Образность мышления и речи, на мой взгляд, – самое важное в борьбе за внимание человека, сидящего на скамье присяжного.

Фенелон в своих «Диалогах» советовал: «Следует не только описывать факты, но изображать их подробности так живо и образно, чтобы слушателям казалось, что они почти видят их; вот отчего поэт и художник имеют так много общего; поэзия отличается от красноречия только большей смелостью и увлечением; проза имеет свои картины, хотя более сдержанные; без них обойтись нельзя; простой рассказ не может ни привлечь внимание слушателей, ни растрогать их; и потому поэзия, то есть живое изображение действительности, есть душа красноречия. Нужны образы, нужны картины…»

P. Гаррис говорит, по сути, то же, что писали Аристотель и Цицерон: «Впечатление, сохраняющееся в представлении слушателей после настоящей ораторской речи, есть ряд образов. Люди не столько слушают большую речь, сколько видят и чувствуют ее. Вследствие этого слова, не вызывающие образов, утомляют их. Ребенок, перелистывающий книгу без картинок, – это совершенно то же, что слушатель перед человеком, способным только к словоизвержению».

Все мы путешествуем. В наше время это совсем не сложно, не то что во времена Цицерона или даже П. Сергеича. Купил билет на самолет и улетел за три моря, прихватив с собой видео-камеру, фотоаппарат или просто свой смартфон для… А для чего?

Никто не задумывался над тем, что через какое-то время после путешествия мы помним его из наших же фотографий, размещенных на странице в социальной сети? Или из тех видеокадров, которые мы показывали гостям, смонтировав домашнее видео? После двухнедельного путешествия в памяти может остаться несколько ярких картинок, именно потому, что мы их сделали и неоднократно к ним возвращались.

Так и с речью, если она без «картинок»-образов, не удивляйтесь, что присяжные забудут, что вы говорили, как только прозвучит команда судьи: «Пожалуйста, проследуйте в совещательную комнату».

Так что лучше, чтобы они пошли совещаться с ярким образом в голове. Вероятно, для большего эффекта и закрепления картинки следует эффектно закончить свое выступление. Об этом ниже поговорим отдельно, но, чтоб было понятно, что такое образ в конце речи, позволю себе привести пример из постановочного суда на НТВ. В одном деле судили женщину, по версии обвинения, убившую 10-летнюю девочку, жившую с матерью-алкоголичкой. Зачем убивать? Подсудимая хотела замуж за мужчину – отца девочки, а тот никак не мог бросить свою вечно пьяную жену как раз из-за дочери, так как ее (дочь) очень любил. Вот и решила подсудимая, по мнению обвинения, девочку убить, чтоб больше в этой семье ничто ее возлюбленного не держало. Приехала на машине в поселок, где те жили в частном доме, воспользовалась тем, что мать девочки валялась пьяная, выманила девочку в машину, стукнула ее по голове, вывезла подальше в лес и там сбросила в овраг, завалив ельником. В машине подсудимой обнаружили генетические следы девочки, а под сиденьем – оброненную клипсу.

Сама же подсудимая утверждала, что действительно приезжала, подарила девочке игрушку, проехала с ней в машине до околицы села и высадила. Девочка пошла домой, а женщина уехала.

Я построил речь на том, что мать подала заявление об исчезновении дочери только через сутки. К тому же ее видели до этого вывозящей мусор в строительной тачке. Сама она говорила, мол, протрезвела, решила порядок навести, дома убирала и во дворе. Потом начала искать дочь, но не нашла. На следующий день подала заявление. Соседи искали девочку с собаками – не нашли. Нашли на следующий день, причем в той же местности, где искали вчера.

Я сказал так в конце речи:

«Подсудимая – нормальная женщина, успешная, непьющая, с вполне нормальным желанием создать нормальную семью, вдруг убивает ребенка.

А вот мать погибшей девочки, алкоголичка, начала искать свою десятилетнюю пропавшую дочь только спустя сутки после пропажи. До этого момента мы слышали от свидетелей, как она ее искала – „с утра была пьяная", а днем ее в течение этих суток видно не было. На теле девочки обнаружены прижизненные гематомы, как сказал эксперт, разной давности возникновения – то есть, значит, девочку кто-то бил, и этот кто-то точно не моя подзащитная. По показаниям самого отца девочки и соседки, девочку часто била мать. В день убийства, 15 февраля, моя подзащитная поговорила с ребенком и уехала. В этот же день вечером егерь с собакой не нашел труп. И когда егерь сказал: „15 числа я ничего не обнаружил при обходе вместе с собакой, а в пятницу обнаружил", – это означает, что 15 числа, в день смерти, трупа девочки в овраге не было!

Утром следующего дня, когда потерпевшая приходит в себя и рано утром (обращаю внимание, после „тяжелого" предыдущего дня) начинает делать уборку – собирает снег, „всякую там ерунду" и на тачке укатывает в сторону свалки, которая аккурат находится на выезде, вблизи того места, где был обнаружен труп. Не странно, что она пришла в себя и решила сначала начать уборку, а потом пошла писать заявление о пропаже ребенка?

Знаете, что я думаю? Я думаю, просто 15-го числа, когда девочка как бы пропала, и далее, 16-го утром, матери своего ребенка искать не надо было, потому что девочка, на мой взгляд, была убита, когда мать увидела у нее игрушку, подаренную чужим человеком. То есть эти 24 часа девочка была рядом с мамой, но не обнявшись на диване, а в мусорной тачке, в которой мама потом проводила ее в последний путь…»

Конечно, присяжные обсуждали разные варианты развития событий. Но абсолютно очевидно, что у некоторых из них яркий образ «проводов в последний путь в мусорной тачке» отложился.

Как пример образности, примечательны заключительные слова одной речи известного юриста Жуковского: «Подсудимый был полтора года в одиночной камере. Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, что такое одиночное заключение? Это – три шага в длину, два шага в ширину и… ни клочка неба!»

Существует так называемое правило Аристотеля: «Чтобы говорить наглядно, то есть так, чтобы слушателям казалось, что они видят то, о чем им рассказывает говорящий, надо изображать предметы в действии». И Аристотель приводит стих из «Илиады»: «Копья торчали по земле, все еще требуя добычи».

Чтоб еще более было понятно читателю, что такое образность речи, расскажу историю своего поэтического опыта. Как и многие из нас, я пытался писать стихи. В романтический период юношеского созревания, когда учился в военном училище. Мне казалось, что получается у меня неплохо, опять же, однокашники хвалили. Пару строк из своих лирических стихов я даже прочел на выпускном экзамене по литературе в суворовском училище, разбавив ими стихи раннего Сергея Есенина, вопрос о котором мне как раз попался. Так как Есенин был ранний, то мои пара-тройка строк «цитат из него» прошли незамеченными, даже похвалили, мол, хорошо знаю творчество поэта. Так вот, в 1987 или 1988 г. я написал замечательный, как мне казалось, патриотический стих, что-то о ветера-не-афганце, которого не пропустили без очереди в магазине к кассе, несмотря на хромоту и наличие ордена на груди. Так как было время окончания войны в Афганистане и вывода войск, тема показалась мне злободневной, и я отправил свое творение в три газеты для публикации: «Комсомольскую правду», «Московский комсомолец» и «Красную звезду».

Из «МК» мне не ответили ничего, из «Комсомолки» прислали ответ, мол, не наш формат, поэтому не будем публиковать, а вот из «Красной звезды» пришло письмо за подписью главного редактора, причем большое. Главред с какой-то особой теплотой написал мне вот что:

«Дорогой Рубен, Ваше произведение – хорошее, тема поднята злободневная и правильная. Но… Это – не стихи. Это – проза в рифму. Стихи должны дышать образами. Вот, как например:

„Изба-старушка челюстью порога жует прозрачный мякиш тишины…"

Хорошо, если вы сможете это понять, прочувствовать, тогда Вы сможете писать замечательные, настоящие стихи».

Я понял что так писать стихи я не могу, и перестал пытаться. Зато я понял, в чем разница между «Уси-пуси, миленький мой, я люблю, я вся во вкусе рядом с тобой» и «И свет, окном разбавленный, был нам милее солнышка, И ветерок отравленный глотали мы из горлышка».

И главное, я понял, что если не получается образный строй стиха, то образное мышление и изложение мыслей мне вполне доступны. Представьте, что вам нужно рассказать присяжным, как выглядит экран современного телефона и что этот телефон может. Если вы вспомните телефон 1980-х годов, то само слово «экран» будет излишним, так как телефон представлял собой аппарат с диском или кнопками. Что там было? Цифры от 0 до 9 и латинские буквы. Телефон 1990-х годов, уже мобильный, выглядел как некое переносное устройство с экраном, на котором отображались цифры и буквы при нажатии клавиш.

Современный смартфон – это экран с иконками-образами на нем. На иконках ничего не написано, но вы очень быстро запоминаете, что вот эта иконка – калькулятор, эта – набор номера, эта – программа с погодой, а вот эта – моя любимая соцсеть.

Так вот, ваша речь перед присяжными не должна быть пластиковым аппаратом с крутящимся диском, так как неизвестно, какой номер они на нем наберут и куда позвонят. Ваша речь должна быть экраном продвинутого смартфона с понятными иконками, назначение которых ваша задача рассказать присяжным. Им останется только нажать на иконку с молоточком – «Вердикт».