Цитирование чужой речи, которую вы, может быть, и не слышали, – это прием, допустимый только в прениях, пожалуй. Трудно задавать вопрос цитатой, рискуете снятием вопроса. А в прениях – пожалуйста! Этот прием во времена П. Сергеича использовали только опытные ораторы, а сейчас можно услышать от каждого.
Процитировать диалог с места преступления – это и образно, и просто, таким образом вы передаете чужой разговор, чувство, интонацию, при этом не важно, так было на самом деле или нет. Я замечал, наблюдая за совещанием присяжных, что они воспринимают этот речевой прием в моей речи как доказательство из дела.
И никто не поправил присяжного в одном из моих дел, который сказал:
«Вот в материалах дела-то как сказано? Этот говорит: вот, мол, прихвати оружие. А тот-то и согласился!»
Я помню еще одно дело, когда женщину обвиняли в убийстве с особой жестокостью. Она пришла в квартиру к одному парню, который похитил ее дочь. Дочь искали, конечно, но женщина решила сама помочь полиции в поисках, подозревая ее молодого человека (и не напрасно, кстати). Обвинение строилось на том, что она не имела права вершить самосуд. Да, дочь похищена, есть законные способы ее поисков и вызволения, а самосуд творить нельзя. Женщина била парня по голове пепельницей, превратив голову в остатки съеденного арбуза, поэтому следствие квалифицировало ее действия как особо жестокие. Тем более парень не особо сопротивлялся после первого удара, так что о превышении пределов необходимой обороны речь идти не могла. Пришлось говорить об убийстве в состоянии аффекта. Конечно, я говорил о длительной псхитотравмирующей ситуации, вызванной противоправным поведением потерпевшего (как сказано в УК), но такие формулировки, как было сказано выше, мало трогают присяжных, навевая скуку и сон.
Прокурор построил свою речь на осуждении самосуда, не забыв пожалеть женщину, борющуюся за свою дочь, но в то же время изобразив глас народной справедливости: «Да, он виноват, но если каждый начнет творить самосуд… мы ее искренне жалеем, мы понимаем ее чувства, но…». Такие речи понятны присяжным, они – вершители судьбы и разделяют мнение прокурора. Было видно, как в их головах, которыми они одобрительно качали в такт речи прокурора, созревает план – осудить, но признать заслуживающей снисхождения. Покарать, но пожалеть – это самая простая формула для присяжных: и нашим и вашим, остаться строгим, но справедливым и человечным.
На самом деле разница между 20 и 15 годами колонии выражается в 5 годах, но когда подсудимой 55 лет, ей не так уж важно, когда выйти на свободу: в семьдесят или семьдесят пять, жизнь-то прошла. Об этом как раз присяжные задумываются меньше всего, для них главное остаться строгими, но справедливыми. Поэтому, чтобы разрушить этот образ справедливого присяжного, навязанного прокурором, я и использовал прием цитирования, причем сделал это эмоционально. Я описал присяжным картину, как женщина, измученная бессонными ночами в поисках дочери, сломив бездушие полиции, подавшей наконец в розыск ее дитя, сама вышла на преступника и не ошиблась! Вот она видит его, вот он нагло улыбается ей в глаза и говорит, что «знать ничего не знаю, мамаша, вы что?». Вот она хватает первый попавшийся предмет под руки и бьет им его по его наглой ухмылке.
«Где моя дочь?!» – я начал говорить злым тихим голосом, сопровождая каждое следующее слово взмахом руки, имитирующим удар по голове.
Где???!!!
ГДЕ?????!!!!!
ГДЕЕЕ????!!!!!
ГДЕЕЕЕЕЕ????!!!!! – с каждым следующим «ГДЕ!» я повышал голос, и последнее слово, сопровождающееся серией ударов по голове, я уже выкрикнул настолько громко, что присяжные вздрогнули.
Было видно в ходе совещания присяжных, что они услышали эмоцию, они прониклись ею и в результате вынесли вердикт об убийстве в состоянии аффекта, так что женщину отпустили прямо в зале суда за отбытым наказанием во время пребывания под стражей в период следствия.
Еще один интересный элемент цитирования чужой несуществующей речи – это цитирование слов неодушевленного предмета. Я редко использовал этот прием, но он оказался настолько заразителен, что повлек лично для меня написание серии сказок для взрослых (сказок выходного дня), которые читатель сможет прочесть в будущей книге. Думаю, сказки «Символ», «Милый штопор» и «Гусеница и пулемет» повеселят вас после изучения приемов воздействия на присяжных, а заодно напомнят о речевом приеме sermocinatio.
Не могу не привести замечательный пример из речи великого русского оратора С. Андреевского в деле Зайцева: «К сожалению, Зайцев не психолог; он не знал, что, купив после таких мыслей топор, он попадал в кабалу к этой глупой вещи; что топор с этой минуты станет живым, будет безмолвным подстрекателем, будет сам проситься под руку».