сексуальному насилию со стороны своих отцов, ощущают себя подобным образом – искалеченными и немощными в своей способности принимать и понимать мир. К последствиям травмы сексуального насилия относится также чувство бессилия и изнеможения, неспособности влиять на свою судьбу.

В сказке отец подталкивает дочь к решению. Он просит о помощи в своей беде и перекладывает на нее весь груз ответственности за ее собственную судьбу. Это типичная тема инцестуозной семьи. Дочь рано вынуждена выйти из детской роли и поставлена в такое положение, которое ее одновременно перегружает и возвышает. Ей становится ясно, что счастье и горе отца и всей семьи зависит от того, отдается ли она ему. Отцы просят и умоляют, даже угрожают лишить себя жизни, если дочь его отвергнет. Ребенок бывает почти раздавлен виной и ответственностью, которую передает отец. Если девушка отказывается и избегает настояний отца, это приносит несчастье всей семье. Родные недовольны, а отец злится. Только когда девушка в сказке позволяет мельнику отрубить ей руки, появляется образ любящего и доброго отца. Юные девушки, которые подвергаются сексуальным домогательствам со стороны отца, находятся в аналогичной ситуации. Они лучше пожертвуют собой, но не образом доброго отца, лучше откажутся от собственной идентичности, чем реалистично воспримут отца.

Цепляясь за возможность сохранить образ любящего отца, девушки позволяют себя калечить, жертвуют собой. Вот и дочь мельника отказалась от собственных желаний и отдает всю себя, лишь бы спасти своего отца. Единственное, что она может сделать для отца, – стать безвольным предметом желания – девушкой без рук. Девушки, пережившие сексуальную эксплуатацию, знают, что они будут любимейшими дочерями своего отца только при условии полного вытеснения собственных стремлений, подавления своих желаний и потребностей. Любовь отца может быть куплена лишь ценой потери собственной души.

Сказка поднимает вопрос о том, как дочь может жить дальше рядом с таким отцом. В сказке дочь уверена, что не может больше оставаться рядом с ним. Ее путь лежит в царский сад с деревьями, на которых много плодов, один из которых она съедает прямо ртом. В этом акценте на оральности, на регрессии к более ранней стадии развития, в которой рот играет важную роль, мы видим одно из типичных последствий сексуального насилия. Я имею в виду формирование зависимостей по отношению к еде. Девушка в сказке ест грушу с дерева, чтобы утолить свой голод, но «не более того». Она утоляет голод, однако чувственное наслаждение ей недоступно. Женщины, которые подверглись сексуальному насилию, часто имеют большие трудности с ограничениями и границами в связи с едой и часто формируют тяжелые расстройства пищевого поведения.

Вторая часть сказки посвящена отношениям героини с царем. Именно в сфере отношений возникает важнейший и даже роковой для жертвы инцеста вопрос: «Как мне освободиться от своего прошлого, как я смогу протянуть руку другому человеку ради возвышающей встречи, когда у меня нет рук, как я могу стать равноправной партнершей, если я ощущаю себя недееспособной и зависимой, ничтожной и бессильной?» В сказке царь выглядит как обратная сторона отца, он добрый и любящий, и он, наконец, обещает обеспечить ей защиту и безопасность, которые отец отнял у своей дочери. Наконец, молодая женщина встретила человека, на которого она может проецировать все лучшее и возвышенное. Видимо, то же самое происходит с травмированными женщинами, которые хотят вырваться из негативного отцовского мира и ищут человека, противоположного отцу во всем, чтобы исцелиться в отношениях с позитивным аспектом отцовского архетипа. Все же такой выбор слишком часто оказывается похожим на прошлое – блокирующим живое и запрещающим, как было с отцом, от которого она хотела сбежать. Зависимый паттерн трудно разрешим, как показывает и эта история. Хоть и есть у девушки в это время серебряные руки, но эти протезы не помогают ей достичь самостоятельности и подлинной свободы действий, а, напротив, сковывают ее еще больше чувством благодарности и вины.

В сказке говорится, что царь уезжает на войну. Его первоначальное обещание «Я тебя никогда не покину» нарушено как раз в то время, когда женщина особенно нуждается в его поддержке: она осталась одна во время родов. Поскольку общение между ними на самом деле не очень-то налажено, в сказке есть мотив дьявольской подмены писем. Мы узнаем в образе черта демонический аспект отца, который не осознан и все еще присутствует в отношениях и препятствует счастливому союзу.

Так же и отцы, сексуально использовавшие своих дочерей, в дальнейшем вмешиваются в их любовные отношения с другими мужчинами. На уровне наибольшей близости, в сфере эроса и сексуальности, прорываются непроработанные темы, связанные с отцом. Неуверенность в себе и затопляющее чувство, что она – не настоящая женщина, портят отношения женщины с ее партнером. Отношения с отцом проявляются в таком наследии, как вина и всепоглощающее чувство, что у нее все не так, как надо, и что она испорчена, греховна. Сексуальность часто переживается ею как нечто настолько конфликтное, что это угрожает браку. Нередко отчаяние женщины настолько велико, что становится опасным для ее жизни и приводит к самоубийству. В сказке девушка снова все теряет, оставляет все позади, чтобы спасти себя и своего ребенка. Этот ребенок, которого она называет «Печаль моя», является, прежде всего, ее раненым внутренним ребенком, к которому у нее должен появиться доступ, чтобы суметь его защитить по-настоящему. В сказке убито животное, и его язык и глаза послужили доказательством смерти девушки. Благодаря этому у девушки сохраняется способность видеть, узнавать и говорить. Толкуя эту сказку, Древерман указывает на очень важный момент при терапии женщин, подвергшихся насилию: «Очень важно, что в ходе нового кризиса у девушки все время есть чувство, что вообще-то она не виновата. „Девушка-безручка“ больше не согласна верить, что она во всем виновата, что только она одна всегда неправа, что все внутренние упреки справедливы. И теперь это чувство невиновности в основе своей спасает ей жизнь».

В терапии основной целью является помощь женщинам в освобождении от чувства вины, потому что вина связывает, безнадежно «приклеивает» их к событиям прошлого и держит их в рабстве. Из сказки мы также знаем, что это путь поиска себя; мы узнаем, как много значит для исцеления горевание и слезы. Прежде всего, мы слышим, что этот процесс требует много времени. Семь лет молодая женщина одиноко живет со своим ребенком в лесу, пока ее руки не отрастают заново. Точно таким же длительным, утомительным и болезненным часто оказывается путь женщин в ходе терапии, возвращение из состояния потери души и насилия над ней к творчеству и новой жизни.

И в этой сказке, и в терапевтической работе с женщинами, которые имели подобные болезненные переживания, особенно важным является осознание того, что никакой другой человек не может спасти их от зависимости и привыкания, а напротив, целительно лишь то, что приходит изнутри к ней самой. В сказке это выражается в религиозном переживании божьей милости, в знании, что только Бог может исцелить то, что разрушил человек. Я глубоко убеждена, что духовное измерение жизни может стать поворотным моментом терапии, и оно делает возможным спасение раненого ребенка внутри нас. В юнговской психологии речь также идет, в конечном счете, о переживании самости как о цели индивидуации и образе человеческой целостности, ведь для Юнга самость является «вероятно, сосудом для божьей милости».

На этом я хотела бы завершить этот краткий обзор мифов и сказок. Может быть, из него стало ясно, что сексуальная эксплуатация – это не новомодное явление, а то, от чего всегда страдали девушки и женщины. Я не стану вдаваться в подробности многочисленных литературных примеров инцестуозных отношений отцов и дочерей, которым мы обязаны, например, Гоголю, Стендалю, Ибсену, Гауптману, Шницлеру и Бахману. Теперь для нас важнее обратиться к изучению последствий сексуального насилия в жизни пострадавших женщин.