Только теперь Босх почувствовал, насколько же он голоден. Спустившись на лифте в вестибюль, он вышел на улицу и пересек площадь перед зданием. Он решил, что быстрее всего будет взять сандвич с ростбифом в ресторане «У Филиппе», и уже направился в ту сторону, но не успел даже перейти улицу, как зазвонил его сотовый. Это был Джорди Гант.

– Мы взяли твоего клиента, Гарри.

– Мелкого-два?

– Его самого. Мне только что сообщил один из моих парней. Они отловили его на выходе из «Макдоналдса» на Норманди. Патрульный держал его снимок на дисплее бортового компьютера. И вдруг появляется этот тип собственной персоной.

– Куда они его доставили?

– На Семьдесят седьмую. Его как раз сейчас оформляют, но основание для ареста – всего лишь ордер за неуплату алиментов. Думаю, тебе надо поторопиться, пока он не успел вызвать своего адвоката.

– Уже еду.

– Хочешь, чтобы я тоже поучаствовал?

– Конечно. Встретимся на месте.

Транспортный поток в середине дня не был особенно плотным, и Босх добрался до полицейского участка на Семьдесят седьмой улице за двадцать минут. Все это время он раздумывал, с какого бока взяться за Уошберна. На Мелкого-2 Босх имел лишь факт соседства его дома с местом преступления. Никаких улик и вообще ничего определенного. Он понимал, что вынужден втянуть подозреваемого в игру. Убедить Уошберна, что располагает доказательствами против него, то есть солгать, чтобы добиться признания. Не самый лучший метод, особенно против прожженного типа, которому не впервой иметь дело с полицией. Но ничего другого не оставалось.

Гант уже дожидался его в дежурке Семьдесят седьмого участка.

– Я попросил перевести его в комнату для допросов. Ты готов?

– Готов.

В этот момент Босх заметил на стойке позади стола дежурного офицера упаковку из-под пончиков. Она была открыта, и в ней еще оставались два аппетитных кружка, уцелевших, видимо, после утреннего совещания.

– Эй, парни, не возражаете? – спросил он, указывая на упаковку.

– Угощайся, – разрешил Гант.

Босх взял покрытый глазурью пончик и умял его, пока шел по коридору за Гантом к рабочему помещению следователей.

Они вошли в просторный зал, заставленный столами, шкафами для досье и буквально заваленный кипами бумаг. Но за большинством столов никого не было и, как догадался Босх, его коллеги либо уехали по делам, либо еще не вернулись с обеда. На углу одного из столов лежал пакет с бумажными носовыми платками. Босх поспешно вытянул несколько, чтобы стереть с пальцев сахарную глазурь.

У двери одной из комнат для допросов сидел патрульный. Когда к нему приблизились Гант и Босх, полисмен поднялся. Гант представил его как Криса Мерсера, лично задержавшего Уошберна.

– Отличная работа, – похвалил Босх, пожимая ему руку. – Вы зачитали ему все нужные слова?

Имелась в виду, конечно же, необходимая формальность, когда задержанного уведомляли о его конституционных правах.

– Зачитал.

– Прекрасно!

– Спасибо, Крис, – сказал Гант. – Теперь мы им займемся сами.

Патрульный шутливо отсалютовал и удалился. Гант посмотрел на Босха.

– Ты уже придумал, как взять его в оборот?

– А у нас есть на него хоть что-нибудь, кроме того хлипкого ордера?

– Почти ничего. При нем обнаружили пол-унции «травки».

Босх нахмурился. Слишком мало.

– Но в кармане он держал шестьсот баксов наличными.

«Уже чуть лучше», – подумал Босх. Теперь карту с наркотой можно попытаться разыграть, но многое зависело от того, насколько хорошо Уошберн ориентировался в законодательстве о наркотиках.

– Попытаюсь развести его вслепую. Вдруг выболтает что-нибудь полезное для нас. Думаю, это сейчас лучшая тактика – загнать в угол и посмотреть, как он из него выберется.

– Идет. Я подыграю тебе, если будет нужно.

Из специального ящика, прикрепленного к стене между дверями комнат для допросов, где хранились разного рода бланки, Босх вытащил стандартную форму отказа от услуг адвоката, сложил и сунул в карман.

– Открывай и дай мне войти первым, – сказал он затем.

Гант так и сделал. Босх вошел в комнату с сумрачным лицом. Уошберн сидел за небольшим столом, его руки пластиковыми наручниками были пристегнуты к спинке стула. Кличка полностью себя оправдывала – это был миниатюрного сложения мужчина, носивший мешковатый костюм, чтобы выглядеть хоть немного солиднее. На столе лежал полиэтиленовый пакет с содержимым его карманов, изъятым при аресте. Босх уселся напротив него. Гант занял третий стул, придвинув его ближе к двери, словно собирался охранять ее, расположившись в нескольких футах позади Босха.

Босх приподнял пакет и осмотрел его содержимое. Бумажник, сотовый телефон, связка ключей, стянутый резинкой рулончик банкнот и прозрачный пакетик с марихуаной.

– Чарльз Уошберн, – заговорил он. – Тебя еще называют Мелкий-два. Забавная кличка. Ты, случайно, не сам ее придумал?

Он поднял взгляд на молчавшего Уошберна, затем снова посмотрел на пакет с уликами и покачал головой.

– Я вижу, у тебя возникла большая проблема, Мелкий-два. И знаешь какая?

– Срать я хотел на ваши проблемы.

– Догадываешься, чего я не вижу в этом пакете?

– Мне-то какая разница?

– А не вижу я в нем курительной трубки или бумажек для самокруток. Но при этом тут толстая пачка денег и наркота. Соображаешь, что это означает?

– Это означает, что я имею право позвонить своему адвокату. И не надо тут передо мной распинаться, потому как мне все равно сказать тебе нечего. Просто дай мне телефон, и я вызову сюда своего человека.

Прямо сквозь пластик пакета Босх нажал кнопку на мобильнике Уошберна, и дисплей засветился. Но, как и следовало ожидать, для пользования требовался пароль.

– Какая досада, верно? Нужно знать заветное слово.

Босх развернул телефон в сторону Уошберна.

– Дай мне пароль, и я сам свяжусь с твоим адвокатом.

– Не пойдет. Отправляй меня назад в камеру. Я ему позвоню с автомата в коридоре.

– А чего не с сотового? Он у тебя наверняка забит в быстрый набор, так ведь?

– Потому что это не мой телефон, и пароля я не знаю.

Босх догадывался, что в памяти телефона хранится список номеров и другая информация, которая могла сослужить Уошберну дурную службу. А потому у Мелкого не оставалось выбора, кроме как отречься от мобильника, хотя это и выглядело смехотворно.

– Неужели? Тогда как он оказался у тебя в кармане вместе с «травкой» и деньгами?

– Мало ли что еще вы могли мне подсунуть. Дайте позвонить адвокату.

Босх вздохнул, повернулся к Ганту и заговорил, обращаясь как будто только к нему:

– Понимаешь, что это значит, Джорди?

– Просвети меня.

– Это значит, что у нашего друга в одном кармане лежало запрещенное вещество, а в другом большая пачка купюр. Видишь ли, не носить с собой на всякий случай трубочку – это типичная ошибка. Потому что отсутствие средства для личного потребления наркоты дает законное основание выдвинуть обвинение в хранении с целью сбыта. А это уже крупное правонарушение. Впрочем, быть может, ему об этом доходчивее расскажет адвокат, как думаешь?

– Эй, приятель, что еще за дела? – взбеленился Уошберн. – У меня там и унции не было. Я не толкаю дурь, и ты это знаешь.

Босх повернулся.

– Это ты мне? – спросил он. – Ты только что потребовал адвоката, и я в таком случае умываю руки. Или все же хочешь побеседовать со мной?

– Я только хотел сказать, что не торгую наркотой.

– Так ты будешь со мной разговаривать?

– Буду, если не станешь вешать на меня это свое дерьмо.

– Тогда сделаем все как положено.

Босх достал из кармана формуляр и дал Уошберну подписать его. Сомнительно, чтобы эту бумажку серьезно восприняли в Верховном суде, но он и не рассчитывал, что до этого дойдет.

– Ладно, Мелкий-два, теперь давай поговорим, – произнес он. – Судя по тому, что мы здесь имеем, ты торгуешь наркотиками, и в этом мы собираемся тебя обвинить.

Услышав это, Уошберн попытался размять затекшие мышцы своих худосочных плеч и, набычившись, опустил голову. Босх взглянул на часы.

– Но я бы на твоем месте тревожился совсем не об этом. «Травка» – пустяк. Лично мне она нужна только для того, чтобы продержать тебя здесь подольше. Потому что, как мне кажется, мужчина, неспособный даже платить алименты на ребенка, едва ли соберет двадцать пять «штук», чтобы выйти под залог.

Босх снова приподнял пакет с уликами.

– Это поможет оставить тебя за решеткой, пока я закончу работать совсем над другой историей. Там все гораздо для тебя серьезнее.

– Чушь собачья! Я скоро выйду отсюда. У меня есть нужные люди.

– Да? Но знаешь, люди часто вдруг пропадают, когда речь заходит о крупной сумме.

Босх снова обратился к Ганту:

– Ты замечал такую тенденцию, Джорди?

– Сплошь и рядом. Народ начинает шарахаться от таких, особенно если узнает, что парню все равно идти ко дну. Они рассуждают так: к чему вносить огромный залог, если нет гарантии, что вернешь хотя бы цент?

Босх кивнул и посмотрел на Уошберна.

– Что это еще за хреновина? – спросил тот. – Чего ты ко мне прицепился? Что я такого сделал?

Босх забарабанил пальцами по краю стола.

– Не волнуйся, я все тебе скажу, Мелкий. Я работаю в центре и не притащился бы в такую даль, чтобы прищучить кого-то за грошовый пакетик с «травкой». Понимаешь, я следователь из отдела убийств. Занимаюсь старыми делами, которым уже много лет. Иногда даже лет двадцать.

Босх внимательно следил за реакцией Уошберна, но ничего пока не заметил.

– Как раз об одном таком деле я и хочу с тобой поговорить.

– Я ничего не знаю ни о каком убийстве. Ты здесь дал маху, приятель. Взял не того, кого нужно.

– Неужели? А вот я слышал другое. Должно быть, кто-то возводит на тебя напраслину, ты это хочешь сказать?

– Вот именно. Тащи его сюда, пусть скажет все мне в лицо.

– Этого я сделать не могу. Свидетелей нужно беречь. А у меня есть свидетель, который все слышал лично от тебя. Догадываешься, о ком я веду речь?

Отвечая, Уошберн старался не встречаться с Босхом взглядом.

– Я только догадываюсь, что ты собрал обо мне кучу лживого дерьма.

– А вот она утверждает, что ты ей признался, дружище. Все растрепал, чтобы показать, какая ты важная птица. Как поставил ту белую сучку к стенке и вышиб ей мозги. По ее словам, ты очень гордился собой, потому что это открыло тебе прямую дорогу в «Сикстиз».

Уошберн порывался вскочить на ноги, но наручники крепко удерживали его на сиденье стула.

– Какую еще белую сучку? О чем ты тут толкуешь, коп? Это тебе Латишия напела? С нее станется. Она хочет меня с говном смешать, потому что я ей четыре месяца денег не давал. Эта лживая тварь тебе что угодно скажет.

Босх поставил на стол локти и наклонился к Уошберну.

– Называть имена свидетелей не в наших правилах, Чарльз. Но я могу тебе точно сказать, что на этот раз тебе не отвертеться. Потому что я провел проверку показаний и выяснил, что в тысяча девятьсот девяносто втором году белая женщина действительно была убита в проулке прямо позади твоего дома. Так что это вовсе не выдумка, чтобы тебе насолить.

Вот теперь в глазах Уошберна мелькнул проблеск понимания.

– Ты говоришь о той репортерше во время погромов? Тогда тебе этого мне не пришить. Я здесь чист, а своей свидетельнице можешь передать, что если и дальше будет распускать обо мне язык, огребет по полной программе.

– Подумай, Чарльз, разумно ли с твоей стороны угрожать расправой свидетелю в присутствии двух офицеров правоохранительных органов? Теперь если с Латишией что-то случится – хотя я не утверждал, что показания против тебя дала именно она, – ты окажешься первым подозреваемым. Это понятно?

Уошберн отмолчался, и Босх продолжил:

– Вообще-то свидетель у меня не один, Чарльз. Есть еще человек из твоего квартала, утверждающий, что в то время у тебя был пистолет. А если точнее, то «беретта». В точности такая же, из какой прикончили женщину в проулке.

– Так дело в том пистолете? Но я просто нашел его у себя на заднем дворе, вот и все!

Есть! Уошберн сделал признание. Но одновременно выдвинул правдоподобную версию случившегося. Она звучала реалистично еще и потому, что Мелкий-2 выдал ее, не имея ни секунды на раздумья. Босху пришлось мысленно признать это.

– В своем заднем дворе? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто пистолет мог просто так валяться у тебя во дворе?

– Послушай, приятель! Мне тогда было всего шестнадцать. Во время той заварухи мать вообще не выпускала меня из дома. Заперла в спальне на замок, а на окнах были решетки. Я сидел, как в тюряге. Если мне не веришь, спроси у нее самой.

– Так когда же ты нашел пистолет?

– Как только все закончилось. Я стал постригать траву на заднем дворе и напоролся на него. Я понятия не имел, откуда он взялся. И про убийство ничего не знал, пока матушка не сказала, что приходили люди из полиции и допрашивали ее.

– Ты говорил матери о пистолете?

– Нет. Что я, умом тронулся? Рассказывать матери о таких вещах! К тому же вскоре его и не было.

Босх бросил быстрый взгляд на Ганта. Он чувствовал, что исчерпал аргументы. В словах загнанного в угол Уошберна было достаточно мелких подробностей, делавших его историю похожей на правду. Застреливший Йесперсен действительно мог выбросить оружие через ближайший забор, чтобы избавиться от него.

Гант понял его мгновенно и тут же взялся за дело. Он придвинул стул ближе и сел рядом с Босхом, включаясь в игру.

– Ты попал в серьезную передрягу, Чарльз, – сказал он тоном, превосходно передававшим всю эту серьезность. – Ты же понимаешь, что нам известно об этом деле куда больше, чем можешь знать о нем ты. Выбраться из ямы, которую сам себе вырыл, ты сможешь, только если не будешь гнать туфту. Начнешь лгать, и мы сразу тебя на этом поймаем.

– Ладно, – уныло отозвался Уошберн. – Что вы от меня хотите?

– Ты должен честно рассказать, как поступил с тем пистолетом двадцать лет назад.

– Я отдал его. Сначала припрятал, а потом отдал.

– Кому?

– Одному знакомому. Но только он уже сам отправился на тот свет.

– Мне повторить вопрос? Кому ты отдал пистолет?

– Одному типу по имени Трумонт, но я не знаю, настоящее оно было или нет. Парни на улице звали его Тру Стори.

– Это кличка? Как его фамилия?

Гант следовал стандартной тактике, задавая порой вопросы, на которые знал ответы заранее. Это помогало, во-первых, проверить достоверность показаний подозреваемого, а во-вторых, давало небольшое стратегическое преимущество, создавая у того временную иллюзию, будто полицейский знает меньше, чем на самом деле.

– Говорю же, не знаю я фамилии. Он уже умер. Его самого подстрелили несколько лет назад.

– Кто его убил?

– Понятия не имею. Он контролировал улицу, и кто-то его завалил. Это не редкость.

Гант откинулся на спинку стула, подавая этим знак Босху, что тот может снова взять инициативу в свои руки.

Босх уже знал, как продолжить.

– Опиши нам пистолет.

– Как ты и сказал, это была «беретта». Черная.

– Где именно во дворе ты его нашел?

– Точно не помню. Кажись, рядом с качелями. Он просто валялся в траве, правда, чувак. Я его не заметил, и он попал мне под газонокосилку. Она еще оставила на металле большую царапину.

– На пистолете?

– Да, прямо на стволе.

Босх понимал, что эта примета пригодится для опознания оружия, если они сумеют его найти. Но главное, она поможет подтвердить слова Уошберна.

– Пистолет был в рабочем состоянии?

– Да, в рабочем. Стрелял что надо. Я испытал его тут же. Всадил пулю в столб забора. Даже сам испугался. Я ведь едва надавил на спуск.

– Мать слышала выстрел?

– Еще бы! Тут же выскочила посмотреть, но я успел спрятать ствол за пояс и накрыл сверху рубашкой. Сказал ей, что это глушитель у косилки барахлит.

Босха не могла не заинтересовать эта пуля в столбе. Если она все еще там, значит, Уошберну можно верить. И он задал следующий вопрос:

– Хорошо, по твоим словам, мать заперла тебя в доме на все время беспорядков, так?

– Верно.

– А когда же ты нашел пистолет? Заваруха на улицах продлилась всего дня три. Ночь на первое мая была последней. Вспомни, когда именно ты нашел этот ствол.

Уошберн покачал головой с таким выражением, словно не мог помочь при всем желании.

– Слишком давно это было, чувак. Я не могу сказать, в какой именно день. Помню только, что нашел его, но это все.

– Почему ты отдал его Тру Стори?

– Потому что он держал квартал. Вот я ему его и отдал.

– Ты хочешь сказать, что он был боссом «Сикстиз» в вашем районе, я правильно понял?

– Да, ты все понял правильно!

Уошберн откровенно передразнивал манеру выражаться и слова белого полицейского. Он намекал, что предпочел бы беседовать с чернокожим. Гарри посмотрел на Ганта, и тот снова вмешался в допрос.

– Ты назвал того типа Тру. Но его звали Трумонт, точно? Трумонт Стори?

– Не знаю. Мы с ним не были корешами.

– Тогда на кой ты отдал ему пистолет?

– Потому что хотел познакомиться. Хотел, чтобы меня зауважали по-настоящему.

– И получилось?

– Ни хрена. Я почти сразу попался копам, и меня засадили в «малолетку» в Силмаре. Отмотал там почти два года. А когда вышел, свой шанс уже упустил.

Исправительная колония для несовершеннолетних в Силмаре располагалась у северной оконечности долины Сан-Фернандо. Судьи любили отправлять юнцов с криминальными наклонностями подальше от родных мест, чтобы по возможности оборвать их связи с бандами.

– Позже этот пистолет когда-нибудь попадался тебе на глаза?

– Не-а, больше я его уже не видел, – ответил Уошберн.

– А что с Тру Стори? – спросил Босх. – Ты встречался с ним снова?

– Сталкивались на улице, но он ко мне не приближался. Мы даже не разговаривали.

Босх выждал момент, не добавит ли Мелкий к сказанному что-то еще. Но тот замолчал.

– Ладно, Чарльз, посиди здесь и веди себя тихо, – произнес он.

Тронул Ганта за плечо и поднялся. Детективы вышли из комнаты для допросов, закрыли за собой дверь и встали чуть в стороне от нее. Гант пожал плечами и заговорил первым:

– Похоже, этот малый не врет.

Босх вынужден был согласиться. В рассказе Уошберна все звучало правдоподобно. Но не это сейчас имело первостепенное значение. Он признался, что нашел пистолет на своем дворе. По всей вероятности, это было то самое оружие, которое разыскивал Босх, но прямых доказательств не существовало, и ему не за что было зацепиться, чтобы утверждать, что участие Уошберна в убийстве Аннеке Йесперсен исчерпывалось тем, в чем он сам готов был признаться.

– Что собираешься делать с ним дальше? – спросил Гант.

– Мне он пока больше не нужен. Запишите ему в личное дело привод по ордеру и за «травку», но подчеркните, что не Латишия дала показания против него. И вообще, не называйте никаких имен.

– Понял, сделаем. Жаль, что с ним не сложилось, Гарри.

– Пусть так, но я тут подумал…

– О чем?

– Что, если Трумонта Стори грохнули не из его собственного пистолета?

Гант задумчиво потер подбородок.

– Это случилось почти три года назад.

– Знаю. Звучит маловероятно. Но ведь нам известно, что за те пять лет, что Стори отсидел в тюрьме Пеликан-Бэй, пистолет никто не пускал в дело. Он прятал его где-то все это время.

Гант кивнул.

– Он жил на Семьдесят третьей. Примерно год назад я попал в тот квартал, когда наш отдел проводил кампанию среди местного населения. Постучал в его дверь. И обнаружил, что мамочка его ребенка все еще там обитает.

Босх продолжал размышлять.

– А ты не в курсе, проводила ли следственная бригада, занимавшаяся его убийством, обыск в том доме? – наконец спросил он.

Гант покачал головой:

– Этого я не знаю, Гарри, но едва ли. И даже если обыскали, то не слишком тщательно. По крайней мере ордера на обыск у них не было. Хотя нужно еще раз проверить.

Босх кивнул и направился к выходу.

– Дай мне знать, – сказал он. – И если они не прошерстили там все, быть может, я этим займусь.

– Возможно, оно того стоит, – отозвался Гант, – но должен тебя предупредить, что вдова Тру Стори тоже принадлежала к банде и норов у нее еще тот. Признаться, я порой думал, что она добралась бы до вершины пирамиды, если бы Господь поставил ей другой механизм внизу живота. Это кремень, а не баба.

– Попробуем обернуть это себе на пользу, – сказал Босх, обдумав его слова. – Не уверен, что нам удастся получить нужную бумагу.

Он говорил об основаниях для выдачи официального ордера на обыск бывшего дома Трумонта Стори спустя почти три года после смерти хозяина. Лучше решить эту проблему, не обращаясь за ордером к судье. То есть сделать так, чтобы в дом их попросту пригласили. И, сыграв свои роли по-умному, можно добиться такого приглашения от любого, самого жесткого, казалось бы, человека.

– Я поработаю над сценарием, Гарри, – предложил Гант.

– Отлично. Позвони, если что-то придумаешь.