Я проспал почти десять часов, но когда проснулся, было все еще темно. На плейере светились цифры 5.18. Я попытался погрузиться обратно в сон, но дверца уже захлопнулась. К 5.30 я выкатился из кровати; покачнувшись, обрел равновесие и двинулся в душ. Стоял под его струями до тех пор, пока горячая вода в баке не сделалась холодной. Тогда я вышел и оделся, экипируясь для очередного дня сражения с судебной машиной.

Было по-прежнему слишком рано, чтобы звонить Лорне, уточнять расписание на день, но я держу на своем письменном столе календарный план, всегда соответствующий текущему моменту. Я пошел в кабинет с ним свериться, и первое, что заметил, была долларовая бумажка, прикрепленная клейкой лентой к стене над столом.

Мой адреналин подскочил на несколько пунктов, а мозг стремительно заработал: я решил, что деньги на стене оставил какой-нибудь незваный гость в качестве угрозы или некоего послания. Потом я вспомнил.

– Мэгги, – вслух произнес я.

Я улыбнулся и решил оставить долларовую банкноту на стене. Потом вытащил из портфеля календарь и проверил свое расписание. Похоже, утро у меня свободно до одиннадцати часов, когда должны начаться слушания в Высшем суде долины Сан-Фернандо. Разбиралось дело одного повторного клиента, которому вменялось хранение наркотиков и соответствующих принадлежностей. Чепуховое обвинение, едва ли достойное затрачиваемых денег и времени, но моя клиентка, Мелисса Меткофф, уже и так находилась на испытательном сроке за целый букет правонарушений, связанных с наркотиками. Если же при этом она попадалась даже на такой малости, как хранение наркоманской аптечки, ее условно-испытательный срок летел ко всем чертям и в результате ей грозил срок от шести до девяти месяцев.

Это все, что имелось в моем календаре на сегодня. После суда в Сан-Фернандо мой день был свободен, и я мысленно поздравил себя за прозорливость, которую, видимо, включил, оставив себе остаток дня после этого слушания свободным. Конечно, при составлении графика я не знал, что смерть Анхеля Левина швырнет меня в неурочный час в «Четыре зеленые полянки», но все равно интуиция оказалась на высоте.

Слушание по делу Меткофф требовало от меня адвокатского опротестования способа обнаружения наркотика. Дело в том, что порция кокаина была найдена в результате обыска ее транспортного средства дорожной полицией Нортриджа за опасную езду. Кокаин обнаружили в закрытом центральном отделении приборной панели. Меткофф сказала мне, что не давала полицейским разрешения обыскивать машину, однако они это сделали. Моя аргументация состояла в том, что на обыск не было согласия владельца и никакой веской причины. Если Меткофф остановили за опасное вождение, то не имелось оснований обыскивать закрытые отделения автомобиля.

Довод шаткий, я это знал, но папаша Меткофф заплатил мне хорошие деньги, чтобы я сделал все для его непутевой дочери. И именно этим я и собирался заняться в одиннадцать часов в суде округа Сан-Фернандо.

На завтрак я проглотил две таблетки тайленола и заел их яичницей с тостами и кофе. Яичницу я щедро сдобрил перцем и сальсой. Все это привело в действие нужные рычаги механизма и обеспечило его топливом, чтобы выдержать бой. За завтраком я листал страницы «Лос-Анджелес таймс», выискивая сообщение об убийстве Анхеля Левина. Необъяснимым образом такового не было. К чему бы глендейлской полиции подобная секретность? Потом я вспомнил, что «Таймс» каждое утро выходил в нескольких региональных вариантах. Я жил в Уэстсайде, а Глендейл относился к долине Сан-Фернандо. Новость об убийстве в долине могла быть сочтена редакторами «Таймс» как недостаточно важная для уэстсайдских читателей, которым хватало и своих, местных, убийств, чтобы еще забивать голову чужими. В общем, я не нашел сообщения о Левине.

Я решил, что придется купить второй экземпляр «Таймс» в газетном киоске по пути в суд Сан-Фернандо и еще раз поискать. Размышления, к какому киоску я направлю за газетой Эрла Бриггса, напомнили мне, что у меня нет машины. «Линкольн» стоял на приколе у «Четырех зеленых полянок» (если только его не украли за ночь), и я не смогу вернуть свои ключи до одиннадцати, когда паб откроется на ленч. Проблема. Ранее я углядел автомобиль Эрла на перехватывающей стоянке пригородных автомобилей, где мы с ним встречаемся каждое утро. Старая «тойота» с низкой посадкой и крутящимися хромированными дисками. Я подозревал также, что салон провонял куревом. Мне не хотелось в ней ехать. В северном округе это почти гарантированно грозило тем, что тебя остановит полиция. В южном же – являлось приглашением такую машину обстрелять. Мне также не хотелось, чтобы Эрл забирал меня прямо из дома. Я никогда не позволяю своим водителем знать, где я живу.

Наконец я придумал план: взять такси до своего пакгауза в северном Голливуде и воспользоваться одним из стоящих там новых лимузинов. «Линкольн» у «Четырех зеленых полянок» так или иначе имел свыше пятидесяти тысяч миль пробега. Вероятно, распечатывание новой тачки поможет мне преодолеть депрессию, которая непременно возникнет из-за гибели Анхеля Левина.

Вымыв в раковине посуду и сковородку, я решил, что уже не рано и можно рискнуть разбудить звонком Лорну, подтвердить свое дневное расписание. Я вернулся в кабинет и, когда поднял телефонную трубку своего домашнего телефона, услышал прерывистый звук тонального вызова, свидетельствовавший, что меня ждет по меньшей мере одно телефонное сообщение.

Я набрал номер поиска, и электронный голос сообщил, что я пропустил вызов, поступивший накануне в 11.07 утра. Когда тот же голос произнес номер упущенного вызова, я обомлел. То был номер сотового телефона Анхеля Левина. Я проморгал его последний звонок!

Он замолчал на секунду, потому что где-то там, на заднем плане, у него залаяла собака.

Это все. Он повесил трубку, не попрощавшись и ради хохмы даже перейдя в конце на тот дурацкий провинциальный акцент. Провинциальный акцент всегда меня раздражал. Теперь он звучал для меня как музыка. Больше я его уже не услышу.

Я нажал кнопку и снова прослушал послание, а потом проделал то же самое еще трижды, прежде чем наконец сохранил сообщение и положил трубку. Сел на вертящийся стул перед столом и постарался сопоставить послание с тем, что уже знал. Первая головоломка связана со временем звонка. Я уехал на матч не раньше по крайней мере половины двенадцатого. Однако я почему-то пропустил звонок от Левина, поступивший на двадцать минут раньше.

Это никак не укладывалось у меня в голове, пока я не вспомнил о звонке от Лорны. Да, в 11.07 мой телефон был занят – я разговаривал с Лорной. Мой домашний телефон использовался так редко и так мало людей знало этот номер, что я не побеспокоился установить на аппарате систему уведомления о поступившем вызове. Это означало, что последний звонок Левина был сброшен на систему голосовой почты и я никак не мог о нем узнать, беседуя с Лорной.

Это объясняло обстоятельства, сопутствующие звонку, но отнюдь не его содержание.

Левин, несомненно, что-то откопал. Он не был юристом, но понимал, что такое улика, и умел оценить ее значимость. Левин обнаружил нечто такое, что позволило бы мне вызволить из тюрьмы Менендеса. Он нашел Хесусу пропуск на выход из Квентина. Пропуск на волю.

Последнее, что оставалось обдумать, – заминка в разговоре, вызванная лаем собаки. Я бывал в доме у Левина раньше и знал, что его пес легковозбудимый, нервный брехун. Всякий раз, подходя к дому, я слышал его тявканье задолго до того, как успевал постучать в дверь. Лай на заднем плане телефонного сообщения и то, что Левин поспешил завершить разговор, намекали, что кто-то к нему пришел. Какой-то гость, и это вполне мог оказаться убийца.

Я осмысливал информацию и решил, что неожиданно всплывший звонок был той уликой, которую я не имел права утаить от полиции. Ясно, что содержание сообщения породит новые вопросы, на них мне будет трудно ответить, но это перевешивалось важностью установления точного времени преступления. Я пошел в спальню и порылся в карманах джинсов, в которых был накануне матча. В одном заднем кармане нашел корешок билета и визитные карточки, что вручили мне Лэнкфорд и Собел перед моим уходом из дома Левина.

Из двух я выбрал карточку Собел и заметил, что на ней проставлена только фамилия: «Детектив Собел», – без имени. Набирая номер, я спрашивал себя – почему. Может, она, подобно мне, имела две разные визитки в разных карманах: одну – с именем и фамилией, другую – официальную, с одной фамилией.

Детектив отозвалась на звонок сразу же, и я решил выяснить, что можно получить от нее, прежде чем поделиться с ней имеющимися у меня сведениями.

– Есть какие-нибудь новости в расследовании? – спросил я.

– Не очень-то много. Не очень много такого, чем я могу с вами поделиться. Пока мы, так сказать, систематизируем уже имеющиеся улики. Получены кое-какие результаты по баллистике и…

– Вскрытие произведено? Быстро…

– Нет, результатов вскрытия не будет до завтра.

– Тогда каким образом вы получили баллистические данные?

Она не ответила, но я мгновенно сообразил.

– Вы нашли стреляную гильзу. Его застрелили из автоматического оружия, выбросившего гильзу.

– Вы догадливы, мистер Холлер. Да, мы обнаружили гильзу.

– Я участвовал во множестве судебных процессов. И называйте меня Микки. Забавно: убийца обшарил дом, но не подобрал гильзу.

– Вероятно, потому, что она прокатилась по полу и упала в отверстие воздушного отопления. Убийце потребовалась бы отвертка и масса времени.

Я кивнул. Да, это счастливая случайность. Счастливый билет. Я знал бессчетное число случаев, когда мои клиенты садились в тюрьму лишь потому, что копам вот так неприлично везло. Однако знавал я и множество клиентов, которые отделывались легким испугом, поскольку им улыбнулась удача. По большому счету все уравнивалось.

– И что, ваш партнер был прав насчет двадцать второго калибра?

Она взяла паузу, прежде чем ответить, видимо, решая, стоит ли ей переступать некую грань, открывая результаты расследования мне – лицу пусть и не постороннему, и даже заинтересованному в раскрытии преступления, но тем не менее все-таки врагу – судебному адвокату.

– Да, он был прав. Благодаря отметинам на гильзе мы даже точно знаем, какое оружие ищем.

Из проведенных за годы многочисленных допросов экспертов по баллистике и огнестрельному оружию я знал, что по отметинам, оставленным на пулевых гильзах, можно определить тип оружия, даже не держа его в руках.

Когда имеешь дело с автоматическим оружием, боек взрывателя, казенная часть, эжектор и экстрактор сразу же после выстрела оставляют характерные следы на гильзе, по которым оружие можно идентифицировать. Анализ всех четырех видов отметин в совокупности способен вывести на конкретную марку и модель.

– Выяснилось, что мистер Левин сам имел пистолет двадцать второго калибра, – сказала Собел. – Но мы нашли его в закрытом футляре у него дома, и это не «вудсман». Вот чего мы не обнаружили, так это его сотового телефона. Он у него был, однако…

– Он разговаривал по нему со мной прямо перед тем, как его убили.

Последовало несколько секунд молчания.

– Вы сообщили нам вчера, что последний раз беседовали с ним в пятницу вечером.

– Верно. Но именно в связи с этим я вам и звоню. Анхель позвонил мне вчера утром в одиннадцать ноль семь и оставил сообщение. Я получил его только сегодня, потому что, расставшись вчера с вашими людьми, просто пошел и напился. Потом я прямиком отправился спать и не знал, что меня ждет телефонное сообщение. Анхель звонил по поводу одного из дел, над которым работал для меня, – побочное дело, вне основного графика. Это тяжба, связанная с апелляцией, и клиент отбывает срок в тюрьме. Дело несрочное. Словом, содержание сообщения не так уж важно, но звонок помогает разобраться со временем. И еще, заметьте, пока он наговаривал мне сообщение, было слышно, как там залаяла собака. Она так делала всякий раз, как кто-нибудь посторонний подходил к двери. Я знаю, поскольку бывал у него не раз, – собака всегда лаяла.

Снова она облила меня леденящим молчанием, прежде чем ответить.

– Я кое-чего не понимаю, мистер Холлер.

– Чего именно?

– Вы заявили нам вчера, что находились дома примерно до полудня, а затем уехали на матч. А теперь вы утверждаете, что мистер Левин оставил вам сообщение на домашнем телефоне в одиннадцать ноль семь. Почему же вы не ответили на звонок?

– Потому что в это время сам разговаривал, а в моем телефоне нет режима удержания вызова. Можете проверить по регистрационной записи в телефонной компании – увидите, что я принимал телефонный звонок от своего менеджера, Лорны Тейлор. Я беседовал с ней, когда позвонил Анхель. Не имея функции перевода вызова в режим удержания, я о звонке не знал. И конечно же, он решил, что я уже уехал на стадион, поэтому просто оставил сообщение.

– Да, теперь я понимаю. Вероятно, нам понадобится ваше письменное разрешение, чтобы взглянуть на документацию телефонной компании.

– Нет проблем.

– Где вы сейчас?

– Дома.

Я дал ей адрес, и она сказала, что они с напарником подъедут ко мне.

– Если можно, побыстрее. Примерно через час мне надо отправляться в суд.

– Мы выезжаем прямо сейчас.

Я закрыл телефон, чувствуя себя неуютно. За годы работы мне приходилось защищать с десяток убийц, а значит – общаться со следователями по особо тяжким преступлениям. Но при этом меня самого никогда не допрашивали. Получалось, что Лэнкфорд, а вот теперь и Собел относились с подозрением к каждому моему ответу. Это порождало у меня вопрос: что они такое знают, чего не знаю я?

Я привел в порядок вещи на письменном столе и закрыл портфель. Мне не нужно, чтобы они увидели что-то, чего я не собирался демонстрировать. Потом прошел через дом и осмотрел каждую комнату. Последняя остановка была в спальне. Я убрал постель и положил футляр с компакт-диском «Вредквием по Лилу Демону» в ящик тумбочки. Неожиданно у меня что-то щелкнуло в голове. Я сел на кровать, вспоминая нечто, сказанное Собел. Она совершила оплошность, проговорившись, и поначалу я не придал этому значения. Собел сказала, что они нашли принадлежавший Анхелю Левину пистолет 22-го калибра, но его номер не соответствует номеру пистолета, из которого он был убит. Она сообщила, что это не «вудсман».

По неосторожности она выдала мне марку и модель оружия убийцы. Я знал, что «вудсман» – автоматический пистолет, производимый фирмой «Кольт». Я знал это, поскольку сам владел моделью «Кольт-Вудсман спорт модел». Его завещал мне много лет назад отец. Точнее, остался мне после его смерти. Тогда я был ребенком. Но и став взрослым, никогда не вынимал его из деревянного футляра.

Я поднялся с кровати и шагнул к стенному шкафу в спальне. Двигался как в тумане, осторожными, неуверенными шагами. Выставил вперед руку и оперся о стену, а затем – о створку шкафа, словно нуждаясь в поддержке. Полированная деревянная коробка на месте: на полке, где ей и полагалось быть. Я протянул обе руки, чтобы снять ее, а потом понес обратно в комнату.

Я поставил коробку на кровать и щелкнул медной задвижкой. Поднял крышку и извлек обертку из промасленной ткани.

Пистолета не было.