Глава 11
Около берега озеро Мичиган уже замерзло, а край непрочного еще льда выглядел причудливо-неровным и даже красивым. Верхние этажи высотки с логотипом «Сирз» оказались скрыты за серовато-белой пеленой, окутавшей весь город. Такой вид открывался мне со скоростного шоссе Стевенсон. Утро постепенно переходило в день, и я предположил, что до вечера снег пойдет еще не один раз. А я думал, что в Денвере холодно — пока не вышел из самолета в Мидуэе.
С моего последнего приезда в Чикаго прошло три года. И несмотря на все тот же холод, я уже подзабыл, что это за место. В начале восьмидесятых я посещал здесь школу журналистики и успел полюбить этот город.
Я надеялся остаться здесь по завершении учебы, прибившись к какой-либо из местных газет. Но «Трибюн» и «Санди таймс» сделали ручкой, а беседовавшие со мной редакторы посоветовали уехать, набраться опыта, а затем уж вернуться с собственными сюжетами. Горькое разочарование. Не столько их отказ, сколько перспектива покинуть город. Само собой, что я мог получить место в бюро городских новостей, где подрабатывал в студенческие годы.
Однако редакторы имели в виду совсем иной опыт, а мне была не по душе сама идея работать где угодно, только не в офисе. При том, что платили там словно школяру, которому больше нужен его клип, чем деньги. Потому я уехал домой и поступил на работу в «Роки». С тех пор прошло много лет. Поначалу я ездил в Чикаго минимум два раза в год — повидать друзей и зайти в знакомые мне бары, но со временем и это забылось.
Итак, в последний раз я приезжал сюда три года назад. Как раз тогда мой друг, Ларри Бернард, поступил на работу в «Трибюн» после долгого отсутствия и набрал наконец тот самый опыт, о котором уже сказано. Повидав его, больше я не возвращался. Думаю, теперь я располагал сюжетами, достойными такого издания, как «Трибюн», но посылать их в Чикаго даже не приходило в голову.
Из такси я вышел около отеля «Хайатт», по другую сторону от редакции «Трибюн». Поселиться раньше трех часов дня не удавалось, пришлось оставить вещи у дежурного и поискать таксофон. Недолго помусолив телефонную книгу, я набрал один из номеров департамента полиции Чикаго («Третий район, тяжкие преступления») и произнес имя детектива Лоуренса Вашингтона.
Услышав в ответ его голос, я повесил трубку. Достаточно убедиться, что он на месте. Мой опыт общения с копами, чисто репортерский, подсказывал: не стоит договариваться о встрече. Сделав так, вы лишь укажете точное место, которого им следует избегать, и точное время, когда не надо приходить.
Большинство полицейских не любят разговаривать с нами, а многие вообще предпочитают не светиться в компании с журналистом. А с теми немногими, кто не делает этого, лучше осторожничать самому. Так что приходится извиваться как уж. Это такая игра.
Положив трубку, я взглянул на часы. Почти двенадцать. Оставалось еще двенадцать часов. Рейс на Даллас вылетал ровно в восемь, следующим утром. Выйдя из отеля, я поймал такси и, заставив водителя включить печку, велел ему ехать по Бельмонт и Уэстерн, с намерением добраться в Линкольн-парк. По дороге я вспоминал описание места, где обнаружили тело ребенка. С того момента прошел ровно один год. Я подумал, что место происшествия, конечно, если я его найду, будет иметь тот же вид, что и год назад.
Открыв ноутбук, я загрузил программу и нашел страницу из «Трибюн», что скопировал вчера вечером в библиотеке «Роки». Прокрутив абзацы с второстепенными деталями дела Смазерса, я разыскал описание места, где обнаружили тело. На него наткнулся ученый-зоолог, срезавший путь и направившийся к дому своей подружки прямо через парк.
Мальчик лежал на открытом заснеженном поле, там, где летом проходили состязания международной лиги по игре в итальянские кегли — бочи. В статье говорилось, что в конце Кларк-стрит, около ее пересечения с Висконсин, есть конюшня красного цвета, которая является частью городского зоопарка.
Движение не было напряженным, и до парка мы добрались минут за десять. Я сказал водителю, чтобы тот проехал по Кларк, остановившись у бровки сразу за перекрестком.
Парк оказался укрытым свежевыпавшим снегом, на котором виднелось совсем немного следов. Как я заметил, глубина снега еще не достигала и трех дюймов, судя по боковинам скамеек, расставленных вдоль дорожек. Часть парка, в которой я оказался, выглядела совершенно безлюдной. Выйдя из машины, я прошел на поляну, не предполагая обнаружить ничего и одновременно в ожидании чего-то неизвестного. Не знаю, чего именно я ждал.
Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.
Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.
Улыбающийся мальчик, локтями упершийся в стол и охвативший ладонями свои щеки. На нем были надеты красный пиджачок и белая рубашка с повязанным на шее совсем небольшим синим галстучком. Как я понял, сюда приходила его семья. Интересно, подумал я, почему они не устроили поминание на его могиле?
Пруды около конюшни уже покрылись льдом, и там на коньках катались несколько человек. Никого больше. Посмотрев на Кларк-стрит, я заметил ожидавшее меня такси. На противоположной стороне улицы возвышалось кирпичное здание. Надпись на нависающей части фронтона гласила: «Дом Хемингуэя». Именно оттуда вышел зоолог, вскоре обнаруживший маленькое детское тело.
Обернувшись, чтобы снова взглянуть на фото, вставленное в развилку, я решительно потянулся к снимку и снял его с дерева. Карточка оказалась запечатанной в пластмассу, защищавшую бумагу от осадков. Такой же пластик, как на водительских правах. На оборотной стороне — имя мальчика, и больше ничего. Я опустил фото в карман пальто. Я подумал, что однажды оно понадобится, чтобы продолжить мою повесть.
Такси еще ожидало меня, гостеприимное и теплое, словно жилая комната с камином. Пока мы ехали в Третий район, я продолжал изучать «Трибюн».
Факты казалась столь же ужасающими, как и в случае с убийством Терезы Лофтон. Мальчика похитили с территории обнесенного забором центра отдыха начальной школы, располагавшейся на Дивижн-стрит. Он и еще двое детей вышли на улицу, чтобы поиграть в снежки. Как только учительница заметила, что детей нет в классе, она тут же вышла на улицу и собрала всех.
Не оказалось только Бобби Смазерса. Оба двенадцатилетних свидетеля не смогли рассказать следователям ничего существенного. По их словам, Бобби просто исчез. Отвлекшись от своей снежной забавы, они посмотрели вокруг и больше его не увидели. Заподозрив, что мальчик спрятался и хочет с ними позабавиться, они нарочно не стали его искать.
Тело мальчика нашли на снегу следующим днем. На поляне для игры в кегли, в Линкольн-парке. Несколько недель, с утра до вечера, шло расследование, возглавляемое детективом Джоном Бруксом. Он вел дело с начала до конца и не продвинулся дальше, чем оба двенадцатилетних свидетеля: в тот день Бобби Смазерс исчез с территории школы.
Прочитав, я задумался о сходных со случаем Лофтон деталях. Таких моментов нашлось немного. Девушка взрослая, белой расы. Мальчик — чернокожий и совсем-совсем ребенок. Настолько далеки в словесном описании, насколько вообще возможно. Но они оба исчезли более чем за 24 часа до своего обнаружения, и оба изуродованных тела найдены в городских парках. Наконец, оба в свой последний день находились в детских учреждениях: мальчик — в школе, а девушка — в детском садике, где работала.
Я не имел представления о важности всех обстоятельств, но это единственное, чем реально располагал.
* * *
Штаб Третьего района представлял собой настоящую крепость, выстроенную из ярко-оранжевого кирпича. В этом вытянутом двухэтажном здании находился также городской суд Первого района округа Кук. Нескончаемым броуновским движением здесь кишели люди, сновавшие туда и обратно через стеклянные, мутные от табачного дыма двери.
Потолкавшись в дверях, я вошел внутрь и попал в просторное помещение, пол которого был мокрым от растаявшего снега. Первый барьер оказался из кирпича, сложенного в перевязку. Пусть двери и стеклянные, но если кто-то захочет прорваться в здание на автомобиле, до копов, засевших за стойкой, ему не добраться. Иное дело — граждане, оказавшиеся по эту сторону преграды.
Я взглянул направо, в направлении лестницы. Память услужливо подсказала: ступени ведут наверх, в кабинет детективов. Вроде бы можно забить на процедуру и пойти прямо к ним. Но я решил иначе. Когда вы нарушаете полицейские правила, даже самые простые, копы становятся раздражительными. И я шагнул к одному из полисменов, находившихся за барьером. Он заметил сумку с ноутбуком, висевшую на моем плече.
— Решили нас подорвать?
— Нет, это всего лишь компьютер, — ответил я. — На месте ли детектив Лоуренс Вашингтон? Я бы хотел с ним поговорить.
— А вы кто?
— Мое имя Джек Макэвой. Детектив со мной не знаком.
— Вам назначено?
— Нет. Это касается дела Смазерса. Можете ему так и сказать.
От удивления брови дежурного приподнялись на дюйм.
— Послушайте, откройте-ка свою сумку и достаньте компьютер — мы его проверим, а пока я позвоню.
Я сделал, как он и просил, открыв сумку. Точно так меня проверяли в аэропорту. Включил питание, затем снова выключил и отодвинул ноутбук от себя. Полицейский что-то говорил в телефонную трубку, наблюдая за моими действиями. Похоже, он беседовал с секретарем. Я предполагал, что упоминание Смазерса позволит мне не терять времени на объяснения.
— Тут один гражданин, он хочет поговорить с Ларри Ноги насчет паренька.
Несколько секунд коп слушал, затем повесил трубку.
— Второй этаж. По ступенькам наверх, потом по левую руку холл, вам в последнюю дверь. Спросите убойный отдел. Вам к тому парню, что черный.
— Спасибо.
Поднимаясь наверх по ступеням, я подумал, как просто он определил Смазерса: «паренек». Кто бы ни слушал дежурного на том конце провода, он понял, кто имелся в виду. Обстоятельство говорило о многом. Больше, чем газеты.
Копы делают все, чтобы лишить свои дела персональных черт. В этом они подобны серийным убийцам. Если жертва — это не личность, которая живет, дышит и может сделать больно, она не станет вас преследовать. И тогда бояться нечего, «мертвые не кусаются». Называть жертву «паренек» против практики полиции. Что наводило на мысль: спустя год это дело крепко держит Третий район за одно место.
Комната, где сидели детективы из убойного, занимала площадь примерно с половину теннисного корта и оказалась устлана зеленым ковровым покрытием. Всего там было три рабочие зоны, по пять столов в каждой. Две пары столов стояли друг против друга, а еще один — стол сержанта — в торце. Вдоль стены, слева от меня, располагались ряды папок, запертых перекладинами. У дальней стены, за тремя рабочими зонами, находились два офиса, из которых можно было наблюдать за всем происходящим через стеклянные окна. Один из офисов занимал лейтенант. Другой, судя по всему, предназначался для допросов. Там стоял стол, и я заметил за ним мужчину и женщину, перекусывавших бутербродами. Кроме них, еще трое находились в обшей комнате за столами. Секретарь сидела у входа.
— Это вы к Ларри Ноги?
Я кивнул, и она указала на мужчину, сидевшего за столом чуть поодаль. В своем отсеке он находился один. Я прошел к нему. Человек не оторвался от бумаг, даже когда я встал рядом.
— Снег идет? — спросил он.
— Пока нет, но собирается.
— Так всегда. Я Вашингтон. Что нужно?
Я взглянул на двух детективов, сидевших в соседних ячейках. Эта парочка даже не взглянула в мою сторону.
— Я хотел поговорить с глазу на глаз. О том пареньке, Смазерсе. Есть кое-какая информация.
И не обернувшись, я уже знал: остальные уставились на меня. Вашингтон положил наконец ручку и поднял взгляд на меня. На вид я дал бы детективу лет тридцать с небольшим, однако виски его коротко остриженных волос тронула седина. Впрочем, физически он выглядел превосходно. Я сказал бы это и не видя Вашингтона в полный рост. И еще он казался суровым. Вместо формы детектив носил темно-коричневый костюм и белую рубашку с галстуком в полоску. Пиджак едва вмещал накачанный мускулатурой торс.
— Хотите поговорить один на один? Что у вас есть такого?
— Об этом я скажу вам только наедине.
— А вы не из тех, кто хочет исповедаться?
Я улыбнулся:
— Что, если да? Возможно, я сообщу нечто важное.
— Тогда это хороший день. Ладно, пройдемте в нашу особую комнату. Надеюсь, вы не собираетесь просто отнять мое время? Как вас зовут?
— Джек Макэвой.
— Хорошо, Джек, только имей в виду, я сейчас выставлю оттуда наших ребят, и если ты потратишь мое время впустую, мы все на тебя очень обидимся.
— Думаю, проблема вряд ли возникнет.
Он встал со своего места, и тут я заметил: детектив много ниже, чем ожидалось. Ладно скроенный мощный торс поддерживали коренастые и слишком короткие ножки. Вот почему дежурный, встретивший меня внизу, назвал его Ларри Ноги. Независимо от того, насколько хорошо сидела одежда, физическая диспропорция предательски уродовала облик детектива.
— Что? — спросил он, обходя вокруг стола.
— Да ничего. Я говорю... Джек Макэвой...
Я отпустил ремень сумки, протянув руку ему навстречу, но Вашингтон даже не обратил на это внимания.
— Пройдем в комнату, Джек.
— Охотно.
Он бросил на меня взгляд, полный пренебрежения. Итак, мы квиты. За Ларри я прошел к двери той самой комнаты, где мужчина и женщина поглощали ленч. Оглянувшись, детектив взглядом показал на мою сумку.
— Что там?
— Компьютер. И в нем нечто весьма интересное.
Он распахнул дверь, и сидевшие в комнате уставились на Вашингтона.
— Простите, ребята, пикник окончен.
— Ноги, ну дай нам десять минут, — проговорил мужчина, уже поднимаясь с места.
— Не могу. У меня клиент.
Завернув в бумагу остатки сандвичей, детективы без всякого препирательства покинули комнату, хотя показалось, что мужчина посмотрел на меня со сдержанным недовольством. Наплевать.
Вашингтон сделал знак, и я положил сумку с ноутбуком на стол, рядом с перегнутым пополам картонным знаком «Не курить!». Мы сели по противоположные стороны стола. В комнате пахло куревом и салатом.
— Итак, чем могу быть полезен? — спросил Вашингтон.
Собравшись с мыслями, я старался выглядеть спокойным. Общаясь с копами, всегда испытываешь некоторый дискомфорт, даже если их речи и кажутся приятными. Постоянно думаешь, что они тебя в чем-то подозревают. В чем-то нехорошем. Заранее ищут в тебе червоточину.
— Не знаю, с чего начать. Я из Денвера. Приехал утром. Я репортер и пересек половину...
— Постой-постой... Ты репортер? И какого рода репортер?
Я уловил гневный импульс, и его левая щека слегка дернулась. Что не было неожиданным.
— Репортер из отдела новостей. Я работаю в «Роки-Маунтин ньюс». Просто выслушай до конца, и если потом решишь выставить, твое дело. Но я не думаю, что до этого дойдет.
— Видишь ли, приятель, я уже наслышан о способностях таких говорунов, как ты. У меня нет на тебя времени. Я не...
— Что, если Джона Брукса убили?
Я наблюдал за его реакцией, стараясь уловить, верит ли он в эту версию. Но ничего не происходило. Вашингтон держал все внутри.
— Твой напарник, — повторил я еще раз. — Думаю, его убили.
Детектив покачал головой:
— Не надо, я хорошо слышу. Только кто? Кто его убил?
— Тот же, кто убил моего брата.
На мгновение я замер, взглянув на него и убедившись, что теперь внимание Вашингтона сосредоточено полностью на мне.
— Мой брат был полицейским и занимался расследованием убийств в Денвере. Его убили около месяца назад. Сначала копы считали это самоубийством. Я начал копать самостоятельно и вот оказался здесь. Я действительно репортер, хотя не об этом речь. Дело в моем брате. И в твоем напарнике.
Вашингтон сдвинул брови и уставился прямо на меня. Воцарилось томительное молчание. Я ждал, когда он очнется. Однако Ларри будто окаменел. Или он поверил, или просто вышвырнет меня отсюда. Выйдя из оцепенения, мой визави резко откинулся на стуле. Достав из внутреннего кармана пачку сигарет, закурил, а затем вытащил из угла мусорницу, поставив ее так, чтобы стряхивать пепел. Я представил, сколько раз он слышал о вреде курения для роста юноши. Выпуская дым, Ларри задирал голову вверх, и дым уходил выше, собираясь у потолка. Наконец он перегнулся через стол, приблизив лицо ко мне.
— Я еще не знаю, что ты за фрукт. Покажи документы.
Кажется, мы перешагнули через пропасть, нас разделявшую. Достав бумажник, я протянул ему водительское удостоверение, пресс-карточку и пропуск в департамент полиции Денвера. Детектив просмотрел их тщательно и до конца, но я знал заранее, что он меня выслушает. Что-то такое было в смерти Брукса. И он явно хотел услышать повесть репортера, которого даже не знал.
— Ладно, — произнес Ларри, возвращая документы. — Значит, ты настоящий репортер. Но из этого еще не следует, что я должен тебе верить.
— Не спорю. Однако ты мне уже поверил.
— Слушай, ты собираешься рассказать или передумал? Не думаешь ли: раз в этой проклятой истории что-то не так, вроде... типа... Короче, что ты знаешь?
— Немногое. То, что напечатано в газетах.
Вашингтон загасил сигарету о край мусорной корзины и бросил окурок на дно.
— Что же, Джек, тогда рассказывай свою историю. В противном случае ты сделаешь мне большое одолжение, свалив отсюда.
Записи не понадобились. Рассказав ему все, в самых мельчайших деталях, я не обращался к блокноту, потому что помнил все до точки. Это заняло около получаса, в течение которого Вашингтон выкурил еще две сигареты, не проронив ни слова. Оба раза он не выпускал сигарету изо рта, так что дым скрывал его глаза. Но я уже знал. Как и с Векслером. Я лишь подтверждал то, что Ларри понимал в глубине души.
— Нужен ли номер Векслера? — спросил я, закончив свой рассказ. — Он подтвердит: все сказанное — правда.
— Нет. Если понадобится, я найду его сам.
— Вопросы у тебя есть?
— Нет, только не сейчас.
Он взглянул на меня в упор.
— И что теперь?
— Я хочу проверить. Где ты остановился?
— Отель «Хайатт», около реки.
— Ясно, позвоню позже.
— Детектив Вашингтон, так не пойдет.
— Как это?
— А вот как: я сюда пришел со своей информацией и хочу уйти с вашей. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Послушай, мальчик, такого договора между нами не было. Ты пришел сам и рассказал свою историю, так...
— Не нужны мне твои понты, папаша, и не называй меня «мальчиком». Я не из деревни приехал. Я дал сведения, и взамен мне нужно кое-что получить. Я за этим приехал.
— Сейчас у меня ничего нет, Джек.
— Хватит врать! Как ты можешь сидеть и врать? Врать, когда я знаю точно: у тебя кое-что есть. И мне нужно это!
— Что, сделаешь статейку, и она приведет сюда остальных шакалов, таких же, как ты?
Теперь уже я перегнулся к нему через стол.
— Говорю же, речь не о статье!
Я откинулся назад, и мы посмотрели друг другу в глаза. Я захотел покурить, но не нашел у себя ни одной сигареты, а просить у Ларри не хотелось. Тишина была нарушена лишь тогда, когда один из детективов, сидевших вначале в общей комнате, приоткрыл дверь и посмотрел на нас.
— Все в порядке? — спросил он.
— Вали отсюда, Реццо, — ответил Вашингтон.
Едва дверь закрылась, он заметил:
— Любопытный такой, засранец. Знаешь, что они подумали? Нет? Они подумали: может, ты решил накопать что-то про паренька? Годовщина, знаешь ли... Странные вещи творятся в мире. Подождем, все еще услышат настоящую историю.
Я вспомнил о фотографии, лежавшей в кармане.
— Я побывал на том месте, пока добирался сюда. Там цветы.
— Обычная картина, — ответил Вашингтон. — Семья часто туда приезжает.
Я кивнул, почему-то ощутив вину за то, что забрал фото. Поэтому не стал ничего говорить. Просто ждал, что сделает Вашингтон. Казалось, он немного отошел. Каменное лицо разгладилось и смягчилось.
— Слушай, Джек, нужно кое-что выяснить. И немного это обмозговать. И если говорю, что позвоню, значит, позвоню. Возвращайся в отель и закажи массажистку или еще что. Так или иначе, я сам выйду на связь в пределах двух часов.
Я облегченно кивнул, и он встал из-за стола. Через стол Вашингтон подал мне правую руку. Я ответил крепким пожатием.
— Хорошо сработал. Для репортера, разумеется.
Я взял свой компьютер и вышел. Отдел показался более населенным, причем большинство из присутствующих теперь наблюдали, как я иду к выходу. Судя по времени, которое мы провели наедине, все поняли, что я не похож на чокнутого. На улице еще похолодало, а снег начинал сыпать всерьез. Минут пятнадцать я безуспешно ловил такси, пока не остановил наконец машину.
На обратном пути я уговорил водителя сделать крюк через Висконсин и Кларк-стрит, выпрыгнул из автомобиля и по свежему снегу добежал до дерева.
Я положил фотографию Бобби Смазерса обратно. Туда, где нашел.
