– Ну что?.. – Гуров повернулся к эксперту, вошедшему в кабинет Коюшева. – Разобрались, как Никитина убило током?

– Так точно. Собственно, все просто подтвердилось. В материалах следствия суть дела отражена правильно. Оголенные участки сетевого провода, характерная потертость от длительного использования или нахождения в местах взаимодействия с твердыми предметами. Там проблема в другом.

– Да? И в чем же?

– Судмедэксперты еще тогда сделали вывод о характере пораженного места, но следователь не обратил на это внимания.

– Да говори же! – не выдержал Коюшев. – Что ты кота за хвост тянешь?

– Точечное поражение, как при разовом коротком касании, обычно выражено в покраснении небольшого участка кожи. В данном случае такой узкой локализации просто нет. Если говорить проще, то теперь уже понятно, что поражение током не было кратковременным. Человека мучили, когда он находился в сознании. Не исключено, что он после первого удара отключился, и преступники опять приложили к его телу оголенные провода, чтобы убедиться в том, что сердце остановилось. Их прижимали к обеим рукам, примерно в тех же местах, через которые был получен первый удар током.

– А прав оказался ваш курсант, – заявил Коюшев, усмехнулся и посмотрел на Гурова. – Пожалуй, формула в данном случае есть. Одно слагаемое всюду неизвестно, а второе – видимость несчастного случая.

– Да, – задумчиво произнес Гуров. – Только это неизвестное слагаемое лучше называть не «икс», а «как». Вы аппаратуру из гаража Никитина изъяли?

– Так точно. Перевезли к нам в лабораторию, пригласили толковых экспертов. Разрешите добавить, товарищ полковник?

– Да.

– Мы несколько раз, без тока конечно, провели эксперимент. Не мог Никитин сам себя ударить током. А если случайно задел, то это было слишком кратковременное воздействие.

– Я понял. Вы разберитесь лучше, чем он там занимался, что изобретал. Из-за чего-то его ведь убили, если это не несчастный случай с летальным исходом.

Эксперт кивнул и вышел. Гуров посмотрел на часы и заторопился:

– Поехали, Георгий Васильевич, время поджимает.

 

В комнате для допросов следственного изолятора было не по-осеннему солнечно. Яркие и неуместно веселые для этого заведения лучи пробивались через окно, расположенное на высоте почти двух метров. Старинное здание служило тюрьмой еще в начале прошлого века, и в архитектуре угадывались тенденции того времени. Окно не просто зарешечено и закрыто сеткой, оно еще и располагаться должно на недосягаемой высоте.

День был солнечный, хотя и холодный. Но в этих стенах любой свет ощущается как тепло, даже исходящий от обычной лампочки. А уж солнечный и подавно.

Калачев с заведенными за спину руками вошел в комнату и остановился, не поднимая глаз. Контролер отдал честь и вопросительно посмотрел на Гурова. Дождавшись кивка, он вышел в коридор и с грохотом закрыл за собой железную дверь.

– Садись, Калач, не стесняйся, – велел Коюшев, стоявший у стены под окном со сложенными на груди руками. – Это теперь твое естественное состояние, причем весьма надолго. Ты уже сидишь во всех смыслах, эти дни тебе зачтутся после приговора. Таково наше законодательство.

Калачев разлепил руки, по-стариковски шаркая ногами, подошел к стулу, привинченному к полу, и уселся на него. Он наклонился, положил локти на колени и сцепил пальцы в замок. Калачев продолжал смотреть в пол перед собой.

– Почему молчишь на допросах? – спросил Гуров. – Чего ты этим хочешь добиться?

Калачев даже не шевельнулся. Только хмуро сведенные брови напряглись еще больше, как будто человек хотел ими прикрыться от всего света. Сыщики переглянулись. Оба понимали, что Калачев молчит не просто так. Это не бравада матерого уголовника перед служителями закона, не поза. Калачев никогда не сидел, и для него зона далеко не дом родной. Раскаяние? Чувство вины перед кем-то, понимание, что его жизнь теперь перечеркнута напрочь? Надо было выводить его из этого состояния, но прежде понять, в чем же причина.

Следователь пока ничего по этому поводу не сказал, лишь констатировал нежелание подозреваемого разговаривать и все. Его можно понять, у него десятки дел, и нянчиться с каждым ему просто некогда.

У него пока нет доказательств, что гражданин Калачев причастен к каким-то преступлениям. Он пока может предъявить гражданину Калачеву только незаконное хранение боевого оружия.

Можно, конечно, обвинить его еще и в том, что он взял заложника. Но для этого нужны свидетельские показания, а их пока могли дать только сотрудники полиции. Опера пытались выявить очевидцев того, что произошло в подземном переходе, но…

«Но Калачев всех этих проблем не знает, – подумал Лев Иванович. – Он, видимо, пребывает в состоянии подавленности как раз из-за того, что думает, будто полиция все знает. Его задержание является следствием именно ее хорошей осведомленности. Это мнение Калачева надо поддерживать обязательно».

– Слушай, Паша!.. – Гуров хотел было пододвинуть стул поближе к задержанному, но вспомнил, что все стулья и стол в этой комнате намертво привинчены к полу.

Тогда он уселся на край стола и заявил:

– Ты почему молчишь? Кажется, там, в переходе, я тебе все довольно хорошо объяснил. Тогда мне показалось, что ты меня прекрасно понял. Ты ведь отпустил заложницу, бросил оружие, сдался. Это все зафиксировано в полицейских протоколах, но что дальше? Я же тебе объяснял, Паша, самое главное. Чтобы получить шанс когда-нибудь увидеть солнце, ты должен активно сотрудничать со следствием. Только тогда, Паша, ты сможешь получить надежду на снисхождение в будущем. Ведь подыхать в каменном мешке так противно!

– Что ты, полковник, душу из меня тянешь? – хрипло сказал Калачев. – Что ты все поешь мне эти песенки? Думаешь, мне охота подыхать?

– А раз неохота, так помогай нам.

Калачев оскалил рот, по его лицу судорогой прошла страшная гримаса. Он тут же закрыл физиономию руками, стиснул ее пальцами так, как будто хотел содрать кожу. Гуров понял, что парня заживо сжигают жуткие муки. Но какие?

– Что же вы все непонятливые-то такие? – простонал Калачев. – Меня же на куски порежут, если я только раскрою рот. Я и так спать боюсь, страшно, что во сне ножом пырнут. Или гвоздем в ухо!.. Знаете, как они это умеют! Приставят гвоздь, а потом ладонью по нему хлоп, и он по самую шляпку в ухе, в мозгах. Потом человека кладут на шконку этим ухом вверх, чтобы кровь не вытекала, и он лежит всю ночь. За это время кровь свернется, и уже ничего будет не видно. А человека нет, только труп!

– Впечатлительный ты какой стал, Паша. – Гуров не столько съязвил, сколько удивился. – Раньше ты был другим. Но это все рассказы, а вот каким я тебя в подземном переходе увидел, этого не забудешь. Что же с тобой стало? Такой решительный парень, и на тебе!

– Решительный? – Калачев отнял руки от лица, и Гуров увидел бешеные глаза, в глубине которых спрятался даже не страх, а животный ужас. – Решительный!.. А когда смерть тебе в затылок дышит?.. Казните, что хотите делайте, а говорить не буду. Иначе не жить мне! Вы только шаг по моей наводке сделаете, и там сразу поймут, откуда ветер дует. – Он снова опустил лицо в крепкие ладони и замолчал.

Гуров обратил внимание, как такие широкие мужественные плечи вдруг поникли, стали обвисшими, как тряпки.

«Значит, чужую жизнь можно ни в грош не ставить, а свою жалко? – подумал сыщик. – Ладно, посиди пока. Разберемся. Мы еще тебе экспертизу повреждения левой руки устроим. Где это ты ее так странно ушиб, что даже травматолог удивился?»

 

Сосредоточенный, как соискатель перед защитой диссертации, Олег Коренной раскладывал правой рукой бумаги на столе. Левая, облаченная в гипс, висела на его шее в новенькой косынке. Гурову сразу почему-то представилась девушка, пожертвовавшая эту косынку своему возлюбленному, настоящему герою.

Вскоре курсант управился с этим делом и начал свой доклад:

– Так вот, Лев Иванович, Глеб Андреевич Володин погиб в начале лета во время пикника с коллегами на берегу Москвы-реки. Вот на карте я отметил место. Недалеко от Коломны, почти в устье. Работал Володин в коммерческом холдинге «Айсберг». По должности он заместитель генерального директора. Собственно, и пикник-то был корпоративным выездом на природу в узком кругу начальства. Как я уже и отмечал, Лев Иванович, Володин непьющий. При вскрытии следов алкоголя в его крови обнаружено не было.

– Значит, ты предлагаешь этот несчастный случай ввести в нашу схему по признаку…

– Хорошо подготовленного, тщательно скрытого убийства, – продолжил стажер мысль шефа. – Тот же подход.

– Возражу, Олег. Начальник, зажиревший в удобном кресле, одышка, увеличенное сердце, недостаток питания крови. Что там еще?.. Допустим, солнечный удар или, наоборот, переохлаждение. Что скажешь?

– Отвечу по всем пунктам, Лев Иванович, – с готовностью кинулся в атаку стажер. – Володин бывший спортсмен, даже не особенно и бывший. Он три раза в неделю посещал спортзал и дважды – бассейн. Володин в загородном доме держал кроссовый велосипед и каждые выходные гонял на нем по пересеченной местности. Он не курил и не пил.

– Вот как?.. – Гуров покачал головой. – Допустим. Но зачем убивать заместителя генерального директора? Он отвечает только за определенное направление в деятельности фирмы, не самостоятелен, исполнитель воли первого лица. Вот если бы убили генерального директора, то я принял бы твою теорию, пусть и как ограниченно жизнеспособную. Я допустил бы, к примеру, убийство по инициативе жены, которая захотела завладеть бизнесом. Но он не бизнесмен, а наемный работник, топ-менеджер. Мотив мне давай, стажер!

– Мотив нам нужен для того, чтобы понять, кто его мог убить. Но факт насильственной смерти мы и так можем определить.

– Хорошо, – согласился Гуров. – Почему следствие не возбудило уголовного дела по факту смерти Володина? Она была признана результатом несчастного случая? Чего следствие не увидело в деле такого, что заметил ты?

– Самое главное, Лев Иванович, что Володин просто не мог утонуть. Это говорят даже некоторые участники того пикника. Смотрите, вот показания Воронова – это еще один заместитель директора, секретарши, даже начальника службы безопасности холдинга Крашенинникова…

– Что? Крашенинников? Ну-ка, покажи. Не Дмитрий случаем?

– Да, Крашенинников Дмитрий Владимирович.

– Дай-ка мне протокол допроса. – Гуров протянул руку, взял листы бумаги, пробежал глазами самое начало документа, в котором изложены личные данные допрашиваемого. – А вот это хорошо. Дмитрий нам как нельзя кстати попался.

– Кто это? Вы его знаете?

– Дима Крашенинников был в свое время вполне приличным опером в МУРе, Олег. Начальство уже подготовило приказ о присвоении ему звания майора полиции и назначении на должность старшего опера, но он уперся с рапортом об увольнении. Его долго все уговаривали. Если честно, даже я пытался повлиять на парня, но без толку. Видишь ли, стажер, испытания нам подбрасывает не только служба, но и вся жизнь. Иногда семейная. У него была хорошая жена, но у нее имелась еще и мама.

– Теща!.. – со смаком добавил Коренной.

– Молодец, соображаешь, – заявил Гуров и хмыкнул. – Именно теща и доконала славного опера-муровца. Он ушел из органов на вольные хлеба. Точнее, она его сосватала вот в этот, как теперь мне стало понятно, холдинг. Высокая должность, очень даже приличная зарплата. То-то я чувствую, что название «Айсберг» мне кажется таким знакомым. Телефон его есть?

– В материалах дела нет, только служебный. Вот, многоканальный.

Гуров вытащил свой мобильный телефон и набрал номер холдинга. Ему ответил бойкий девичий голос. Барышня изъявила желание помочь человеку, звонившему ей, решить любую проблему. Лев Иванович попросил лишь соединить его с господином Крашенинниковым. Девушка попросила его представиться. Полковник назвал свою фамилию. Последовала совсем короткая пауза, за время которой барышня, наверное, просмотрела в компьютере необходимую базу данных. Потом она сообщила, что попробует соединить господина Гурова с Дмитрием Владимировичем.

– Большой человек! – выразительно шепнул Лев Иванович курсанту, прикрыв телефон ладонью. – Девица беспокоится, что он может не соизволить!

 

Они встретились через два часа. По просьбе Гурова Крашенинников приехал на Охотный Ряд. Они встретились у входа на Красную площадь, в Музее войны 1812 года. Плечистый молодой мужчина с дорогой стрижкой в отлично сидящем костюме, заложив руки за спину, прохаживался по залам, останавливался возле портретов героев-генералов.

– Смотри! – сказал Гуров стажеру и усмехнулся. – Оперативная работа у него в крови. Он останавливается только у витрин с оружием и перед портретами.

Мужчина тут же повернул голову в их сторону, как будто услышал эти слова, произнесенные очень тихо. Он улыбнулся одними углами губ и пошел навстречу, стараясь не выделяться торопливостью среди посетителей музея.

– Здравствуйте, Лев Иванович! – Крашенинников с удовольствием пожал руку Гурову. – А это стажер ваш? Привет, парень! Меня Дмитрий зовут. Так что стряслось, сыскари?

– Дима, ты помнишь в начале лета у вас был пикничок за городом, на Москве-реке? Тогда еще утонул один из заместителей вашего генерального директора.

– Володин? Так, интересно!.. И чего я в этом деле не знаю?

– В этом деле, Дима, вообще никто ничего не знает. Вот появились у нас со стажером подозрения, что не просто так ваш Володин утонул. Крепкий мужик, почти спортсмен, отличное здоровье, отсутствие пагубных привычек и вдруг тонет.

– Бывает и не такое, Лев Иванович, – прищурив один глаз, заметил Крашенинников. – Вам ли, товарищ полковник, этого не знать! Бывает, что человек с пятого этажа летит, все ветки пообломает на дереве, а жив остается. А случается, на ровном месте падает, хряснется затылком об асфальт, и все, кранты. Может, ногу свело или обморок. Вскрытие-то ничего не показало. Я имею в виду алкоголь, наркотики.

– А семья?

– А что семья? – Дмитрий пожал плечами. – Дочь в Лондоне учится, жена в Бельгии осела. Они не в разводе, но вместе не живут уже лет пять. Да и богаче она, чем был Володин. У нее свой бизнес там, а он всего лишь наемный работник, хотя и очень высокооплачиваемый. Не знаю, что это вам в голову взбрело считать, что его убили. Не вижу мотивов.

– А какие вопросы решал Володин на своем рабочем месте?

– Кажется, курировал инвестиционные проекты. А что?

– Нам это ничего не говорит. Можно поточнее, Дима?

– Точнее не могу, потому что не очень разбираюсь в должностных обязанностях верхушки холдинга. Мое дело безопасность, но не экономическая, а физическая. Это охрана объектов и руководства, соблюдение определенных мер, но не более. В бизнес меня не пускают.

– Значит, если поставить вопрос так: а кому из сотрудников холдинга было выгодно убрать Володина, то ты ответить не сможешь?

– Подумать надо, – заявил Крашенинников. – В таком ключе я не размышлял. Да и вообще вопрос об убийстве не стоял. А вы серьезно полагаете, что оно имело место? Но как?..

– Дима, ты с нами в этом вопросе? – остановил бывшего коллегу Гуров.

– Конечно. Это мой долг, как служебный, так и гражданский.

– Тогда давай разработаем тактику наших совместных действий. – Гуров взял Крашенинникова за локоть и зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж музея.

 

В лабораторию Гуров с Коренным пришли около восьми вечера. В здании УВД было уже тихо и безлюдно. Молодая женщина с гордо вздернутым носиком и короткой стрижкой встретила их у входа.

– Прошу вас, товарищ полковник, проходите.

– Это курсант полицейского вуза, мой стажер. Его фамилия Коренной, – представил Лев Иванович своего спутника.

О визите они договорились заранее. Гуров прямо по телефону разыграл целый спектакль, чтобы вынудить эксперта остаться вечером с ними. Утечка информации нежелательна даже здесь, в полицейских стенах.

– Вероника Андреевна, а вы как в органы попали? – начал сыщик издалека, пока они шли по коридору в кабинет экспертов.

– После химического факультета. Я ведь мечтала об аспирантуре, научной работе, а там… одним словом, получилась не совсем красивая история. Это важно, да? Надеюсь, данная часть моей биографии никак не связана с вашим делом?

– Что вы! Конечно, не связана. Просто я вижу в вас не выпускницу полицейского вуза, а гражданского человека, пришедшего сюда работать.

– Да, я была аттестована уже потом.

– А почему сюда? Или здесь есть возможность защититься?

– Конечно! В лаборатории очень интересная практическая работа. Здесь можно апробировать множество новых методик. Собственно, у меня летом будущего года назначена предзащита.

– Поздравляю! – Гуров улыбнулся и посторонился, позволяя даме первой войти в кабинет. – Как говорится, помогайте бездарям, а талант сам пробьется.

– Я слышала обратный вариант этой поговорки, – строго отозвалась женщина. – Прошу садиться. Так что вас интересует в том деле?

– Прежде всего нам хотелось бы знать, какие именно экспертизы проводились?

– Если вместе с работой патологоанатомов, то весь комплекс по вскрытию и определению причин смерти, ее сроков, содержания в крови и тканях определенного набора веществ. Все перечислять?

– Нет, я знаю, что обычно делают патологоанатомы. А что помимо этого?

– Ну что там можно сделать? – Женщина пожала плечами, выбирая из стопки бумаг какие-то листы и бланки. – Ага, вот нашла. Он же был в плавках. Мы сравнили частички неорганики, которая попала в плавки, с той, которую взяли на берегу. Даже не помню сейчас, зачем мы это делали. Ага, вот еще частички прибрежного песка из волос погибшего, из-под ногтей…

– Стоп! Что про ногти?

– Мы взяли образцы состава из-под ногтей погибшего, но ничего интересного. Частички местной неорганики, немного вещества, я полагаю, от надувных и плавающих матрасов. Такая ткань, прорезиненная, армированная ниткой. Люди часто, когда купаются, плавают на матрасах, задевают их, и микрочастицы попадают под ногти.

– Вы сравнивали соскоб из-под ногтей с составом ткани конкретных матрасов?

– Зачем? – искренне удивилась женщина. – Какое это имеет отношение к причинам смерти? Из протоколов ясно, что Володин один ушел к берегу и его больше никто не видел. Вообще-то наши исследования имели вполне конкретную цель. Вам, товарищ полковник, полагалось бы знать, что ищут в подобных случаях. Остатки органической ткани! Если подозревается убийство, борьба, то под ногтями можно найти частички кожи, крови противника. Но тут ничего подобного и близко не было.

Гуров положил руку на колено стажера, который сидел рядом и попытался было что-то сказать эксперту.

– Конечно. – Лев Иванович с готовностью улыбнулся женщине и согласно кивнул. – Разумеется, я знаком с таким подходом. Значит, вы не нашли ничего такого, что говорило бы в пользу убийства?

– Господи!.. – Женщина посмотрела на полковника как на идиота. – Конечно же, ничего подобного. Там же все яснее ясного. Сколько людей гибнет в пьяном виде на воде во время пикников!

– Володин не пил, – с той же милой улыбкой подсказал Гуров. – Неужели в его крови нашли следы алкоголя?

Вероника Андреевна замерла на секунду, потом снова стала рыться в бумагах, которые заранее приготовила для беседы с полковником из Москвы.

Наконец она нашла выписку, прочитала ее, как показалось сыщику, дважды, потом сказала:

– Да, он был трезв. Но это ничего не значит. Мог случиться обморок. Да что я вам объясняю, когда версия о насильственной смерти даже не рассматривалась? Вы со следователем поговорите, товарищ полковник.

– Обязательно, – сказал Гуров, поднимаясь на ноги. – Непременно. А вам я желаю удачной защиты в будущем году. Наука – это ваше, тут и спорить нечего. Ваш дар!

Они вышли из кабинета. Коренной тут же догнал шефа и пристроился сбоку. Лев Иванович поднял указательный палец и прижал его к губам, предупреждая, что еще не время разговаривать. Только на улице он остановился и вопросительно посмотрел на стажера.

– Вы поняли, Лев Иванович, да? Гидрокостюм! Аквалангист в воде!.. Борьба была короткой или же ее совсем не было, потому что достаточно один раз хлебнуть воды, и практически все. А царапание ногтями руки, которая тебя держит и тащит в глубину, могло быть рефлекторным.

– Тихо! – заявил Гуров и улыбнулся. – Развоевался! Эмоции в сторону. Только холодный анализ!.. А если у них во время пикника на берегу были надувные матрасы?

– Надо выяснить!

– Конечно! Для этого мы и попросили Крашенинникова организовать еще один пикничок на природе. Его участники помянут погибшего заместителя генерального директора. Мы с тобой будем там в качестве старых знакомых Володина, сможем послушать разговоры. У нас будет легальная возможность задавать вопросы.

– А почему вы спрашивали Веронику Андреевну про ее образование, про то, откуда она в полицию пришла?

– Видишь ли, Олег, по ней как-то сразу видно, что она инородное тело в нашей среде. Ненадолго пришла. Отсюда и вопрос: насколько продуманно выполнялась экспертиза? У нее мышление не полицейское, понимаешь? Я просто беспокоился, что на нее оказывалось какое-то давление. Мы могли засветиться со своим интересом к старому делу. Вспугнуть организаторов.

– Значит, вы уже согласны с тем, что это могло быть преступление и что цепочка непонятных убийств все же существует?

– Как говорит мой напарник, пожуем – увидим!

 

Крашенинников позвонил на следующий день и сказал, что выезд за город на шашлыки организован. Будет все руководство, включая и самого генерального директора. Инициатором стал как раз тот человек, который сейчас занял пост заместителя вместо погибшего Володина.

– Нас ты как представишь? – спросил Гуров. – Не лишним будет мой курсант?

– Нет-нет, как раз, Лев Иванович! Все в теме. Вы тренер по стрельбе, познакомились с Володиным еще во времена его молодости, когда он активно занимался спортом. А Олег ваш будет одним из его воспитанников. Когда-то Володин возглавлял группу байдарочников, водил молодежь по рекам Подмосковья.

Крашенинников на своей машине привез Гурова с Олегом в загородный дом. Хозяин, молодой энергичный мужчина с редкими волосами на темени, представился Николаем Доценко. Когда он в соответствии с легендой узнал, что гости – давние знакомые, почти друзья покойного коллеги, кресло которого в холдинге сейчас досталось ему, то даже немного сник.

Общество собралось представительное. В большом бамбуковом кресле восседал невысокий мужчина лет пятидесяти с лишним. На его плечи была наброшена лисья шуба. Широкие усы под носом и лысый череп делали его похожим на Александра Розенбаума, только лицо одутловатое и глаза сонные, прямо как у осенней мухи. Гуров решил, что этот человек пьян, но ошибся. Позднее выяснилось, что пил он мало, в основном хорошее красное вино. Просто это был его темперамент, образ жизни.

– Кто это? – тихо спросил сыщик Крашенинникова, кивнув на человека в шубе.

– Это, Лев Иванович, наш самый большой босс. Генеральный директор холдинга Эдуард Васильевич Собакин. Между собой за глаза его называют Пуделем.

– Гавкает много или парик носит кучерявый?

Крашенинников сдержанно засмеялся и прикрыл лицо рукой, чтобы его веселья не увидели коллеги.

– Пудель – это ирония. Она касается его лысого черепа. Как противоположность. А еще он безобиден, как пудель. Я никогда не понимал, как босс руководит, хотя на планерки к нему не хожу. У него заседают важные персоны, не ниже заместителей. Вялый, тихий. Правда, мне говорили, что это лишь видимость. Он может так нахлобучить, что мало не покажется. Пойдемте, пора по рюмочке хватануть для приличия, да и шашлык уже скоро будет готов.

Гуров с Олегом влились в общество спокойно. Никто на них не таращился, не любопытствовал, что, мол, это за чужаки. Крашенинников умело подводил гостей то к одной группе, то к другой, вклинивался в разговор, ненавязчиво представлял своих коллег гостям. Постепенно завязался разговор.

После второй рюмки генеральный директор оживился.

Он все чаще поминал добрым словом Глеба Володина и по-отечески журил хозяина дома:

– Ты, Николай Павлович, парень хороший, грамотный специалист, но пока недорабатываешь. А направление у тебя архиважное, как сказал бы дедушка Ленин.

Разговор в какой-то момент вернулся к событиям начала лета. Гуров наконец-то услышал историю гибели Глеба Андреевича Володина. Немолодая симпатичная женщина в короткой шубке, оказавшаяся секретаршей генерального директора, даже платочек приложила к уголку глаза, когда вспоминала, как шутил в тот день Володин, как с ней заигрывал, даже приглашал искупаться вместе. А потом как-то так получилось, что он ушел. Никто не видел, как это произошло. Было весело, погода стояла отличная, солнечная и тихая. Пили изрядно, правда в основном пиво. Было много шашлыка, поджаренных колбасок нескольких сортов, курица гриль, салаты из свежих овощей. Одним словом, стол ломился.

Гуров слушал разговоры и понимал, что плохо человеку могло стать и от переедания. Бывает такое, что навалишься за компанию на всякие вкусности, потом опомнишься, а самому аж дышать нечем. Володин мог плохо почувствовать себя в воде еще и по этой причине. Но он шутил, тяжко не отдувался, судя по рассказам.

Оценивать каждого сыщику приходилось на ходу. С секретаршей Юлией Марцинковской никто не заигрывал, шуточек в ее адрес не отпускал. Может, она была любовницей шефа, или просто возраст у нее такой, который уже не располагает к флирту.

Сколько ей? Гуров задумался, оценивая возможности современной индустрии красоты. Тридцать пять, сорок, а может, и под пятьдесят. Сильно умной не выглядит, интриганкой тоже. Дамочка производила впечатление хорошего исполнителя, но никак не узловой фигуры.

Доценко занимал весьма важную должность. Все-таки инвестиции – это не последняя сфера деятельности холдинга. Тут бизнес становится искусством. От дальновидности одного человека зависят будущие прибыли всей компании. Но Доценко почему-то не выглядел таким вот субъектом.

Гуров присматривался к хозяину дома и так и эдак и решил, что на лидера тот не тянул. Какого сорта эта личность? Может, он настолько грамотный специалист, что только разрабатывает программы и планы, а приказы отдает кто-то другой? Судя по рассказам, Володин был иным человеком во всех отношениях.

А вот еще один заместитель генерального директора – длинный, немного сутулящийся мужчина. Ноги он ставит как-то косолапо, с притоптыванием. Еще бы, размер у него никак не меньше сорок шестого. Олег Сергеевич Воронцов, заместитель по персоналу. Спокойный, выдержанный. Но улыбка у него какая-то дежурная. Очень закрытый человек. Такому и руку страшно подавать. Непонятно, что у него в голове и на душе, хорошо или плохо о тебе думает. Вся его внешность – актерская игра, маска на лице, дежурные жесты.

А это кто? Гуров вдруг обратил внимание на невзрачного человека, который явно не имел никакого отношения к обслуге пикника. Интересно! Среднего роста, невыразительное лицо с рыжеватыми волосами и еле заметными веснушками на носу. Глаза у этого человека были странными, без выражения, как у коровы. Во всех отношениях средний человек. Кто он, какое место занимает среди коллег?

С одной стороны, этот тип вел себя так, как если бы был рангом ниже всех присутствующих. На него не обращали внимания, он почти ни с кем не разговаривал, не участвовал в оживленных беседах. Но вот когда данный субъект подходил к кому-то из начальства и что-то коротко говорил, сразу становилось понятно, что он ровня им. Это был уважаемый человек, потому что все общались с ним как-то даже немного предупредительно.

Кто он? Вон тот явно из охраны, а эти трое – водители служебных автомобилей. А этот с коровьими глазами?

– Этот? – Крашенинников почему-то помедлил, прежде чем ответить. – Пилюгин Виктор Петрович. Заместитель генерального директора по общим вопросам.

– Ты как-то странно о нем говоришь, – заметил Гуров. – Сразу понятно, что его недолюбливаешь или не знаешь, чем он занимается.

– Любить или не любить у нас нельзя, – ответил Крашенинников. – Либо ты в команде, либо у нас не работаешь. А к общим вопросам можно многое отнести. Вообще-то люди говорят, что Пилюгин – давний приятель нашего шефа. Вот и думай, какие вопросы у нас общие, а какие – конкретные.

Гуров повернул голову, ища глазами курсанта. Он весь вечер не выпускал Олега из поля зрения, беспокоясь, что тот выпьет лишнего и не сможет сыграть свою роль, предписанную ему на этот вечер. Сейчас стажер стоял перед Юлией Марцинковской, выслушивал ее длинный монолог и очень натурально вздыхал.

– Так что же, получается, что и в самом деле никто не видел, как Володин ушел в воду? – спросил Гуров Крашенинникова, когда они на какое-то время остались одни у стола.

– Насчет того, видел кто или нет, я сегодня весь вечер думаю. Прикидываю, вспоминаю, кто и где стоял, с кем разговаривал, поляну, берег, на котором мы кутили. Если бы мы были трезвые, то тут же хватились бы, стали бы искать. А так, под хмельком и полчаса могло пройти, прежде чем все заметили, что он исчез.

– А дальше как события разворачивались?

– Запаниковали все. По берегу стали бегать, нырять пробовали, но Пилюгин запретил, чтобы нового утопленника не было.

– Пилюгин?

– Да, кажется, он на берегу тогда всем распоряжался, потом позвонил куда-то, и через полчаса водолазы приехали. Один в тяжелом снаряжении все бродил по дну. Потом его напарник или старший в их паре плюнул на все и полез в воду в легком акваланге. Но тоже бесполезно. Тело нашли уже на следующий день, когда серьезные силы туда подтянули. Вот так все было.

 

Калачева ввели в комнату следственного изолятора, предназначенную для допросов. Сегодня он выглядел иначе. Взгляд был вполне осмысленным, да и двигался Паша активнее, а не сидел на стуле, как кукла.

– Ну, Паша? – Гуров с интересом посмотрел на арестанта. – Что ты хотел сказать? Чего молчишь? Ты ведь сам изъявил желание побеседовать.

– Эх, рискую я, – проворчал Калачев, покусывая полные губы.

– Чем же ты рискуешь? Сидишь в одиночке. Такую роскошь тебе устроили, когда все остальные камеры переполнены.

– Просьбу о разговоре я передавал вслух. Контролеру вашему через окно в двери. А если кто в соседней камере услышал или другой ваш вертухай да передал кому надо?..

– Паша, ты в уголовного босяка не играй. Не умеешь, да не идет это тебе. Вертухаями в колониях называют вооруженных охранников, автоматчиков, стрелков. Так что ты хотел сказать?

– А что будет, если я вам Горю сдам?

– Егорычева? Вот ты замахнулся! Сдавай, спасибо скажем.

– Я имею в виду, как мне это зачтется? Нельзя же говорить, что я помог его поймать. А в чем же тогда моя помощь? Что я с этого буду иметь?

– Хитришь, Паша! – заявил Гуров и горько усмехнулся. – Хочешь и нашим, и вашим угодить, для всех хорошим быть. А ведь у нас в лагеря сажают для исправления, а не потому, что мы сексуальное удовольствие получаем, глядя, как вы там строем ходите да за сигареты друг другу в сортирах морду бьете. А что же это за исправление, если ты норовишь перед своими выгоду поиметь?

– Значит, не будет разговора? – угрюмо спросил арестант.

– Слышь, Калач, а что у тебя с рукой на самом деле? – вдруг спросил Гуров совсем другим тоном, развалился на стуле и заложил руки за голову.

– Так… ударил молотком неудачно, промахнулся.

– У тебя дома нет молотка, Калач, – грустно сказал сыщик. – Мы проверяли. Сейчас начнешь по ушам ездить, что у кого-то из знакомых молотком стучал? Так мы и это проверим. Снова выяснится, что ты врешь. А еще, Паша, мы во время последнего медосмотра, в рамках, так сказать, борьбы за здоровье подследственных, провели дополнительное исследование твоей травмы. Это не ушиб, Паша.

Калачев опустил голову и почти с ненавистью посмотрел на свою руку с красным пятном у основания большого пальца. Гуров прищурился и глядел, как клиент мучился в догадках насчет того, что именно уже знает полиция. Сам факт задержания, а потом и ареста с переводом в стены СИЗО всегда подтверждает, что у полиции есть доказательства твоей преступной деятельности. Отсюда вот такие терзания и судорожные размышления.

– Могу намекнуть, Калач, – продолжал Гуров с ленивым пренебрежением. – Эта травма – одна из улик, доказывающих твою причастность к преступлениям определенного рода. Зачем ты пришел к гаражам? Тебе рассказать или сам сообразишь, что мы все знаем? Нам известно, что Егорычев, он же Горя, частенько заходил в гости к хозяину гаража Ярославу Никитину.

Гуров отчетливо видел, что при упоминании фамилии Егорычева Калачев напрягся.

«Этого фрукта еще можно попробовать расколоть такими вот туманными намеками, – подумал сыщик. – А вот с Егорычевым будет сложнее, если, конечно, удастся его взять. А ведь делать это придется обязательно, причем с солидной доказательной базой. Потому что на свободе Егорычева оставлять нельзя. Он просто исчезнет, и ищи потом ветра в поле. Калач не сидел, он не знает всех уловок оперов. Да и характер у него пожиже. Давить, давить, давить! Ведь он хотел что-то рассказать, значит, надо его подтолкнуть, чтобы он не байки травил, а и в самом деле выложил все, что знает. Задача сложная, но вполне реализуемая».

– А еще Егорычев приходил в гараж к Никитину в тот вечер, когда того убило током. Хилая попытка, Паша, очень слабенькая. Номер не прошел. – Гуров встал и подошел к Калачеву вплотную. – Очень странные дела стали твориться, Паша. Инженеры-изобретатели гибнут, плиты падают, люди помирают в самые неподходящие моменты и самым нелепым образом. Просто беда, эпидемия какая-то. Если ты будешь молчать, то тебе же хуже. Я про перспективу рассказывал. Про слово «навсегда»!

Гуров специально говорил намеками, потому что сам ничего до конца не знал. Но он интуитивно связал воедино то, что было ему известно. Этой своей насмешливой, почти издевательской речью полковник хотел подготовить Калачева к полному признанию, добиться того, чтобы тот рассказал больше того, что намеревался сообщить изначально.

– Ну да ладно. Хватит монологов, пора переходить к диалогу. Что ты хотел сказать, зачем просил приехать?

– Я, это… вы там говорили, что если я начну сотрудничать со следствием, то мне многое простится. Я хочу предложить сделку.

– Что?.. Полиция на сделки с преступниками не идет. Даже и думать об этом забудь.

– Но вы же говорили…

– Не передергивай, не в карты играем. Я говорил не о сделке, а о том, что твое сотрудничество со следствием послужит частичным искуплением твоей вины. Оно, честное и добровольное, покажет, что ты раскаиваешься и искренне хочешь добиться прощения. Такой разговор был, не отрицаю.

– Все это только слова, полковник, и ничего больше, – процедил сквозь зубы Калачев.

– Ну, как хочешь. – Гуров чуть ли не с брезгливым выражением лица поднялся и решительно нажал кнопку на столе.

Дверь с противным металлическим звуком открылась, и на пороге появился контролер. Он посмотрел на полковника, на подследственного и открыл было рот, чтобы рявкнуть приказ: «Встать!»

Калачев сидел с бледным лицом, на его лбу искрились бисеринки пота. Он опустил голову и невидящими глазами смотрел на носки своих кроссовок. Каким-то чутьем Гуров понял, что перелом вот-вот случится, что парень готов.

Сыщик сделал еле заметный знак прапорщику, снова подошел к Калачеву и сказал:

– Вставай, за тобой пришли. Пора снова в камеру. Теперь это уже навсегда, Паша. Прощай!..

– Нет. – Калачев поднял измученное лицо и стал ловить взгляд Гурова.

Было отчетливо видно, как дрожат его руки.

– В смысле да! Я согласен…

Гуров махнул контролеру, и дверь за ним закрылась с тем же металлическим лязгом. Сыщик снова уселся на край стола и посмотрел на подследственного.

– Переведите меня в общую камеру, – тихо попросил тот. – Не надо меня держать в одиночке. И пусть, когда приведут, скажут, что я был в карцере.

– Хорошо. – Лев Иванович равнодушно пожал плечами и спросил: – А зачем тебе это? Маляву на волю отправить?

– Как это? – искренне удивился Калачев. – Отсюда? Нет, просто я должен быть на виду у уголовников. Чтобы подозрений не было. Типа, я как все. Я уж сам им там наплету, что и почем.

– Я тебя понял, – спокойно ответил Гуров.

– Вот. И еще. Я сдам Горю. Вы его колите как хотите. Я думаю, что у вас на него много чего найдется. Если он станет давать показания, то и я все скажу. Тогда получится, что не я первый начал. У нас… у них ведь с этим делом строго. Кто в несознанке, тот и герой. Правда, есть лазейка. Мне об этом сам Горя говорил, да и Смурной тоже. Каждый имеет право защищаться и давать показания только насчет самого себя. Это не возбраняется, если ты хочешь срок скостить.

– Я знаю эти обычаи. А ты хитер, Калачев! – с удовлетворением сказал Гуров. – Значит, и нашим, и вашим? Ладно, обещаю.

 

Гуров устроился в машине Коюшева на заднем сиденье. Курсант, приткнувшийся рядом с ним, напряженно крутил головой по сторонам. Его явно подмывало выйти и принять участие в захвате. Они ждали уже час.

По словам Калачева, Егорычев чувствовал, что ему сели на хвост, но не особенно беспокоился. Он не верил, что у полиции могли быть улики против него, и не очень-то прятался, часто появлялся там, где любил бывать и прежде. Егорычев жил здесь, в Зеленодольске, но Калачев клялся, что не знает, где именно. Скорее всего, он говорил правду.

Калачев не мог сказать, зачем Егорычев так часто заходил в этот мебельный магазин. Он просто упомянул, что встречался с ним именно там. Можно было предположить, что Егорычев стал встречаться со своими помощниками в этом месте, когда понял, что разгуливать по улицам ему не стоит. А мебельный магазин вполне подходил для таких разговоров. Посетителей много, но не настолько, чтобы не заметить внимания к себе оперативников, если они появятся. Слежку заметить нетрудно, да и взять его тут будет сложно. Окна со всех сторон стеклянные, во весь рост.

Заработала рация, лежавшая перед майором на приборной панели машины. Салон наполнился потрескиванием и шумом эфира.

– Первый, я Третий. Он появился.

Бесстрастный голос майора Портнова прозвучал как райская музыка. Гуров уже неплохо знал этого старшего опера и понимал, что тот вряд ли ошибся. Если бы Портнов имел хоть толику сомнения в том, что видит перед собой именно Егорычева, то он обязательно сказал бы об этом.

– Четвертый его не увидел, значит, он не припарковался на общей стоянке, – снова заговорил Портнов. – Идет по дорожке вокруг магазина.

– Как и на чем он подъехал? – задал риторический вопрос Коюшев, повернулся к Гурову и заявил: – Черт хитрый! Провел нас. Всем, я Первый! Усилить наблюдение!

Лев Иванович теперь смотрел на большой экран монитора, на котором красовалась панорама первого этажа мебельного магазина. Через разъехавшиеся стеклянные двери прошли две женщины. Потом появились рабочие в синих спецовках, которые несли офисные стулья, составленные стопкой. Егорычев скользнул за их спинами и оказался сбоку от входа, где стоял высокий кофейный аппарат.

– Чего-то ждет, – прокомментировал Коюшев.

– Встреча у него тут, – ответил Гуров. – Не гулять же он сюда приходит. Жаль, мало камер успели установить. Сейчас надо бы осмотреть оба зала, понять, с кем назначено рандеву. Не дай бог, спугнем, и все пойдет прахом.

– У меня там полтора десятка человек, Лев Иванович. Ребята все глазастые.

– Думаете, он дурак? Не сообразит, что сегодня почему-то слишком много рабочих в обоих залах? Именно сегодня пролетарии занялись сборкой и заменой мебели!.. Глупо все это выглядит.

– Теперь уже ничего не изменить. Если здесь и сейчас не получится, тогда займемся другими местами, про которые рассказал Калачев.

– А если Егорычев поймет, что тут засада? Он же ляжет на дно. Я пошел! – Гуров решительно открыл дверь и поставил ногу на асфальт.

Коюшев уцепил его за руку и попытался остановить. Курсант схватился за ручку двери со своей стороны. Он решил, что ему следует идти вместе с шефом.

– Куда вы? – возмутился Коюшев. – Мы же планировали!.. Вы же все спутаете!

– Я не в зал, а на улицу. Сейчас должен появиться тот самый человек, с которым у него назначена встреча. Он не зря у автомата стоит. Сейчас этот субъект начнет еще и кофе пить, прячась за чужими спинами. Георгий Васильевич, Егорычев проверяет, не будет ли «хвоста» за тем человеком, который вскоре придет сюда. Понятно? А мы этого не учли. Делайте все по плану, а я на улицу. И не волнуйтесь так, меня в этом городе никто в лицо не знает. Это ваших оперов уже давно всех засекли. Курсант, за мной!

Гуров уже стоял на ногах, собирался захлопнуть дверку автомашины и тут услышал голос майора:

– Егорычев покупает в автомате кофе.

– Что я говорил, – проворчал Гуров, когда Коренной догнал его. – Все правильно, не учли, недооценили. Надо сначала как следует узнать преступника, составить его психологический портрет, прогнозировать поведение, реакции. А мы как…

– Так времени у нас не было, – напомнил стажер. – Вы же сами говорили, что спешить надо. Преступники уже поняли, что мы им на задние лапы наступаем.

– Говорил, – снова проворчал Гуров. – В том-то и беда, что мы идем у них на поводу, а не они у нас. Преступники опережают нас, пусть и всего лишь на один шаг. При таком отставании мы рано или поздно обязательно допустим ошибку, и они попрячутся. А сейчас мы можем их за руку поймать. Теперь у нас есть улики, мы можем хоть что-то доказать.

– Что делаем, Лев Иванович? – бодро осведомился стажер, когда они вышли к главному входу мебельного магазина.

– Здесь расходимся. Помни, что наша с тобой задача – взять второго, хотя бы установить его личность. Егорычева повяжут оперативники, о нем не думай. Видишь вторую линию припаркованных машин? Отправляйся на левый фланг и смотри внимательно. Наш клиент может подъехать и притормозить. Он будет искать взглядом Егорычева или просто осматриваться. Не спутай его с теми, кто ищет, где бы приткнуть машину. А еще он может заехать в парковочный карман, но не выходить из машины. Или выйдет, но будет стоять и осматриваться по сторонам. Понял принцип?

– Нам нужен тот человек, который чего-то опасается и не решается сразу идти в магазин.

– Молодец, Олег. Запомни машину, номер, составь словесный портрет, постарайся телефоном его сфотографировать. А еще давай договоримся об условном знаке.

– Телефонный звонок? Нет, не пойдет. Пусть тот из нас, кто увидит подозрительного человека, наберет номер второго. Тот может не отвечать, но должен найти первого взглядом.

– Сложно все это. Надо проще. Успевай смотреть по сторонам и поглядывать в моем направлении. С твоей стороны людно, там ты можешь перемещаться и стоять. Все равно в глаза не бросишься. Ты только курткой руку прикрой со своим приметным гипсом. А вот мне придется шифроваться. Я вон у столба под навесом буду. Если что-то замечу, то приложу телефон к уху и двинусь в сторону объекта. Если ты увидишь нужного человека, выставь гипс напоказ.

– Понял.

– Давай, Олег, удачи. И помни, что работать надо головой, а не кулаками и пистолетом.

Коренной отправился на свой пост, прошел мимо входа в магазин. Лев Иванович убедился в том, что стажер стоит хорошо, и принялся осматривать свой сектор. Вот вышли двое, деловой шаг, хорошие костюмы. Нет, один все-таки водитель, а второй начальник. Босс с телефоном замер, а подчиненный ему дверь открывает.

Вот иномарка с тонированными стеклами, кажется, «Опель». Машина замерла. Он?.. «Опель» тронулся, опять встал. Неужели клиент прибыл?

Парень, проходивший мимо, вдруг остановился возле «Опеля» и наклонился. Наверное, водитель опустил стекло и что-то сказал ему. Открылась дверца. Из «Опеля» вышла высокая длинноногая блондинка. Парень, с которым она только что разговаривала, сел на ее место.

Что за ерунда? Гуров насторожился. «Опель» тронулся и заехал в парковочный карман. Парень вышел, протянул блондинке ключи и двинулся прочь, весело улыбаясь.

Черт бы побрал этих неумех! Напокупают машин, а научиться водить как следует не могут.

Только теперь Гуров увидел, что во втором ряду притормозила черная «Мазда». При этом она не стала заезжать на парковку, а своим корпусом перекрыла въезд в карман. Значит, вставать водитель не собирался. Из-за машины появилась голова в темных очках и стала крутиться, как будто что-то искать. Или кого-то.

Гуров мысленно похвалил себя за то, что ориентировал Коренного именно на второй ряд парковки и проезд между ним и третьим. Нужный им человек в первый ряд не встанет. Его слишком легко перекрыть. А из второго лети в любую сторону. Он двинулся к «Мазде», стараясь смотреть рассеянным взглядом в пространство. Сыщик прижимал к уху мобильный телефон.

«Главное, не привлечь к себе нежелательного внимания. Мало ли кто, мало ли куда!.. Очень важно увидеть номер машины. Это тот самый минимум, который надо сделать обязательно. И не стоит думать, что номера липовые. Сделать их не так просто. «Мазда CX-9» черного цвета, мужчина примерно сорока лет, рост около ста восьмидесяти», – мысленно начал составлять словесный портрет Гуров.

Он повернул голову, чтобы увидеть Коренного. Заметил тот условный знак или нет? Но Лев Иванович не успел найти взглядом стажера, потому что все его внимание сосредоточилось на Егорычеве, выходящем из дверей магазина.

Гурову сразу не понравился этот тип. В нем чувствовалось напряжение, готовность к любым неожиданностям. Это было понятно не по глазам, слишком далеким, неразличимым, а по всей его фигуре, по тому, как он при ходьбе двигал руками, как ставил ноги. Чувствовалось, что преступник в любой миг готов броситься бежать.

Двери мебельного магазина снова разъехались в стороны, выпуская двоих плечистых рабочих в синих спецовках. Справа появилась долговязая фигура майора Портнова. Интуиция подсказала Гурову, что надо присесть. Дальнейшее развитие событий было слишком уж очевидным. Егорычев засек оперативников, понял, что это засада, и готов к прорыву, настроен на все.

Полковник присел за крайнюю машину, сделал вид, что завязывает шнурок, и быстро бросил взгляд в сторону черной «Мазды». Черт! Иномарка тронулась с места и двинулась в сторону проспекта. Номер! 262!..

Тут через стекло автомобиля, за которым он присел, Лев Иванович увидел, что нервы у Егорычева наконец-то не выдержали. Преступник бросился бежать, перемахивая через капоты машин, стоявших на парковке. Он летел прямо на Гурова.

«Все! – решил сыщик. – Обгадили мы операцию. Егорычева возьмем, а потом перед прокуратурой придется объясняться, если он станет молчать. Никто, кроме меня, не видел машины, водитель которой наверняка ждал Егорычева или приехал на встречу с ним. Никто! Правда, где-то еще есть стажер».

Егорычев скользнул боком по капоту «Нивы» и съехал прямо в руки Гурова. Он слишком поздно увидел человека, присевшего на одно колено за машиной, не сразу сообразил, что это может быть сотрудник полиции. Не поднимаясь, сыщик правой ногой подсек Егорычева. Тот взмахнул руками, попытался ухватиться хоть за что-нибудь, но его правая ладонь только беспомощно скользнула по гладкому капоту и крылу «Нивы». Гуров вскочил и бросился на преступника, но тут ему в живот буквально выстрелили ноги Егорычева. Сыщик отпрянул и ударился спиной о дверку машины. Преступник мгновенно вскочил, но для этого ему пришлось опереться на руку и перенести центр тяжести на левую ногу.

Полковник снова бросился вперед и успел перехватить правую руку Егорычева за кисть. Последовал рывок с поворотом, раздался болезненный вскрик. Егорычев рухнул лицом вниз и ударился лбом об асфальт. Когда подбежали оперативники в синих рабочих спецовках во главе с майором Портновым, Гуров стоял на ногах, держа одной рукой вывернутую кисть задержанного. Его левая нога упиралась Егорычеву под мышку, не давая перевернуться и вывернуть руку.

– А вы еще ничего, товарищ полковник! – заявил Портнов и усмехнулся.

Но Гуров уже смотрел налево, где патрульная машина ДПС перегородила выезд, а инспектор в канареечном жилете со светоотражающими полосами проверял документы у водителя черной «Мазды». Неподалеку с довольным видом прохаживался стажер и делал Гурову какие-то знаки.