3
Вернувшись к себе в отдел, Босх и Райдер отправились в кабинет начальника, чтобы ввести его в курс последних событий. Эйблу Пратту после двадцати пяти лет службы в полиции оставалось три недели до выхода в отставку. Он выслушал их не очень внимательно. С краю его стола лежала стопка путеводителей по Карибским островам. Он вынашивал план: по выходе в отставку покинуть город и переехать с семьей на какой-нибудь океанский остров. Общая пенсионная мечта офицеров органов правопорядка – сбежать подальше от всей той черноты, с которой они много лет имели дело. Реальность, однако, вносила коррективы: примерно после полугода, проведенного на пляже, тропический остров порядком надоедал.
Пратта должен был сменить на посту начальника группы другой сотрудник отдела убийств, детектив Дэвид Лэмкин. Этот признанный в общенациональном масштабе эксперт по раскрытию сексуальных преступлений был отобран на эту должность, потому что слишком много преступлений, над которыми работали в группе, носили сексуальный характер. Босх с нетерпением ждал работы под началом Лэмкина и куда с большим удовольствием обсуждал бы предстоящее дело с ним, чем с Праттом, однако время поджимало и приходилось иметь дело с тем, кто есть.
Одним из плюсов обращения к сидящему на чемоданах Пратту являлось то, что он охотно предоставит им свободу действий. Главное только – чтобы не было неприятных сюрпризов и осложнений. Он хотел провести последний месяц на службе спокойно и без эксцессов. Когда Босх и Райдер вошли в кабинет начальника, тот трудился над каким-то письмом. Бросив беглый взгляд на лист, Босх увидел, что это письмо в казино на Багамах. Пратт старался подыскать себе на будущее тихое, непыльное место в охране, и к этому сводились все его помыслы в последние дни.
Выслушав краткий доклад, Пратт дал детективам добро на работу с О'Ши и оживился, лишь когда стал напутствовать в отношении адвоката Мориса Свона.
– Хочу предостеречь вас насчет Свона, – сказал он. – При встрече с ним, где бы и когда это ни происходило, ни в коем случае не пожимайте ему руки.
– Почему? – удивилась Райдер.
– Однажды я столкнулся с ним на одном судебном процессе. Уже довольно давно. Обвинялся член уличной банды по делу об убийстве. Каждый день, когда начиналось заседание суда, Морис всегда устраивал с этим рукопожатием целое шоу. Демонстративно пожимал руку мне, затем прокурору. Вероятно, он бы и судье пожал, если бы имел возможность.
– И что же?
– Так вот, после того как парня осудили, он пытался получить смягчение приговора, выдавая своих подельников. И в ходе дальнейших допросов, в частности, заявил мне, что я замазан. Дескать, во время процесса Свон сказал ему, будто может купить нас всех. Меня, прокурора – всех. Поэтому бандит велел своей сожительнице раздобыть ему денег, а Морис уверял его, что всякий раз, когда он обменивается с нами рукопожатием, вручает нам взятку. Ну, понимаете, передает наличные из рук в руки. Он даже любил пожимать обе руки. И действительно всю дорогу морочил голову тому парню, а на деле просто присваивал деньги.
– Черт возьми! – воскликнула Райдер. – И вы все вместе не подали на него иск?
Пратт отмахнулся.
– Это выяснилось уже задним числом, да и к тому же – недоказуемая болтовня. Ничего бы не помогло – во всяком случае, с Морисом, членом коллегии адвокатов, с высокой репутацией. Но с тех пор я всегда замечаю, что Морис любит горячие рукопожатия. Так что когда окажетесь вместе с ним и Уэйтсом в комнате для допросов, не подавайте ему руки.
Посмеиваясь над историей, детективы покинули кабинет Пратта и вернулись к себе. Обязанности они поделили еще на обратном пути из здания суда. Босху предстояло заняться Уэйтсом, Райдер – взять на себя Фицпатрика. Когда завтра они сядут за стол напротив Уэйтса, чтобы вести допрос, им надо знать досье вдоль и поперек. Поскольку Райдер по делу Фицпатрика досталось меньше материала, она должна была также закончить оформление бумаг по Матарезе, для последующей передачи дела в суд. Это означало, что Босх имел возможность полностью посвятить себя изучению всех сторон жизни Рейнарда Уэйтса. Вытащив для Райдер из папки-гармошки досье с делом Фицпатрика, он, с остальными материалами, спустился в кафетерий. Гарри знал, что толпа скоро поредеет и он сумеет без помех разложить на столике файлы и спокойно поработать, не отвлекаясь на постоянные звонки и шум разговоров в отделе. Протерев салфеткой столик в углу, Босх углубился в изучение материалов.
В деле Уэйтса имелось три файла. Сюда входили: так называемая Книга убийства, составленная Оливасом и Тедом Колбертом, его напарником по северо-восточному отделению, материалы по предыдущему аресту и файл обвинительных материалов для суда, составленный О'Ши.
Босх решил прочитать в первую очередь Книгу убийства. Он быстро ознакомился с Рейнардом Уэйтсом и подробностями его ареста. Подозреваемому тридцать два года, он проживал в квартире на нижнем этаже дома по Свицер-авеню, в западном Голливуде. Уэйтс был некрупным мужчиной, ростом всего пять футов шесть дюймов и весом 142 фунта. Он был владельцем и единственным работником фирмы по мытью окон в жилых зданиях. Фирма называлась «Четкая видимость. Мойка окон в домах». Согласно полицейским отчетам, в ночь на одиннадцатое мая, в час пятьдесят минут он привлек внимание двух патрульных: молодого Арнольфо Гонсалеса и его наставника Теда Феннела. Патрульные были прикомандированы к группе быстрого реагирования, которая несла ночной дозор в раскинувшемся на склоне горы районе Эхо-парк. Повышенный интерес полиции к району объяснялся недавней вспышкой ограблений в здешних домах – ограблений, происходивших по вечерам в те дни, когда лос-анджелесская бейсбольная команда «Доджерс» проводила матчи на своем стадионе. Хотя Гонсалес и Феннел и были в полицейской форме, сидели они в обычном «лендкрузере» в районе пересечения Стэдиум-уэй с Ущельем Чавес. Босх знал это так называемое Ущелье Чавес. Оно находилось на дальних задворках стадионного комплекса, выше по склону округи, где дежурила группа быстрого реагирования. Он также знал, что стандартной стратегией патрульного отряда было рассыпаться по периметру охраняемого объекта и следовать за каждым транспортным средством или человеком, которые покажутся чем-либо подозрительными.
Согласно рапорту Гонсалеса и Феннела, им показалось странным, что фургон с надписью «Четкая видимость. Мойка окон в домах» куда-то едет в два часа ночи. Они последовали за ним на некотором расстоянии, и Гонсалес с помощью бинокля ночного видения рассмотрел номерной знак, после чего через цифровой терминал, которым была оборудована машина, вошел в автотранспортную базу данных. Полицейские предпочли воспользоваться компьютером, а не рацией – на тот случай, если орудующий в районе грабитель экипирован сканером полицейских радиоволн. Компьютер выдал ответ. Под данным номером значился «форд-мустанг», зарегистрированный в пригородном Клермонте. Уверенный, что табличка с номерным знаком украдена и теперь они имеют достаточное основание задержать фургон, Феннел поддал газу, выложил на крышу мигалку и остановил злоумышленника на Фигероа-террас, неподалеку от пересечения с Бодри-авеню.
«Водитель транспортного средства казался возбужденным; он высунулся из окна автомобиля, чтобы поговорить с офицером Гонсалесом, одновременно пытаясь помешать полицейскому осмотреть внутреннюю часть фургона,
– значилось в резюме по аресту. –
Тогда офицер Феннел приблизился к фургону со стороны пассажирского сиденья и посветил фонариком. Даже не заходя в фургон, офицер Феннел заметил на полу за пассажирским сиденьем нечто напоминающее несколько пластиковых мешков с отбросами. Из затянутого горлышка одного мешка на пол фургона вытекала субстанция, по виду напоминающая кровь».
Далее в отчете следовало:
«На вопрос, не кровь ли подтекает из одного из мешков, водитель ответил, что ранее в этот день порезался, когда разбилось оконное стекло, которое он мыл. Он заявил, что ему пришлось задействовать тряпки для мытья, чтобы остановить кровь. Его попросили показать порезанное место, но водитель улыбнулся и внезапно сделал попытку вновь завести мотор. Офицер Гонсалес стремительным движением через окно кабины помешал ему. После короткой борьбы водителя извлекли из транспортного средства, уложили на землю и сковали наручниками. Затем его поместили на заднее сиденье полицейского автомобиля. Офицер Феннел открыл задержанное транспортное средство и осмотрел мешки. Первый же открытый им мешок содержал части человеческого тела. На место происшествия немедленно вызвали следственную бригаду».
Согласно водительским правам, человека, вытащенного из кабины фургона, звали Рейнард Уэйтс. Он был доставлен в камеру предварительного заключения при северо-восточном полицейском участке, а ночью на Фигероа-террас производилось обследование его фургона и пластиковых мешков. И только когда следственную эстафету переняла вызванная команда детективов и заново проверила действия, выполненные Гонсалесом и Феннелом, выяснилось, что полицейский-новичок набил в поисковую систему неправильный номерной знак, впечатав вместо буквы Е букву F, и именно таким образом получил регистрационный номер «форда-мустанга» из Клермонта.
В терминах правоохранительных органов это значилось как добросовестная ошибка, то есть достаточное основание для остановки фургона все равно сохранялось, поскольку полицейские действовали исходя из добросовестных намерений. Босх заключил, что именно эта ошибка полицейских и стала поводом к апелляции, о которой упоминал ранее О'Ши.
Босх отодвинул в сторону файл со следственными материалами и раскрыл папку с материалами обвинительного дела. Пролистав документы, нашел копию апелляции. Быстро пробежав по ней глазами, отыскал то, что и рассчитывал обнаружить. В апелляции Уэйтс заявлял, будто введение в поисковую систему неправильного номерного знака является обычной практикой в полицейском ведомстве Лос-Анджелеса и часто применяется, когда офицеры из специальных патрульных подразделений хотят остановить и обыскать какое-нибудь транспортное средство, не имея на то законного основания. Хотя судья Высшего суда счел, что Гонсалес и Феннел действовали добросовестно, и поддержал законность обыска, Уэйтс подал апелляционную жалобу на данное решение в федеральный районный апелляционный суд.
Босх вернулся к следственному досье. Вне зависимости от законности проверки на дороге следствие по делу Рейнарда Уэйтса продвигалось быстро. На следующее утро после ареста Оливас и Колберт выправили ордер на обыск квартиры на Свицер-авеню, где в одиночку проживал Уэйтс. Четырехчасовой обыск квартиры и следственная экспертиза выявили несколько образцов человеческих волос и крови, которые были извлечены из раковины в ванной комнате и сливных труб, а также тайник в полу, содержащий женские украшения и многочисленные полароидные снимки обнаженных женщин, выглядевших то ли спящими, то ли потерявшими сознание, то ли мертвыми. В кладовке имелся вертикальный морозильник, он оказался пуст, за исключением двух образчиков лобковых волос, также обнаруженных специалистами по идентификации.
Три пластиковых мешка, найденных в фургоне, переправили в ведомство коронера и вскрыли. Выяснилось, что они содержат части тел двух женщин, каждая была задушена и расчленена после смерти одним и тем же способом. Заслуживал внимания факт, что части одного тела явили признаки оттаивания после заморозки.
Хотя никаких режущих инструментов не нашли ни в квартире Уэйтса, ни в его фургоне, из собранных улик стало ясно, что в поисках грабителя полицейские Гонсалес и Феннел наткнулись на серийного убийцу за работой. Полиция была уверена, что Уэйтс уже избавился от орудий и как раз собирался избавиться от тел жертв, когда привлек внимание полицейских из группы быстрого реагирования. Имелись указания на то, что ранее были и другие жертвы. В отчетах подробно описывались действия, предпринимавшиеся в следующие несколько недель с целью идентифицировать два найденных тела, а также других женщин – с полароидных снимков, обнаруженных в квартире. Уэйтс не оказывал следствию помощи, прибегнув в первый же день к услугам Мориса Свона и избрав тактику молчания на допросах, тогда как адвокат подверг нападкам правомерность остановки своего клиента дорожным патрулем.
Только одну из убитых идентифицировали. Отпечатки пальцев одной из расчлененных женщин совпали с образцом из базы данных ФБР по латентным отпечаткам, то есть хотя и слабым, но таким, которые можно проявить. Убитой оказалась некая Линдси Мэтерз, семнадцатилетняя беглянка из родительского дома в Давенпорте, штат Айова. Она покинула дом за два месяца до того, как ее останки обнаружили в мешке Уэйтса, и все это время родители не получали от дочери известий. С помощью фотографий, предоставленных ее матерью, детективы смогли проследить ее передвижения в Лос-Анджелесе. Линдси узнали специалисты по работе с несовершеннолетними нескольких голливудских приютов. Дабы не быть узнанной и отправленной домой, девушка пользовалась целым набором имен. Имелись указания на то, что она была вовлечена в употребление наркотиков и уличную проституцию. Следы от уколов, выявленные на ее теле судмедэкспертизой, с несомненностью свидетельствовали о долгой и непрекращавшейся практике впрыскивания наркотиков. Анализ обнаружил в системе кровообращения присутствие героина и так называемой ангельской пыли.
Воспитателям приютов, которые помогали идентифицировать Линдси Мэтерз, показали также полароидные снимки других женщин из квартиры Уэйтса, и те предложили набор разнообразных имен по крайней мере еще для трех. Их истории были схожи с историей Мэтерз. Все они сбежали из дому и, видимо, занимались проституцией как средством добывания денег на наркотики.
Из всего этого Босху стало очевидно: Уэйтс был хищником, охотившимся на молодых женщин, существовавших на обочине жизни. Маргиналок, выпавших из сферы ответственности общества, таких, которых сразу бы никто не хватился и о чьей пропаже не заявил…
Полароидные снимки из тайника хранились в досье в пластиковых кармашках, по четыре на странице. Всего восемь страниц с многочисленными снимками каждой женщины. В сопровождающем их отчете эксперта говорилось, что коллекция содержит фотографии девяти различных женщин, включая тех двух, чьи останки нашли в фургоне Уэйтса, но, кроме них, еще семь неизвестных. Босх понял, что эти неизвестные и были теми, о которых Уэйтс предлагал рассказать в дополнение к Мари Жесто и хозяину ломбарда. Но Гарри все равно внимательно изучил их лица в поисках Мари.
Однако ее там не было. Лица на фотографиях принадлежали женщинам, не вызывавшим в нем того волнения, что вызывала Мари Жесто. Босх откинулся на стуле и снял очки, чтобы отдохнули глаза. Он вспомнил одного из своих первых наставников в деле расследования убийств. Детектив Рэй Вон имел особое сочувствие к тем, кого называл неучтенными людьми, к жертвам, которые были не в счет. Он рано научил Босха, что для общества жертвы изначально не являются равными, но для истинного детектива они должны таковыми быть.
– Каждая из них была чьей-то дочерью, – говорил он. – Каждая имела значение.
Босх потер глаза. Он думал о предложении Уэйтса разъяснить обстоятельства девяти убийств, включая убийство Мари Жесто, Дэниела Фицпатрика и тех семи, отсутствие которых не было запеленговано ничьим радаром. Что-то здесь казалось странным. Понятно, что Фицпатрик выбивался из общего ряда, поскольку был мужчиной, и убийство не выглядело сексуально мотивированным. Что же касается Мари Жесто – да, Босх всегда считал, что ее убийство имело сексуальную подоплеку. Но она не была отбросом общества. Ее пропажа долгое время удерживалась в поле общественного зрения. Не могло произойти так, что Уэйтс использовал шумиху как урок на будущее? Не сменил ли он после этого свои повадки таким образом, чтобы уже никогда не привлекать внимания полиции и СМИ? Босх подумал, что, вероятно, тот накал страстей, который сам же он и вызвал, занимаясь расследованием убийства Жесто, побудил Уэйтса сменить стратегию, сделаться убийцей более хитрым и дальновидным. Если даже и так, то Гарри решил отложить переживание этой вины на потом. Сейчас важно было сосредоточиться на ближайших задачах.
Он надел очки и вернулся к документам. Улики против Уэйтса основательные. Что может быть основательнее, если подозреваемый схвачен за перевозкой расчлененных тел? Схвачен с поличным. Страшный сон судебного адвоката, мечта обвинителя. Судебное дело за четыре дня проскочило стадию предварительного слушания, а затем ведомство окружного прокурора повысило ставки: О'Ши объявил, что станет требовать смертный приговор.
Рядом с раскрытой папкой у Босха лежал блокнот, чтобы записывать вопросы к О'Ши, Уэйтсу и прочим. Когда детектив подошел к концу своего обзора судебно-следственных материалов, этот блокнот так и оставался чист. И теперь он записал лишь два вопроса, которые возникли:
Если Уэйтс убил Жесто, то почему в его квартире не было ее фотографии?
Уэйтс жил в западном Голливуде. Что он делал в Эхо-парке?
На первый вопрос нетрудно ответить. Босх знал, что убийцы эволюционируют. После убийства Жесто Уэйтс мог почувствовать, что ему требуется некое напоминание о своих проделках. Фотографирование жертв могло начаться уже после Мари.
Второй вопрос тревожил сильнее. Приложенный к делу полицейский отчет не давал на него ответа. Следствие просто автоматически сочло, что Уэйтса задержали, когда он ехал избавиться от трупов, вероятно, закопать их на парковых угодьях, окружавших стадион «Доджерс». Никаких дополнительных расследований по данному пункту не проводилось, вопросов не задавалось. Но для Босха этот вывод не был столь очевиден. Эхо-парк находился не менее чем в получасе езды от квартиры Уэйтса в западном Голливуде. Изрядное расстояние, чтобы спокойно ехать с расчлененными трупами в машине. К тому же Гриффит-парк – более обширный, с большим количеством изолированных и труднодоступных мест – располагался ближе к дому Уэйтса и удобнее для сокрытия трупов, чем территория вокруг стадиона.
Значит, Уэйтс имел в Эхо-парке какую-то конкретную цель. Но это обстоятельство следствие упустило, а может, проигнорировало как маловажное.
Далее Босх написал два слова:
Психологический портрет?
Не было проведено психологического портретирования обвиняемого, и Босха это удивило. Наверное, подумал он, таково стратегическое решение ведомства окружного прокурора. Вероятно, О'Ши сознательно предпочел не идти этим путем, поскольку не мог точно сказать, куда он его выведет. Он хотел обвинить Уэйтса по имеющимся фактам и отправить в камеру смертников. Побоялся открыть для адвоката путь защиты со ссылкой на невменяемость.
Тем не менее Босх решил, что составление психологического портрета полезно для понимания подсудимого и его действий. Готов объект сотрудничать в этом смысле или нет – все равно психологический портрет можно вывести из самих преступлений. А также из того, что уже известно об Уэйтсе: из его биографии, внешности, находок в квартире, из бесед с теми, кого он знал и у кого работал. Такой портрет оказался бы полезен и самому О'Ши – как оборонительный рубеж против поползновений защиты объявить клиента невменяемым.
Однако теперь поздно. В полицейском ведомстве штат психологов был малочисленным, и Босху не удалось бы добиться от них какой-нибудь помощи к завтрашнему утру. А затребовать помощь ФБР, передоверив им часть работы, – это в лучшем случае вылилось бы в двухмесячное ожидание.
Внезапно у Босха возникла идея, но он решил немного пообкатать ее, прежде чем на что-то решиться. Он встал, чтобы заново наполнить чашку кофе. Он пользовался настоящей кофейной кружкой, которую принес с собой, и предпочитал ее стандартным, общепитовским, из термостойкой пластмассы. Кружку подарил ему известный писатель и телепродюсер Стивен Кэннелл, он провел время в их группе, собирая материл для одного своего проекта. Сбоку на кружке был пропечатан вопрос: «Что у злодея на уме?» Босх любил эту кружку, поскольку считал, что это хороший вопрос, которым настоящий детектив должен постоянно задаваться.
Он вернулся к столику и взялся за последний файл, самый тонкий и давний из трех. Отодвинул в сторону мысли об Эхо-парке, психологических портретах и раскрыл эту папку. Она содержала отчеты и иные следственные документы, относящиеся к давнишнему аресту Уэйтса, в феврале 1993 года, за подозрительное праздношатание. Это был единственный сигнал тревоги в отношении Уэйтса за одиннадцать лет, предшествовавших нынешнему аресту.
В отчетах сообщалось, что Уэйтса арестовали на заднем дворе одного дома в лос-анджелесском районе Фэрфакс. Это случилось после того, как проживающая рядом женщина, страдающая бессонницей, случайно посмотрела в окно. Она увидела человека, заглядывающего в заднее окно соседнего дома. Женщина разбудила мужа, и тот, спешно выскользнув из дому, схватил подозрительного человека и не отпускал до приезда полиции. При подозрительном субъекте обнаружили отвертку и обвинили в покушении на взлом. При нем не было удостоверения личности, и полицейским, которые его арестовали, он назвался Робертом Саксоном, сказав, что ему семнадцать лет. Но его уловка потерпела неудачу, вскоре в нем признали Рейнарда Уэйтса, двадцати одного года. Это случилось, когда снятый при аресте отпечаток его большого пальца совпал с данными водительской лицензии, выданной управлением автотранспорта на имя Рейнарда Уэйтса тремя месяцами ранее. В этой водительской лицензии были указаны те же самые день и месяц рождения, но другой год. Оказалось, что опознанный Рейнард Уэйтс на четыре года старше, чем он заявил, представляясь Робертом Саксоном.
Как только личность Уэйтса установили, он признался на допросе, что присматривал какой-нибудь дом, чтобы ограбить его. Однако в отчете отмечалось, что окно, куда он заглядывал, являлось окном в спальню проживающей в доме пятнадцатилетней девушки. Тем не менее в ходе переговоров о судебной сделке, которую выторговал ему адвокат Микки Холлер, Уэйтс избежал признания в преступлении на сексуальной почве. Он был приговорен к восемнадцати месяцам испытательного срока, который, если верить отчетам, отбыл с высокими оценками и без нарушений.
Босх понял, что тот инцидент явился первой ласточкой, предвестником будущих преступлений. Однако машина правосудия, слишком перегруженная и неэффективная, оказалась не способна распознать таившуюся в Уэйтсе опасность. Босх сопоставил даты и осознал, что пока Уэйтс успешно проходил испытательный срок под носом у правоохранительных органов, он вырос от подозрительного субъекта, заглядывающего в окна, до убийцы. Ведь Мари Жесто была похищена еще до того, как Уэйтс очистился в глазах закона.
– Как оно продвигается?
Босх поднял голову и торопливо снял очки, чтобы сфокусироваться вдаль. В кафетерий вошла Райдер. В руке у нее тоже была кружка с надписью «Что у злодея на уме?». Стивен Кэннелл подарил каждому из их группы по кружке.
– Почти закончил, – ответил Гарри. – А у тебя?
– Я закончила с тем, что дал О'Ши. Заказала в архиве коробку с вещами Фицпатрика.
– Что в ней?
– Еще не знаю точно, но в реестре указано, что просто регистрационные записи из ломбардной книги. Вот почему мне надо забрать их и посмотреть. А пока буду ждать, закончу документацию на Матарезе и подготовлю к завтрашней передаче в суд. В зависимости от того, когда мы пойдем допрашивать Уэйтса, я сделаю это завтра либо в начале дня, либо в конце. Ты обедал?
– Забыл. Что ты увидела в досье Фицпатрика?
Райдер выдвинула стул и села напротив Босха.
– Его делом занималось временно созданное оперативное подразделение по борьбе с преступлениями в ходе массовых беспорядков. Помнишь такое?
Босх кивнул.
– Процент раскрытий у них был не больше десяти. Практически всякий, кто совершил противоправные действия в продолжение тех трех дней, вышел сухим из воды, если только не попал на телекамеру, как парень, который треснул кирпичом водителя грузовика, когда прямо над ним парил вертолет с телевидения.
Босх помнил, что тогда, в 1992 году, за три дня массовых беспорядков произошло более пятидесяти смертей, и очень мало какие из них расследовались или получили объяснение. Массовая резня, пир всеобщей вседозволенности, время полного беззакония в городе. Он помнил, как шел по Голливудскому бульвару и видел полыхающие здания по обеим сторонам улицы. В одном из тех зданий, вероятно, располагался и ломбард Фицпатрика.
– Это была невыполнимая задача.
– Я знаю, – произнесла Райдер. – Выстроить уголовные дела из того хаоса… Из материалов досье по Фицпатрику я могу заключить, что много времени на это не тратили. Место преступления обрабатывали, пока отряд спецназа охранял дом. Все погромы очень быстро списали на спонтанное хулиганское насилие. Даже в том случае, когда имелось нечто, на что они по правилам просто обязаны были взглянуть.
– Например?
– Что ж, начнем с того, что Фицпатрик смотрится добропорядочным гражданином. Снимал отпечаток большого пальца у каждого, кто приносил вещи в залог.
– Своеобразная мера защиты от приема краденого?
– Именно. А много ли хозяев ломбарда тех времен ты можешь назвать, которые добровольно делали это? Он также держал список из восьмидесяти шести человек – тех, которые по тем или иным причинам являлись персонами нон грата, а также клиентов, жаловавшихся или угрожавших ему. Видимо, это не было редкостью – когда люди, явившись за оставленными в залог вещами, вдруг обнаруживали, что пришли слишком поздно и вещь уже продана. Люди приходят в ярость, порой даже угрожают ростовщику и тому подобное. В основном это исходило от человека, который работал у него в ломбарде. Кстати, его не оказалось там в ночь пожара.
– Значит, список из восьмидесяти шести человек проверили?
– Похоже, следователи начали двигаться вниз по списку, когда что-то им помешало. Словом, они остановились и списали дело со счетов как результат хулиганского насилия без конкретной цели в процессе массовых беспорядков. Фицпатрик был подожжен горючей жидкостью для разжигания костра. Половину сгоревших магазинов на бульваре подожгли тем же способом. Так что следователи бросили впустую терять время и перешли к следующему делу. Делом Фицпатрика занимались два парня. Один вышел в отставку, другой работает в Пасифик, патрульный сержант.
Босх знал, что ему нет надобности спрашивать, значился ли Рейнард Уэйтс в том списке из восьмидесяти шести клиентов. Райдер сообщила бы об этом сразу.
– Думаю, тебе будет легче добраться до того, кто вышел в отставку, – предположил Босх. – Бывшие сотрудники на пенсии всегда любят поговорить.
– Это мысль, – согласилась Райдер.
– Другой вопрос, что, когда Уэйтса прихватили в девяносто третьем за попытку кражи со взломом, он использовал вымышленные имя и фамилию. Назвался Робертом Саксоном. Я знаю, ты проверила Уэйтса в том списке. Наверное, следует проверить и Саксона.
– Да.
– Киз, я понимаю, на тебя сваливается огромная часть работы, но не найдешь ли ты время прогнать Уэйтса через «Автотрэк»?
Разделение труда в их сотрудничестве предполагало, что на долю Киз Райдер приходилась основная часть компьютерной работы. «Автотрэк» являлась компьютерной базой данных, которая могла проследить хронологию мест проживания конкретного человека через данные о предоставлении коммунальных услуг и подключении кабельных сетей, через регистрационные записи в управлении автотранспорта и через иные источники. Эта система была чрезвычайно полезна, если надо было проследить за перемещениями человека на протяжении какого-либо времени.
– Полагаю, что смогу с этим справиться.
– Я просто хочу посмотреть, где он жил. Не понимаю, почему он очутился в Эхо-парке, и, похоже, никто особенно над этим не задумывался.
– Чтобы выбросить мешки.
– Верно, так нам сказали. Но почему именно в Эхо-парке? Он жил ближе к Гриффит-парку, и там наверняка нашлись бы места получше, чтобы избавиться от тел. Не знаю… что-то здесь не так. Очевидно, он направлялся в какое-то определенное, только ему известное место.
– Может, ему просто хотелось отъехать подальше от дома? Решил, что чем дальше от места проживания, тем лучше?
Босх в раздумье покивал.
– Пожалуй, мне надо туда проехаться.
– Зачем? Думаешь, найдешь место, где Уэйтс собирался зарыть мешки? Теперь ты еще грузишь меня психологией, Гарри?
– Пока нет. Я намерен проверить, смогу ли почувствовать то, что чувствовал Уэйтс, прежде чем мы станем допрашивать этого человека. – Босх невольно поморщился и потряс головой.
– Что такое? – спросила Райдер.
– Знаешь, чем мы сейчас занимаемся? Помогаем сохранить этому негодяю жизнь. Преступнику, который режет на части женщин и хранит их в морозилке, прежде чем вывезти куда-то и выкинуть, как мусор. Вот в чем состоит наша задача – найти способ сохранить ему жизнь.
Райдер нахмурилась:
– Я понимаю, что ты ощущаешь, Гарри, но должна тебе сказать: в этом деле я в определенном смысле на стороне О'Ши. Лучше, чтобы семьи убитых узнали правду, а мы закрыли дела. Это как было с моей сестрой. Нам нужно было знать.
Когда Райдер была подростком, ее старшую сестру убили выстрелом из проезжавшей мимо машины. Дело раскрыли, и троих бандитов осудили за преступление. Эта трагедия стала главной причиной, почему Райдер пошла служить в полицию.
– Вероятно, это так же, как было у тебя с твоей матерью, – добавила она.
Босх поднял голову. Его мать убили, когда он был еще мальчишкой. Спустя тридцать лет он сам раскрыл это преступление. Потому что хотел знать правду.
– Ты права, – вздохнул он. – Просто сейчас у меня от всего этого тошно на душе.
– А почему бы тебе действительно не проехаться туда и не проветрить голову? Я позвоню, если объявится что-нибудь интересное по «Автотрэку».
– Я так и сделаю.
Босх принялся закрывать папки и убирать их со стола.
