– Можно начинать, – ответил коммандер Гарсия, когда Босх спросил, готов ли он к интервью.

Босх кивнул и, открыв дверь, кивком пригласил войти двух женщин из «Дейли ньюс».

– Привет, я Маккензи Уорд, – сказала та, что вошла первой. Она, наверное, была репортером.

Вторая несла сумку с фотоаппаратом и треногу.

– А я Эмми Уорд, – представилась она.

– Сестры? – поинтересовался Гарсия, хотя ответ и не требовался: сходство прямо-таки било в глаза. Сестры были молоды, лет по двадцать с небольшим, и симпатичны – блондинки с открытыми улыбками.

– Я старше, – сказала Маккензи. – Но не намного.

Все обменялись рукопожатиями.

– Как это вам удалось попасть вдвоем в одну газету? – спросил Гарсия. – А теперь еще и на одно задание?

– Я уже проработала несколько лет, когда к нам попросилась Эмми. Ничего особенного. И мы часто работаем вместе. Хотя специально нас никто не объединяет. У репортеров свое, у фотографов свое. Сегодня так совпало. Завтра может быть по-другому.

– Вы не против, если сначала мы сделаем фотографии? – спросила Эмми. – Мне надо успеть еще в одно место.

– Конечно, никаких проблем, – бодро заверил ее Гарсия, игравший роль любезного хозяина. – Где мне встать?

Эмми предложила снять коммандера за столом, перед раскрытым делом, которое Босх специально принес с собой в качестве реквизита. Пока шла фотосессия, Босх и Маккензи Уорд отошли в сторонку, чтобы поговорить. Еще раньше они подробно обсудили все детали по телефону. Маккензи согласилась пойти на сделку. Босх пообещал, что если репортаж появится в газете на следующий день, то она будет первой в очереди на эксклюзив, когда убийцу возьмут. Разговор шел трудно. Поначалу договориться с редакцией попробовал Гарсия, но, сделав несколько неуклюжих шагов и едва все не испортив, передал инициативу детективу. По опыту Босх знал, что ни один газетчик не позволит, чтобы полиция диктовала, когда материал должен появиться и как его следует подать. Учитывая это, он сделал упор на «когда», а не на «как» в расчете на то, что Маккензи Уорд захочет и сможет преподнести историю в нужном для него виде. Для Босха самым важным было время публикации – чем раньше, тем лучше. Во второй половине дня Киз Райдер предстояла встреча с судьей, и тогда, если разрешение будет получено, колеса завертятся уже на следующее утро.

– Вы поговорили с Мюриель Верлорен? – спросила Маккензи.

– Да, она будет дома во второй половине и готова встретиться с вами.

– Я почитала материалы, все, что тогда писали об этом деле, и обнаружила несколько упоминаний об отце и ресторане. Мистер Верлорен тоже будет присутствовать?

– Не думаю. Его сейчас нет. В любом случае это будет в большей степени рассказ матери. Она все семнадцать лет хранит в неприкосновенности комнату дочери. Миссис Верлорен сказала, что если вы захотите, то сможете сделать фотографии.

– Правда?

– Да.

Маккензи бросила быстрый взгляд на расположившегося за столом коммандера. Босх знал, о чем она думает. Мать в застывшей во времени спальне дочери впечатляет сильнее, чем старый коп за столом с папкой. Маккензи открыла сумочку и посмотрела на Босха.

– Тогда я позвоню, узнаю, можно ли задержать Эмми.

– Валяйте.

Репортер вышла из кабинета – наверное, не хотела, чтобы коммандер услышал ее разговор с редактором.

Вернувшись минуты через три, она кивнула Босху, давая понять, что все в порядке и Эмми останется с ней.

– Итак, мы договорились – вы выпускаете репортаж завтра? – еще раз, на всякий случай, уточнил Босх.

– Витрина для него уже оставлена. Редактор хотел бы задержать до воскресенья и дать побольше места, но я сказала, что в этом деле у нас конкуренты, так что он не возражал. Мы готовы на все, лишь бы обойти «Таймс».

– Интересно, что он скажет, когда «Таймс» вообще ничего не напечатает? Он же поймет, что вы его обманули.

Маккензи усмехнулась и покачала головой:

– Нет, просто решит, что «Таймс» сняла свой материал, потому что мы их обошли. Такое постоянно случается.

Босх задумчиво кивнул.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что витрина уже оставлена?

– Каждый день мы публикуем новостной репортаж с фотографией. Это называется витриной, потому что помещается в самом центре первой страницы. Когда газеты разложены на прилавке или выставлены на стенде, то первое, что бросается вам в глаза, – это витрина. Главный материал.

– Хорошо. – Босх волновался, потому что от газеты зависело слишком многое.

– Если вы меня обманете, я этого не забуду, – негромко сказала Маккензи.

В голосе ее прозвучала угрожающая нотка тертого репортера. Босх раскинул руки, показывая, что ничего не скрывает.

– Вам не о чем беспокоиться, ничего такого не случится. Вы получаете эксклюзив. Как только мы возьмем преступника, я сразу же звоню вам, и только вам.

– Что ж, спасибо. Теперь давайте еще раз повторим главные правила. Я могу цитировать вас, называть ваше имя, но вы не хотите присутствовать на снимках, так?

– Так. В этом деле мне, возможно, придется поработать под прикрытием, и я не хочу, чтобы кто-то узнал меня по фотографии в газете.

– Поняла. А что за прикрытие?

– Пока еще не знаю. Кроме того, коммандер на снимке будет выглядеть куда лучше, чем я. Да так и справедливее – он ведь живет с этим уже семнадцать лет, а я всего пару дней.

– Что ж, думаю, материал я уже знаю по вырезкам и из разговора с вами, но мне все же хотелось бы поболтать с вами обоими несколько минут.

– Все, что пожелаете.

– Готово, – сказала Эмми и начала складывать оборудование.

– Подожди, – остановила ее сестра. – Позвони в технический отдел. Похоже, план меняется и ты остаешься со мной.

Эмми явно была не против.

– Хорошо. – Она достала телефон.

– Почему бы тебе не позвонить с улицы, пока мы займемся своими делами? – предложила Маккензи. – Не хочу задерживаться – мне ведь еще нужно все написать.

Когда фотограф вышла, все трое устроились за столом, и Маккензи начала расспрашивать коммандера о деле. Чем оно ему запомнилось? Что в нем такого особенного? Почему Гарсия настоял на том, чтобы начать новое расследование? Слушая невнятные объяснения коммандера о «призраках прошлого» и «незаживающих ранах», Босх чувствовал, как поднимается в нем злость. В отличие от Маккензи он знал, что семнадцать лет назад Гарсия – вольно или невольно – позволил расследованию сойти с правильного пути. Правда, он, похоже, и не догадывался, что на них оказали давление, и это в какой-то степени облегчало его грех в глазах Босха. Но если неудача в расследовании убийства семнадцатилетней давности и не доказывала личную коррумпированность Гарсии или неспособность противостоять давлению сверху, то уж некомпетентность демонстрировала со всей очевидностью.

Закончив с коммандером, репортер повернулась к детективу и спросила, что нового появилось в деле через семнадцать лет.

– Самое главное то, что теперь у нас есть ДНК стрелявшего, – сказал Босх. – Наш научно-технический отдел сохранил образцы ткани и крови, оставленные на орудии убийства. Мы надеемся, что после проведения анализа сможем выйти на подозреваемого достаточно быстро, если его ДНК уже есть в базе данных министерства юстиции. Если же таких данных нет, мы все равно сможем провести сравнение полученного ДНК с ДНК всех подозреваемых по этому делу. В восемьдесят восьмом году таких возможностей у коммандера Гарсии еще не было. Надеемся, что на этот раз все сложится по-другому.

Дальше Босх объяснил, как случилось, что стрелявший оставил на оружии свой след. Маккензи заинтересовалась техническими деталями и подробно все записала.

Босх был доволен. Оружие и ДНК – вот что необходимо упомянуть в репортаже. Он хотел, чтобы Маккей, прочитав газету, понял – ДНК проверяется, анализируется и сравнивается. А сравнить было с чем, поскольку его образец уже имелся в базе данных. План строился на том, что Маккей запаникует, попытается скрыться или совершит ошибку, позвонив кому-то, станет обсуждать убийство семнадцатилетней давности. Все, что им требовалось, – это один-единственный неверный шаг.

– Как скоро вы рассчитываете получить результаты из министерства юстиции? – спросила репортер.

Босх замялся, медля с ответом. Ему не хотелось опускаться до откровенной лжи.

– Э… определенно сказать трудно. У министерства юстиции свои приоритеты, а запросов приходит довольно много. В любом случае это вопрос нескольких дней.

Он думал, что удачно вывернулся, не солгав, но и не сказав правды, но Маккензи тут же швырнула в его окоп следующую гранату:

– Я прочла все, что в свое время писали об этом преступлении, и обнаружила, как мне показалось, некий пробел. Нигде не сообщалось о том, что девушка была смешанной крови. Как вы считаете, могло ли это обстоятельство сыграть какую-то роль в мотивации убийства?

Босх посмотрел на Гарсию в надежде, что тот ответит первым.

– В восемьдесят восьмом мы тщательно изучили этот аспект, – сказал коммандер, – но не обнаружили ничего, что свидетельствовало бы о преступлении на расовой почве. Возможно, именно поэтому вы ничего и не нашли.

Репортер повернулась к Босху, ожидания его дополнений.

– Мы внимательно изучили материалы дела и не нашли никаких подтверждений того, что говорило бы о присутствии расовой мотивации, – осторожно подбирая слова, ответил он. – Сейчас мы еще раз пересматриваем всю имеющуюся информацию и в первую очередь обращаем внимание на то, что могло сыграть роль в мотивации данного преступления.

Столь уклончивый ответ мог не понравиться Маккензи, и Босх внутренне собрался, ожидая дальнейших вопросов в этом направлении. Конечно, можно было бы высказаться определеннее, поделиться своими подозрениями с расчетом еще сильнее надавить на Маккея и подтолкнуть его к действиям. Но с другой стороны, ему не хотелось, чтобы подозреваемый понял, насколько близко они к нему подошли. В итоге Босх оставил все как есть.

Однако репортер, вместо того чтобы продолжить наступление, закрыла блокнот.

– Думаю, у меня есть все, что надо, – сказала она. – Сейчас я поеду к миссис Верлорен, а потом вернусь в редакцию, чтобы успеть написать все для завтрашнего выпуска. По какому номеру я могу связаться с вами, детектив? Срочно, если возникнет такая необходимость?

Босх понял, что попался, и неохотно продиктовал номер сотового, зная, что теперь у нее есть прямая линия связи, которой она непременно воспользуется – если не в этом случае, то в следующем. Такова была окончательная плата за заключенную сделку.

Все поднялись из-за стола, и Босх лишь теперь заметил, что Эмми Уорд вернулась в кабинет и тихонько сидит у двери. Гарсия поблагодарил обеих сестер за любезность, они попрощались и вышли. Босх остался в комнате с коммандером.

– По-моему, все прошло хорошо, – сказал Гарсия, когда дверь наконец закрылась.

– Надеюсь, что да. Только мне это дорого обошлось. Теперь придется менять номер, который был у меня три года, и сообщать всем новый. Приятного мало.

Гарсия пропустил его жалобу мимо ушей.

– А вы уверены, что Маккей читает газеты? И не просто газеты – надо, чтобы он прочитал именно завтрашний номер «Ньюс».

– Не уверены. Более того, с чтением у него проблемы. Может, он вообще ничего не читает.

У Гарсии буквально отвисла челюсть.

– Тогда как же…

– На этот случай у нас есть план. Постараемся сделать так, чтобы он прочел то, что надо. Не беспокойтесь – все прикрыто. Со времени нашего вчерашнего разговора всплыло еще одно имя. Это знакомый и, если можно так сказать, сообщник Маккея. Билли Беркхарт. В те времена его больше знали как Билли Блицкриг. Не припоминаете?

Гарсия изобразил глубокую задумчивость, как будто стоял перед камерой. Он даже вышел из-за стола и прошелся по кабинету. Потом покачал головой:

– Нет, не припоминаю.

– Наверное, если бы слышали, то вспомнили бы.

Гарсия вернулся к столу, но не стал садиться, а уперся взглядом в ежедневник.

– Так, посмотрим, что у нас там дальше…

– Дальше у вас я, коммандер, – сказал Босх.

Гарсия вскинул голову:

– Извините – что?

– Я отниму у вас всего несколько минут. Всплыло кое-что новое, надо прояснить.

– Что прояснить? Вы имеете в виду того парня, Блицкрига?

– Да. И кое-что еще, насчет чего спросила репортер, а мы ей солгали. У дела была расовая подоплека.

Лицо коммандера превратилось в каменную маску.

– Я не лгал. Ни ей сегодня, ни вам вчера. Мы ничего не нашли. Никакой расовой подоплеки.

– Мы?

– Мы с напарником.

– Уверены?

На столе звякнул телефон. Гарсия схватил трубку и сердито бросил:

– Не соединять! Я занят. – Он посмотрел на Босха и уже спокойно сказал: – Позвольте напомнить, детектив, с кем вы разговариваете. И что, черт возьми, означает ваше «уверены?». Что вы хотите этим сказать?

– При всем уважении к вашему рангу, сэр, должен напомнить, что в восемьдесят восьмом на следствие было оказано давление. Я верю вам, когда вы говорите, что не обнаружили расовой подоплеки преступления. В противном случае вы не стали бы звонить в наш отдел и напоминать о необходимости провести анализ ДНК. Но если вы не знали о том, что происходит, то ваш напарник определенно знал. Он когда-нибудь говорил вам о том давлении, которое оказывало на него начальство?

– Рон Грин был самым лучшим из всех детективов, с которыми я когда-либо работал. И я не позволю, чтобы вы чернили его репутацию.

Они стояли друг против друга, разделенные столом, скрестив взгляды, как оружие в бою.

– Меня не интересуют репутации. Меня интересует правда. Вчера вы сказали, что он застрелился через несколько лет после того дела. Почему? Ваш напарник оставил записку?

– Ему было тяжело, детектив. Он не вынес того, что выпало на его долю. Его мучили воспоминания.

– О тех, кому он позволил отвертеться?

Гарсия подался вперед и, выставив руку, ткнул в Босха пальцем.

– Как вы смеете? Вы… вы ходите по тонкому льду, Босх. Достаточно одного звонка на шестой этаж, и вас вышвырнут на улицу еще до вечера. Ясно? Я вас знаю. Вы только что вернулись, и вам дали испытательный срок. Так вот, один звонок, и все. Вы меня поняли?

– Да. Понял.

Босх опустился на приставленный к столу стул, надеясь, что это поможет хоть немного разрядить скопившееся в комнате напряжение. Гарсия, поколебавшись, тоже сел.

– То, что вы мне сказали, в высшей степени оскорбительно. – Голос его еще сочился гневом.

– Извините, коммандер. Я лишь хотел уяснить, что вам известно.

– Не понимаю.

– Извините, сэр, но командование определенно блокировало некоторые направления расследования. Сейчас я не хочу вдаваться в детали и называть имена. Некоторые из тех людей еще на службе. На мой взгляд, расовая подоплека убийства сейчас прояснилась – это доказывает связь Маккея с Беркхартом. Тогда вы ничего не знали ни об одном, ни о другом, но у вас был пистолет и кое-что еще. Я хотел понять, участвовали ли вы в этом. Судя по вашей реакции, нет.

– Но мой напарник, по-вашему, участвовал и ничего мне не сказал.

Босх кивнул.

– Невозможно. – Гарсия решительно покачал головой. – Мы с Роном всем делились. У нас были самые доверительные отношения.

– Между напарниками всегда доверительные отношения. Но есть вещи, которыми не делятся даже с самыми близкими. Думаю, у вас существовало разделение труда. Вы занимались бумажной стороной, а дело тащил Грин. Наткнувшись на сопротивление внутри департамента, он предпочел держать вас в неведении. Да, полагаю, так все и было. Может быть, Грин оберегал вас, может быть, ему было стыдно признаться в том, что он поддался давлению.

Гарсия опустил глаза. Босх понимал – его мысли в прошлом. Каменная маска не выдержала, треснула.

– Думаю, я и сам чувствовал, что что-то не так, – тихо сказал он. – Не с самого начала… потом…

– Почему?

– В самом начале мы с Роном договорились разделить родителей. Он взял отца, а я мать. Ну вы понимаете, так легче установить отношения. С отцом у Рона возникли проблемы. Он вел себя очень неровно. То был спокоен, пассивен, то вдруг взрывался, требовал незамедлительных результатов. Но было и что-то еще, и об этом Рон ничего не говорил.

– А вы спрашивали?

– Да. Спрашивал. Он объяснил, что с мистером Верлореном работать трудно, что тот зациклился на одном пункте и уверен, что его дочь убили из-за цвета кожи. И еще я помню, как он тогда сказал: «Нам туда путь закрыт». Только эти слова, ничего больше, но мне они запомнились, потому что ничего подобного Рон никогда не говорил. «Нам туда путь закрыт». Тот Рон Грин, которого я знал, всегда шел до конца. Для него не существовало запретов. До того дела.

Коммандер поднял глаза, и Босх кивнул – так он благодарил Гарсию за признание.

– По-вашему, это имело какое-то отношение к тому, что случилось потом?

– Вы имеете в виду самоубийство?

– Да.

– Не знаю. Все может быть. После того дела наши пути разошлись. Так бывает у напарников – перестали работать вместе, и вроде бы уже и говорить не о чем.

– Верно.

– О том, что Рон застрелился, я узнал на каком-то совещании, уже после перевода в семьдесят седьмой участок. Через неделю. Вот так мы разошлись.

Босх кивнул. Сказать было нечего.

– Сегодня у меня тоже совещание, детектив. Вам пора идти.

– Да, сэр. Я вот только подумал, что если они сумели заставить Грина остановиться, то, должно быть, имели на него что-то. Вы ничего не помните? Им не занимался в то время отдел внутренних расследований?

Гарсия покачал головой. Он не говорил «нет». Он говорил что-то другое.

– Знаете, в нашем департаменте копы чаще занимаются другими копами, чем убийцами и насильниками. Я всегда думал, что если доберусь до верха, то обязательно изменю такое положение вещей.

– Если я правильно понял, расследование все же было?

– Я лишь хочу сказать, что редкий полицейский абсолютно чист. На каждого что-нибудь да найдется. Было и на Рона. Его обвиняли в нападении на подозреваемого. Полная чушь. Мальчишка ударился головой о крышу, когда Рон пытался усадить его в машину. Наложили пару швов. Большое дело, верно? Но парень оказался со связями, и отдел внутренних расследований своего не упустил.

– Значит, они могли этим воспользоваться, чтобы надавить на него.

– Могли или не могли – все зависит от того, верите ли вы в теорию заговоров.

«Верю, – подумал Босх, – когда речь идет о полицейском управлении Лос-Анджелеса». Подумал, но промолчал и сказал другое:

– Что ж, сэр, думаю, теперь картина прояснилась. Не буду вас задерживать.

Он поднялся и шагнул к двери.

– Я понимаю, что вам нужно было все это узнать, – сказал Гарсия. – Но мне не понравилось, как вы со мной обошлись.

– Мне жаль, сэр.

– Нет, детектив. Ничего вам не жаль.

Босх не ответил. Он взялся за ручку двери и в последний момент оглянулся, чтобы что-то сказать. Но слов не нашлось. Он повернулся, вышел и закрыл за собой дверь.