5
Босх убрал с обеденного стола старые газеты и книги по плотницкому делу, водрузил на середину скоросшиватель и положил рядом рабочий блокнот. Потом подошел к стереосистеме и включил компактный диск «Клиффорд Браун уит стрингс». Сходил на кухню за пепельницей, вернулся в гостиную и, усевшись перед скрепленной тремя металлическими скобами голубой папкой, некоторое время молча ее рассматривал. Когда Босх в последний раз держал в руках эту папку, то не рассматривал ее, а просматривал. Тогда он быстро пролистал содержимое, понял, что не готов к расследованию, и вернул папку в архив.
На этот раз он хотел убедиться, что готов. Вот почему Босх так долго сидел перед скоросшивателем, разглядывая его потрескавшуюся от времени пластиковую обложку, но не торопясь открыть. Постепенно им овладели воспоминания. Ему вспомнился одиннадцатилетний мальчик, жалкий, мокрый и испуганный. Прижимаясь всем телом к стальной лесенке, ведущей в бассейн, он плакал, захлебываясь от рыданий, и его слезы смешивались с водой, капавшей с мокрых волос. Тогда он чувствовал себя одиноким и несчастным, а бассейн представлялся ему бескрайним океаном, который он должен пересечь.
В это время Клиффорд Браун исполнял джазовую композицию «Будешь ли ты рыдать обо мне, любимая». Звуки, которые он извлекал из своей трубы, были нежны, как кисть портретиста. Босх протянул руку и тронул резиновую ленту, которой перетянул эту папку пять лет назад. От старости она лопнула от одного его прикосновения. Еще секунду поколебавшись, он сдул с обложки пыль и открыл скоросшиватель.
В папке хранились материалы дела от 28 октября 1961 года, касавшиеся убийства Марджери Филлипс Лоув. Его матери.
От времени страницы загрубели и пожелтели. Перелистывая их и читая отпечатанный текст, Босх поразился, как мало за последние тридцать пять лет изменилась процедура дознания. Многие принятые тогда формы документов были в ходу и сейчас. Например, предварительный рапорт с места преступления и документ, описывавший хронологию событий, заполнялись следователем теми же стандартными оборотами и фразами, что и сегодня, за исключением изменений, связанных с новыми требованиями судопроизводства и соображениями политкорректности. К примеру, в рубрике «Описание внешности» такое определение, как «негр», было заменено сначала на «чернокожий», а потом — на «афроамериканец». Тридцать пять лет назад список мотиваций в документе «Предварительный анализ дела» не включал такие понятия, как «насилие внутри семьи» или «расовые предрассудки». Имелись и другие различия подобного рода, но по сути старые документы почти не отличались от нынешних.
«Последние тридцать пять лет, — решил Босх, — не внесли существенных изменений и в расследование убийств». Разумеется, это не касалось новейших технологий в сфере борьбы с преступностью — они в последнее время совершили гигантский скачок вперед. Однако сам механизм расследования оставался все тем же и вряд ли может существенно модифицироваться в обозримом будущем. Ну а такие вещи, как хождение по адресам, искусство допроса, умение слушать и делать выводы, следовательская интуиция и способность разбираться в людях, являлись, по мнению Босха, в расследовании убийств категориями вечными, обойтись без которых просто невозможно.
Расследованием преступления занимались два детектива из отдела убийств подразделения «Голливуд» — Клод Эно и Джейк Маккитрик. Их отчеты хранились в папке в хронологическом порядке. В рапортах с места преступления указывалось имя убитой и сообщалось, что жертву идентифицировали с самого начала расследования. Далее отмечалось, что труп женщины был обнаружен в аллее в северной части Голливудского бульвара, между Вистой и Говером. Юбку жертвы и ее нижнее белье разорвал преступник.
Предположительно женщина была изнасилована и задушена. После этого ее тело спрятали в баке для мусора, стоявшем у задней двери магазина сувениров «Стартайм гифтс энд гэгз». Тело обнаружил в 7.35 утра офицер патруля, совершавшего обход Голливудского бульвара, заглянувший в темные аллеи по соседству. Сумку или портмоне при убитой полицейские не нашли, но один из патрульных знал ее лично. Далее объяснялось, как и при каких обстоятельствах полицейский с ней познакомился.
Прежде жертва многократно подвергалась в Голливуде приводам и арестам за приставания в общественном месте (см. рапорты о задержании за №№ AR 55-002, 55-913, 56-111, 59-056, 60-815 и 60-1121.) Детективы из полиции нравов Гилкрист и Стано охарактеризовали жертву как проститутку, промышлявшую в районе Голливуда и периодически ими оттуда изгонявшуюся. Жертва проживала в доходном доме в Эль-Рио, расположенном в двух кварталах к северу от места преступления. Предполагается, что в последнее время ее вовлекли в противозаконный бизнес «девушки по вызову». № 1906 идентифицировал труп, поскольку неоднократно видел жертву в районе патрулирования в предыдущие годы.
Босх еще раз посмотрел на номер бляхи. Полицейский, который в молодости служил в уличном патруле и носил бляху с номером 1906, теперь был одним из самых могущественных людей в департаменте. Это был заместитель начальника департамента Ирвин С. Ирвинг. Однажды он признался Босху, что знал Марджери Лоув и был тем самым полицейским, который нашел ее тело.
Босх прикурил сигарету и стал читать дальше. Рапорты были небрежно написаны и изобиловали орфографическими ошибками. Видно, детективы Эно и Маккитрик уделили этому делу не слишком много времени и внимания. Подумаешь, проститутку убили! Риск преждевременной насильственной смерти неотделим от этой профессии. У детективов было полно других дел — поважнее.
К заключению о смерти Марджери Лоув прилагались сведения о ее ближайших родственниках. В приложении, в частности, говорилось:
Иероним Босх (Гарри), сын, возраст — 11 лет. Детский центр «Макларен». Уведомление сделано 28.10–15.00 ч. Находится под опекой департамента городской социальной службы с 07.1960 — НМ (см. рапорты о задержании жертвы за №№ 60-815 и 60-1121). Отец неизвестен. В настоящее время ребенок продолжает находиться под опекой социальной службы в государственном воспитательном учреждении в ожидании усыновления.
Прочитав этот документ, Босх с легкостью расшифровал запись и перевел ее на нормальный человеческий язык. «НМ» означало «неадекватная мать». Мрачный юмор ситуации не укрылся от него даже через столько лет. Мальчика забрали у «неадекватной матери», чтобы передать в распоряжение равно неадекватной системы защиты ребенка и детства. Более всего в государственных воспитательных учреждениях его раздражал неумолчный шум. Там всегда кто-нибудь кричал. Как в тюрьме.
Босх вспомнил, что именно Маккитрик пришел к нему, чтобы сообщить о смерти матери. Это произошло во время урока плавания. В огромном крытом бассейне плавали, орали и бултыхались более сотни мальчишек, от чего вода в нем волновалась, как в море. Когда Гарри вылез из бассейна, ему выдали белое полотенце, в которое он завернулся. От бесконечных стирок в порошке с едким дезинфицирующим составом полотенце совершенно вытерлось и стало жестким, как наждак. Маккитрик сказал, что его мать умерла, и ушел. Гарри же вернулся в бассейн, где крики воспитанников и плеск воды заглушили его рыдания.
Быстро пролистав подшитые к делу копии донесений о прошлых арестах Марджери Лоув, Босх добрался до рапорта об аутопсии. Поскольку детали его не интересовали, он мельком просмотрел основную часть и сосредоточил все свое внимание на заключении патологоанатома, где его ожидала парочка сюрпризов. Так, по мнению специалиста, смерть наступила за семь-девять часов до обнаружения тела. То есть около полуночи. Однако удивление вызывало то обстоятельство, что в качестве официальной причины смерти указывалась тупая травма головы. В рапорте описывалась вмятина в черепе над правым ухом жертвы и сопутствовавший ей отек как результат сильнейшего ушиба. Однако там не упоминалось о каких-либо разрывах тканей или глубоком проникающем ранении, вызвавшем фатальное кровоизлияние в мозг. Убийца, возможно, считал, что задушил жертву, после того как тяжелым ударом сбил ее с ног. Но из заключения патологоанатома следовало, что Марджери Лоув уже была мертва в тот момент, когда убийца затягивал у нее на шее ее же собственный кожаный пояс. Далее в рапорте говорилось, что, хотя во влагалище жертвы и была обнаружена семенная жидкость, на теле нет характерных травм, свидетельствующих об изнасиловании.
Перечитывая замечания патологоанатома с позиции следователя, Босх понимал, что результаты аутопсии лишь еще больше замутили те воды, в которые вступили детективы Эно и Маккитрик. Согласно сделанному ими первоначальному заключению, основывавшемуся на внешнем виде убитой, Марджери Лоув предполагалось рассматривать как жертву сексуального насилия. Для раскрытия подобного преступления необходимо прежде всего исследовать весь спектр случайных встреч, который у профессиональной проститутки мог быть весьма широким. Но то обстоятельство, что попытка удушения имела место уже после наступления смерти, а убедительных доказательств изнасилования обнаружено не было, могло свидетельствовать и о другом. К примеру, о том, что преступник, стремясь отвести от себя подозрения, решил направить следствие по ложному пути, вынудив искать убийцу среди многочисленных случайных знакомых жертвы. Босх считал, что такой отвлекающий маневр имел смысл только в том случае, если убийца хорошо знал жертву. Продолжая листать документы дела, Босх задавался вопросом, пришли ли Маккитрик и Эно хотя бы к одному из этих заключений.
Между страницами Босх обнаружил большой конверт, на лицевой стороне которого значилось, что он содержит фотографии с места преступления, а также снимки отдельных стадий аутопсии. Босх с минуту колебался, открыть конверт или нет, но потом отложил его в сторону. Как и пять лет назад, впервые взяв это дело домой, он не смог заставить себя взглянуть на снимки.
Потом он нашел другой конверт, к которому скрепкой был прикреплен список вещественных доказательств. Как выяснилось, их было не много. Вверху страницы значилось:
Вещественные доказательства
по делу 61-743
Латентные отпечатки, снятые с кожаного пояса, украшенного декоративными элементами в виде серебряных морских раковин (см. рапорт НИП за № 1114 — 06.11.61).
Выявленное орудие преступления — черный кожаный пояс, декорированный стилизованными серебряными изображениями морских раковин. Собственность жертвы.
Одежда, являющаяся собственностью жертвы. Находится в отделе хранения доказательств. Ящик 73 Б, штаб-квартира ПУЛА.
1 блузка белого цвета — с пятном крови.
1 черная юбка — порвана по шву.
1 пара черных туфель на высоких каблуках.
1 пара тонких черных чулок.
1 пара нижнего белья — порвана.
1 пара золотистого цвета женских серег.
1 золотистого цвета женский браслет в виде обруча.
1 золотая шейная цепочка с крестиком.
Вот и все. Прежде чем переписать в свой блокнот перечень принадлежавших его матери вещей, Босх некоторое время пристально его рассматривал. Что-то настораживало его в этом списке, но что именно, он не знал. Пока не знал. Информации было слишком много, и, прежде чем связанные с этим делом странности и несообразности всплывут на поверхность, должно пройти какое-то время.
Распечатав конверт, заклеенный полоской алой липкой ленты, засохшей и потрескавшейся от времени, он извлек из него желтую карточку из плотной бумаги с обнаруженными следствием отпечатками. На карточке находились два полных отпечатка большого и указательного пальцев, а также фрагменты отпечатков, выделенных и снятых с помощью специального черного порошка с пояса. В конверте, кроме того, лежал розовый бланк расписки в получении вещей, выданной клерком из отдела хранения доказательств. В идеале одежда и другие вещи все еще должны были находиться на хранении, поскольку формально дело считалось незаконченным. Но это только в идеале. Босх отложил желтую карточку и розовый бланк в сторону, задаваясь вопросом, что стало с вещами. В середине шестидесятых был выстроен Паркеровский центр, и управление переехало из старой штаб-квартиры в новое здание. Соответственно старую штаб-квартиру снесли, и теперь оставалось только гадать, куда подевались вещественные доказательства нераскрытых преступлений той давней эпохи.
Под конвертами в папке находились выписки из протоколов допросов свидетелей, которые проводились в первые дни расследования. Большинство этих так называемых свидетелей обладали лишь косвенными знаниями о жертве и преступлении. Это были люди или проживавшие на Эль-Рио, или каким-то образом причастные к бизнесу, которым занималась Марджери Лоув. Тем не менее одна выписка все-таки привлекла внимание Босха. Это были выжимки из показаний женщины по имени Мередит Роман, которые она дала следствию через три дня после преступления. В рапорте эта женщина характеризовалась как коллега жертвы по ремеслу, время от времени делившая с ней квартиру. В тот момент она также проживала на Эль-Рио этажом выше жертвы. Рапорт составил Эно, который мог по праву считаться чемпионом по безграмотности среди прочих работавших по этому делу полицейских, также не отличавшихся безупречным знанием английского языка.
Мередит Роман (09.10.1930) была подробно допрошена сего числа в своей квартире в доходном доме на Эль-Рио, где она проживает этажом выше жертвы. Мисс Роман смогла предоставить нижеподписавшемуся детективу лишь весьма ограниченный объем полезной информации относительно деятельности Марджери Лоув за последнюю неделю ее жизни.
Мисс Роман призналась, что неоднократно занималась проституцией в компании с упомянутой жертвой в предыдущие восемь лет, но к ответственности до настоящего времени не привлекалась (позднее это подтвердилось). Она также сообщила нижеподписавшемуся детективу, что об интимных встречах такого рода с клиентами договаривался мужчина по имени Джонни Фокс (02.02.1933), проживающий по 1110 Ивар-стрит в Голливуде. Означенный Фокс, 28 лет, ранее не арестовывался и к суду не привлекался, но, по сведениям из полиции нравов, находился под подозрением по ряду дел о сводничестве, нанесении побоев и продаже героина.
Мисс Роман сообщает, что в последний раз видела жертву во время вечеринки на втором этаже в отеле Рузвельта 21.10. Мисс Роман эту вечеринку вместе с жертвой не посещала, но видела ее, поскольку вызывала в коридор для короткой беседы.
Мисс Роман утверждает, что собирается уйти из бизнеса, связанного с проституцией, и вообще уехать из Лос-Анджелеса. Она гарантирует, что оставит детективам свои новые адрес и телефон, чтобы они могли связаться с ней по этому делу, если потребуется. Надо сказать, что мисс Роман вела себя по отношению к нижеподписавшемуся детективу дружелюбно и всячески демонстрировала желание принести пользу следствию.
После этого Босх снова пролистал рапорты в поисках допроса Джонни Фокса, но его в папке не оказалось. Он вернулся к РХ — рапорту хронологии событий, чтобы выяснить, имел ли место вообще допрос Фокса. РХ представлял собой перечень ссылок на другие рапорты, но на второй его странице Босху удалось-таки обнаружить запись, непосредственно касавшуюся Фокса. Там значилось: «03.11. 8.00–20.00. Наблюдение за кв. Фокса. Не объявлялся».
Других упоминаний о Фоксе ни в РХ, ни в списке находившихся в папке документов не оказалось. Однако, продолжая просматривать РХ, детектив обнаружил еще одну запись, показавшуюся ему любопытной: «05.11. 9.40. Звонил А. Конклин, договаривался о встрече».
Босх знал это имя. В 60-х Арно Конклин был окружным прокурором Лос-Анджелеса. Насколько Босх помнил, в 1961 году Конклин до окружного прокурора еще не дослужился, но уже и тогда должен был считаться одним из самых заметных чиновников прокурорского офиса. Босха удивил интерес, который Конклин проявил к делу об убийстве проститутки. Однако в папке не было документов, которые помогли бы ему прояснить этот вопрос: ни краткого отчета о результатах встречи детективов с Конклином, ни даже упоминания о том, состоялась ли эта встреча. Ничего.
Босх заметил ошибку в слове «договаривался» в записи о Конклине. Такая же ошибка и в том же самом слове была допущена в рапорте о допросе мисс Роман, составленном Эно. Из этого Босх заключил, что Конклин, договариваясь о встрече, звонил именно детективу Эно. Но что это могло значить, если вообще хоть что-то значило? Он открыл блокнот и на всякий случай написал вверху странички имя Арно Конклина.
Что же касается Фокса, то Босх не понимал, почему детективы Эно и Маккитрик не разыскали его и не допросили. Будучи сводником жертвы, он, по мнению Босха, с полным на то основанием мог считаться одним из главных подозреваемых. А если его все-таки нашли и допросили, то непонятно, почему в деле нет об этом никаких записей.
Босх откинулся на спинку стула и прикурил очередную сигарету. Его не оставляло тревожное чувство, что с этим делом что-то не так, вернее, все не так. Чем дольше он исследовал папку, тем глубже в его сознание проникала мысль, что в расследовании этого дела с самого начала были допущены грубые ошибки и просчеты.
Он вернулся к работе и вновь торопливо пролистал страницы малозначащих допросов и рапортов. Если разобраться, все это был негодный мусор, балласт, «наполнитель». Любой уважающий себя коп из убойного отдела может составить не одну дюжину подобных рапортов, если ему необходимо заполнить папку добротными на вид документами и создать видимость серьезного расследования. И похоже, детективы Эно и Маккитрик знали толк в такого рода вещах. С другой стороны, уважающий себя коп из отдела убийств с легкостью отличит «наполнитель» от действительно стоящего документа. Босху, во всяком случае, сделать это было нетрудно. По мере того как он убеждался, что лежавшее перед ним на столе пухлое дело состоит в основном из «наполнителя», неприятное сосущее ощущение в желудке становилось все сильнее.
Наконец он добрался до первого капитального отчета о ходе расследования, составленного Маккитриком через неделю после убийства.
Дело об убийстве Марджери Филлипс Лоув в настоящее время остается открытым. Подозреваемые не идентифицированы.
На данном этапе следствие придерживается версии, что жертва, занимавшаяся проституцией в Голливуде, была убита одним из своих клиентов.
Подозревавшийся поначалу в преступном деянии Джон Фокс всячески отрицал свою причастность к этому делу и к настоящему времени от подозрений освобожден ввиду несовпадения его отпечатков пальцев с отпечатками, обнаруженными следствием, а также по причине имеющегося у него алиби, каковое подтверждается показаниями свидетелей.
Как уже было сказано, другие подозреваемые следствием пока не установлены. Джон Фокс утверждает, что в пятницу 27.10 примерно в 21.00 жертва покинула свою квартиру в доходном доме на Эль-Рио и отправилась в неизвестном направлении с целью проституции. Фокс утверждает, что жертва договорилась о встрече с клиентом, но не посчитала нужным сообщить ему, с кем, где и когда она встречается. Фокс также утверждает, что жертва довольно часто самостоятельно подыскивала себе клиентов, не ставя его об этом в известность.
Нижнее белье на теле жертвы было разорвано. Замечено, однако, что чулки, которые также принадлежали жертве, характерных разрывов не имеют. Из этого следует, что жертва, возможно, сняла их сама и добровольно.
Опыт и интуиция позволяют следователям прийти к выводу, что жертва была вовлечена в гнусную и жестокую игру с фатальным исходом в не установленном следствием месте, после того как добровольно туда прибыла и даже, возможно, частично сняла с себя одежду. Потом тело жертвы было перевезено и помещено в мусорный бак в аллее между Вистой и Говером, где и было обнаружено на следующее утро.
Свидетельница Мередит Роман сегодня была допрошена повторно для внесения дополнений и поправок в данные ею ранее показания. Свидетельница сообщила детективу, что, по ее мнению, жертва отправилась на вечеринку в Хэнкок-парк в ночь, предшествовавшую обнаружению ее тела. Свидетельница не в состоянии сообщить точный адрес или имя человека, который организовал вечеринку в указанном выше квартале. Мисс Роман утверждает, что собиралась пойти на вечеринку вместе с жертвой, но накануне вечером подверглась нападению со стороны Джона Фокса во время вспыхнувшей между ними ссоры из-за денег. После этого она отказалась от вечеринки, считая, что синяк на лице придает ей непрезентабельный вид. (Фокс признал, что нанес мисс Роман несколько ударов, когда следствие предложило ему подтвердить этот факт по телефону. Мисс Роман, однако, никаких обвинений против упомянутого Фокса не выдвигает.)
В настоящее время расследование приостановлено, поскольку новые нити, которые могли бы привести к преступнику, следствием не обнаружены. Сейчас следствие пытается с помощью полиции нравов получить информацию об аналогичных инцидентах и/или выявить возможных подозреваемых.
Босх перечитал отчет и попытался подытожить, что же конкретно нарыл детектив Маккитрик по этому делу. Ясно было одно: вне зависимости от того, находился когда-либо в скоросшивателе рапорт о допросе Джонни Фокса или нет, детективы Эно и Маккитрик его все-таки допрашивали и подозрения с него сняли. Вопрос заключался в том, почему детективы не напечатали рапорт об этом допросе. Или же он все-таки был напечатан, но потом его из папки изъяли? Но коли так, то кто именно изъял и зачем?
Босх также задавался вопросом, почему ни в одном документе, кроме рапорта о хронологии событий, не упоминается Арно Конклин. «Возможно, — подумал Босх, — из скоросшивателя пропал не один только рапорт о допросе Джонни Фокса».
Босх поднялся с места, сходил за своим портфелем, который оставил на полу рядом с кухонной дверью, и вынул из него телефонную книжку. Поскольку номера архива ПУЛА у него не оказалось, он набрал коммутатор и попросил соединить его с архивом. На девятом гудке в трубке прорезался женский голос.
— Это миссис Бопре? Женева Бопре?
— Да.
— Здравствуйте, это Гарри Босх. Заходил к вам сегодня за папкой.
— Я вас помню. Вы из «Голливуда». Взяли одно очень старое дело.
— Совершенно верно. Скажите, абонентская карточка из этого дела все еще у вас на столе?
— Подождите. Я уже положила ее в ящик…
Минутой позже она вновь взяла трубку.
— Вот теперь она у меня в руках.
— Не могли бы вы мне сказать, кто еще интересовался этой папкой?
— Зачем это вам?
— В папке отсутствуют кое-какие страницы, миссис Бопре. Хотелось бы выяснить, кто мог их оттуда забрать.
— Между прочим, в последний раз эту папку брали вы.
— Правильно. Пять лет назад. Кто-нибудь еще брал ее до меня? К сожалению, я не обратил на это внимания, когда сегодня расписывался в карточке.
— Сейчас посмотрю, подождите… Вы меня слушаете? Если верить карточке, до вас это дело брали только один раз — в тысяча девятьсот семьдесят втором году. С тех пор столько воды утекло…
— И кто же тогда затребовал эту папку?
— Никак не разберу… Каракули какие-то… Кажется, этого парня звали Джек Маккилик.
— Может, Джейк Маккитрик?
— Очень может быть.
Босх не знал, что и думать. Оказывается, Маккитрик просматривал папку спустя десять лет после убийства. Что бы это значило? Очень странно. Он и сам не знал, чье имя ожидал услышать, позвонив в архив. Но уж точно не человека, бравшего папку двадцать лет назад.
— О'кей, миссис Бопре. Большое вам спасибо.
— Коли вы утверждаете, что из папки пропали страницы, я должна составить об этом рапорт и передать его мистеру Агилару.
— Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, мадам. Возможно, я и ошибся. Вряд ли страницы могли пропасть, если эту папку после меня никто не брал.
Он еще раз поблагодарил женщину и повесил трубку, надеясь, что отпущенная под конец шутка заставит ее улыбнуться и забыть о некоторых странностях телефонного разговора. Продолжая размышлять над этим делом, он машинально открыл холодильник, окинул отсутствующим взглядом пустые полки, закрыл дверцу и вернулся к столу.
Последние страницы папки содержали заключительный рапорт по этому делу, датированный 3 ноября 1962 года. Стандартная процедура дознания требовала повторного рассмотрения нераскрытых дел об убийстве через год после завершения основного расследования. К подобной работе привлекались другие детективы, никак не связанные с нераскрытым делом. Им предлагалось сосредоточить внимание на «узких местах» — на том, что первая группа следователей могла просмотреть. Замысел был неплох, но в реальности подобная практика редко приносила плоды. Во-первых, детективам вовсе не улыбалось отыскивать и исправлять ошибки своих предшественников, а во-вторых, у них было полно собственных дел, требовавших неусыпного внимания. Когда их подключали к ДР — дополнительному расследованию, они обычно читали дело, делали несколько звонков свидетелям, а потом отправляли папку в архив.
В этом случае рапорт по ДР был составлен детективами Робертсом и Джорданом, которые пришли к тем же выводам, что и Эно с Маккитриком. На первых двух страницах своего рапорта Робертс и Джордан изложили в сжатом виде содержание собранных их предшественниками материалов, привели выдержки из показаний свидетелей, после чего заключили, что найти новые следы по этому делу не представляется возможным и «дальнейшей перспективы» оно не имеет. Вот и все, что можно сказать о дополнительном расследовании.
Босх вздохнул и закрыл папку. Он знал, что после заключения детективов Робертса и Джордана по этому делу оно было объявлено «дохлым» и отправилось на вечные времена в архив, где хранилось и собирало пыль, пока, согласно абонентской карточке, его не забрал оттуда по неизвестным причинам в 1972 году детектив Маккитрик. Босх открыл свой блокнот и под фамилией Конклина записал Джейка Маккитрика. Потом на этой же странице выписал фамилии людей, которых, как он считал, было бы полезно допросить. Если, конечно, они еще живы и их можно разыскать.
Босх откинулся на спинку стула и неожиданно осознал, что музыка смолкла, а он этого даже не заметил. Часы показывали четырнадцать тридцать. В запасе все еще оставалась бóльшая часть дня, но он не знал, как распорядиться этим временем.
Пройдя в спальню, Босх достал из шкафа обувную коробку, куда складывал свою корреспонденцию. Коробка была забита старыми письмами, открытками и пожелтевшими фотографиями, которые он по разным причинам хранил на протяжении многих лет. Некоторые из писем и фотографий датировались годами войны во Вьетнаме. В эту коробку он заглядывал редко, но помнил ее содержимое до малейших деталей и отлично знал, по какой причине решил сохранить ту или иную вещь.
Сверху лежали последние прибавления к этой своеобразной коллекции. Почтовая карточка из Венеции. От Сильвии. На открытке была напечатана репродукция картины, которую Сильвия видела во Дворце дожей. Это было полотно Иеронима Босха «Благословенные и проклятые». Изображенный на картине среди прочих персонажей ангел сопровождал одного из благословенных, летевшего по темному тоннелю к золотому куполу небес. Обе фигуры как бы воспаряли из царства тьмы к царству света. Последний привет от Сильвии. Он перевернул открытку и прочитал написанные на обороте слова.
Гарри!
Полагаю, тебя заинтересует эта работа, подписанная твоим именем. Я видела ее во дворце. Она очень красивая. Между прочим, я просто влюбилась в Венецию! Думаю, могла бы остаться там навсегда!
С.
«А вот меня ты никогда не любила», — подумал Босх, откладывая карточку в сторону и запуская пальцы в коробку. Как ни странно, но на сей раз эта мысль не вызвала у него печали. Продолжая перебирать содержимое коробки, он наконец обнаружил то, что искал.
Поездка в Санта-Монику заняла довольно много времени. Босху пришлось отправиться туда длинной дорогой: по Сто первой улице к Четыреста пятой, а потом возвращаться — и все потому, что Десятая ремонтировалась и должна была открыться только через неделю. Когда он подкатил к Сансет-парк, время перевалило за три часа. Дом, который он искал, находился на Пьер-стрит. Это было небольшое, но стильное деревянное бунгало, стоявшее на гребне холма. На лужайке перед высоким крыльцом росли алые бугенвиллеи. Босх сравнил выведенную краской на почтовом ящике надпись с адресом на конверте, хранившем в себе старую рождественскую открытку и лежавшем на сиденье для пассажира, припарковал машину на обочине и снова взглянул на адрес. Эта открытка была переслана ему пять лет назад заботами ПУЛА. Но он так на нее и не ответил. Все это время она покоилась в коробке из-под обуви — вплоть до сегодняшнего дня.
Выбираясь из машины, он почувствовал запах моря и решил, что из окон домика, которые выходят на запад, почти наверняка можно увидеть часть морского пейзажа. Здесь было по крайней мере на десять градусов прохладнее, нежели дома, и он достал из машины короткое спортивное пальто. Потом, на ходу одеваясь, направился к крыльцу.
Женщине, почти мгновенно открывшей ему дверь после того, как он разок в нее стукнул, было лет шестьдесят пять, и ее внешность полностью соответствовала возрасту. Она была худа, а темные волосы у корней казались обесцвеченными, так что заново покрасить голову ей бы не помешало. Губы покрывал толстый слой красной помады. Она была в белой шелковой блузке с узором из синих морских коньков и темно-синих хлопчатобумажных брюках. Увидев гостя, она заулыбалась, и Босх ее узнал. Она же видела в нем совершенно незнакомого человека. И неудивительно — в последний раз они встречались тридцать пять лет назад. Как бы то ни было, он одарил ее ответной улыбкой.
— Мередит Роман?
Улыбка исчезла так же быстро, как появилась.
— Меня зовут по-другому, — сухо произнесла она. — Похоже, вы ошиблись домом.
Она шагнула вперед, чтобы закрыть дверь, но Босх придержал створку и не позволил ей это сделать. Он старался не напугать ее, но это ему не удалось, и в глазах ее полыхнула паника.
— Меня зовут Гарри Босх, — быстро сказал он.
Она замерла, словно обратившись в соляной столп, и всмотрелась в его лицо. Он заметил, как паника в ее глазах уступает место узнаванию и нахлынувшим, как слезы, воспоминаниям. Через секунду она заулыбалась снова:
— Гарри? Малютка Гарри?
Он согласно кивнул.
— Иди сюда, дорогуша. — Она заключила его в объятия и горячо зашептала на ухо: — Я так рада видеть тебя после всех этих лет… Да позволь же наконец тебя рассмотреть!
Она отстранилась и окинула его взглядом с головы до ног. Глаза у нее были живыми и искренними. Босх испытал теплое чувство, смешанное с печалью. Не надо было так долго тянуть. Ему давно уже следовало к ней приехать — и по другой, нежели сегодня, причине.
— Заходи же, Гарри, заходи.
Босх вошел в хорошо обставленную гостиную. Полы здесь были из красного дуба, а гладко оштукатуренные стены поражали белизной. Белоснежная мебель из ротанга прекрасно гармонировала со стенами. Комната была радостной и светлой, но Босх знал, что его визит несет с собой печаль и мрак.
— Значит, ты больше не Мередит?
— Да, Гарри, меня давно уже так не зовут.
— Как же прикажешь тебя называть?
— Нынче меня зовут Кэтрин. Кэтрин Регистер. Почти что «регистр», но муж не любил, когда я проглатывала второе «е». Считал, что его надо произносить более явственно. Он, знаешь ли, был у меня такой умный…
— Был?
— Присядь, Гарри, и поплачь со мной. Да, был. Отошел в лучший мир пять лет назад в День благодарения.
Босх присел на диванчик, а женщина опустилась на стул у стеклянного кофейного столика.
— Мне очень жаль. Прости…
— Все нормально. Ты же не знал… Кроме того, ты вообще никогда не видел моего мужа. Между тем за время совместной жизни с этим человеком я стала птицей совсем другого полета. Принести тебе что-нибудь? Кофе или, быть может, кое-что покрепче?
Он вдруг подумал, что женщина послала ему рождественскую открытку вскоре после смерти мужа, и снова испытал чувство вины — за то, что ей не ответил.
— Гарри?
— Нет, спасибо, мне ничего не надо… Скажи, ты хочешь, чтобы я называл тебя новым именем?
Ситуация показалась ей забавной, и она расхохоталась. Через мгновение Босх к ней присоединился.
— Ты, черт возьми, можешь звать меня как вздумается. — Она снова залилась девичьим, слегка визгливым смехом, который он так хорошо помнил. — Ужасно рада тебя видеть. Ты стал такой, такой…
— Взрослый коп?
Она опять закатилась смехом:
— Вот уж точно. Между прочим, я знала, что ты работаешь в полиции. Не раз встречала твое имя в газетах.
— Я знал, что ты знаешь. Получил твою рождественскую открытку, которую ты отправила на адрес нашего подразделения. Ты, наверное, послала ее после смерти мужа? Извини, что я не ответил и не заехал. А ведь должен был.
— Да ладно тебе, Гарри. Разве я не понимаю, что ты занят важными делами, карьерой, службой?.. Но я рада, что ты получил мою открытку. Кстати, у тебя есть семья?
— Нет. А у тебя? Дети, хочу я сказать…
— Нет, детьми я так и не обзавелась… Но неужели у тебя даже жены нет? У такого-то симпатичного парня?
— Говорю же тебе — нет. Живу совсем один.
Она покорно кивнула, словно неожиданно поняла, что он приехал к ней вовсе не для того, чтобы рассказывать о своей личной жизни. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и Босх невольно задался вопросом, как она в глубине души относится к тому, что он стал копом? Радость от встречи постепенно улетучивалась, уступая место напряжению, которое неизбежно возникает, когда появляется необходимость бередить старые раны.
— Я полагаю… — начал было он, но запнулся, не закончив фразы. Не знал, что говорить дальше. Весь его опыт полицейского дознавателя неожиданно куда-то улетучился. — Если тебе не трудно, принеси мне, пожалуйста, стакан воды. — Это все, что он смог из себя выдавить.
— Сию минуту.
Она быстро поднялась с места и прошла на кухню. Он слышал, как она доставала из холодильника лед и перекладывала его в стакан. Эта передышка дала ему возможность подумать. Он час ехал до ее дома, но так и не решил, как поведет себя с ней и что скажет. Она вернулась через минуту с подносом в руках. На подносе стоял стакан с холодной водой, в которой плавали кубики льда. Она передала ему стакан и положила перед ним на стеклянную поверхность стола пробковый кружок.
— Если ты проголодался, могу принести немного крекеров и сыра. К сожалению, не знаю, сколько у тебя времени…
— Спасибо, я не голоден. Холодная вода — это все, что мне нужно.
Он отсалютовал ей стаканом, отпил из него примерно половину и поставил на стол.
— Гарри, пользуйся подставкой, прошу тебя. Ты не представляешь, какая это мука — стирать отпечатки от донышка с зеркальной поверхности.
Босх опустил глаза и заметил свой промах.
— Извини.
Он поставил стакан на пробковый кружок.
— Итак, ты теперь у нас детектив…
— Да. И работаю в Голливуде. То есть не то чтобы работаю… Я, видишь ли, сейчас в своего рода отпуске.
— Отпуск — это всегда приятно.
Настроение у нее определенно улучшилось. Похоже, она пришла к выводу, что он заехал к ней просто так, а не по делу. Босх понял, что настало время выкладывать карты на стол.
— Э-э, Мере… то есть Кэтрин… мне необходимо кое о чем тебя спросить.
— О чем же, Гарри?
— Смотрю я на тебя и на твою шикарную квартиру и думаю, что ты и в самом деле стала птицей другого полета и все у тебя сейчас другое: дом, имя да и сама жизнь. Ты теперь не Мередит Роман, и мне нет смысла об этом напоминать — ты и сама отлично это знаешь. Я к тому говорю, что разговор о прошлом может оказаться для тебя трудным и тягостным. Это нужно прежде всего мне, поэтому заранее прошу меня извинить. Поверь, ни оскорблять тебя, ни причинять тебе боль я не хочу.
— Значит, ты приехал сюда, чтобы поговорить о своей матери?
Он согласно кивнул и, опустив голову, стал созерцать свой стакан, стоявший на пробковом кружке.
— Мы с твоей матерью были лучшими подругами. Иногда я думаю, что занималась тобой ничуть не меньше, чем она. До того, как тебя у нее отобрали. То есть у нас.
Он поднял голову и посмотрел на нее. Ее глаза затуманились от воспоминаний.
— Дня не проходит, чтобы я о ней не вспоминала. Мы тогда были обыкновенными девчонками и, что называется, весело проводили время. Нам и в голову не приходило, что кого-то из нас могут убить. — Она поднялась со стула: — Пойдем со мной, Гарри. Хочу кое-что тебе показать.
Он прошел за ней по покрытому коврами холлу и вошел в спальню. Там находились огромная кровать с четырьмя столбиками по краям и голубым балдахином, бюро из дуба и низенькие столики по бокам кровати. Кэтрин Регистер указала ему на бюро. На крышке стояло несколько фотографий в декоративных рамках. На большинстве были запечатлены хозяйка дома в компании с неким мужчиной, который выглядел гораздо старше ее. Муж, догадался Босх. Но Кэтрин показала на фотографию, стоявшую справа, в некотором удалении от остальных. Это был старый снимок, выцветший от времени. С него смотрели две молодые женщины и крохотный мальчик трех-четырех лет.
— Эта фотография всегда находилась со мной, Гарри. Даже когда был жив мой муж. Он знал о моем прошлом. Я все ему рассказала. Для него это ничего не значило. Мы прожили с ним двадцать три восхитительных года. Жизнь во многом зависит от того, как ты распорядишься своим прошлым. Его можно использовать, чтобы причинять боль себе или другим, но можно употребить и во благо. Меня, во всяком случае, оно сделало сильной. Итак, Гарри, расскажи мне без смущения и утайки о том, что привело тебя сегодня ко мне.
Босх протянул руку и взял фотографию с крышки бюро.
— Я хочу… — Он отвел глаза от снимка и посмотрел на Кэтрин Регистер. — Я решил выяснить, кто ее убил.
На лице Кэтрин мелькнуло странное выражение. Она взяла фотографию у него из рук, поставила на крышку бюро и снова обняла его, положив голову ему на грудь. Он видел это объятие в висевшем над бюро зеркале. Когда потом она отстранилась и подняла на него взгляд, он заметил в ее глазах слезы. Нижняя губа слегка подрагивала.
— Пойдем присядем, — сказала она.
Достав из стоявшей на бюро коробки пару бумажных платочков, она вместе с Гарри вернулась в гостиную и опустилась на стул.
— Может, принести тебе воды? — спросил Босх.
— Не надо, я в порядке. Сейчас успокоюсь. Извини…
Пока она вытирала глаза бумажным платком, он обошел стеклянный стол и сел на диван.
— В те давние дни мы называли себя двумя мушкетерами. У нас даже девиз был похожий: «Две за одну, и одна за двух». Глупо, конечно, но мы тогда были так молоды и так близки…
— Я собираюсь начать с самого начала, Кэтрин. И для этого затребовал из архива старое дело об убийстве.
Она пренебрежительно хмыкнула и покачала головой:
— Это было не расследование, а комедия.
— Я тоже так думаю, но не понимаю почему.
— Послушай, Гарри, ты ведь знаешь, кем была твоя мать? — спросила Кэтрин, а когда он кивнул, продолжила: — Да, она была девушкой для развлечений. Мы обе были такими. Полагаю, ты также знаешь, что это наиболее вежливая форма, какую используют в обществе, характеризуя подобных женщин. Так что копам было наплевать, что одна из нас умерла. Они постарались сбыть это дело с рук как можно быстрей. Я знаю, что ты тоже полицейский, но в те времена подобные дела только так и делались. Для копов твоя мать была все равно что пустое место.
— Я это понимаю. Более того, полагаю, что и сейчас ситуация в этом смысле мало изменилась. Но все-таки за всем этим кроется нечто большее, нежели простое пренебрежение.
— Я не знаю, Гарри, насколько полную информацию о своей матери ты хочешь получить.
Он пристально посмотрел на нее:
— Прошлое и меня сделало сильным. Я справлюсь.
— Да, прошлое кое-чему тебя научило… Я помню заведение, куда тебя направили. Как же оно называлось? «Макивой» или что-то вроде этого…
— «Макларен».
— Точно. «Макларен». Жутковатое местечко. Когда твоя мать, навестив тебя, возвращалась оттуда, то садилась на стул и начинала реветь.
— Давай не будем менять тему, Кэтрин. Лучше расскажи, что, по-твоему, мне следует знать.
Она согласно кивнула, но, прежде чем продолжить рассказ, пару секунд молчала, словно собираясь с духом.
— Map знала кое-кого из полицейских. Понимаешь?
Он кивнул.
— Мы обе знали. Так уж функционировала система. Девушкам, чтобы жить и работать, надо было уметь договариваться. Так что, когда Map убили, для копов было вполне логично сделать все возможное, чтобы побыстрей положить это дело под сукно. Чтобы не привлекать к нему повышенного внимания. Другими словами, им не хотелось ставить кое-кого в неудобное положение.
— Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что это сделал коп?
— Ничего подобного. Я не знаю, кто это сделал, Гарри. Если бы знала, то сказала. Я просто думаю, что те два детектива, которые расследовали это дело, наверняка догадывались, куда тянутся ниточки. Но не захотели за них дергать, понимая, что кое-кто в управлении этого бы не одобрил. К тому же Map была всего-навсего девушкой для развлечений, и им было на нее наплевать.
Босх окинул комнату взглядом, не зная, о чем еще спросить Кэтрин.
— А с кем из полицейских она была знакома?
— Это было так давно…
— Ты знала тех же полицейских, что и она, верно?
— Да. Как же иначе? Так работала система. Чтобы не попасть в тюрьму, приходилось использовать свои контакты. А купить можно было каждого. По крайней мере в те годы. Разные люди требовали разной оплаты. Одни хотели получать деньги, а другие — кое-что иное.
— В деле об убий… то есть в документах из папки сказано, что тебя не арестовывали и у полиции нет никаких порочащих тебя записей.
— Мне повезло. Несколько раз меня задерживали, но я кое-кому звонила, и меня отпускали. Иначе говоря, протоколов не составляли, потому что у меня было много знакомых копов. Улавливаешь, что к чему, дорогуша?
— Улавливаю.
Рассказывая все это, она ни на секунду не отводила от него глаз. Говорила о самых мерзких вещах в своей жизни, не поведя и бровью. Долгие годы она вела жизнь порядочной женщины, но в ней все еще оставалась так называемая «гордость шлюхи». Возможно, это и помогло ей преодолеть все трудности и выбраться из окружавшей ее мерзости, сохранив при этом достоинство. Его должно было хватить ей с избытком до конца дней.
— Ты не против, если я закурю?
— Не против, если позволишь к тебе присоединиться.
Они оба как по команде достали сигареты. Босх вскочил и щелкнул зажигалкой, чтобы дать ей прикурить.
— Можешь взять пепельницу с бокового столика. Только не вздумай просыпать пепел на ковер.
Она ткнула пальцем в плоскую стеклянную вазочку, стоявшую на крохотном столике справа от дивана. Босх взял ее и, не решаясь поставить на зеркальную поверхность кофейного столика, держал на весу.
— Ты помнишь имена полисменов, которых знала и которых, возможно, знала моя мать? — спросил Босх.
— Повторяю: прошло слишком много лет. Кроме того, я сомневаюсь, что эти парни были хоть как-то связаны с этим делом.
— Ирвин С. Ирвинг. Это имя тебе что-нибудь говорит?
Она долго молчала, вспоминая, потом сказала:
— Я знала его. Думаю, что Map тоже. Этот человек патрулировал бульвар. Было бы странно, если бы она его не знала… но я могу и ошибаться.
Босх кивнул:
— Это тот самый парень, который ее нашел.
Она пожала плечами: дескать, ну и что это доказывает?
— Кто-то же должен был ее найти. Особенно если учесть, что тело оставили в открытом контейнере в довольно оживленном месте.
— А что ты скажешь о парнях по имени Гилкрист и Стано, которые работали в полиции нравов?
Она секунду колебалась, прежде чем ответить.
— Я помню этих типов… Это были низкие люди.
— Как думаешь, моя мать их знала? По линии их ведомства?
Она согласно кивнула.
— А что значит — низкие люди? В каком смысле?
— Они просто… Они ни в грош нас не ставили. Если им было что-то от нас нужно — какая-нибудь информация, которую мы могли получить, встречаясь с тем или иным человеком, или что-нибудь… хм… более личное, они просто приходили и брали это. При этом бывали ужасно грубы. Я их ненавидела.
— Они могли…
— Могли ли они убить твою мать? Я тогда думала — да и сейчас так считаю, — что нет, не могли. Они не были убийцами, Гарри. Все-таки они были копами. Продажными, конечно, копами, но мне тогда казалось, что все такие. Но неприкрытого насилия тогда было меньше. Не то что нынче, когда чуть ли не каждый день читаешь в газетах, как один коп кого-то убил, а другой кого-то избил, или покалечил, или сделал что-нибудь еще в этом роде. Ты уж меня, Гарри, извини…
— Все нормально. Может, еще кого-нибудь вспомнишь?
— Нет, не вспомню.
— Имен, что ли, не хочешь называть?
— Я давно уже выбросила все это из головы. Понимаешь?
— Понимаю.
Босха так и подмывало вынуть из кармана свой блокнот, но он не хотел, чтобы разговор стал похож на полицейское дознание. Вместо этого он попытался вспомнить, что еще такого вычитал в папке, о чем можно спросить Кэтрин.
— А как насчет типа по имени Джонни Фокс?
— Да, я рассказывала о нем детективам. Они поначалу вроде как вдохновились, но потом словно про него забыли. Его даже не арестовали.
— Полагаю, они его все-таки задержали. Но позже отпустили. Его отпечатки пальцев не совпали с отпечатками убийцы.
Женщина удивленно выгнула бровь:
— Это для меня новость. Про отпечатки детективы мне ничего не говорили.
— Ты помнишь Маккитрика, который допрашивал тебя во второй раз?
— Не очень хорошо. Тогда вокруг мелькало много полицейских. И два детектива в штатском. Один был поумнее своего приятеля. И это все, что осталось в памяти. Но я не помню, как кого звали. Кажется, всем заправлял тот, что поглупее, но это было характерно для тогдашней полиции.
— Как бы то ни было, второй раз с тобой беседовал именно Маккитрик. В его рапорте сказано, что ты дополнила свои предыдущие показания. В частности, рассказала о вечеринке в Хэнкок-парк.
— Я помню эту вечеринку. Я туда не пошла, потому что… потому что Джонни Фокс ударил меня по физиономии за день до этого и у меня на щеке расплылся огромный синяк. Я пыталась замазать его крем-пудрой, но отек косметикой не прикроешь. А с таким «украшением» про вечеринки нечего было и думать. Кому нужна девушка со здоровенным фингалом под глазом?
— Помнишь, кто устраивал вечеринку?
— Не помню. Даже если бы и знала, то за все эти годы наверняка бы забыла.
Что-то в ее ответе Босху не понравилось. Тон у нее изменился — вот что. Казалось, эта ее реплика хорошо отрепетирована.
— Уверена, что не помнишь?
— Разумеется. — Кэтрин поднялась с места. — Пойду-ка на кухню и принесу еще воды.
Она забрала поднос и стакан и вышла из гостиной. Босх же подумал, что многолетнее знакомство с этой женщиной и нахлынувшие в связи со встречей сентиментальные чувства блокировали его интуицию детектива. Он вдруг потерял способность оценивать истинность высказываний. Не мог сказать, чего было больше в ее словах — правды или лжи. Немного подумав, Босх решил вернуться к вопросу о вечеринке. Он чувствовал, что она знает об этом больше, нежели говорит сейчас или говорила во время следствия много лет назад.
Женщина пришла из кухни с двумя стаканами ледяной воды и, сняв их с подноса, поставила на пробковые кружки. То, как она проделывала все это — на его взгляд, слишком медленно, размеренно и аккуратно, — навело его на мысль, которая до этого не приходила ему в голову. Ей стоило огромных трудов достичь того уровня жизни, благами которого она сейчас пользовалась. Ее нынешнее социальное положение и сопутствующие ему дорогие вещи — все эти стеклянные столики и пушистые ковры — очень много для нее значили, и она тратила большую часть своего времени, чтобы за ними ухаживать и поддерживать в надлежащем порядке.
Кэтрин, присев на стул, сделала большой глоток из своего стакана.
— Позволь сказать тебе одну вещь, Гарри, — произнесла она. — Я кое-что скрыла от следователей. Не солгала, нет, просто не сказала всего, что знала. Я боялась…
— Боялась? Чего же?
— Меня охватил страх с того самого дня, когда нашли Map. Мне, видишь ли, в то утро позвонили. Когда я еще не подозревала, что с ней случилось. Незнакомый мужчина сказал мне, что если я сболтну что-нибудь лишнее, то буду следующей. И добавил: «Мой тебе совет, малютка, сматывайся побыстрее из Доджа». Потом я услышала на лестнице шаги полицейских, которые шли в квартиру Map. И уж только после этого узнала, что ее убили. Короче говоря, я сделала то, что от меня потребовали. То есть уехала. Подождала с неделю, пока полицейские не сказали мне, что больше не нуждаются во мне как в свидетеле, и перебралась в Лонг-Бич. Я сменила имя, образ жизни и встретила там своего мужа. Прошло много лет, прежде чем мы перебрались сюда… Знаешь, с тех пор я больше никогда не бывала в Голливуде — даже мимо старалась не проезжать. Это ужасное место.
— Так чего ты не рассказала Эно и Маккитрику?
Кэтрин посмотрела на свои руки, немного помолчала и заговорила снова:
— Я боялась, потому и не сказала следователям всего… Но я знала, с кем Map должна была встретиться на вечеринке. Мы же были как сестры, жили в одном доме, делились одеждой, своими секретами, короче, всем на свете. Каждое утро мы вместе пили кофе и разговаривали. Между нами не было тайн. И на эту вечеринку мы собирались пойти вдвоем. Конечно, после того… после того как Джонни меня ударил, ей пришлось отправиться туда в одиночестве.
— С кем она собиралась там встретиться, Кэтрин? — нетерпеливо спросил Босх.
— Хороший вопрос, но самое интересное, что детективы так ни разу мне его и не задали. Их волновало, кто устраивал вечеринку и где она проводилась. А это не так уж важно. Важно, с кем она должна была там встретиться. Но об этом, как я уже сказала, они меня так и не спросили.
— Так с кем же?
Кэтрин перестала изучать свои руки и перевела взгляд на камин. Теперь она смотрела на лежавшие в каминном чреве холодные почерневшие поленья, оставшиеся от последнего растапливания, так же сосредоточенно, как некоторые люди смотрят на огонь, завороженные пляской оранжевых языков пламени.
— Этого человека звали Арно Конклин. Он был большой шишкой в шестиде…
— Я знаю, кем он был.
— Правда знаешь?
— В деле я наткнулся на его имя. Хотя и не в связи с вечеринкой. Но как ты могла не сказать об этом копам?
Она быстро повернулась к нему и впилась в лицо пронизывающим взглядом.
— Только не надо меня осуждать, ладно? Говорю же: я была напугана. Более того, мне угрожали. А детективы в любом случае этими сведениями не воспользовались бы. Они зависели от Конклина и наверняка ели у него с руки. Неужели ты думаешь, что они стали бы его беспокоить на основании заявления, сделанного какой-то девушкой по вызову, которая к тому же ничего сама не видела и знала одно только имя? Помимо всего прочего, Гарри, твоя мать была мертва, и мои слова ее не оживили бы.
— Ты думаешь, это сделал Конклин?
— Этого я не знаю. Знаю только, что он с ней и раньше встречался, но никакого насилия во время этих встреч не было. Так что я, Гарри, не могу ответить на твой вопрос.
— Имеешь представление, кто мог тебе позвонить?
— Ни малейшего.
— Конклин?
— Не знаю. В любом случае я никогда не слышала его голоса.
— Ты когда-нибудь видела их вместе — мою мать и этого человека?
— Только один раз. На танцах в «Мэсонике». Полагаю, в тот вечер они и познакомились. Их представил друг другу Джонни Фокс. Сомневаюсь, что Арно знал о ней что-нибудь… эдакое. По крайней мере тогда.
— А не Фокс ли тебе позвонил?
— Нет, я сразу узнала бы его голос.
Босх на секунду задумался.
— Ты еще когда-нибудь видела Фокса после того утра?
— Нет. Я избегала встреч с ним примерно неделю. Это было не трудно, поскольку, как полагаю, он сам в это время прятался от копов. А потом я уехала. Можешь думать обо мне что хочешь, но этот человек вселил-таки в меня страх божий. Я отправилась в Лонг-Бич на следующий же день после того, как копы сказали, что больше во мне не нуждаются. Упаковала чемоданчик и села в автобус… В квартире твоей матери осталась кое-какая моя одежда. Вещи, которые она взяла у меня поносить. Но я даже не пыталась вернуть эти тряпки. Взяла, что было у меня в шкафчике, и отчалила.
Босх молчал. Больше спрашивать было не о чем.
— Знаешь, я часто вспоминаю то время, — сказала Кэтрин. — Мы тогда находились в самой настоящей клоаке — твоя мать и я, но мы были близкими подругами и, несмотря ни на что, умели получать от жизни радость.
— Ты постоянно присутствуешь в моих воспоминаниях… Ведь вы с матерью всегда были вместе.
— Мы с ней тогда много смеялись — несмотря ни на что, — с грустью произнесла Кэтрин. — А ты… ты всегда был светом в нашем окошке. Знаешь, когда тебя у нее отобрали, она чуть не умерла… И она все время пыталась тебя вернуть. Надеюсь, ты знаешь об этом, Гарри? Ведь она очень тебя любила. Да и я тоже.
— Я знаю.
— Но после того как тебя отдали в приют, она уже никогда не была прежней. Иногда мне даже кажется, что умереть молодой ей было на роду написано. Такое ощущение, что она отправилась в роковое путешествие к той темной аллее задолго до того, как все это с ней случилось.
Босх поднялся и всмотрелся в ее печальные глаза.
— Засиделся я у тебя. Пора идти. Но я дам тебе знать, как будут развиваться события.
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты держал меня в курсе. И вообще не пропадай…
— Не пропаду.
Он направился к двери, наперед зная, что поддерживать отношения они не будут. Время почти полностью уничтожило существовавшую когда-то между ними духовную связь. Они были чужими людьми, которых соединяло лишь знание о некоей давней трагической истории. Ступив за порог, он обернулся и посмотрел на Кэтрин.
— Та открытка, которую ты послала мне на Рождество… Ты ведь хотела, чтобы мы совершили этот экскурс в прошлое, не так ли?
Она изогнула губы в прощальной улыбке.
— Даже не знаю… Тогда умер мой муж, и я отдавала дань воспоминаниям. И конечно же, вспомнила о твоей матери. И о тебе. Я, знаешь ли, горжусь тем, как мне удалось устроиться в жизни, малыш Гарри. И попыталась представить, как могла бы сложиться жизнь у вас с Map, если бы она осталась жива и вы были вместе. Я до сих пор не могу поверить, что ее убили. Кто бы это ни сделал, должен за это…
Она не закончила фразу, но Босх ее понял и согласно кивнул.
— Будь здоров, малыш Гарри.
— Хочу тебе заметить, что у моей матери была хорошая подруга.
— Надеюсь…
