Детектив Марк Уиттен, как главный следователь по делу об убийстве Глории Дейтон, присутствовал на большинстве судебных заседаний и частенько занимал место рядом с Лэнкфордом. Однако я не заметил, чтобы эти двое действовали как партнеры. Казалось, Уиттен держится особняком, а Форсайта, Лэнкфорда и людей, связанных с судебным процессом, почти сторонится. Я вызвал Уиттена в качестве своего следующего свидетеля, хотя он уже давал показания во время стадии обвинения. Форсайт с его помощью представил кое-какие улики, например, видеозапись беседы с Лакоссом.

На тот момент я ограничил свой перекрестный допрос аспектами, касающимися той видеозаписи, и повторял многие вопросы, которыми засыпал свидетеля в течение неудачного слушания по ходатайству об исключении улик. Я хотел, чтобы присяжные услышали, как свидетель отрицает, что Лакосс был подозреваемым на тот момент, когда Уиттен с напарником постучали в его дверь. Я знал, что никто ему не поверит, и надеялся посеять зерно недоверия к официальному расследованию, которое на стадии защиты даст свои плоды.

Я оставил за собой право вызвать его в качестве свидетеля, и теперь пришел черед использовать этот шанс. Уиттен, который в свои сорок пять уже двадцать лет отпахал на этой работе, был опытным свидетелем. Вел он себя сдержанно, факты излагал бесстрастно. Ему хватало выдержки не выказывать к стороне защиты враждебности, чем грешат многие копы; это он приберегал для моментов, когда не видят присяжные. Задав пару предварительных вопросов, чтобы напомнить присяжным о его роли в этом деле, я перешел к нужным мне аспектам. Работа адвоката заключается в том, чтобы выстроить основания для улик и точек зрения, которые вы хотите представить. Для этого мне и понадобился Уиттен.

– Детектив, когда вы давали показания на прошлой неделе, то подробно описывали место преступления и то, что там нашли. Верно?

– Да.

– У вас была опись места преступления и того, что было там найдено. Верно?

– Да.

– Там были вещи, которые принадлежали жертве?

– Да.

– Не могли бы вы сейчас обратиться к тому списку?

С разрешения судьи Лэнкфорд принес папку с материалами по делу об убийстве. Если бы Уиттена вызвала сторона обвинения, он, естественно, притащил бы на свидетельскую трибуну толстенную пачку всевозможных документов по расследованию. Но его вызвал я, и документы на трибуну он не принес – такой легкий проблеск враждебности, которую он столь искусно скрывал.

Просмотрев копию списка, полученную на стадии обмена документами, я продолжил:

– В представленном списке я не нашел мобильного телефона. Все верно?

– Сотовый телефон с места преступления изъят не был. Все верно.

– А разве мистер Лакосс вам не объяснял, что ранее в тот вечер он разговаривал с жертвой по телефону и что тот разговор и стал причиной того, что он пошел к ней домой лично?

– Да, именно так он и сказал.

– Но в квартире телефон не обнаружили?

– Правильно.

– А вы или, может, ваш напарник не пытались найти объяснение такому противоречию?

– Мы предположили, что убийца забрал телефоны, чтобы замести следы.

– Вы говорите «телефоны». То есть был не один телефон?

– Да, мы установили, что жертва и обвиняемый для ведения бизнеса использовали и другие одноразовые телефоны. У жертвы также был сотовый для личного пользования.

– Не могли бы вы объяснить присяжным, что такое одноразовый телефон?

– Это дешевый телефон с ограниченным количеством минут. Когда время израсходовано, его выбрасывают, хотя иногда можно пополнить баланс, внеся определенный платеж.

– Ими пользовались, потому что если телефон выбросили, то следователям сложно добыть записи звонков?

– Именно.

– Таким образом мистер Лакосс и мисс Дейтон поддерживали связь в ходе работы, верно?

– Да.

– Но после убийства ни один из телефонов не был найден в той квартире, верно?

– Верно.

– Вы также упомянули, что у жертвы был сотовый для личного пользования. Поясните, пожалуйста.

– Это был ее личный айфон, который она использовала для звонков, не связанных с эскорт-услугами.

– Этот айфон тоже исчез после убийства?

– Да, мы его так и не нашли.

– И вы считаете, что телефон забрал убийца?

– Да.

– Почему вы так решили?

– На наш взгляд, убийца ее знал, и они, возможно, общались по телефону. Наверное, его имя и номер были в списке контактов. Поэтому убийца предусмотрительно забрал все телефоны, чтобы его нельзя было по ним отследить.

– И телефоны не нашли?

– Не нашли.

– Вы обратились в телефонную компанию и запросили перечень звонков с этих телефонов?

– Мы запросили звонки с айфона, потому что нашли в квартире несколько счетов и узнали номер. Однако одноразовые трубки исчезли, и запросить информацию по ним – когда нет ни телефонов, ни номеров – не представлялось возможным.

Я задумчиво кивнул, словно впервые об этом услышал, и глубже осознал, с какими трудностями столкнулся в этом деле Уиттен.

– Понятно. Итак, возвращаясь к айфону. Вы нашли звонки от мистера Лакосса, или, может, с айфона звонили ему?

– Нет, не нашли. И с айфона ему не звонили.

– Вы нашли какие-нибудь важные звонки? Может, какие-то бросались в глаза?

– Нет, ничего такого.

Здесь я взял паузу и сделал вид, что смотрю в свои записи. Я хотел, чтобы присяжные решили, будто последний ответ детектива меня озадачил.

– В записях, что вы запросили, были все входящие и исходящие звонки с этого телефона?

– Да.

– Даже местные?

– Да, мы смогли получить номера местных звонков.

– И вы их изучили?

– Да.

– Так вы нашли какие-нибудь звонки, входящие или исходящие, которые были важны для расследования?

Форсайт выдвинул протест, сказав, что я повторяю вопрос. Судья велела мне не задерживаться.

Я попросил Уиттена найти в папке с материалами по делу распечатку в три страницы звонков с айфона Глории.

– Это ваши инициалы в нижнем правом углу на первой странице документа?

– Да.

– И вы записали там дату 26 ноября, верно?

– Да, записал.

– А зачем?

– В этот день я получил документ из телефонной компании.

– Но со времени убийства прошло четырнадцать дней. Почему так долго?

– Мне нужно было получить ордер. Это отняло какое-то время, и телефонная компания не сразу смогла предоставить информацию.

– Итак, к тому времени, как вы получили эти записи, Андре Лакосс уже был арестован и обвинен в убийстве, верно?

– Все верно.

– И вы полагали, что убийца уже сидит в тюрьме, верно?

– Да, верно.

– Тогда к чему заниматься записями звонков?

– Арестом расследование не заканчивается. По данному делу мы продолжали изучать все обоснованные версии и анализировать все зацепки.

– Тогда такой вопрос. Вы обнаружили какие-нибудь номера в этом списке, связанные с мистером Лакоссом?

– Нет.

– Ни одного?

– Ни одного.

– А какой-нибудь из перечисленных номеров – здесь, наверное, номеров двести – имел ценность с точки зрения следствия?

– Нет, сэр, не имел.

– Да, кстати, в каком порядке идут номера?

– По частоте. Номера, на которые жертва звонила чаще всего, перечислены первыми, потом они идут в порядке убывания.

Я обратился к последней странице и попросил Уиттена сделать то же самое.

– Получается, на последней странице номера, на которые она звонила всего по разу?

– Верно.

– За какой период вы запросили звонки?

– Ордер был выдан на звонки за последние шесть месяцев.

Я кивнул:

– Детектив, позвольте мне обратить ваше внимание на девятый номер снизу на третьей странице. Вы можете его прочитать вслух для присяжных?

Я услышал шорох, так как Форсайт решил, что я не просто тяну время, и стал листать страницы своей копии этого документа.

– Код района два – один – три, номер шесть – два – один, шестьдесят семь, сто, – прочитал Уиттен.

– И когда набрали этот номер на айфоне Глории Дейтон?

Читая, Уиттен прищурился.

– В шесть сорок семь вечера пятого ноября.

Теперь до Форсайта дошло, куда я вел, и он подскочил, выражая протест:

– Не имеет отношения к делу, ваша честь! Мы и так предоставили стороне защиты огромную свободу, но сколько можно? Адвокат переходит все границы, вдаваясь в частности одного трехминутного звонка. Это не имеет никакого отношения ни к рассматриваемому делу, ни к обвинениям против его клиента.

Улыбнувшись, я покачал головой:

– Ваша честь, мистеру Форсайту прекрасно известно, куда все ведет, и он не хочет, чтобы присяжные это услышали, потому что понимает: карточный домик, который выстроила сторона обвинения, вот-вот рухнет.

Судья в раздумье соединила пальцы рук.

– Объясните, мистер Холлер. И побыстрее.

– Сию же секунду, ваша честь.

Снова сверившись со своими пометками, я активно включился в работу. Протест Форсайта был не что иное, как попытка сбить меня с ритма. Он понимал, что, по существу, шансов у него ноль.

– Итак, детектив Уиттен, этот звонок сделали в шесть сорок семь вечером пятого ноября, всего за неделю до убийства мисс Дейтон, верно?

– Да.

– Как долго он длился?

Уиттен посмотрел в документ.

– Тут говорится, две минуты пятьдесят семь секунд.

– Спасибо. Вы пробили этот номер, когда получили список? Вы его набирали?

– Я не помню.

– Детектив, у вас есть сотовый телефон?

– Есть, но не с собой.

Я залез в карман, достал собственный и попросил разрешения у судьи позволить мне передать его Уиттену.

Форсайт запротестовал, сказав, что я собираюсь показывать фокус, и обвинив меня в том, что я пускаю пыль в глаза.

Я же отбил протест тем, что это не фокус, как утверждал Форсайт, а простая демонстрация, наподобие той, неделей ранее, когда он попросил заместителя судмедэксперта показать на Лэнкфорде, как в результате удушения была сломана подъязычная кость жертвы. И добавил, что попросить детектива позвонить на обсуждаемый номер – самый простой и легкий способ установить, кому звонила Глория Дейтон в 6.47 пятого ноября. Судья разрешила мне продолжить.

Я встал и, предварительно включив громкую связь, протянул свой телефон Уиттену с просьбой позвонить по номеру 213–621—6700. Он так и сделал, а потом положил телефон на поверхность ограждения, которое шло по периметру свидетельской трибуны. Один гудок, и на звонок ответил женский голос:

– УБН, подразделение Лос-Анджелеса. Чем я могу вам помочь?

Я кивнул и сделал шаг вперед, отвечая на звонок.

– Извините, ошибся номером, – сказал я и положил трубку.

Смакуя полнейшую тишину, которая обрушилась после того, как женский голос произнес «УБН», я снова подошел к кафедре. Украдкой бросив взгляд на Мэллори Гледуэлл, своего главного присяжного, я заметил выражение, пролившее на мою душу бальзам: слегка приоткрытый рот в восклицании «О боже мой!».

Я снова перевел взгляд на Уиттена, одновременно вытаскивая из-под блокнота фотографию, которая уже была наготове. И попросил разрешения приблизиться к свидетелю с вещественным доказательством защиты номер один.

Судья разрешила, и я отдал Уиттену снимок, двадцать на двадцать пять сантиметров, который сделал Фернандо Валенсуэла после того, как вручил Глории Дейтон повестку по делу Мойи.

– Детектив, в вашей руке фотография, которая является первым вещественным доказательством защиты. На ней изображена жертва в тот момент, когда ей вручили повестку по гражданскому делу «Мойа против Роллинса». Могу я обратить ваше внимание на время и дату, проставленные на фотографии, и попросить зачитать их для присяжных вслух?

– Здесь стоит шесть ноль шесть, пятого ноября, две тысячи двенадцатого.

– Спасибо, детектив. Скажите, будет ли корректно на основании данной фотографии и записи звонков жертвы сделать вывод, что спустя сорок одну минуту после того, как Глории Дейтон вручили повестку, она позвонила в Лос-Анджелесское подразделение УБН со своего личного сотового телефона?

Уиттен ответил не сразу, так как искал выход из такого затруднительного положения.

– Я не могу утверждать, делала ли она этот звонок или нет, – наконец выдавил он. – Она могла одолжить свой телефон кому-то еще.

Обожаю, когда копы выкручиваются на свидетельской трибуне. Когда они стараются не предоставить очевидного ответа и выставляют себя на процессе с нелицеприятной стороны.

– Выходит, вы считаете, что спустя сорок одну минуту после того, как ей предписали быть свидетелем по делу о заключенном наркодилере, кто-то, не мисс Дейтон, сделал звонок с ее телефона в УБН?

– Нет, я этого не утверждаю. У меня нет сложившегося мнения на этот счет. Я сказал, что не знаю, в чьих руках на тот момент находился ее телефон. Таким образом, я не могу с уверенностью заявлять, что звонок сделала именно мисс Дейтон.

Я покачал головой, выражая ложное разочарование.

– Хорошо, детектив. Давайте продолжим. Вы расследовали этот звонок или связь Глории Дейтон с УБН?

– Нет, не расследовал.

– Вы никогда не интересовались, была ли она информатором УБН?

– Нет, не интересовался.

Мне показалось, что невозмутимость Уиттена дала слабину. Форсайт ему совсем не помогал, наоборот, не имея на руках веского возражения, он вжался в стул в ожидании краха.

– А почему, детектив? Разве это не производит впечатления как раз одной из тех «обоснованных версий расследования», о которых вы тут рассуждали?

– Во-первых, я тогда не знал про повестку. А во-вторых, информанты не звонят по основному номеру УБН. Это равносильно тому, чтобы зайти через центральный вход с плакатом на спине. Поэтому один короткий звонок в УБН не показался мне подозрительным.

– Вы поставили меня в тупик, детектив. Теперь вы говорите, что знали про звонок и просто не посчитали его подозрительным. А пару минут назад вы утверждали, что даже не перезвонили, проверяя тот номер. Так что является правдой?

– Вы искажаете мои слова.

– Я так не думаю, но позвольте перефразировать. До дачи свидетельских показаний вы знали, что с личного телефона жертвы за неделю до ее смерти был сделан звонок в УБН? Да или нет, детектив?

– Нет.

– Хорошо. Тогда можно с уверенностью сказать, что вы его пропустили?

– Я бы так это не назвал. Но вы можете говорить, что хотите.

Развернувшись, я посмотрел на часы. Одиннадцать сорок пять. Мне нужно было увести Уиттена в другое русло, но я также хотел, чтобы присяжные ушли на обед, с мыслями о звонке Глории. Однако я понимал, что если предложить судье сделать перерыв на обед, то следующий час я проведу в камере вместе со своим клиентом. Я снова повернулся к Уиттену и стал просматривать свои записи: нужно было потянуть время, по крайней мере, еще пятнадцать минут.

– Мистер Холлер, – подтолкнула судья, – у вас есть еще вопросы к этому свидетелю?

– Да, ваша честь, есть. И немало.

– Тогда я предлагаю вам поторопиться.

– Да, ваша честь. Детектив Уиттен, по вашим словам, вы были не в курсе, что Глории Дейтон вручили повестку по делу, в котором замешан Гектор Мойа. Не припоминаете, когда вы об этом узнали?

– Сравнительно недавно, – ответил Уиттен. – Это выяснилось в ходе обязательного обмена документами.

– То есть вы узнали про повестку, которую получила жертва, потому что об этом вам поведала защита, верно?

– Да.

– Что вы сделали с этой информацией после того, как вам ее предоставила сторона защиты?

– Я ее проверил, так же как проверяю все всплывающие зацепки.

– И к какому умозаключению вы пришли после такой проверки?

– Что никакого отношения к делу это не имеет. Простое совпадение.

– Совпадение. Вы до сих пор считаете это совпадением? Даже теперь, когда знаете, что с личного телефона Глории Дейтон звонили в УБН меньше чем через час после того, как ей вручили повестку по делу, в котором ее обвиняли в том, что она подбросила пистолет по заданию УБН?

Форсайт вынес протест. Лего поддержала протест и велела мне перефразировать вопрос, если я хочу его оставить. Упростив формулировку, я задал вопрос еще раз:

– Детектив, если бы тогда, в день убийства Глории Дейтон, вы знали, что неделей раньше она звонила в УБН, то постарались бы выяснить причину данного звонка?

И снова я еще не закончил вопрос, а Форсайт уже вскочил на ноги и влез со своим протестом.

– Ответ предполагает домыслы, – заявил он.

– Поддерживаю, – произнесла судья Лего, даже не дав мне возможности возразить.

Но это уже ничего не значило. Ответ Уиттена был и не нужен. Вопрос тучей навис в воздухе над скамьей присяжных.

Судья объявила перерыв на обед. Я подошел к столу защиты и, пока присяжные гуськом покидали зал суда, стоял рядом с клиентом. На мой взгляд, я уже отошел от удара, который нанесла Трина Триххх, и снова был на коне.

Бросив взгляд на места для посетителей, я увидел только ребят Мойи. Сиско, который провожал Трину домой, очевидно, еще не вернулся. Лорны тоже нигде не было видно. Никто на меня не смотрел.

Никто из тех, кто был для меня важен.