Летом – осенью 2014 года в регионе произошел ряд крупных столкновений между армянскими и азербайджанскими силами в Нагорном Карабахе. В июле – августе 2014 года возникло очередное обострение на линии соприкосновения сторон. В ноябре азербайджанские силы сбили вертолет Ми‑24 армии Нагорного Карабаха. По данным азербайджанской стороны, вертолет собирался атаковать азербайджанские позиции. По данным Армении и НКР, он был сбит во время учений, когда летел параллельно линии соприкосновения сторон. Однако, несмотря на прогнозы многих комментаторов и наблюдателей, эти вспышки не переросли в полномасштабную войну. В последние годы стороны добились установления такого баланса сил в зоне конфликта, который позволяет им эффективно осуществлять взаимное сдерживание. На этом фоне в 2014 году прошли три встречи президентов Армении и Азербайджана: в августе в Сочи, в начале сентября на полях саммита НАТО в Ньюпорте и в конце октября – в Париже. Эти встречи не привели к каким-либо подвижкам в позиции сторон, хотя способствовали тому, чтобы ситуация в зоне конфликта не вышла из-под контроля.

Стратегии армянской и азербайджанской сторон по отношению к конфликту остаются прежними. Азербайджан не отказывается и не откажется от своей позиции по Нагорному Карабаху. Баку добивается возвращения под свою юрисдикцию семи районов, оккупированных силами Армении и НКР в результате войны 1991–1994 годов, и передачи ему территории Нагорного Карабаха. Поскольку эти цели, очевидно, недостижимы в рамках политического урегулирования, Азербайджан придерживается стратегии «отложенного реванша». Пользуясь доходами, полученными от экспорта углеводородов, он добивается военно-технического превосходства над Арменией и НКР. В Баку рассчитывают, что значительный экономический перевес Азербайджана над Арменией, в совокупности с поддержанием транспортной блокады Армении со стороны Баку и Анкары, в долгосрочной перспективе будет способствовать ослаблению Армении. В Ереване ориентируются на поддержание статус-кво, основанного на балансе военных потенциалов двух стран.

За последние годы военный бюджет Азербайджана резко вырос. Так, между 2010 и 2011 годами он увеличился в два раза. В 2013 году, по данным SIPRI, он составил 3440 млн долларов. Он почти на миллиард долларов превышает доходную часть всего государственного бюджета Армении и более чем в 7 раз – ее военные расходы. В то же время, хотя такой дисбаланс поддерживается на протяжении уже нескольких лет (быстрый рост оборонных расходов Азербайджана начался одновременно со взрывным ростом его углеводородного экспорта и ВВП в 2005–2007 годах), он пока не привел к возобновлению войны в Карабахе. Вероятно, это объясняется несколькими причинами.

Во-первых, учитывая высокую зависимость Азербайджана от экспорта углеводородов, Баку не может допустить вовлечения в длительную войну на истощение, тем более такую, которая создаст угрозу для стратегических экономических объектов на его территории, в том числе трубопроводов, по которым нефть и газ доставляются на мировые рынки. Реалистичный сценарий силового установления контроля над Карабахом для Азербайджана может заключаться только в блицкриге, причем таком, на который имеется согласие ведущих мировых и региональных держав. Поскольку достижение такого согласия крайне маловероятно, а возможность блицкрига сомнительна, задача сдерживания для армянской стороны упрощается: суть ее в том, чтобы не допустить быстрого успеха азербайджанских сил и гарантированно перевести возможное столкновение в режим длительного противостояния.

Во-вторых, хотя мандат российской военной базы в Армении, как и обязательства по обеспечению ее безопасности, взятые на себя Россией в рамках ОДКБ, распространяется лишь на территорию собственно Армении, едва ли в случае возникновения полномасштабного конфликта боевые действия ограничатся Нагорным Карабахом. Поэтому возникает неопределенность в отношении российской позиции в возможном конфликте. Конечно, возобновление войны между Арменией и Азербайджаном и начало боевых действий на территории собственно Армении поставило бы Москву перед весьма непростым для нее выбором: либо ставить под сомнение эффективность гарантий ОДКБ (и тем самым прочность самой организации), либо быть вовлеченной в прямое военное столкновение с Азербайджаном. Но пока этого выбора нет, неопределенность в отношении возможных действий Москвы способствует тому, что стороны воздерживаются от военной эскалации.

Нужно подчеркнуть, что в случае с Нагорным Карабахом Запад продемонстрировал свою (отказавшую ему на Украине) способность адекватно взвешивать риски. Какими бы ни были версии относительно происхождения летне-осенних обострений в зоне конфликта в 2014 году, ключевые институты, созданные для его урегулирования, продолжают существовать. Россия, США и Франция продолжают поддерживать контакты по линии Минской группы ОБСЕ, несмотря на острые разногласия между ними в других вопросах. Думается, в том числе потому, что тесное сотрудничество России и Армении, сохранение роли России как непредвзятого посредника между сторонами конфликта, делает цену пересмотра статус-кво исключительно высокой.

В 2015 году, как это было и раньше, продолжатся вооруженные столкновения на линии соприкосновения сторон. Нельзя исключить, что некоторые из этих стычек окажутся настолько масштабными, что заставят наблюдателей говорить об угрозе возобновления военных действий. Однако оснований ожидать возникновения новой войны в Нагорном Карабахе сейчас нет. Наиболее вероятным сценарием, в осуществлении которого заинтересовано большинство вовлеченных игроков, представляется сохранение статус-кво, не исключен при этом рост интенсивности вооруженных стычек на линии соприкосновения сторон.

Пессимистичный сценарий включает в себя возобновление боевых действий, в которых каждая из сторон будет стремиться достичь своих стратегических целей. Для Азербайджана такая цель – либо захват территории Нагорного Карабаха, либо (минимум) возвращение под свой контроль занятых армянскими силами прилегающих к Карабаху районов, не входивших в состав НКАО. Последнее не решает задачи установления юрисдикции Баку над Карабахом, но позволило бы Азербайджану оказывать постоянное разрушительное силовое давление на непризнанную республику. Для Армении стратегическая цель в случае возобновления войны – нанесение Азербайджану такого поражения, которое сделало бы невозможным продолжение им боевых действий и устранило бы перспективу установления его контроля и над Карабахом, и над прилегающими районами. Вероятно, эта цель может быть достигнута в случае занятия новых территорий армянскими силами или нанесения неприемлемого ущерба ключевым отраслям экономики Азербайджана.

Вероятность сценария возобновления полномасштабной войны до 2020 года зависит от нескольких факторов. Во-первых, от того, изменится ли дипломатический контекст вокруг конфликта и не начнет ли Запад расценивать этот конфликт как потенциальную точку давления на Россию, которая весьма не заинтересована в возникновении новой войны в Закавказье, тем более с перспективой ее вовлечения в такую войну. Во-вторых, от изменения сравнительного потенциала сторон: ухудшение экономической ситуации и политическая нестабильность в Армении могут ослабить действующий сейчас в Карабахе режим взаимного сдерживания. В-третьих, триггером может стать и нарастание экономических сложностей в Азербайджане в связи с падением цен на нефть. Однако нужно подчеркнуть – даже в ситуации, когда все три фактора будут действовать одновременно, возобновление войны не станет неизбежным.

Оптимистичный сценарий – полное или частичное урегулирование конфликта – представляется наименее вероятным. Критерий такого сценария: разработка и реализация мер доверия на линии соприкосновения сторон, сокращение числа и интенсивности вооруженных инцидентов, их эффективное расследование, прекращение враждебной риторики, возобновление переговоров о полном урегулировании конфликта. Хотя все стороны конфликта были бы заинтересованы в таком развитии событий на фоне нарастающих экономических трудностей, внутриполитическая ситуация в Армении, Азербайджане, НКР препятствует компромиссам, которые в общественном мнении расцениваются как предательство.

Политическое развитие Азербайджана до 2020 года

Стабильность Азербайджана с его крупнейшей в регионе экономикой и подушевым ВВП, который в два раза превышает таковой у соседей, трудно подвергнуть сомнению. Темпы экономического роста в стране в последнее время замедлились, однако они по-прежнему остаются неплохими на фоне региона и мировых показателей: 3,8 % – в 2012‑м, 5,4 % – в 2013 году. Президентские выборы в октябре 2013 года принесли весьма убедительную победу Ильхаму Алиеву, который набрал 84,54 % голосов, став президентом страны в третий раз. Кандидат от объединенной оппозиции Джамиль Гасанлы получил лишь 5,53 %, несмотря на то что его поддержали политические силы, которые ранее выступали на выборах отдельно друг от друга, – в частности, «Мусават», Народный фронт Азербайджана, «Классический» народный фронт Азербайджана. Национальный совет демократических сил, созданный перед президентскими выборами 2013 года, сумел сохранить свое единство и после поражения. Однако его влияние крайне невелико.

Слаба и так называемая исламская оппозиция. В последние годы из Азербайджана приходят сообщения о давлении властей и представителей религиозного большинства в лице мусульман-шиитов на салафитские общины. Отток носителей радикального политического ислама в «горячие точки» за пределами Азербайджана (Сирия, Ирак) в краткосрочном плане снижает риски дестабилизации в стране. Есть основания считать, что значительная их часть не планирует возвращаться на родину, где их с большой вероятностью ждет преследование со стороны властей.

С точки зрения публичной политики азербайджанский политический режим стабилен, при этом он также исключительно устойчив и с точки зрения кадрового состава высшего эшелона власти. Руководители ряда ключевых органов исполнительной власти находятся на своих постах без малого двадцать лет. Показательно, что азербайджанские «тяжеловесы» сохранили свои посты, несмотря на смену президента в 2003 году. Ключевые политические фигуры, вошедшие в высший правящий слой при Гейдаре Алиеве, сохранили свои позиции после того, как президентом стал Ильхам Алиев. В азербайджанской прессе и в медиа других стран много писали о так называемых кланах во главе с высокопоставленными чиновниками, действующих в Азербайджане. Материалы, посвященные наиболее влиятельным лицам в руководстве страны и их деловым интересам, были опубликованы в числе других сообщений американского посольства в Баку в результате утечки Wikileaks. Не вдаваясь в обсуждение этих деталей, отметим ряд обстоятельств.

Во-первых, тот факт, что, несмотря на внешнюю монолитность правящего режима, время от времени публикуются компрометирующие материалы на представителей его руководства, свидетельствует о неоднородности азербайджанских верхов. Есть признаки политической конкуренции между наиболее влиятельными игроками. Хотя эта конкуренция не носит разрушительного для политического режима характера и удерживается в рамках, которые не подрывают стабильность в стране, она выплескивается в том числе и в экономическую сферу. Неформальные правила игры на рынках могут меняться вслед за политической конъюнктурой в верхах.

Во-вторых, президент Ильхам Алиев не обладает абсолютной властью. Многие руководители ведомств за долгие годы пребывания у власти приобрели собственный политический и экономический капитал, выстроили собственные патрон-клиентские сети и обладают ресурсами для самостоятельной игры. В таких условиях президент оказывается скорее «первым среди равных», а политический курс оказывается суммой векторов, заданных наиболее влиятельными центрами.

В-третьих, особенность Азербайджана с его взрывным экономическим ростом в прошлом десятилетии и сохранением сравнительно высоких по мировым меркам темпов роста в последние два-три года заключается в том, что правящая группа делит постоянно растущий пирог. Страна ощутила эффект глобального экономического кризиса и связанного с ним падения цен на углеводороды в 2009 году, однако пять лет назад спад быстро сменился ростом. Сейчас нет достоверных прогнозов относительно того, как долго продлится текущая конъюнктура на мировом рынке нефти и газа. Нельзя исключить, что дополнительные риски возникнут в том случае, если период низких цен затянется, особенно на фоне приближающегося исчерпания нефтяных (но не газовых) запасов Азербайджана. Возможный долгий ценовой спад представляет собой исторически новый вызов для азербайджанской элиты, и механизмы адаптации к нему ей только предстоит построить.

Бюджет Азербайджана на 2015 год принят исходя из цены на нефть в 90 долларов за баррель. В октябре дефицит бюджета ожидался в размере 1,7 млрд манатов (2,2 млрд долларов). Возможно, дефицит вырастет в связи со снижением доходов от экспорта нефти и газа. Однако Нефтяной фонд Азербайджана насчитывает 37 млрд долларов, что наряду с 15 млрд. долларов золотовалютных резервов позволит поддерживать финансовую стабильность на протяжении нескольких лет. Скорее всего, в 2015 году Баку придется пойти на ослабление национальной валюты, которая в период высокой ценовой конъюнктуры сильно укрепилась и курс которой практически не колебался в отношении доллара и евро. Укрепление доллара и падение цен на углеводороды, по-видимому, вынудят Азербайджан поменять свою валютную политику. В символическом плане девальвация маната может расцениваться как поражение, но на практике страна может от нее выиграть. С одной стороны, это уменьшит расходы бюджета. С другой – поддержит национальную обрабатывающую промышленность, развитие которой в последние годы объявлено одним из приоритетов экономической политики властей. Неизбежное в условиях девальвации удорожание импорта, от которого сильно зависит азербайджанский потребительский рынок, может вызвать социальную напряженность, однако у правящего режима есть необходимый инструментарий для предотвращения ее перерастания в политическую нестабильность.

В более длительной перспективе стабильность Азербайджана зависит от его способности добиться диверсификации экономики (ныне практически моноотраслевой), а также от исчерпания нефтяных и газовых месторождений. Успехи диверсификации пока сомнительны. С 2005 года доля обрабатывающей промышленности в ВВП Азербайджана снизилась с 6,5 до 4,2 % – в 2013 году. В то же время доля добычи полезных ископаемых в 2013 году составила 40 %; она постепенно снижается за счет быстрых темпов роста в строительстве и торговле, в которые, вероятно, и перекачиваются нефтедоллары. По всей видимости, в наступившем году страна уже не сможет обеспечить прежних темпов роста в этих отраслях. Что же касается перспективы исчерпания нефтяных месторождений, то наиболее оптимистичными следует счесть расчеты «Би-Пи», которая ведет добычу нефти в стране и в середине 2014 года оценивала подтвержденные азербайджанские запасы в 1 млрд тонн. При текущей добыче в 43,4 млн тонн в год этих запасов хватит на 23 года. Лучше обстоит дело с газом. Подтвержденные запасы газа составляют 0,9 трлн куб. м, текущая добыча – 16,2 млрд куб. м, то есть при текущем уровне добычи имеющиеся запасы будут исчерпаны через 55 лет. Это означает, что в обозримой перспективе Азербайджан не рискует лишиться ключевого экспортного продукта.

Последние президентские выборы (октябрь 2013 года) стали поводом для ухудшения отношений между Азербайджаном и Соединенными Штатами. Бюро по демократическим институтам и правам человека ОБСЕ раскритиковало выборы за ограничение свободы выражения мнений, собраний и объединений, а также за нарушения в ходе голосования. Это вызвало резкую отповедь Баку. Глава администрации президента Рамиз Мехтиев, который крайне редко выступает публично, дал развернутое интервью, в котором обвинил американских дипломатов во вмешательстве во внутренние дела страны. Спустя несколько месяцев произошел новый обмен заявлениями: посол США в Азербайджане Ричард Морнингстар сказал в одном из интервью, что Азербайджан ждет судьба Украины, если его власти не прекратят давление на гражданское общество и независимую прессу. В ответ Рамиз Мехтиев обвинил Запад в грубом вмешательстве во внутренние дела Украины.

Подобные дипломатические стычки не следует переоценивать в плане тех рисков, которые они могут создать для устойчивости политического режима в Азербайджане. Несмотря на повышенный тон публичных выступлений, Баку и Вашингтон не сворачивают сотрудничество по традиционной повестке их отношений. Не происходит ничего похожего на дипломатическую изоляцию Ильхама Алиева, которую США пытались организовать после прошлых президентских выборов. Наконец, в самом Азербайджане не существует влиятельных политических групп, которые могли бы рассчитывать на успех в игре по дестабилизации режима, в том числе и благодаря жесткому подавлению потенциальных «кандидатов в революционеры». Нельзя исключить, что, делая жесткие заявления по внутриполитической ситуации в Азербайджане, американские дипломаты попросту «отбывали номер», демонстрируя мировым медиа собственную озабоченность преследованиями гражданских активистов.

Азербайджан участвовал в программе ЕС «Восточное партнерство», однако не стал подписывать соглашение об ассоциации с Евросоюзом, ограничившись переговорами об упрощении визового режима. Это не привело к ухудшению отношений между Баку и Брюсселем. По всей видимости, ЕС осознает, что попытки заставить Азербайджан провести действенные реформы, направленные на демократизацию, будут контрпродуктивны. А в случае форсированного сближения Азербайджана с ЕС пикировка по поводу демократии и прав человека рискует вытеснить все прочие пункты повестки двусторонних отношений. В то же время Азербайджан традиционно рассматривается как один из альтернативных России поставщиков газа на европейский рынок, и это сдерживает ЕС, как и США, от чрезмерного давления на Баку по «демократической» тематике.

Внешнеполитические риски, с которыми сталкивается Азербайджан, существенно снизились в уходящем году благодаря начавшемуся процессу улучшения отношений с соседним Ираном. Отношения двух стран были сложными, начиная с коллапса Советского Союза. С одной стороны, их сближала религиозная (большинство населения Азербайджана и Ирана – мусульмане-шииты) и этническая (азербайджанцы в Иране – вторая по численности этническая группа после персов) общность. С другой стороны, именно эти общности служат источником напряжения. Светский азербайджанский режим опасался и опасается религиозно-политической пропаганды со стороны Ирана. В свою очередь власти Ирана могут воспринимать само существование независимого государства азербайджанцев как потенциальный источник ирредентизма со стороны крупнейшего этнического меньшинства. Тем более что подобное видение нередко получает подтверждения из Баку. Впрочем, те же самые аргументы могут быть адресованы в обратную сторону. Территория современного Азербайджана вплоть до Гюлистанского мирного договора между Российской империей и Персией (1813) входила в состав последней.

Другая проблема в двусторонних отношениях заключается в спорах о принадлежности некоторых нефтяных месторождений на шельфе Каспия. Азербайджано-иранские отношения не могли улучшить и слухи о возможном использовании азербайджанских аэродромов американской военной авиацией – для готовившегося удара по Ирану, а также то обстоятельство, что Баку поддерживает тесные контакты с Израилем, в том числе покупая израильское оружие. В последние годы произошло несколько пограничных инцидентов, а летом 2012 года дело дошло до отзыва иранского посла из Баку.

В 2014 году на фоне некоторого снижения напряженности в отношениях между Ираном и Соединенными Штатами, а также с обострением ситуации в Ираке началась и нормализация азербайджано-иранских отношений. В апреле президент Азербайджана Ильхам Алиев посетил Иран. А в ноябре Азербайджан посетил президент Ирана Хасан Роухани. В ходе двухдневного визита была подписана Декларация о дружбе и сотрудничестве, президенты обеих стран выступили на азербайджано-иранском бизнес-форуме. Хотя саммит не привел к разрешению существующих между сторонами разногласий – например, было лишь сказано о готовности сотрудничать в согласовании спорных пунктов Конвенции о статусе Каспийского моря, – он стал сильным сигналом к нормализации отношений. Вероятно, немаловажную роль в нормализации отношений сыграли поставки в Азербайджан современных систем ПВО из России, которые позволили укрепить военный баланс между Баку и Тегераном.

В перспективе до 2020 года главным вызовом для Азербайджана станет снижение цен на нефть. Опасно не само их падение – в 2008–2009 годах страна без больших потерь прошла глобальный экономический кризис, – а длительный период низкой конъюнктуры на мировом рынке. Ресурсы Государственного нефтяного фонда позволяют финансировать текущий дефицит бюджета на протяжении нескольких лет. Но нужно учесть, что бюджет 2015 года сверстан исходя из цены на нефть в 90 долларов за баррель, и при сохранении нынешнего уровня цен на нефть дефицит окажется выше. Длительный период экономической стагнации – новая ситуация для азербайджанской политической элиты. В то же время политический баланс в верхах может заблокировать экономические реформы, необходимые для активного привлечения инвестиций в обрабатывающую промышленность. В условиях длительного – два года и более – периода низких цен на основные экспортные товары нельзя исключить обострения внутриполитической борьбы в стране.

Внешнеполитический вектор Армении

Одним из последствий конфликта в Нагорном Карабахе для Армении стала транспортная блокада со стороны Азербайджана и Турции. Баку расценивает изоляцию Армении от международных региональных проектов в сфере развития транспортной инфраструктуры как один из важных рычагов давления на Ереван. Турция солидарна с Азербайджаном и держит свою границу закрытой для товаров из Армении на протяжении более двадцати лет.

Надежды на частичное прекращение этой блокады связывались с Цюрихскими протоколами о нормализации двусторонних отношений, которые Армения и Турция подписали при энергичном содействии России и Соединенных Штатов, но которые так и не были воплощены. В последние годы редкие намеки Турции на готовность открыть границу обесценивались следовавшими за ними заявлениями и инициативами, подтверждавшими прежнюю позицию Анкары: граница будет открыта, только если Армения согласится с подходом Азербайджана к карабахскому конфликту. Вероятно, эти намеки преследовали цель прозондировать перспективы изменения позиции Армении по отношению к приближающейся 100‑летней годовщине геноцида армян в Османской империи. С одной стороны, Армения настаивает на признании геноцида со стороны турецких властей, с другой – Турция явно не готова отказаться от увязывания вопроса о транспортном сообщении с вопросом о Карабахе, хотя Цюрихские протоколы не предполагают этой увязки. В итоге обсуждение перспективы открытия границы не получает практического продолжения.

В условиях наложенных на Армению транспортных ограничений особое значение для нее приобретают отношения с Грузией и Ираном. Причем особенно важными оказываются здесь отношения с Грузией. Хотя Иран стоит на четвертом-пятом месте среди торговых партнеров Армении, он не играет решающей роли в связях Армении с мировым рынком. Транспортный потенциал автодороги, связывающей Армению с Ираном, не настолько велик, чтобы южный сосед мог стать внешнеторговыми «воротами» для Армении. Строительство железной дороги в Иран обсуждается уже много лет, но помимо технических трудностей этот проект может столкнуться и с проблемой его окупаемости. Товарооборот между Ираном, Арменией и Грузией невелик. Товарооборот между Ираном и Россией обеспечивается за счет морского транспорта через Каспийское море. Его торговля с ЕС может быть обеспечена либо через территорию Турции, либо через территорию России, по транспортному коридору «Север – Юг». К тому же, даже если железная дорога в Иран будет построена, она не сможет стать в полном смысле слова транзитной до тех пор, пока остается закрытым железнодорожное сообщение между Россией и Грузией по территории Абхазии. А на пути восстановления абхазской железной дороги стоят труднопреодолимые политические препятствия.

Присоединение Армении к ЕАЭС привнесло новое измерение в эту ситуацию. У Армении нет общей границы с другими членами этого союза, и это остро ставит вопрос об инфраструктурном обеспечении товарных потоков между его членами, прежде всего Арменией и Россией. Успех проекта во многом зависит от того, как будет решена эта задача.

В этой связи обращает на себя внимание возросшая интенсивность дипломатических контактов между Арменией и Грузией за последние два года. Направлением одного из первых визитов Бидзины Иванишвили, занявшего должность премьер-министра Грузии после парламентских выборов 2012 года, стала Армения. В ходе визита Иванишвили сделал заявление, которое можно было истолковать таким образом, что Грузия рассматривает возможность восстановления железной дороги через Абхазию. Армения весьма заинтересована в возобновлении железнодорожного сообщения с Россией через Грузию и Абхазию, и, несмотря на то что грузинское руководство не стало предпринимать каких-либо практических шагов по осуществлению этой идеи, а в Тбилиси она была подвергнута критике, Ереван регулярно ставит этот вопрос в повестку дня двусторонних отношений.

Одним из первых визитов в графике нового президента Грузии Георгия Маргвелашвили также был визит в Ереван. В июне 2014 года последовал ответный визит президента Армении Сержа Саргсяна в Тбилиси, в августе – премьер-министра Грузии в Ереван, а в конце сентября – визит министра обороны Грузии Ираклия Аласания в Армению, вероятно, призванный сбалансировать состоявшуюся незадолго до этого встречу министров обороны Грузии, Азербайджана и Турции в Нахичевани.

По всей видимости, основная причина такой динамики заключается во вступлении Армении в Евразийский экономический союз, а Грузии – в зону свободной торговли с ЕС. Учитывая значение Грузии для российско-армянского транзита, стороны должны были гармонизировать свою политику по присоединению к разным интеграционным объединениям. Между ними могут существовать и договоренности о взаимном использовании юрисдикций друг друга для реализации торговых преимуществ, которые дает зона свободной торговли с ЕС и Евразийский экономический союз. На такую перспективу указывает заявление премьер-министра Грузии Гарибашвили в ходе его визита в Ереван: «Армения и Грузия должны суметь использовать возможность членства в различных объединениях к выгоде двух стран. Это послужит хорошим примером для международного сообщества». Если договоренность будет достигнута, грузинские компании будут регистрироваться в Армении или ввозить в Россию и другие страны ЕАЭС свои товары в качестве произведенных в Армении, а армянские – регистрироваться в Грузии и возить свои товары в ЕС. Если такая схема взаимодействия двух стран осуществится, она станет прочной основой грузино-армянских отношений на ближайшие годы.

В конце ноября 2014 года по итогам переговоров с президентом Абхазии Раулем Хаджимба Владимир Путин заявил: «Считаем возможным вместе с другими партнерами подумать и при общем согласии реализовать такой проект, например, как транзитное железнодорожное сообщение в направлении Сухуми, Тбилиси и далее, с одной стороны на Армению, с другой стороны на Россию». Из Грузии последовало заявление спецпредставителя премьер-министра по отношениям с Россией Зураба Абашидзе, который сказал, что Грузия готова рассматривать вопрос о возобновлении железнодорожного сообщения, «если это послужит урегулированию абхазского конфликта и если все это произойдет с соблюдением принципа территориальной целостности, с уважением суверенитета Грузии».

Невозможно ожидать, что Россия изменит свой подход к вопросу о статусе Абхазии для того, чтобы восстановить железнодорожный транзит через Абхазию, как трудно представить, что Грузия согласится на этот транзит, не потребовав существенных уступок в этом вопросе. Однако заявление президента России символизирует то обстоятельство, что задача обеспечения надежного транспортного сообщения с Арменией поднимается выше в условном списке приоритетов российской внешней политики в Закавказье – в связи с членством Армении в ЕАЭС. Что в свою очередь означает, что у политики нормализации отношений между Москвой и Тбилиси появляется дополнительная мотивация. Эта политика – при всех понятных ее ограничениях – в последние годы служит одним из факторов стабилизации ситуации в Закавказье, и экономическая интеграция России, Белоруссии, Казахстана и Армении оказывает и такое косвенное влияние на общую ситуацию в регионе.

Присоединение Армении к Евразийскому экономическому союзу создает новую ситуацию в российско-армянских отношениях. По сути, Россия берет на себя часть политической ответственности за состояние экономики Армении, так как экономические неудачи этой страны могут быть истолкованы и как неудачи политически значимого интеграционного проекта. Как ожидается, Армения получит дополнительные доходы в бюджет за счет интеграции в сфере таможенного регулирования. Сохраняются низкие цены на газ, поставляемый в Армению.

Основным вызовом для страны станет необходимость восстановления темпов экономического роста. Армении пока не удалось найти новую модель роста взамен докризисной, где главным драйвером был строительный сектор. Низкие темпы роста в конечном счете ведут к оттоку населения из страны, который стал одной из ведущих тем внутриполитической повестки. Демографические потери Армении, в свою очередь, в долгосрочном плане ведут к смещению баланса сил в зоне конфликта в Нагорном Карабахе, ослабляя тем самым военно-политическую стабильность в Закавказье.

Политические перспективы Грузии до 2020 года

В 2012–2014 годах правящей в Грузии коалиции «Грузинская мечта» не удалось существенно изменить прежние тенденции экономического развития страны. Энергичные экономические реформы, которые прошли в Грузии в прошлом десятилетии во время правления Михаила Саакашвили, не привели к экономическому прорыву. Более того, были усугублены многие из тех проблем, с которыми сталкивалась еще «дореформенная» Грузия. По подсчетам экономиста Владимира Папава, основанным на данных национальной статистической службы Грузии, импорт в страну в три раза превышает ее экспорт в течение последних лет. В структуре экспорта 22 % занимает перепродажа подержанных автомобилей, которые ввозятся в Грузию из-за рубежа и затем поступают на рынки третьих стран. Еще 8 % экспорта – металлолом. При этом объем импорта в Грузии в 2013 году составил 48,9 % ВВП (7885 млн долл.), а дефицит торгового баланса равнялся 30,9 % ВВП (4977 млн долл.).

В последние два года, после завершения программы помощи Брюссельской конференции доноров и в условиях смены власти, темпы экономического роста в Грузии снизились. В 2013 году ее экономика выросла на 3,2 %. Более высокие темпы были показаны национальной статистической службой по итогам двух первых кварталов 2014 года, однако пока рано судить о том, насколько устойчивой окажется эта тенденция по итогам всего года.

Развитие национального производства и импортозамещение объявлено приоритетной задачей новых властей Грузии. В сентябре 2013 года было объявлено об учреждении Фонда соинвестирования Грузии с капиталом в 6 млрд долларов. Обращают на себя внимание две особенности инвестиционной политики фонда, насколько о ней можно судить по представленным проектам. Крупнейший проект планируется осуществить в сфере недвижимости, которую при всех недостатках экономического развития Грузии трудно назвать слаборазвитой. Два проекта, ориентированных собственно на импортозамещение, не предполагают развитие бизнесов (например, крестьянских хозяйств), уже существующих в соответствующих отраслях, а могут способствовать скорее вытеснению мелких производителей с рынка. Подобная стратегия объяснима, если учесть, что фонд управляет капиталами инвесторов, в том числе частных, которые заинтересованы в получении прибыли. Структура грузинской экономики такова, что реальный сектор в Грузии – не самый привлекательный объект для инвестиций, причем программы поддержки работающих в этом секторе компаний и предпринимателей могут и не приносить прибыли. Однако при такой стратегии нет оснований ожидать, что фонд сумеет создать условия для ускоренного развития национального производства.

Дополнением к импортозамещению должно стать наращивание экспорта. Грузинские эксперты возлагают большие надежды на подписанное в июне 2014 года соглашение об ассоциации с Европейским союзом. По оценкам европейских экспертов, рост ВВП Грузии в результате вступления в зону свободной торговли с ЕС в долгосрочной перспективе составит 4,3 %; ее экспорт должен вырасти на 12 %, импорт – на 7,5 %. Остается открытым вопрос, в какой степени такой рост обеспечит ускоренное развитие национального производства в Грузии. Сейчас основные экспортные потоки страны направлены в страны Содружества Независимых Государств. По-видимому, соглашение об ассоциации и о глубокой всеобъемлющей зоне свободной торговли с ЕС не решит ключевой проблемы Грузии в виде хронического дефицита торгового баланса.

Нормализация отношений с Россией дала эффект в виде быстрого роста грузинского экспорта. За первую половину 2014 года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года грузинский экспорт вырос почти на 23 %, или на 190 млн долларов, причем почти 100 млн долларов из этой суммы обеспечил прирост экспорта в Россию. По итогам первого полугодия 2014 года стоимость грузинского экспорта на российском направлении составила 161 млн долларов. Экспорт в Армению и Азербайджан у Грузии больше, однако большую часть в нем занимают транзитные поставки товаров из третьих стран. С учетом этого Россия выходит на роль крупнейшего импортера товаров, произведенных собственно в Грузии.

Проецируя эти экономические тенденции на внутри– и внешнеполитическую ситуацию в Грузии, можно сделать несколько выводов. Во-первых, Грузия критически зависит от международной экономической конъюнктуры. Сокращение инвестиций, кредитов, денежных переводов из-за рубежа может поставить под вопрос ее способность оплачивать свой импорт. Снижение темпов экономического роста в ЕС и в России может нанести удар и по грузинской экономике. Растущая Турция, скорее всего, расширит свое присутствие на грузинском рынке, однако стоит иметь в виду, что и она зависит от экономического положения своих крупнейших торговых партнеров. Во-вторых, ключевые торговые партнеры Грузии – ее непосредственные соседи, и с этой точки зрения стремление Тбилиси к углублению интеграции с ЕС выглядит не столько как отражение имеющихся экономических тенденций, сколько как политический приоритет. В-третьих, вероятно, крупнейшим выгодоприобретателем прошедших в Грузии за последнее десятилетие экономических реформ (включавших в себя открытие национальных рынков для импорта) оказалась Турция. Это может повлечь за собой и рост политического влияния Анкары, пусть пока он и не выражается в ярких внешнеполитических инициативах.

Летом 2014 года в Грузии завершился почти двухлетний электоральный цикл, открывшийся парламентскими выборами в октябре 2012 года, по итогам которых партия М. Саакашвили «Единое национальное движение» потеряла власть, и завершившийся выборами местных органов власти. В ходе этого электорального цикла завершилось формирование новой внутриполитической конфигурации. Ее характеризует рыхлое доминирование коалиции «Грузинская мечта» при снизившемся от парламентских к президентским выборам, но стабилизировавшемся по итогам выборов муниципальных, влиянии ЕНД. Главные результаты почти двухлетнего электорального цикла можно подвести следующим образом.

В ходе электорального цикла «Грузинская мечта» сохранила свое единство, несмотря на рыхлость коалиции и внутренние противоречия в ней. Показательно, что даже отставка министра обороны Грузии Ираклия Аласания, который считался одним из наиболее популярных политиков в стране, не поколебала прочность коалиции. Не подрывают ее и трения между главой правительства Ираклием Гарибашвили и президентом Георгием Маргвелашвили, которые пока не принимают ярко выраженного политического или идеологического характера, оставаясь пока в аппаратных и протокольных рамках.

Нужно отметить, что основным источником силы Гарибашвили остается его близость к лидеру «Грузинской мечты» Б. Иванишвили. Подобно многим другим грузинским политикам, он не имеет собственной сильной партийной организации или сильной команды. Это еще одна причина не переоценивать оттенки внешнеполитической риторики премьер-министра Грузии: он не настолько самостоятельная и свободная в выборе приоритетов фигура, чтобы эти оттенки имели существенное значение.

По итогам электорального цикла «Единое национальное движение» сохранилось как ведущая оппозиционная сила: его представители стабильно получают второе место на ключевых выборах. Основная причина этого – сохранение у партии финансовых и медийных ресурсов. ЕНД по-прежнему контролирует один из наиболее рейтинговых телеканалов «Рустави‑2». ЕНД пользуется определенной поддержкой в США и ЕС, в том числе и благодаря созданным еще в годы правления М. Саакашвили лоббистским сетям.

Одно из последствий идеологической и политической рыхлости «Грузинской мечты» заключается в том, что ряд ее политических менеджеров, прежде всего представители Республиканской партии, по сути, заинтересованы в том, чтобы идеологически близкое к ним проамериканское ЕНД оставалось в роли второй ведущей политической силы. В то же время у ЕНД, по всей видимости, нет потенциала для наращивания электоральной поддержки. Попытки усилить иные ярко прозападные политические силы – как, например, бывший министр обороны Аласания – пока не привели к успеху.

Со второй половины 2014 года активизировалось уголовное преследование представителей прежних властей Грузии. Бывший премьер-министр Грузии Вано Мерабишвили и бывший министр обороны Бача Ахалая оказались в заключении еще в 2013 году. Накануне муниципальных выборов в Грузии был задержан мэр Тбилиси Гиги Угулава, позже прокуратура Грузии предъявила обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса экс-президенту Михаилу Саакашвили. Последнее вызвало резкую реакцию США: второй заместитель госсекретаря Эрик Рубин заявил о «рисках, которые могут угрожать демократическому развитию страны». Тем не менее власти Грузии не только не остановили расследование уголовных дел против Саакашвили и его соратников, но и обозначили готовность к эскалации этого противостояния.

Результаты парламентских, президентских и муниципальных выборов показали устойчивость сложившейся системы с рыхлым доминированием «Грузинской мечты» и ведущей оппозиционной силой в лице ЕНД. Те, кто мог бы претендовать на роль «третьей силы», пока не демонстрируют убедительных электоральных успехов.

Так, экс-спикер парламента Нино Бурджанадзе на президентских выборах сумела преодолеть последствия своих прошлых неудач и выйти на третье место. Кандидат от ее предвыборного блока занял третье место и на выборах мэра Тбилиси. Препятствия для Бурджанадзе заключаются в высоком антирейтинге, при малых вложениях в партийную структуру и низовые сети поддержки по стране.

«Эффект Бурджанадзе» (неожиданное возвращение из политического небытия и сравнительно неплохой результат на выборах) объясняется тем, что довольно велика доля избирателей, разочарованных в ЕНД и разочаровывающихся в «Грузинской мечте». Риторика Бурджанадзе о «восстановлении справедливости», то есть о расследовании злоупотреблений, допущенных режимом М. Саакашвили, находит у избирателей большой отклик. Активизация расследований по делам функционеров «розового» режима и начало уголовного преследования самого Саакашвили указывают на то, что власти хорошо осознают значение этого запроса. В то же время они едва ли пойдут на возвращение отобранной во время правления Саакашвили собственности, как из-за юридических трудностей, так и потому, что «обратный передел» может подорвать и без того слабую грузинскую экономику. Это означает, что в грузинской политике в ближайшие годы сохранится большое пространство для риторики о справедливости.

В то же время в грузинской политике остается пространство и для появления новых оппозиционных сил. Об этом свидетельствует относительный успех (4‑е место на выборах мэра Тбилиси) оппозиционного блока «Альянс патриотов Грузии». Правда, следует иметь в виду, что противниками такой силы будут и «Грузинская мечта», и ЕНД, и Бурджанадзе.

Внутриполитическая ситуация в Грузии остается стабильной. Однако ее развитие в большой степени зависит от конфигурации интересов крупнейших международных игроков. Нельзя исключить вероятности подвижек в грузинских правящих кругах в том случае, если США будут заинтересованы в росте враждебности между Грузией и Россией. Например, возможна замена идеологически нейтрального И. Гарибашвили на посту премьер-министра на отчетливо прозападную фигуру с последующей политической реабилитации ЕНД. Учитывая, что ЕНД имеет солидное представительство в парламенте (65 мест из 150), нельзя исключить и распад правящей коалиции без новых выборов и формирование новой, включающей в себя прозападные группы «Грузинской мечты» и националов. Впрочем, подобный сценарий для Грузии может оказаться рискованным, поскольку люди Б. Иванишвили едва ли с готовностью отдадут власть, учитывая перспективу их преследования.

Хрупкое равновесие в грузинской внутренней политике имеет важный внешнеполитический аспект: власти страны не обладают пространством для маневров в международных делах. Внешняя активность грузинской дипломатии скрывает выжидательную позицию.

Борьба США за влияние в Грузии

Насколько можно судить, смена власти в Грузии была сюрпризом для Соединенных Штатов, ожидавших победы ЕНД на парламентских выборах в октябре 2012 года. Б. Иванишвили, возглавивший правительство Грузии после выборов, был для американских дипломатов малознакомой и малопонятной фигурой. Хотя у многих союзников нового премьера по коалиции «Грузинская мечта» имелись связи в США, потребовалось время для того, чтобы американские внешнеполитические институты адаптировались к новой ситуации в стране. В результате в течение всего срока пребывания у власти (с октября 2012 по ноябрь 2013 года) Иванишвили так и не совершил визит в США. В качестве нового лидера Грузии Соединенные Штаты посетил уже И. Гарибашвили, и то лишь спустя несколько месяцев после того, как в стране завершились президентские выборы. Наблюдатели не исключали, что импульсом к визиту, состоявшемуся в феврале 2014 года, стали события на Украине. С тех пор Гарибашвили еще раз посетил США – в сентябре 2014 года в рамках поездки на сессию Генассамблеи ООН. Отметим, что второй визит премьер-министра в Соединенные Штаты сопровождался спорами между аппаратами премьера и президента Грузии по поводу того, какой именно из двух лидеров должен представлять страну в Организации Объединенных Наций.

Паузу в грузино-американских отношениях, возникшую в 2013 году, заполняли грузинские политики второго эшелона, давно известные в Вашингтоне и обладающие связями в американских внешнеполитических кругах. Министр обороны Ираклий Аласания и спикер парламента Грузии, лидер Республиканской партии Давид Усупашвили поддерживали и поддерживают весьма интенсивные контакты с представителями Соединенных Штатов.

Дипломатические контакты между Вашингтоном и Тбилиси активизировались на фоне событий на Украине. В декабре 2013 года Грузию посетила заместитель госсекретаря Виктория Нуланд. Затем в Тбилиси прилетела группа американских сенаторов. В сентябре 2014 года Грузию посетил министр обороны США Чак Хейгел. В ходе визита он потребовал от России полностью отвести ее войска от грузинской границы. Это заявление не было никак разъяснено, от чего возникла неопределенность: то ли Хейгел требует вывести российские войска с территории Абхазии и Южной Осетии, то ли он настаивает на некоем перемещении войск на российской территории – требование, которого не встречалось ранее в американской дипломатической риторике в грузинском контексте. Тем не менее намек на готовность США опираться на Грузию в усиливающемся противостоянии с Москвой был вполне ясен.

В самой Грузии эта активизация контактов на фоне украинского кризиса в определенной мере подогрела ожидания того, что Грузии будет предоставлен План действий по членству (ПДЧ) на саммите НАТО в Уэльсе. Когда президент США Барак Обама заявил, что вступление Украины и Грузии в альянс не стоит в повестке дня, это вызвало определенное разочарование в Тбилиси. Однако это заявление отражало лишь неготовность Соединенных Штатов принимать на себя обязательства по обеспечению безопасности Грузии. Саммит НАТО в Уэльсе в начале сентября 2014 года (сразу за ним последовал визит Чака Хейгела в Тбилиси) показал, что США заинтересованы в Грузии как в одном из элементов системы сдерживания России, которую они обновляют в Восточной Европе. На саммите НАТО было принято решение об усиленном сотрудничестве с Грузией. Это предполагает участие в натовском Комитете операционной политики, то есть участие в координации альянса непосредственно по операциям, которые он проводит. Кроме того, предусмотрено расширение связного офиса НАТО в Грузии. В стране также будет создан тренировочный центр НАТО.

Американский конгресс начал процесс предоставления Грузии статуса основного союзника США вне НАТО. В практическом плане этот статус не дает таких гарантий безопасности, как пятый пункт устава НАТО, однако страны, наделенные им, получают возможность приобретения американского оборонительного оружия в особом порядке. Американо-грузинский диалог по вопросам безопасности, таким образом, выходит на новый уровень, хотя гарантии Грузии со стороны США остаются символическими. Остается открытым вопрос о том, какие американские вооружения сможет купить Грузия. С точки зрения баланса сил на Кавказе большое значение имеет то, получит ли она современные системы ПВО, и если получит, то на каких условиях их приобретет – нынешний бюджет Грузии не позволяет таких трат.

Статус основного союзника вне НАТО параллельно предоставляется также и Молдове. Вероятно, Соединенные Штаты будут стремиться к активизации военного сотрудничества между тремя этими странами. В сентябре на Украине прошли совместные с США военные учения «Rapid Trident 2014». В них участвовали и грузинские военнослужащие, причем во время учений Украину посетил глава Генштаба Грузии Вахтанг Капанадзе.

Грузия участвовала в международной миссии под эгидой США в Ираке и участвует в подобной миссии в Афганистане. Грузинский контингент в Афганистане, который единовременно составлял до 1750 человек, крупнейший среди стран, не входящих в НАТО. Его потери за время участия Грузии в миссии в Афганистане (с ноября 2009 года) составили 29 человек, что весьма болезненно для грузинского общества, особенно если учесть, что необходимость участия в афганской миссии власти страны объясняют перспективой членства в НАТО, которое не становится более реальным по мере того, как растут потери.

Значительная часть американской внешнеполитической и определенная часть грузинской политической элиты заинтересованы в том, чтобы вернуть Грузию к состоянию плацдарма для действий против России на Кавказе. К этому стремится «Единое национальное движение», которое пытается увязать российско-грузинские отношения с украинским кризисом. Однако такое развитие событий сдерживается рядом факторов.

Во-первых, США не собираются давать Грузии никаких сколько-нибудь действенных гарантий безопасности. Ей предлагается на собственный страх и риск провоцировать Россию, не ожидая, что американцы окажут ей заметную помощь в критический момент.

Во-вторых, пределы эскалации, на которую Тбилиси может пойти в отношениях с Россией без фатального риска, невелики. Новая война в Абхазии или Южной Осетии была бы для Грузии самоубийственной, учитывая существующий уровень российского военного присутствия в обеих республиках и возросший общий военный потенциал России. Попытки вооруженных провокаций на Северном Кавказе также могут обойтись Тбилиси очень дорого – не случайно в 2012 году от такой попытки отказался даже не склонный к трезвому поведению Михаил Саакашвили.

В-третьих, Россия занимает важное место среди торговых партнеров Грузии. Экспорт в Россию на фоне сокращающегося экспорта на Украину становится для грузинских компаний крупным источников доходов, исчезновение которого трудно будет компенсировать. Денежные переводы из России, сократившиеся из-за падения рубля, остаются большим источником доходов и домохозяйств, и – через налогообложение торговли – бюджета. Отказываться от экономического сотрудничества с Россией, при ясном понимании того, что Запад уже не выделит помощь, сопоставимую с той, что была предоставлена в 2008 году (отметим, что Украина не получила сколько-нибудь сопоставимой помощи), грузинские власти по своей воле не будут.

Другое дело, что у Соединенных Штатов есть обширный инструментарий для вмешательства во внутриполитические дела Грузии и навязывания ей выгодного для Вашингтона политического курса. Будет ли использован этот инструментарий – ключевой вопрос 2015 года.

В 2016–2018 годах в Грузии в случае устойчивого развития внутриполитической ситуации должен состояться новый избирательный цикл – парламентские, президентские, муниципальные выборы. От исхода этого избирательного цикла будет зависеть и внешняя политика страны.

Сохранение у власти коалиции «Грузинская мечта» может быть поставлено под сомнение. Правительство коалиции не добилось пока значимых экономических успехов, при этом оно подвергается критике как со стороны грузинских радикальных «западников», так и со стороны «традиционалистов». Первые критикуют правящую коалицию за недостаточно радикальную позицию в отношении России, вторые – за недостаточную эффективность уголовного преследования представителей старого политического режима.

Можно выделить несколько сценариев развития внутриполитической ситуации в Грузии. Первый – сохранение доминирования «Грузинской мечты», возможно, ценой возвращения ее неформального лидера Бидзины Иванишвили на пост премьер-министра страны. Хотя такое возвращение может дать импульс краткосрочному росту популярности правительства, в долгосрочном плане оно приведет к падению популярности Иванишвили, поскольку будет предполагать, что на него возлагается ответственность за все тактические неудачи властей.

Второй – распад коалиции с выходом из нее команды политических менеджеров, связанных с Республиканской партией Грузии. Собственный рейтинг республиканцев невелик, однако у них есть налаженные связи с Западом и, что немаловажно в условиях Грузии, немалый кадровый резерв. Исход электорального цикла в этом сценарии зависит от того, как пойдет образование коалиций в оппозиционном спектре. В том случае, если республиканцы вступят в коалицию с Единым национальным движением, у «Грузинской мечты» может появиться сильный оппонент.

Впрочем, пока вероятность такой коалиции невелика, поскольку ЕНД все еще не восстановило свою испорченную при Саакашвили репутацию. Рейтинг этой партии сравнительно невысок (на президентских и муниципальных выборах ее представители набирали немногим более 20 % голосов, почти в два раза меньше, чем на парламентских выборах 2012 года; к тому же у партии высок антирейтинг). Возможно, США были бы заинтересованы в том, чтобы привести в Грузии к власти радикальных западников и использовать затем страну как инструмент давления на Россию. Однако этому мешает низкая популярность ЕНД, которую пока не компенсируют неудачи действующего правительства, а также провал ставки американцев на другого радикально прозападного политика – бывшего министра обороны Грузии Ираклия Аласания. Аласания, который позиционировался едва ли не как будущий глава государства, не смог ничего противопоставить премьер-министру, который отправил его в отставку, а сама отставка и выход партии Аласания из коалиции «Грузинская мечта» не привели к распаду коалиции. Утратив должность в исполнительной власти, Аласания лишился «трамплина» для избирательной кампании и, скорее всего, не сможет нарастить свою популярность к парламентским выборам. Что же касается его возможной коалиции с ЕНД, то здесь действуют те же ограничения, что и в случае с республиканцами.

Третий сценарий – приход в парламент сил, ныне в нем не представленных: сторонников бывшего спикера парламента Нино Бурджанадзе и лидера «Альянса патриотов Грузии» Ирмы Инашвили. Они сделали одним из ведущих лозунгов восстановление справедливости, то есть уголовное преследование представителей режима Михаила Саакашвили, и с этим лозунгом довольно удачно выступили на прошлых президентских и муниципальных выборах. При сохранении нынешнего уровня популярности обе силы могут получить парламентскую трибуну на выборах в 2016 году, потеснив как «Грузинскую мечту», так и ЕНД. Такой исход будет означать ликвидацию политической монополиии «западников», фактически действующей в Грузии на протяжении более десяти лет.