27
Понедельник, 5 апреля, 13:45.
Чтение показаний Регины Лэнди заняло все время до обеда. Показания были призваны подтвердить личность жертвы и того, кто ее опознал. Однако, лишенное естественных родительских эмоций, чтение носило чисто процедурный характер и производило скорее гнетущее впечатление, как всякий голос из могилы. В какой-то мере это даже испортило эффект, достигнутый первым свидетелем. Голос Босха, произносивший слова убитой горем женщины, сбивал с толку присяжных, которым даже не объяснили, почему мать не смогла участвовать в суде над убийцей дочери.
Команда обвинителей обедала у Даффи, достаточно близко от здания криминального суда, но без риска столкнуться там с присяжными. Начало процесса никого не привело в особый восторг, все шло примерно как ожидалось. Я планировал представлять доказательства, постепенно наращивая эффект, как в музыкальной симфонии, которая начинается неторопливо и спокойно, завершаясь всеобъемлющим крещендо.
Первый день был посвящен доказательству исходных фактов: найденное тело, опознание жертвы, похищение, убийство. Первые два свидетеля сделали свое дело, после обеда предстояло заслушать третьего — врача-патологоанатома. Затем можно будет перейти к личности обвиняемого и доказательствам его причастности к преступлению. Тогда и начнется самое главное.
В суд мы вернулись вдвоем с Босхом, а Мэгги поехала в отель «Чекерс» беседовать с нашим главным свидетелем, Сарой Энн Глисон. В выходные Босх слетал в штат Вашингтон и привез ее. Давать показания Сара должна была только в среду, но я предпочитал, чтобы она была рядом и Мэгги смогла получше подготовить ее к выступлению. Мэгги уже два раза ездила к ней, но каждый лишний час, проведенный ими вместе, помогал укрепить отношения, создать эмоциональную связь. Присяжные чувствуют такие вещи.
Мэгги рассталась с нами неохотно, ей казалось, что в одиночку я обязательно сделаю какой-нибудь неверный шаг. Однако допрос врача казался делом предельно простым, и к тому же я обещал в случае осложнений позвонить. Никто не знал тогда, как важны окажутся показания этого свидетеля.
Дневное заседание началось с задержкой — один из присяжных опоздал с обеда. Дождавшись его, судья Брайтман устроила очередной разнос и распорядилась, чтобы до конца процесса все присяжные обедали вместе. Одному из помощников судьи было поручено провожать их в ресторан и обратно.
Покончив с наведением порядка, Брайтман велела мне вызвать следующего свидетеля. Я кивнул Босху, и он пошел в комнату ожидания за Дэвидом Эйзенбахом. На лице судьи ясно читалось нетерпение. Ждать пришлось дольше обычного, но тут ничего нельзя было поделать. Эйзенбаху недавно исполнилось семьдесят девять, и он ходил с тростью. Кроме того, он принес с собой специальную подушку, которую положил на стул, прежде чем сесть.
— Доктор Эйзенбах, — начал я, — расскажите, пожалуйста, присяжным о своей работе.
— По профессии я врач-патологоанатом, постоянно уже не работаю, но консультирую — на подхвате, так сказать. Если надо, провожу анализ вскрытия, а потом говорю юристам и присяжным, что там сделано правильно, а что нет.
— А кем вы работали прежде?
— Помощником главного патологоанатома округа Лос-Анджелес. Работал на этой должности тридцать лет.
— И проводили вскрытия?
— Совершенно верно, сэр. На моем счету около двадцати тысяч вскрытий. Много мертвецов повидал.
— Да, число впечатляет… И вы помните их всех?
— Нет, конечно. Навскидку разве что нескольких, за остальными надо лезть в заметки.
С разрешения судьи я подошел к трибуне и положил перед свидетелем пачку листов.
— Доктор Эйзенбах, что вы можете сказать про этот документ?
— Это протокол вскрытия от 18 февраля 1986 года. Тело Мелиссы Терезы Лэнди. Внизу моя подпись… Да, моя работа.
— То есть вскрытие делали вы?
— Совершенно верно, сэр.
Я задал целый ряд вопросов по процедуре вскрытия и состоянию здоровья девочки перед смертью. Ройс несколько раз заявлял, что я задаю наводящие вопросы, и некоторые протесты были поддержаны судьей, но цель их заключалась не в этом. Адвокат защиты просто хотел сбить меня с ритма. Так или иначе, Эйзенбах подтвердил, что Мелисса Лэнди перед своей насильственной смертью была абсолютно здорова. Никаких признаков сексуального насилия он также не заметил. Девочка была девственницей. Причиной смерти стало удушение, причем повреждения шеи и гортани указывали на то, что душила ее грубая мужская рука.
Глядя на экран с фотографиями, Эйзенбах отметил лазерной указкой синяки на шее жертвы, подтверждавшие вывод, что ее задушили одной рукой.
— Доктор, вы смогли определить, какой именно рукой — правой или левой?
— Да, это очевидно — правой.
— Значит, одной правой рукой?
— Да, и никак иначе.
— Вы смогли определить, как было расположено тело девочки в момент удушения?
— Судя по повреждениям костей, убийца взял ее за шею и сдавил, прижимая к поверхности, которая оказывала сопротивление.
— Такой поверхностью могло быть сиденье автомобиля?
— Да.
— А колени взрослого мужчины?
Ройс заявил протест против навязывания домыслов. Судья согласилась, вопрос был снят.
— Доктор, — продолжил я, — вы говорили о двадцати тысячах вскрытий. Полагаю, среди них встречались случаи, когда смерть наступила от удушения. Часто ли бывало, что жертву душили одной рукой?
Ройс снова вскочил с места. По его мнению, свидетель был недостаточно компетентен, чтобы отвечать на такой вопрос. Однако на этот раз Брайтман лишь усмехнулась.
— Двадцать тысяч вскрытий — опыт более чем достаточный. Вопрос разрешен.
— Вы можете ответить, доктор Эйзенбах, — сказал я. — Это необычно?
— Да не так чтобы. Когда жертва сопротивляется, бывает и такое. Одна рука может быть занята, и душат другой. Девочка двенадцати лет, хрупкого сложения — с ней можно было справиться и одной рукой.
— А другой рукой, к примеру, вести машину?
— Возражаю, — сказал Ройс, — по той же причине.
— И получаете то же решение. Свидетель может ответить.
— Да, — ответил Эйзенбах, — если одной рукой вели машину, то могли другой душить девочку. Это одна из возможностей.
Готовые вопросы были исчерпаны, и я уступил слово Ройсу для перекрестного допроса. К нашему несчастью, Эйзенбах знал слишком много, и Ройс не преминул этим воспользоваться.
— Вы сказали — одна из возможностей, доктор Эйзенбах?
— Простите?
— Вы сказали, что сцена, описанная мистером Холлером — одна рука на руле автомобиля, другая душит девочку, — это одна из возможностей. Так?
— Да, сэр.
— Но вы не присутствовали при убийстве и не можете знать наверняка, так ведь?
— Верно.
— А каковы другие возможности?
— Ну… я не знаю. Я отвечал на вопрос обвинителя.
— Убийца мог держать другой рукой, скажем, сигарету?
— Что?
— Мог убийца держать в одной руке сигарету, а другой душить девочку?
— Да, наверное. Думаю, да.
— А свой пенис?
— Прошу прощения?
— Свой пенис он мог держать? Правой рукой душить, а левой держать свой пенис.
— Ну… Да, наверное, мог.
— Значит, он мог одной рукой мастурбировать, а другой душить? Верно, доктор?
— Все может быть, но из протокола вскрытия такой вывод сделать нельзя.
— А из того, что не попало в протокол?
— Ни о чем таком я не знаю.
— Это потому, что вы, так сказать, «на подхвате»? Принимаете сторону обвинения независимо от фактов?
— Я не всегда работаю с обвинителями.
— Рад за вас.
Я встал:
— Ваша честь, защитник издевается над свидетелем!
— Мистер Ройс, — нахмурилась Брайтман, — пожалуйста, соблюдайте вежливость! Ближе к делу.
— Да, ваша честь… Доктор, сколько вскрытий из тех двадцати тысяч, что вы провели, имели отношение к сексуальному насилию?
Эйзенбах бросил взгляд в мою сторону, но я ничем не мог помочь. Босх, сидевший на месте Мэгги, прошептал мне на ухо:
— Он что, решил нам помогать?
— Нет, себе. — Я отмахнулся, продолжая слушать.
Эйзенбах долго не отвечал.
— Доктор, — не выдержала Брайтман, — вы можете ответить?
— Я не считал, но многие.
— А убийство Мелиссы Лэнди имеет отношение?
— По результатам вскрытия я не смог сделать такого вывода, но чаще всего, когда речь идет о похищении ребенка посторонним человеком…
— Свидетель не отвечает на вопрос, — прервал его Ройс. — Эти факты не содержатся в базе показаний.
Брайтман кивнула.
— Доктор, отвечайте только на заданный вопрос.
— Я на него и отвечал…
— В таком случае спрошу конкретнее, — сказал Ройс. — Вы не обнаружили признаков сексуального насилия в этом случае?
— Не обнаружил.
— А на одежде?
— Этим занимались другие эксперты, я патологоанатом.
— Да, я понимаю.
Ройс заглянул в свои бумаги, он явно колебался. Классический случай: стоит ли рисковать? И все-таки он решился:
— Доктор, в ответе на один из вопросов вы упомянули похищение посторонним человеком. Данные вскрытия могут подтвердить этот факт?
Эйзенбах надолго задумался, потом углубился в бумаги.
— Так как же, доктор?
— Ну… я не могу вспомнить.
— На самом деле данные вскрытия говорят совсем о другом, не так ли?
Доктор пребывал в растерянности.
— Не понимаю вас, — наконец сказал он.
— Вы не могли бы обратить внимание на страницу восьмую протокола вскрытия? Предварительное обследование тела.
Эйзенбах листал страницы, Ройс ждал. Я тоже заглянул в протокол, хотя в этом не было нужды. Теперь главное — не пропустить момент и заявить протест.
— Доктор, — снова заговорил Ройс, — в протоколе говорится, что под ногтями жертвы не обнаружено следов крови или телесных тканей… Вы видите восьмую страницу?
— Да, под ногтями я ничего не нашел.
— Это означает, что жертва не оказывала сопротивления, верно?
— Да.
— Из чего следует, что она знала своего убий…
— Протестую! — Я вскочил на ноги, но недостаточно быстро. Присяжные успели услышать слова Ройса. — Защитник оперирует фактами вне доказательной базы. Ваша честь, мистер Ройс пытается навязать присяжным необоснованные домыслы.
— Поддерживаю. Мистер Ройс, вам предупреждение.
— Да, ваша честь, — улыбнулся он. — Защита больше вопросов не имеет.
