Словосочетание «дети и деньги», перефразируя давно транслируемую рубрику одной из известных отечественных радиостанций, скорее всего вызовет сложные ассоциации и размышления на тему чистоты мира детства, натиска мира взрослых, в том числе и коммерческого, необходимости приучать детей к ответственности и проч. Это в том случае, если говорить о дне нынешнем, т. к. восприятие детей в качестве потенциальных (и реальных) рабочих рук, использование детского труда (в семейной и отчужденной форме) — хорошо известные страницы из истории европейского Средневековья и Нового времени, включая и американский опыт. Сегодняшние столкновения детей и денег, как в форме абсолютно абстрактной, так и весьма предметной — монетно-купюрной, кажутся вполне естественными, если речь идет об обществах и культурах, которые принято считать коммерциализированными. В этом смысле ни одна страна мира не пользуется столь очевидной репутацией коммерциализированной, как США. Поэтому вопрос о взаимодействии денег и детей в США сторонний человек может воспринять как саркастически-риторический. Не быть этих отношений не может, ибо таковы основные «ценности» американской культуры, и эти взаимоотношения едва ли должны (или могут) служить золотым стандартом с точки зрения защиты детей от «мира чистогана». В то же время реалистичный взгляд подсказывает нехитрый вывод: преследование собственных целей и стремление к личному счастью так или иначе связаны с установлением и реализацией неких принципов вовлеченности личности в денежный обмен и умением управлять своими денежными потоками (бюджетом и т. д.). Возникает вопрос: как именно и когда учить детей обращаться с деньгами и принимать финансовые решения (независимо от избранного пути самореализации); какое место занимает этот сюжет на раннем этапе человеческой жизни, в детстве? И клишированные утверждения «деньги не могут купить тебе счастье» («money can’t buy you happiness»), «есть другие ценности» и проч. не отменяют необходимости указывать детям путь (или пути) управления финансовыми средствами. Конечно, финансовая грамотность не является обязательной и непреложной дорогой к счастью, так же как и неумение обращаться с деньгами не обязательно станет препятствием на той самой дороге. Сама концепция счастливого детства и счастливых детей утвердилась в западном мире сравнительно недавно — к XX веку, однако в современном мире право детей на счастье кажется неоспоримым. Остается проблема: как сохранить за ними это право в будущем. С точки зрения здравого смысла задача каждого современного поколения взрослых — помочь детям выстроить свои приоритеты (в большей или в меньшей степени совпадающие с родительскими) и отвести в них должное место денежным сюжетам. Взаимовлияние детей и денег становится предметом исследования представителей разных дисциплин: психологов, педагогов, философов и проч. Рекомендациями по поводу того, что именно соответствует универсальным задачам такого обучения, пестрят многие западные издания (от публикаций в прессе и Интернете до специальной научной литературы).

Цель данной работы — не столько создание многоплановой и сложной картины мира детства через призму денежных отношений в современных США, сколько обозначение тех пунктов на карте детского мира, которые представляются в этом смысле узловыми, и тех принципов перемещения, которые обеспечивают безопасное продвижение вперед, навстречу миру взрослому. Установки по социализации детей, бытовавшие в США первой половины XX столетия (вплоть до конца 1950-х гг.), издавна утверждали известные ценности (в первую очередь протестантские): приветствовали труд, накопление, оправданность денежного вознаграждения. Однако в связи с изменениями в системе ценностей опыт детского и подросткового существования в обществе массового потребления меняется, особенно за последние десятилетия. Установки и практики семейного воспитания в отношении индивидуального успеха ребенка, бедности других и проч. не избежали мощного влияния феномена политкорректности. Социализацию как таковую продолжают обозначать вполне универсальными для американского среднего класса (и простирающимися за его пределами) вехами.

Освоение разнообразных практик и постепенное раздвижение границ денежного мира детей в современных США по-прежнему обусловлено узнаваемыми традициями и устоями среднего класса — самой многочисленной, хотя и не исчерпывающей палитру населения, категории. Именно его аттитюды и практики (при известной своей дифференцированности) принципиальны для восприятия не просто бытующих, а определяющих установок применительно к современным США. Средний класс семиотически обозначает Америку как таковую. Ведь некоторые ценности из области американских семейных отношений действительно носят универсальный характер. Включение детей в личную трудовую деятельность; денежные операции; социальные отношения, имеющие элемент денежного обмена, — все это имеет особое звучание в контексте американской концепции автономии и постепенно возрастающей самостоятельности ребенка, тесно сопряженной с индивидуализмом, причем на всех этапах жизненного пути. С точки зрения большинства американских родителей (особенно тех, кого условно называют родителями европейского происхождения), именно «независимость является самой важной долгосрочной целью (курсив мой. — М.З.) для ребенка». Она имеет безусловное финансовое измерение и выражается в известной (правда, относительной) автономии по отношению к родителям. Предпочтительно покинуть родительский очаг при поступлении в колледж, превратив дом в «опустевшее гнездо» (empty-nest), — для родителей это переходный период от счастья с детьми и от непосредственного общения с ними к счастью без детей. Подобная система должна рассматриваться в контексте всех межпоколенных отношений, причем двусторонних, и в конечном итоге — торжества индивидуализма (что не исключает возможности оказания финансовой помощи в чрезвычайных ситуациях). Экономическая ситуация вносит коррективы в то, как именно реализуется концепция финансовой взрослости или зрелости — некоего конечного пункта в продвижении ребенка по пути взросления. В идеале окончание школы, поступление в университет или колледж как раз и служат смысловой и временной границей самостоятельности (хотя именно родители, как правило, оплачивают высшее образование). Предполагается, что теперь ребенок будет жить автономно. Однако в результате экономического кризиса многие молодые американцы, окончившие четыре года колледжа (т. е. первую ступень высшего образования), возвращаются в родительский дом — в первую очередь ради экономии средств. Об этом еще пойдет речь ниже.

Следовательно, траектория «подготовительный класс школы — колледж/университет» может разниться не только под влиянием таких субъективных факторов, как родители, сиблинги, опыт дружбы, наконец, личные предпочтения, но и в результате финансовых возможностей, продиктованных общим экономическим климатом. Разнообразие — в духе политкорректной атмосферы приветствуется — во всяком случае, это декларируется, но некоторые культурные универсалии сохраняются, и они очевидны. Каждый ребенок постепенно создает собственный мир денежных представлений и действий, связанных с деньгами, знакомясь с элементами жизни, имеющими денежное выражение, в первую очередь — вполне конкретное, во вторую — абстрактное. Путешествие ребенка по «денежному миру» происходит при постепенном смещении его деятельности от игровой активности и роли получателя денежных благ в любом виде к деятельности трудовой и роли не только реципиента, но и активного «тратящего» и даже «зарабатывающего» начала. Чем дальше, тем больше ребенок приобретает самостоятельность в выборе сумм для трат и конкретных сфер их приложения. Дети заняты созданием своего ареала денежных практик и представлений, связанных с деньгами: с ростом возможности собственной «настоящей» деятельности расширяется и география использования денежных средств — сейчас, благодаря Интернету, уже безграничная. Это — почти «стройное» — шествие усложняется противоречивыми и порой откровенно конфликтными установками, которые призваны одновременно взрастить трудовую, самостоятельную и самодостаточную в материальном смысле личность (чтобы можно было тратить) — и, с приобретением этих навыков, отгораживаться от чрезмерного консюмеризма, помнить о необходимости постоянного самоограничения, планирования, точных расчетов и проч.

В этой связи возникает вопрос: что предлагается в качестве универсальных рецептов обращения с деньгами, чтобы деньги в детском восприятии, но опосредованном взрослыми ожиданиями, укладывались в концепцию счастья, достижения мечты, успеха, но не становились самоцелью? И в этом контексте звучит еще одна проблема: каков на практике гарантированный залог возможности достичь счастья в будущем и какова его денежная составляющая?

В сюжеты для рассмотрения мною включены: символика монет в жизни детей американского прошлого; обладание собственными деньгами (и монетами в том числе) как знаковый символ самостоятельности сегодня; коллекционирование монет, их использование в начальной школе; получение денег в качестве родительских пособий и их распределение, возможность их траты, накопления (копилки, распределение денег на категории) и др. Изначально эта тема интересовала меня больше с точки зрения финансовой ответственности детей/родителей, ее границ и их подвижности, (псевдо)самостоятельности решений и проч. Однако не менее любопытен и маршрут, по которому следует ребенок в освоении денежного мира, которое происходит и в хронологическом измерении — по мере взросления, и в географическом, а теперь еще и в виртуальном. В качестве источников я использовала мини-интервью, анализ родительских блогов и форумов, Интернет- и печатных публикаций, детской литературы, данные включенного наблюдения.

Изучение разных аспектов детства как феномена происходит усилиями представителей разных дисциплин, не говоря уже о смежных направлениях. К тому же речь идет о совокупном анализе фактически нескольких составляющих: собственно детства, родительства, других социальных институтов (школы и проч.). Даже беглый обзор этой все набирающей популярность области исследований не мог бы войти в формат данной публикации. Отмечу лишь, что при работе над ней я учитывала несколько подходов: более современную трактовку функционализма с точки зрения социализации индивидуумов как социального процесса взаимодействия, предполагающего освоение социальных норм и родителями, и детьми; концепцию «жизненного пути» и маршрута освоения социальных ролей; положения о выраженной возрастной стратификации в США; социальное конструирование — как родителями, так и детьми. Полезны новые исследования в жанре «географии детства», учитывающие пространственные и топографические параметры «прохождения» детьми пути взросления. Все эти направления так или иначе касаются предмета моего интереса — денежных элементов жизни детей на разных этапах и в разных контекстах. Что касается социальной обусловленности денег, взаимоотношений их и человека, то и эти направления давно разрабатываются на стыке разных дисциплин: экономической социологии, экономической антропологии, психологии и проч. Подробное освещение того, что уже сделано (западными исследователями, а также отечественными специалистами), опять-таки стало бы слишком амбициозным начинанием. Для моей темы важна трактовка индивидуума (и ребенка в том числе) как социального и экономического актора. Освоение детьми множественных и вариативных ролей в этой и смежных сферах и сопряжение их действий с предлагаемыми нормами и составляет смысл перемещения ребенка в денежном мире — как, повторюсь, «диахронного», связанного с личным взрослением и весьма стремительным изменением внешнего мира, так и «синхронного», топографического, с той лишь разницей, что современная топография детского мира обязательно подразумевает виртуальное пространство и значимость его в «денежном вопросе» увеличивается с возрастом ребенка.

Отправной точкой для меня является хорошо известный тезис ведущего американского эксперта в изучении денег Вивианы Зелизер (к чьим работам я еще буду возвращаться) об их социокультурной обусловленности, символическом и практическом значении и также ее идея об эволюции восприятия ребенка в XX столетии — от экономически полезного, но эмоционально не оцененного до эмоционально бесценного. Вывод Зелизер о «сакрализации» детских жизней, о превращении детей в объекты нравственного и религиозного порядка, в ценность социального плана базируется на анализе их постепенного отлучения от рабочей силы, а также на изучении детского страхования, которое получило распространение в последней четверти XIX века. В 1896 году в США было застраховано полтора миллиона детей, однако в это же время в стране возникло движение, выступающее категорически против такой аморальной коммерческой эксплуатации детских жизней — «дьявольской» практики, которая являла собой профанацию, денежное осквернение святости ребенка. Оппоненты же утверждали, что как раз страхование и символизирует сакрализацию ценности жизни ребенка, особенно бедного, в случае смерти которого страховка смогла бы обеспечить достойное христианское погребение. Зелизер обращает особое внимание на многофакторность процесса, в результате которого жизнь ребенка стала восприниматься как однозначная эмоциональная ценность, а безвременная кончина — как трагедия, которую к началу XX века и страховые компании интерпретировали с точки зрения моральных, а не материальных потерь.

Действительно, в США (как и во многих европейских странах, и в России) подавляющая часть общества (к примеру, американский средний класс) в течение прошлого столетия перестала относиться к детям как к некоему рыночному источнику доходов или ресурсов, компенсирующему неминуемые траты и имеющему денежный эквивалент. Вместо этого дети видятся как источник эмоционального удовлетворения и радости, т. е. они стали одним из главных способов и путей самовыражения, прохождения важного этапа жизни, достижения личного счастья, для кого-то являясь абсолютной ценностью и самоцелью. Речь идет о характерном для модерна детоцентристском императиве, приоритете детских интересов, перестановке их на первое место — в сравнении с родительскими. Это объясняет многие современные элементы воспитания (и, в частности, «общение» ребенка с деньгами).

Среди отечественных исследователей антропологии денег, безусловно, заслуживают упоминания тексты Н. Н. Зарубиной, С. Б. Абрамовой; собственно этнографический аспект представлен в цикле статей, опубликованных в журнале «Этнографическое обозрение». Он открывается некоторыми замечаниями С. П. Тюхтеневой о необходимости этнографического/этнологического/антропологического изучения денег — хотя бы потому, что «вся наша сегодняшняя реальность полна упоминаниями о них… и изменение социального контекста отношения к деньгам меняет систему ценностей и культуры в целом». Это наблюдение, конечно, применимо не только к российской действительности. А разнообразная — с этнической точки зрения — «окраска» социокультурной функциональности денег подчеркивается в другой статье уже упомянутой Н. Н. Зарубиной, которая повторяет тезис признанного американского эксперта по социологии, антропологии и истории денег Вивиан Зелизер об их (денег) множественности. Весьма подробный материал содержится в работе Светланы Махлиной, которая рассматривает происхождение денег, их знаковые особенности, этнографические различия (касаясь, в частности, и США). Она же вспоминает значимую для данной статьи мысль Сципиона де Грамона (1620), воспроизведенную Ф. Броделем в его труде «Структуры повседневности»: «Деньги, говорили семь греческих мудрецов, суть кровь и душа людей; и тот, у кого их нет, свершает свой путь (курсив мой. — М.З.) подобно мертвецу среди живых людей». Антрополог С. П. Тюхтенева отсылает к целому ряду обзоров по «денежной» проблематике, включая и работы западных специалистов, — к примеру, исследовательский проект по антропологии денег в Калифорнии. Правда, общее число трудов по теме денег и культуры, и особенно культуры детства и денег, остается не столь значительным — не случайно известный антрополог Кит Харт неоднократно высказывал свое сожаление по поводу отсутствия достаточной рефлексии о мейнстримовских денежных практиках в США. Однако некие академические изыскания встречаются. Так, Рубин Джордж Оливьен полагает, что в Америке, в отличие от Бразилии, деньги являются абсолютным социальным фактом. Их сакрализация в разных обществах, включая американское, возможна, если они «сакрализуются особыми процессами».

 

В своей статье я хотела бы выдвинуть следующие положения:

— В продолжение тезиса В. Зелизер о дорогостоящем бесценном ребенке обращает на себя внимание то, что предполагаемый итог усилий воспитания и взращивания детей включает их финансовую компетентность как залог будущей возможности их собственной счастливой жизни. Более того, этот цикл может повторяться — и будущие независимые взрослые смогут обзавестись собственными детьми и т. д. Такова четкая, культурно одобряемая для среднего класса цель к моменту окончания детства — восемнадцати годам, поступлению в колледж и, в идеале, покиданию родительского дома.

— Таким образом, при утверждении принципа безусловной эмоциональной близости ребенка и родителя путь во взрослую жизнь во многом сводится к активному утверждению одной из главных американских ценностей — независимости и к важнейшей ее составляющей — финансовой самостоятельности. Родители не ожидают «финансовой отдачи» от ребенка и в будущем (оговорюсь, что данный вопрос не входит в рамки статьи).

— И в детстве деньги также определяют отношения между родителем и ребенком.Отчасти поэтому одним из ключевых элементов нормативной культуры детства и родительства становятся весьма сложные, меняющиеся со временем «договорные» отношения между родителями и детьми, предполагающие обмен (например, стипендию/пособие родителей). Высокая стоимость ребенка не должна приводить к его избалованности и финансовой безграмотности, несмотря на неизменный фактор коммерциализации детства.

— Несмотря на декларируемое многообразие семейных образов жизни, денежный опыт американских детей среднего класса характеризуется некоторыми универсальными практиками и ритуалами, которые обусловлены как средой обитания (преимущественно пригородной), так и высокой степенью структурированности детского мира. Физическое обладание деньгами продолжает играть достаточно важную роль, несмотря на растущее значение электронных денежных операций.

— Финансовый кризис, поразивший США в 2008 году, вызвал некоторые (временные) изменения в том, насколько молодые американцы действительно отвечают ожиданиям родителей в плане ощутимой финансовой самостоятельности, — но не изменил общую концепцию.

 

Итак, эмоциональная бесценность детей увеличивает их стоимость — «в среднем и высшем классе царит дорогой бесценный ребенок», утверждает Зелизер. Счастье от детей возможно при условии счастья самих детей, которое в немалой степени обуславливается денежным эквивалентом стоимости элементов счастья. Рост затрат на ребенка связан и с тем, что большая концентрация ресурсов на одном ребенке сопряжена с постепенным снижением рождаемости в течение последних пятидесяти лет. Поэтому «стоимость» ребенка расценивается не столько и не только как «ущерб» бюджету взрослых (подобные настроения, от шутливых до полусерьезных и серьезных, социально приемлемы), а как необходимое условие обеспечения высокого качества жизни самому ребенку. Иными словами, эмоциональное удовлетворение могут и должны принести те дети, расходы на которых «правильно» подсчитаны. Погружение «бесценного» ребенка в мир подсчетов и расчетов начинается с того момента, когда обсуждается возможность появления его у родителей. Этот шаг в идеале предполагает очень четкую калькуляцию ресурсов — неслучайно многие сайты, предназначенные для родителей, предлагают детальный расчет этого проекта, когда учитываются состав семьи, доход, место проживания, будущие образовательные амбиции и многое другое. В калькуляцию входят: время, которое ребенок будет проводить с родителями или с их максимально адекватной заменой; пространство и место детского этапа жизни; игрушки, образовательные программы, занятия и опыт (experience), в том числе культурный; одежда (с девочками, по мнению многих, получается дороже); возможные дополнительные занятия (от тех, которые приятны или увеличивают будущую конкурентоспособность, до тех, которые необходимы для коррекции проблем); наконец, медицинская страховка. Современная «стоимость» ребенка до поступления в колледж колеблется от 170 тыс. долл. (минимум, не включающий популярные занятия музыкой и плаваньем, летние лагеря или походы к ортодонту — что принципиально, учитывая внимание американцев к состоянию зубов) до 300 тыс. долл., что составляет почти 50-процентный прирост за последнюю четверть века. Обучение в колледже может стоить еще столько же. В этих расчетах не учтена потеря в заработке при отсутствии оплачиваемого ухода за детьми-дошкольниками (включая потери от не-работы матери или отца или их не-продвижения по карьерной лестнице из-за нехватки времени). Прогнозы свидетельствуют: ребенок, рожденный в 2009 году в семье со средним доходом, к восемнадцати годам обойдется родителям в 222, 350 тыс. долл., не считая главного финансового обязательства по отношению к детям — оплаты учебы в колледже. Рачительность людей, задумывающихся о детях, вовсе не считается предосудительной или социально табуированной, хотя почти любой текст с финансовыми выкладками сопровождается пояснением: «голый экономический подход к деторождению все же расценивается как моветон». Но журналисты вполне позволяют себе говорить о «финансовой кровопотере» (financial bleeding), связанной с детьми. Нередко следует обращение к эмоциональной стороне дела: «как говорила мама (в собирательном смысле. — М.З.) — в жизни есть не только деньги». Правильно распланированное количество детей, время их появления и даже затраты на рождение (это актуально для семей или индивидуумов, испытывающих сложности с естественной фертильностью) — свидетельство того, что и родители, и ребенок могут получить лучшие шансы в жизни благодаря реализации большей ответственности. Главным в совокупных подсчетах становится расчет стоимости будущего образования (так или иначе, оплата обучения ребенка, включая, хотя бы частично, университетский уровень) — давний и непреходящий элемент американской мечты. Правда, экономические флуктуации неминуемо влияют на способность родителей оплатить весь цикл обучения. Так, сейчас многие американцы жалуются: экономический кризис настолько ухудшил их финансовое положение, что опыт старших детей оказался несопоставим с опытом младших. Речь идет о том, что ресурсы, которые семья может позволить себе потратить на ребенка, более ограничены — в первую очередь, из-за изменения ситуации на рынке рабочей силы, включая риск безработицы.

Наконец, родители должны реализовать принцип личной ответственности за себя на будущее (что особенно четко видно в условиях возросшей продолжительности жизни), он же подразумевает и то, что родители не могут пожертвовать всем ради детей — иначе они безответственны.

В идеале коллективное счастье всех детей и каждого ребенка должно было бы распространиться по всей территории США. С точки зрения давно идущего общественно-политического дискурса главный и по-прежнему невыполняемый гарант этого счастья в настоящем и возможности его в будущем — решение проблемы детской нищеты и бедности (childhood poverty). Статистика печально красноречива: около 39 % детей растут в семьях с низким доходом, более 22 % — в нищете. Этот показатель рассчитывается весьма сложным образом, и не все тенденции за истекшие двадцать лет столь малоутешительны, однако общую картину американские эксперты признают негативной: к осени 2012 года 16 млн детей в США считаются бедными. Нехватка средств проявляется и у семей (особенно неполных), и на разных муниципальных уровнях (от графств до федеральных программ); она, увы, хорошо документирована и активно обсуждается. Экономический кризис 2008–2010 годов лишь усугубил ситуацию. Весь цикл вхождения ребенка в монетарно-денежный мир, конечно, существенно зависит от финансовых возможностей семьи и от того, насколько стабильно это положение. Чем менее стабильна экономика, тем больше вероятность, что один и тот же ребенок на протяжении своего детства будет оказываться в разных экономических ситуациях (не говоря о болезнях, несчастных случаях и т. п.). Поэтому предлагаемые «рецепты счастья» выписываются не всем. Неоспоримые основы правильного воспитания и социализации не могут быть эффективно распространены на любого американского ребенка. Но задача (и надежда) родителя — создать максимально уютный мир и одновременно указать путь к автономии, оградив ребенка от потрясений, и тем самым подсказать дорогу к возможному обретению счастья.

Счастливое детство и счастливое будущее требуют постоянного финансового сопровождения, а стоимость компонентов детства весьма прозрачна. Порой бесхитростны и рецепты экономии: грудное вскармливание, собственное приготовление детского питания, полудомашние формы яслей (стандартный дневной центр по уходу за детьми может стоить до 15 тыс. долл. в год в штате Массачусетс — существенная часть от общего заработка обоих родителей; менее формальный вариант — на 5 тыс. долл. дешевле) и, конечно, все те вещи (одежда, игрушки и т. д.), которые принято передавать друг другу. Вероятно, от того, что именно удается сэкономить, зависит и разнобой в оценках затрат самих родителей на появление малыша: от «я не ожидала, как это недорого, все эти цены накручиваются СМИ, а ведь нужны лишь памперсы…» до «так дорого, что не хочется знать, сколько именно мы потратили».

Социально приемлемыми считаются обсуждения дороговизны детских товаров, услуг, школ и особенно финального этапа родительского пути — обучения в колледже.

Однако обращение к стоимости неизбежных (по крайней мере, теоретически) затрат вызывает некоторые, впрочем не всегда громкие, оговорки:

Или:

Морально-этическая оправданность дискуссии о «стоимости» уже появившихся детей и «доходов от них» представляется спорной некоторым исследователям: Квортруп считает, что дети превращаются в «позиции бюджета родителей, т. е. в дорогие объекты — как жилье, машина, бытовые приборы». В других работах утверждается, что дети — и «источник радости, и бремя», но эти противоположные характеристики уравновешивают друг друга. Здесь кроется ответ на вопрос, который присутствует в сегодняшнем дискурсе: если в условиях современного американского общества дети не являются экономической помощью (родителям) в детстве и не становятся ею в будущем, не означает ли это, что люди с детьми менее счастливы, чем те, кто предпочел бездетный образ жизни? Разница, судя по различным опросам общественного мнения, непринципиальна: значительно более несчастными оказываются вообще одинокие, т. е. несемейные, люди. Основной разрыв в ответах приходится на момент появления первого ребенка, а большинство родителей не жалеют о том, что завели детей. Рекомендуя избавиться от стресса, связанного с оплатой «качества» детства, некоторые авторы ссылаются на мнения биогенетиков, которые утверждают, что эффект родителей на результат воспитания невелик: можно иметь много детей, более спокойно относиться к их выращиванию и просто получать удовольствие — т. е. быть счастливыми. К тому же, по мнению экономиста Теда Бергстрома, и среди охотников-собирателей, и в сельскохозяйственных обществах дети потребляют больше калорий, чем производят. Иными словами, ответные экономические действия детей в далеком прошлом были просто невозможны, а значит, концепция их исконной экономической целесообразности — миф.

Однако большинство исследователей не сомневаются в том, что занятость совсем юных детей представляла собой повсеместное явление во многих обществах, отличались конкретные обстоятельства (где именно трудился ребенок, в какой форме получал оплату, подвергалась ли его жизнь опасности и проч.). Подобный труд в любом случае был не источником личного удовлетворения, хотя и имел образовательную ценность (подмастерья), а способом избежать несчастья, выжить. К началу XX века, учитывая повышение возраста, начиная с которого дети могли работать, и реформирование законодательства, можно говорить о постепенном переходе от детского труда к «хорошей, приемлемой» работе детей. Это не остановило многолетние дискуссии об определении понятий «детский труд», «трудовая занятость дома», «индивидуальная деятельность» (скажем, мало кто считал возможным лишить отчаянных и быстрых мальчишек, стремительно передвигавшихся по улицам, заработка от продажи газет). Особенно много споров вызывали дети-актеры. К 1930-м годам (особенно ближе к окончанию Великой депрессии) работа американских детей в значительной степени превратилась из инструментальной в образовательную, т. е. полезную для ребенка. Помощь по дому приветствовалась, но — применительно к среднему классу США — как интересная и обучающая. Менее обеспеченные соотечественники в юном возрасте продолжали работать и отдавать весь свой заработок или его часть семье. Именно в этот переходный период оформляется сама концепция родительского пособия или стипендии— allowance, заключает Зелизер, сразу превратившаяся в образовательный инструмент для ребенка, который мог научить правильно сберегать (откладывать) и тратить деньги, делиться с нуждающимися (save, spend and share).

При всех этих переменах детский труд, который влияет на качество жизни взрослых, в известном смысле встречается даже среди современных семей среднего класса: именно на детей (а не на мужей) работающих матерей приходится часть домашней работы. Но в гораздо большей степени это характерно для девочек из испаноязычных и афроамериканских семей. Еще более принципиальную экономическую помощь оказывают дети иммигрантов первого поколения, становясь переводчиками в весьма широком смысле слова (вплоть до уплаты банковских счетов, налогов и организации крупных приобретений).

Несмотря на торжество декларируемой политкорректности в отношении прав детей, они сами (их внешность и/или способности) также продолжают представлять некий монетарный эквивалент (всеобъемлющее рассмотрение этой проблемы представляется мне в данном формате невозможным). В большинстве случаев подобная ситуация опосредована не просто согласием, а деятельным участием родителей. Спрос на детскую карьеру в модельном бизнесе увеличился из-за экономического кризиса 2008 года. Несмотря на то что первоначальные затраты на фотосессии и проч. достигают нескольких сот долларов, а юные модели зарабатывают 100–120 долл. в час, родители признаются, что «готовы использовать любые ресурсы», если в будущем нужно накопить на пять университетских образований. Политкорректные переживания о том, что для девочек вредно излишнее внимание к внешности, уступают место прагматичным соображениям. Один из самых одиозных примеров родительского тщеславия (но лишь отчасти маргинальный — с точки зрения американского мейнстрима) — детские конкурсы красоты, которые словно специально для этой публикации блестяще изображены в недавнем американском фильме «Маленькая мисс Счастье» (правда, в оригинальном названии слово счастье не фигурирует — «Little Miss Sunshine»).

Итак, первое персональное столкновение ребенка с личными деньгами, ему предназначенными, может произойти еще до рождения, например во время недавно появившейся, но весьма популярной традиции «праздника по поводу появления будущего первенца» (baby shower): его организуют друзья и/или родственники, и он предполагает одаривание семьи ожидаемого малыша (впрочем, сегодня можно направить эти деньги и на благотворительные нужды). Обычно речь идет о весьма практичных подарках. Но есть и те, что несут скорее символическое значение (связанное одеяло, вышитое полотенце и проч., иногда — серебряные монеты). В последнее время все чаще могут подарить деньги, но американцы считают подобное прочтение традиции «неамериканским» (скорее европейским или азиатским) вариантом и относятся к этому несколько скептически. Во всяком случае, открыто заявлять о своем желании получить подобный обезличенный подарок будущим родителям не рекомендуется — это считается невежливым, даже грубым. Когда же знаменательное событие свершается и малыш появляется на свет (или — и это не праздная оговорка — в семье новоиспеченных родителей, коль скоро речь идет об усыновлении), то серебряный доллар (silver dollar) или даже целое дерево, сделанное из подобных монет, считается достойным, традиционным подарком наряду с другими изделиями из серебра или высококачественного мельхиора. В некоторых случаях первые монеты становятся началом будущей коллекции или остаются «на память» (keepsakes). В прошлом не менее традиционным считалось открытие банковского счета на имя ребенка или приобретение облигаций. И сейчас можно услышать немало рекомендаций о том, что «копить на колледж никогда не рано…» и детский счет, который до восемнадцати лет подлежит лишь пополнению, нужно открывать как раз после рождения малыша.

Ранние детские впечатления от денег, тактильный контакт с ними опосредован присутствием взрослых или заменен на предлагаемый суррогат — пластмассовые или пластиковые монеты, бумажные деньги (как реалистичных, так и более мелких размеров) и, конечно, игрушечные или старые кредитные карточки родителей, а то и просто картонки. Традиционная игрушка для детей обоих полов — касса (почти обязательный атрибут дошкольных учреждений, изначально приспособленный для подсчета наличности, что следует из названия — cash register) в современном исполнении представляет скорее вариант для электронного считывания пластика. Еще в недавнем прошлом были популярны кассовые аппараты для банка (bank register). На рекламе детского банковского аппарата для подсчета наличных образца 1940-х годов крупными буквами написано «Богатым быть весело!» («It’s fun to be wealthy»): «Складывайте монетки и всегда будете знать, сколько их у вас, а когда накопите 10 долларов, то аппарат откроется».

Существует и весьма экологичный заменитель монет, бумажных денег и пластиковых карточек одновременно — некий универсальный эквивалент, использование которого мне приходилось неоднократно наблюдать. Речь идет о садоводческих деревянных опилках, которыми (для безопасности) посыпаны детские площадки. Как правило, на площадке (и для малышей от 2 до 5, и для следующей возрастной категории) есть некое окошко со столиком, и оно регулярно используется для игры «в магазин». Задолго до специальных опилок и площадок дети находили иные подручные материалы: так, в Новой Англии лунник обыкновенный (Lunnaria annus), которым нередко украшали дома перед Рождеством, служил денежным эквивалентом, за что и получило название «деньги в обоих карманах» (money-in-both-pockets).

Как ни странно, собственный физический контакт современных детей с монетами будет в некоторой степени ограничен — лет до трех-четырех, и не потому, что деньги в их материальном воплощении являются источником инфекции (что было бы понятнее родителям российским), а потому, что монетами можно подавиться (choking hazard). Двести лет тому назад, однако, в одной из самых известных книг по воспитанию детей доллар или монетка, напротив, используются как подсобный материал: «если вы крутите монетку, вы вполне можете указать малышу на то, что она круглая и плоская». Судя по воспоминаниям взрослых респондентов из раннего детства, монеты им попадались и имели дополнительный, символический смысл, не обязательно привязываемый к реальной их стоимости:

Поле восприятия детьми денег в раннем возрасте быстро расширяется. Дети осваивают систему эквивалентов — что в их детском мире куплено за деньги или указывает на денежную составляющую; сюда входит очень многое, начиная с пространства обитания ребенка (личная комната, игрушки, чуть позже — одежда). Ежедневные наблюдения детей за взрослыми предполагают разную и предсказуемую (повторяющуюся) форму денежных операций. Во-первых, это покупки в супермаркетах или других магазинах, куда ребенок скорее всего отправляется с матерью или отцом, потому что посещение магазинов с детьми любого возраста считается абсолютно нормальным, экономящим время и нередко единственно возможным (ребенка не с кем оставить). Во-вторых — оплата счетов (paying the bills); это отдельная категория домашних обязанностей, нередко женская (особенно если женщина остается дома с детьми), в последнее время несколько упростившаяся благодаря Интернет-опциям. Меньше стали прибегать и к чековым книжкам. Но количество присылаемых по почте счетов все еще существенно, и дети нередко помогают родителям вскрывать конверты. Ребенок не может не слышать: необходимо «заплатить», «оплатить», «послать счет»… В-третьих, это оплата пошлин при передвижении по автотрассе (хотя и здесь сегодня существуют электронные варианты), оплата парковки — дети часто опускают монетки в счетчик. Наличные деньги в ходу на рынках, в маленьких магазинчиках или кафе, которых достаточно много, особенно в открытых торговых центрах пригородов. Дети заходят с родителями и в банки:

Иногда монеты используют при посещении другого важного американского института — почты или же дают на благотворительные нужды небольшого масштаба (когда не выписывается чек или не осуществляется электронная пересылка средств). Именно монеты участвуют в таких проектах, как «Марш десяти центов» или сбор 25-центовиков. Призывы к благотворительности публичны и важны потому, что неучастие хотя бы в какой-то форме практически невозможно. Другое дело, что наряду с этим дети рано начинают слышать, как взрослые пытаются избавиться, а вернее, оградить себя от тех, кто звонит по телефону, присылает электронные письма или даже ходит по домам — и собирает деньги. Но, как мне представляется, баланс с воспитательной точки зрения будет все равно в пользу пожертвований — пусть на уровне монет. Малюсенькая возможность счастья обязательно передается другим. Как будет показано ниже, дети и сами участвуют в более масштабных благотворительных акциях, таких как «требования повысить зарплату рабочим-иммигрантам за счет увеличения стоимости помидоров на один цент» (Валери, 47) или всем известный и существующий много лет сбор монет во время праздника Хэллоуин на нужды фонда ЮНИСЕФ.

В дошкольный период многие дети уже осознанно располагают так называемыми «своими» деньгами, которые они в виде подарков получают от родственников, что для такого возраста считается более чем приемлемым. По моим наблюдениям, чем старше ребенок, тем больше вероятность получения подарка именно в денежной форме: наличные, чек (особенно для детей помладше — поначалу в небольшом количестве, 5–10 долл.), подарочный сертификат (как пластиковый, так и электронный).

На Рождество дети уже не ищут монетки в оставленных Санта-Клаусу чулках-носках, хотя именно этого и требует традиция. Вместо того им — даже дошкольникам — вполне могут достаться специальные бумажные деньги, например редкие купюры в 2 доллара. И все же именно монеты дарят — на счастье!

Кульминация собственно детского денежного счастья при участии родителей — подарок от Зубной феи (the Tooth Fairy; отечественный аналог — вероятно, то, что дарит мышка «на зубок»). Если положить выпавший молочный зуб под подушку (т. е. речь идет как раз о тех детях, которые или собираются, или пошли в школу), то Зубная фея заберет зуб и оставит «денежку». С 1970-х годов получили распространение специальные «саше», в которые и нужно упрятать зуб, а предприимчивые производители предлагают наборы для их изготовления. Замена зуба на монетку практически универсальна и, судя по всему, имеет двойной смысл: компенсация «утраты» и, что более важно, маркировка этапа взросления. «В Америке деньги — символическое средство для обладания властью и независимостью», — утверждает Синди Кларк, автор статьи об этой традиции. Она убеждена, что эти деньги не предполагают родительского контроля и вызывают ассоциации: «куплю то, что захочу», «мне нравится носить свои деньги, я чувствую себя более взрослой и какой-то особенной» — ведь «когда ты становишься старше, ты получаешь деньги» (ответы детей 6–8 лет). И только в немногих семьях фея предпочитает оставлять интеллектуальный эквивалент — книги.

Сладкое «монетарное» впечатление — действительно ощущение счастья — связано с приобретением мороженого на свои деньги, причем не только в магазине, но и в специальном кафе или на улице, когда к дому приезжает мороженщик. Подобная традиция зависит от климата и потому носит сезонный характер. Мороженщик оповещает о своем прибытии легко узнаваемой мелодией. На его машине нарисованы сорта мороженого и схожих продуктов всех цветов радуги. Дети, включая совсем маленьких, либо просят родителей, либо, что гораздо более типично, решают тратить собственные деньги на мороженое. Отметим, что в решении именно финансовая сторона дела является определяющей, соображение медицинского порядка (мороженое нельзя, потому что болит горло) в американской антропологии детства нерелевантно. Напротив, ребенок может получить дополнительную возможность съесть мороженое или замороженный лед, если у него болит горло или повышена температура. Ну и совсем «торжественное объедание» мороженым происходит, тоже по старой традиции, в рамках специального выхода в кафе (ice-cream parlour), где — опять же за наличные деньги — можно выбрать любимое из множества сортов. Эти приятные денежные впечатления ассоциируются с местностью, которую ребенок довольно быстро начинает считать своей. Обычно это пригород (сабербия), где дети проводят основное время, причем имеют возможность осваивать этот мир и с родителями, и (вокруг дома) самостоятельно.

Мелочь («собственная» и/или выданная непосредственно перед событием) используется детьми и в более дальних походах (в парки аттракционов или игровых автоматов), как правило, в весьма строго ограниченном объеме. Наконец, поездки и путешествия связаны с приобретением сувениров или желанных предметов.

На уровне другого, не сводимого к топографии мира в буквальном смысле, фантазийного перемещения возможность путешествия и знакомства с миром денег безгранична. Детские книжки «про деньги», рассчитанные на совсем юный возраст, конечно, не сводятся к прекрасной Зубной фее. Отметим, что один из первых памятников детской англоязычной литературы (не столь популярный сегодня, но все же переиздаваемый) — «Песенки матушки Гусыни и другие народные побасенки» — упоминает монеты: «Sing a Song of Sixpence»; «Show me first your penny» в известной песенке про пирожника Саймона «Pieman Simple Simon»; знаменитая кривая монета crooked sixpence и замечательный гимн монете — «I love sixpence, pretty little sixpence, I love sixpence better than my life». Правда, вывод разумный: если ничегошеньки не осталось, то лучше жены и нет ничего.

Весьма богатая современная детская литература о деньгах повествует о разумном сбережении, рациональном выборе и проч. (об этом еще будет сказано ниже). Популярный детский герой — муравьед Артур решает купить на скопленные деньги некое приспособление, которое приглянулось ему в телепередаче. Он даже зарабатывает дополнительные средства и берет деньги у сестры. В итоге приобретение оказывается совершенно ненужным. Помимо идеи самостоятельного труда здесь озвучена мысль о предсказуемом (родители предупреждали) вреде и обмане рекламы. Есть и сентиментальные сюжеты — воспоминания о детстве и родственниках именно в связи с их подарками, в частности с чудесными серебряными монетами. В книге Патриции Полакко дети, чтобы поблагодарить старую Юлу за ее прекрасные обеды, продают «крашенки» и покупают пасхальную шляпу. Встречаются идеи «накоплю именно на то, что хочется»; смешные рассказы о неурядицах после открытия собственного зоопарка; простые истории (вещи создаются трудом, потом они продаются и таким образом зарабатываются деньги; затем цикл повторяется); истории о том, как важен правильный выбор. Подробно денежные сюжеты рассматриваются в известной детской серии про медвежат: как перестать клянчить, как не тратить все сразу, как помочь маме с семейным бизнесом. В последнее время выходит особенно много образовательных книг, например серия о Пенни (Pretty Penny). Эта маленькая девочка в высшей степени изобретательна и предприимчива и при этом очень социально ответственна: она продает старые ненужные вещи с бабушкиного чердака, чтобы скопить деньги на день рождения бабушки; помогает подруге восстановить утраченные деньги — вдвоем они начинают стричь собак, и т. д. Именно после 2008 года Элмо из передачи «Улица Сезам» учится ждать и не тратить средства попусту в целом цикле серий, посвященных денежным сюжетам. И, конечно, сегодня не забывают о классике. Очень любимый в Америке и теперь более известный в России поэт Шел Силверстайн написал стихотворение о бестолковых тратах с ироничным названием «Умник» («Smart»), которое давно используется в школьной программе; еще более философский урок преподносится в его книге «Щедрое дерево» («The Giving Tree»), многократно издававшейся в нашей стране.

Некоторые эксперты считают, что школа должна принимать еще большее участие в развитии финансовой грамотности или, как это называют, фискального фитнеса, хотя нельзя сказать, что программа лишена вполне прагматических соображений. Почти в любом учебнике по математике для нулевого класса есть специальный раздел, им посвященный. Детей учат легко и быстро считать монеты (5-, 10- и 25-центовые). Есть игра, в которой выдаются монеты разного достоинства, и нужно посчитать общую сумму. А некоторые школы и вовсе приобретают специальные образовательные программы финансовой грамотности — даже для семилетних детей.

Большинство детей в Америке начинают посещать аналог нулевого класса школы (kindergarten) с пяти лет и уже сами регулярно сталкиваются с наличными деньгами, покупая еду. Американские антропологи отмечают примеры денежного обмена среди детей, которые вызваны скорее желанием установить дополнительный социальный контакт («Я могу дать тебе мелочь на ланч, хочешь?») или оказать помощь в том случае, если по какой-то причине друг не успел купить еду сам. Вместе с этим типичны и случаи украденных денег на еду (stolen lunch money); избежать этого можно с помощью предоплаты завтраков и обедов. В отсутствие денег эквивалентами обмена между детьми служат другие предметы, что характерно и для городской среды (металлические обрезки выполняли эту функцию еще в начале XX века), и для колыбели американского детства — пригородов. Как и в других культурах, эквивалентами в первую очередь выступает то, что имеет популярность и коллекционируется: мягкие игрушки Beanie Babies, книжки с комиксами, карточки с героем Покемоном (в пик популярности этого персонажа некоторые карточки продавались за 375 долл.), карточки с изображением бейсболистов и т. п.

Истинный масштаб другого увлечения — коллекционирования монет — оценить непросто. Примечательно, что в американском варианте речь идет скорее не о нумизматике как способе знакомства с другими странами и культурами, а о коллекционировании тех монет, которые имеют хождение собственно в США. Собирают чаще всего 25-центовики, которые печатаются по разным поводам и существенно различаются по рисунку. Так, с 1999 года выпускаются монеты для каждого штата; для 25-центовой монеты существуют пять типов дизайна; в 2009 году была отлита первая индейская монета, прославляющая сельское хозяйство. Подобная информация содержится на сайте американского монетного двора, который предлагает разнообразные занятия для детей, тем более что с 1963 года третья неделя апреля считается монетной. Способы хранения коллекционируемых монет весьма разнообразны — от специальных кляссеров, альбомов и подарочных рамок до коробочек. Один из вариантов коллекционирования связан с дополнительной возможностью сохранить или создать семейную традицию. Коллекционировать начинает дедушка или бабушка, пока подрастает будущий обладатель коллекции, который и продолжит это хобби. Собранные монеты в будущем могут даже пойти на оплату обучения в колледже. Для некоторых игр (и коллекционирования) монеты продаются в специальном «закатанном» состоянии.

Другое любимое развлечение американских детей в музеях (детских, художественных) — бросать монеты в специальные контейнеры или воронки, где те стремительно движутся и в итоге оседают. Этот монетный вихрь завораживает детей. Еще одна забава — из монет или специальных жетонов выдавливать сувенирные монетки. Подбрасывание монет, перемещение их по заданной траектории уже не особенно популярно. Правда, все еще можно встретить упоминание классической игры «Подбрось монетку» («Toss the Penny»: с расстояния десяти шагов нужно попасть в форму для выпекания маффинов). Остаются популярными и фокусы с монетами (главная идея — имитация исчезновения монеты). Зато получает распространение игра с «„помеченными“ долларами, путь которых с помощью специального штампа можно проследить по Интернету» (Сью, 45).

Разбросанные по дому деньги детям нередко разрешают собирать, складывать их в копилку или отдавать родителям (хотя известны примеры, когда мелочь низкого достоинства выбрасывают):

Верность свинье-копилке нерушима, что подтверждают современные производители игрушек и детских поделок. По одной из версий, происхождение именно этой формы связано с тем, что раньше глиняные горшки-копилки изготовлялись из определенной глины — pyyg, название которой созвучно англ. Piggy (свинья). На рекламе копилки 1940-х годов мальчик лет пяти-шести владеет своими акциями — как почти каждый американец: «Капитализм — хорошая система, которая помогает Америке быть великой и будет открывать новые возможности всем мальчикам и девочкам с их копилками». Свинья-копилка XXI века поражает своим совершенством (и стоит всего 16 долл.!): каждый раз опуская монетку, ребенок осуществляет выбор между четырьмя отверстиями — траты, накопления, благотворительность или инвестиции (save, spend, donate and invest). Создатель столь продвинутой копилки Сьюзан Бичем уверена, что таким образом деньги визуализируются (копилка прозрачна); автоматизируется множественность денег; у детей закрепляется привычка откладывать деньги; если к этому прибавить цель (для чего они это делают), то можно не сомневаться: вырастет поколение, которое знает, как обращаться с деньгами, — money savvy generation.

Другой традиционный способ хранения денег — стеклянная банка для денег (the coin jar). Неслучайно и его — в гораздо более современном варианте — используют другие популярные сайты финансовой грамотности. Одна из героинь известной кукольно-книжной серии «Американская девочка» («American Girl»), к которой я еще обращусь, живет в семье, где считают каждый цент в буквальном смысле и складывают монеты в стеклянную банку: семья после пожара покупает маме ее любимое кресло.

Конечно, одна из очевидных ассоциаций, связанных с играми и деньгами (и скорее всего заслуживающая отдельного исследования), — игра «Монополия». Как отметил респондент А (46): «Мы так и узнавали, как устроен мир». (Он добавил, правда: «Первыми главными контактами с деньгами виртуальными были биржевые сводки, которые я старательно зачитывал дедушке».) Примечательно, что совсем скоро должна появиться электронная версия, и она неминуемо изменит идею физического перемещения по игральному полю. Кстати, идея этой бессмертной игры и схожих с ней (например, «Лайф» — «Жизнь») сводится к принципу перемещения и приобретения/накопления трат и действительно имитирует жизнь и ее меняющиеся социальные ценности. В первоначальном варианте «Лайф» целеустремленность и правильные решения вели к успеху — игра была призвана научить детей отличать, что такое хорошо, что такое плохо, и принимать верные решения. В версии 1960 года выигрыш наступал при максимальном обогащении. В варианте 1992 года игроки поощряются за добропорядочное поведение: помощь окружающим и переработку мусора.

Насколько рано дети начинают осуществлять самостоятельный выбор, имеющий денежный эквивалент, с целью трат и даже сбережения? Практически универсальным считается мнение, что к трем-четырем годам многие понимают принцип обмена и его денежной составляющей. Родители и эксперты считают, что более близкое знакомство ребенка с личными деньгами и обстоятельствами их владения должно состояться, как только ребенок произносит первое «дай» или «купи» («gimme»). Радикальных способов противодействия таким настоятельным просьбам не так уж много — американские родители, особенно находясь на публике, крайне ограничены в выборе средств, дисциплинирующих детей и останавливающих их просьбы о приобретении. Следовательно, выходом оказывается некий договор, делегирование полномочий («вот тебе столько-то, и ты можешь купить…»). Вся система воспитания и обращения с детьми указывает на целесообразность введения в отношения с ребенком некоторых контрактных основ и системы выбора при участии денег. Это служит тому, чтобы успокоить возбужденного ребенка, который в данный момент требует выполнения своих условий, т. е. передать ему часть контроля над ситуацией и научить делать выбор — «а потом они уже могут замучить, выклянчивая пяти- и десятицентовые монетки» («nickel and dime you to death»).

Американцы придумали, как кажется, простой и логичный способ — регулярно наделять детей собственными деньгами, т. к. истинная ответственность постигается через личную с ними (средствами) связь. Это и есть знаменитое пособие, или содержание, или стипендия — allowance, о чем написаны бесконечные рекомендации и статьи; едва ли найдется хоть один сайт по родительству, на котором избежали бы этой темы. В конце 1990-х дети получали: 16 % денег от родителей в качестве подарков, еще 8 % от других дарителей, 45 % — от пособий, выдаваемых в семье — allowances (стипендии), 10 % — от работы вне дома и 21 % — от работы по дому. По другим данным, порядка 61 % американцев выплачивают детям стипендии.

На вопрос, «когда начинать?» выдавать пособия, чаще всего отвечают так: когда ребенок заинтересовался деньгами и научился считать. Некоторые эксперты не видят особой необходимости давать пособие, по крайней мере, до шести лет. Но «как только за ерундой побежал, пора стипендию выплачивать». 54 % начинают выплачивать пособие в восемь лет или раньше — даже с трех лет. Коллега Валери Сперлинг — профессор политологии из Университета Кларк, Массачусетс, — сказала, что ее шестилетний сын просил стипендию лет с пяти. Логика выдачи пособия подкрепляется так: «дети все равно вытащат деньги из родителей, лучше они будут знать, как ими управлять». Пособие — это «финансовый обряд перехода (rite of passage) из мира детства в мир взрослых».

В. Зелизер нашла свидетельства тому, что пособиями наделяли детей и на рубеже XIX и XX веков. Но в целом представляется резонным, что тогда это было исключением и что нынешние бабушки и дедушки (по крайней мере, старшая их часть и особенно те, кто так или иначе помнят период Великой депрессии) скорее всего воспитывались в более строгом духе по целому ряду позиций.

Тем не менее система вознаграждений и поощрений, особенно в обеспеченных семьях, существовала: например, автор известного и многократно переизданного пособия по воспитанию детей с характерным для 1940-х годов названием «А прутик гнется» считает 10 центов приемлемым вознаграждением за хорошее поведение — на конфетку. Как ни странно, в целом вопросу денег автор пособия уделяет очень небольшое внимание, что характерно и для более ранних, классических изданий по воспитанию. Предлагался следующий подход: если нет лишних средств на садовников и прислугу, нужно предоставить возможность детям получить школу жизни с точки зрения заработка, причем заработанные деньги окажутся «гораздо более цельной подготовкой, чем любая сумма, выданная родителями», поскольку родительское пособие (allowance) «дает девочке и мальчику ожидания того, что они получат нечто ни за что». Уроки распределения денег просты и лаконичны: чтобы хватало и не нужно было врать. В уже упоминавшейся «Книге матери» есть косвенная ссылка на то, что дети тогдашнего среднего класса могли распоряжаться собственными деньгами: «как только у тебя будет достаточно денег, куплю книгу, в которой будет все рассказано об… этом». Мотивирующая сила денег не представлялась очевидной: деньги вовсе не должны были служить поощрением за надлежащее (т. е. ожидаемое) поведение или похвалой, т. к. иначе в привычку вошел бы только лишь эгоистичный восторг по их поводу.

Судя по данным работы А. Фурнамс и М. Аргайл, основанной на исследовании в 1945 году 100 американских семей, тогда имели место вполне очевидные гендерные различия, т. е. у мальчиков было больше возможностей обрести опыт по использованию денег и обращению с ними, чем у девочек. Интересно, что в этом же издании поднимается вопрос об эффективности пособий.

Некоторые информанты свидетельствуют, что в 1950-х годах специальные педагогические усилия порой и не предпринимались:

Есть подобные примеры и из более поздних поколений — уже со стороны родителей:

Некоторые воспоминания трогательные:

Порой наряду с ними слышна очевидная досада, которая влияет на формирование установок в отношении собственных детей:

С помощью денег (и ради управления ими) ребенок обучается принципу грамотного выбора и поставленной цели. То есть распоряжению деньгами придается смысл, опосредованный желаниями ребенка. За счет пособия ребенок может накопить монеты и на свои собственные деньги выбрать тот йогурт (скорее всего сладкий и менее ценный с точки зрения родителей), который ему нравится. Но это будет собственное решение, повторение которого естественным образом ограничено: деньги закончатся. При этом дети в достаточно раннем возрасте демонстрируют и вполне сознательное отношение к распределению средств:

Достаточно распространена практика, когда родители сами платят процент, если дети деньги откладывают. В современном подходе есть общее: хотя дети остаются на иждивении родителей, по крайней мере до окончания школы, и хотя в течение этого периода сохраняется ответственность родителей за базовые вещи, финансовые компетенции детей должны постоянно расширяться. То есть обучение детей грамотному обращению с так называемыми или приписываемыми собственными деньгами — элемент просвещенного родительства: после акта передачи деньги, как правило, начинают считаться неродительскими. Большинство родителей (по некоторым данным, более 80 %) считают, что пособие — это хорошая, здравая идея, еще 13 % не определились. Но с регулярными пособиями сталкиваются не все дети, и точную статистику найти непросто: по данным одного исследования, 40 % опрошенных не обеспечивали пособие детям от шести до восьми лет и около трети — детям в возрасте двенадцати — семнадцати.

На сегодня средняя стипендия в год составляет около 780 долл., на что можно купить один ай-пад и три киндла. По наиболее свежим данным, дети от 4 до 12 лет получают менее 6 долл. в неделю, в возрасте от 13 до 15 — около 15 долл., от 18 — до 25–35 долл. в неделю (как посчитала организация CPF Institute of America). Здесь обращает на себя внимание последняя возрастная категория: границы достижения самостоятельности весьма раздвинуты именно в связи с экономическим кризисом. Так называемые дети-бумеранги или позднее «начинают» жизнь, или нуждаются во втором старте. В 2010 году 21 % американцев в возрасте от 25 до 34 лет либо проживали дома с родителями (в 2000-м — 15,8 %, а это несколько миллионов человек, а в 1980-м — всего 11 %), но в первую очередь в этой ситуации оказываются люди в возрасте от 18 до 24 (в целом подобный опыт отмечают 39 % в возрасте от 18 до 34). Примечательно, что 35 % из них радовались качеству своих отношений с родителями и финансовым перспективам, потому что они могли откладывать (на ипотеку) — чтобы в итоге уехать (хотя многие отмечают и положительные эмоциональные стороны ситуации, когда выгоднее и разумнее остаться с родителями). Окружающие недоумевают: почему родители не научили этих детей рассчитывать на себя и содержать себя? Один из предполагаемых ответов: они всегда приходили им на помощь с деньгами. Правда, сами американцы, оказавшиеся в подобной ситуации, утверждают, что они как раз учатся у родителей. Большинство принимает денежное участие в домашних делах — ¾; 35 % даже платит арендную плату. Но и родители «подкидывают». Эксперты настаивают: задача детей — делать шаги по дороге во взрослую жизнь. Следует отметить, что взрослая жизнь часто обозначается как настоящий (реальный) мир (real world) — принципиально отличный от детства. Для этого вполне подходят партнерские отношения между ними и родителями — иначе «они никогда не вырастут». Предлагаемые советы вновь обращают внимание на важность детства, на идею работы (a money spent is a money earned), сбережения и — снова полезности пособий.

Существует несколько подходов к расчету суммы; наиболее распространенные: 1 долл. / год жизни ребенка / в неделю или 1 долл. / класс обучения в школе / в неделю. В некоторых случаях сайты, предлагающие рассчитать пособие, учитывают еще и год рождения родителей и их личный опыт — с поправкой на инфляцию (если такого опыта нет, сайт выражает сочувствие). В блогах родители все время расспрашивают друг друга, «как сейчас принято», что особенно понятно применительно к школьникам: дети легко используют информацию о пособиях других как средство давления. Одна из довольно известных и часто цитируемых экспертов рекомендует:

Еще один способ — посчитать, сколько именно дети просят у родителей. Многие эксперты почти единодушно признаются: чем старше ребенок, тем больше сумма, и есть резон давать пособие-стипендию не раз в неделю, а раз в месяц — зона ответственности увеличивается.

Хотя среди родителей бытует убеждение, что сумма зависит от возраста, не все эксперты рекомендуют чрезмерно этим увлекаться, чтобы не ущемлять права младших сиблингов.

Денежные сюжеты порой весьма существенно влияют на взаимоотношения детей в семье, которые на уровне заявляемых приоритетов должны быть максимально справедливыми (родители часто переживают, что на одного ребенка тратят больше, чем на другого, или что дети слишком разные, и к ним трудно подходить с одинаковой меркой). Попытка одновременно учесть индивидуальность и соблюсти справедливость — обособление собственности детей в семье (и, что очень важно, часто отдельное проживание ребенка, в собственной комнате), явное предпочтение индивидуальных, а не общих подарков (даже на Рождество или аналогичный сезонный праздник). «Джейсон в какой-то момент упрекнул нас в том, что мы Уилла любим больше, т. к. платим ему больше» (Джули, 46). Но особенно интересен поворот, который приняла идея распределительной справедливости по правилам: сколько положено — столько получаешь, сколько вложил — столько получил:

Примечательно объяснение:

И вывод: «Их деньги — ничего не поделаешь…»

 

Структурированность пособия, которая подразумевается, не мешает его периодически корректировать:

Интересно, что старший уговорил маму не спорить с младшим: «Пусть он тратит свои деньги на карточки — тогда нам будет интереснее играть». Надо отметить, что бабушка детей усомнилась в реалистичности подобного подхода:

И все же зерно сомнения остается: «Наверное, это правильно — пусть учатся считать и экономить. Другой вопрос, когда они должны этому учиться, так рано?»

Главный вопрос с точки зрения получения стипендии: должна ли стипендия обуславливаться поведением детей, их участием в домашних обязанностях (chores) или других эпизодических делах по дому? Пребывание ребенка в семье не исключает домашнюю работу: по некоторым исследованиям, дети выполняют около 11 %. В стране давно идут жаркие споры, как правильно поступать:

Неоднозначность отношения к этому вопросу подтверждают и некоторые эксперты: «Вроде бы хорошая идея заработать, но это подрывает восприятие семьи как нравственной единицы».

То есть дети — такие же «граждане» дома, как и взрослые, они имеют право на семейные ресурсы:

Другая система рассуждений тоже представляется логичной: «нельзя допускать, чтобы у них было ощущение безусловного права (entitlement)»; «я не собираюсь просто так раздавать деньги»; «деньги зарабатываются».

Наделение детей их собственными деньгами в прямой зависимости от выполнения детьми обязанностей по дому приводит к тому, что дети активно требуют выплаты содержания и многие тщательно отслеживают действия родителей в этом направлении, считая и каждый свой шаг. Другие вступают в весьма сложную систему переговоров (напоминание, упрашивание, сопоставление с другими детьми, инициатива сделать то, что больше ценится). Одни родители (и специалисты) считают, что система «взяток», тем более денежных, опасна: «это становится похожим на переговоры с профсоюзами — сегодня они хотят больше денег, завтра меньше и т. д.». К тому же ценность компенсации постепенно снижается, а плохое поведение лишь усугубляется. Другие успокаивают, вовсе не страшась контрактных элементов в семейных отношениях: «пусть вступают в переговоры, это полезно». По данным одного из «финансовых» сайтов, около половины родителей считают, что пособие должно быть увязано с постоянными обязанностями (30 % не согласны), а уж что касается отдельных проектов (odd jobs) — то 78 % считают необходимым их оплачивать. Даже четырехлетний ребенок в состоянии убрать постель и получить за это 25 центов. Конечно, здесь нужно делать поправку на выборку: речь идет об ответах родителей, которые очень заинтересованы в финансовом обучении своих детей. Но есть данные, согласно которым большинство родителей сегодня утверждают: дети работают, по крайней мере, один час в день за пособие.

То есть акцент делается либо на то, что ребенок является членом семьи и поэтому обязан выполнять домашние дела (но даже если он этого не делает, он не лишается части ресурсов), либо на то, что ребенок выполняет свою долю работы, и она должна быть компенсирована (некоторые родители, правда, признаются, что просто есть дети, которых легче заставить убираться за деньги — а убираться же нужно). Но копья ломаются вокруг фиксированных, рутинных обязанностей, причем эта дискуссия продолжается уже не первое десятилетие (еще в 1950-х был известен стишок: «Take our the papers and the trash, / Or you won’t get no spending cash» — «Вынеси-ка газеты и мусор, / А то не получишь ничего, что можно было бы потратить»). Надо отметить, что американское видение домашних дел подразумевает очень дробное, дифференцированное их подразделение. Наиболее типичный базовый (бесплатный для родителей) пакет включает уборку своей комнаты, разгрузку посудомоечной машины и вынос мусора. Это — собственно обязанности (chores). Во многих случаях оплата поступает как денежное поощрение работы, выполненной сверх нормы, — проектов (odd jobs). Вот примеры тарифов: помыть пол на кухне (1 долл.), вымыть ванну, помыть машину или ее пропылесосить (5 долл.), пропылесосить комнату, подмести гараж (2 долл.), протереть верх холодильника (1 долл.), разобрать один шкафчик на кухне (1 долл.), вытереть пыль, хорошо протереть раковину на кухне (0,5 долл.). И совсем уж запредельным проектом (т. е. точно нуждающимся в оплате) считается ручная прополка сорняков.

В свое время президент Обама подвергся критике (44 % опрошенных) за то, что своим дочерям (тогда 7 и 10 лет) он выплачивал слишком маленькие пособия — 1 доллар в неделю, а ведь они и игрушки убирали, и стол накрывали, и посуду грязную со стола уносили.

Оценка эффективности подобной системы зависит от того, какие уроки поставлены на первое место. Дети учатся предприимчивости и ответственности:

Но уроки заботы о ближнем и ответного добра могут изрядно пострадать: несмотря на то что бабушка 11-летнего Д. уже много лет возит его на занятия дважды в неделю (и даже специально завозила домой школьный рюкзак — для дополнительного комфорта, чтобы не носить с собой слишком много вещей), она сочла правильным предложить ему деньги за двухчасовую уборку листьев. Он напомнил об оплате и не сразу согласился предоставить бабушке скидку в 2 доллара, получив 8. Сверстник Д. (его кузен, живущий в России) предположил,

Обязанности могут трактоваться и как зоны ответственности (responsibilities), тоже монетарно поощряемые: ребенок получает очки за то, что «вышел из дома и не плакал, почистил зубы, вовремя лег спать (примерно по 20 центов)» (Мэг).

Итак, если некоторые открыто возражают против обезличивания отношений — «не превращать же дом в офис» (Ж-М), других это не только не пугает, а наоборот, радует — по принципу подготовки к тому самому большому, или настоящему, миру:

Вполне предсказуемо практикуется и прямо противоположное: папа убирает постель дочери за высчитанные полтора доллара из стипендии; пятилетняя «платит» за отказ чистить зубы; «потерял ортодонтическую пластинку — помогал печенье печь для школы»; прыгать по мебели стоит доллар, не закрывать входную дверь — столько же, сколько и перечить родителям, — 50 центов. Для того чтобы дети не сталкивались с прямым уравниванием денег и обязанностей, пособие относят к категории привилегий больших детей (big kids privilege) и выдают на том условии, если работа сделана («когда комната чистая» — Б). Так, кстати, думают и некоторые эксперты:

Детям это не нравится, но они признают, что становятся более ответственными. В итоге, оправдываются родители, деньги все равно идут на нужды детей. Даже в детской настольной игре «The Allowance» ты получаешь 1, 50 доллара за то, что моешь машину, но если ты не сделал уроки — пропускаешь ход (а для выигрыша требуется накопить 10 долларов). Подобные вычеты-штрафы имеют свое название — docking.

Чтобы быть во всеоружии при финансовых переговорах с детьми, американские родители очень активно советуются друг с другом, хотя и они и эксперты все время делают акцент на разнообразии семейных ситуаций и, главное, детских характеров. Ведь есть дети, которые совершенно равнодушно относятся к пособию, да и деньгам, — и не все они избалованы родительским вниманием. Нередко рассуждения о пособии уводят дискуссию к серьезному нравственному вопросу: может ли денежное поощрение как таковое за счет своей монетарности снижать ценность похвалы и одобрения? Влияет ли на это неоднозначная моральная ценность денег (они одновременно и хороши, и нужны, и обезличенны, и циничны)? Бросается в глаза и весьма специфическая тональность, в которой говорят о необходимости учить детей финансовой грамотности эксперты: в ней нередко чувствуется раздражение по отношению к детям: пусть, мол, работает, нечего развивать в себе чувство права на все, что захочется.

Надо пояснить, что тема излишней похвалы детям и их избалованности в последнее время обсуждается весьма широко. Выросло первое поколение американских детей среднего класса, воспитывавшихся в духе постоянного утверждения высокой самооценки, и выяснилось, что во взрослой жизни им оказывается непросто. Примеры денежного вознаграждения учеников в школе со стороны учителей имели место и в 1970-х годах — «был у нас такой преподаватель в школе» (Г, 44). Несколько лет назад экономист Роналд Фрайер (Roland Fryer Jr., сам окончивший Гарвардский университет) на частные средства провел эксперимент в четырех американских городах (включая Нью-Йорк и Вашингтон) с целью понять, работает ли финансовая мотивация. Условия эксперимента разнились (четвероклассники, т. е. девятилетние дети, получали 25 долл. за хороший тест, а 8-классники — уже 50 долл.; согласились на этот необычный опыт 82 %). Результаты оказались противоречивыми — и с точки зрения конкретного города, и с точки зрения эффективности (больший эффект наблюдался в отношении мальчиков и в случаях простых заданий). Подобная практика наблюдается и среди семей: «пятерка» (в американском варианте «А») стоит 16 долл. 60 центов, некоторые родители платят по 10 долл.

Неоднозначность отношения к деньгам как таковым объясняет и попытку в некотором смысле отдалить от непосредственного контакта с ними детей: продающиеся (!) варианты «обезденеживания» денег — вместо монет для поощрения предлагаются специальные жетоны (kids coins). Родители, не видящие смысла в «приобретении» подобных приспособлений, прибегают к системе очков. В некоторых семьях физический контакт с реальными деньгами действительно не считается строго обязательным:

Однако дети нередко «редактируют» изначальные представления родителей, явно защищая тезис о важности тактильного контакта с деньгами:

Вполне возможно, что детей младшего возраста завораживает как раз прикосновение к деньгам. На этом настаивают и некоторые специалисты: именно физическое их ощущение влияет на то, как распоряжаются деньгами; оказывает воздействие и то, даете ли вы монеты или целую купюру (ее потратить сразу сложнее, а вся идея как раз в том, чтобы замедлить процесс растрачивания). Ну и сдача с целой купюры приобретает особый смысл — дети относятся к ней как к собственной. Очень важно, есть ли у них физическое ощущение карманных денег (pocket money). Наконец, старые деньги «с историей» или их эквивалент, например старые облигации, обеспечивают больше чем тактильный контакт — они являются связью поколений.

Некоторые схемы не просто минимизируют физический контакт с деньгами, но и облегчают учет поступлений самими детьми.

Допустимость (и полезность) виртуального подхода использована авторами специальных он-лайн программ, которые позволяют детям в электронном режиме отслеживать свои поступления, траты, накопления и дотации по принципу «родительских облигаций» (IOU — «я тебе должен») — те материализуются в зависимости от конкретного договора. Критики, правда, жалуются, что виртуальные программы почти неосязаемы.

Наиболее важным в обучении детей основам правильного восприятия денег практически универсально признается само ощущение собственности, владения и распоряжения деньгами:

И далее следует очень интересный поворот — не запретительного толка, а, скорее, наоборот, разрешающего, т. е. речь идет о делегировании ответственности за решения:

Пособие как раз и нужно для дифференциации того, что ребенок хочет купить на свои деньги и что ему приобретать на родительские средства. Очень многие американцы утверждают, что для их детей разница принципиальна. С таким делением — сколь бы условным и выдуманным оно ни казалось — детям гораздо легче усвоить еще один серьезный урок: иногда приходится ждать приобретения, т. е. в оборот вводится принцип отложенного удовольствия (delayed gratification). Приоритетной в обучении тому, как разумно обращаться с деньгами и воспринимать их, становится идея компромисса и уступки (tradeoff): возможность — ограничение, самостоятельность — зависимость от источника средств, удовлетворение индивидуальных желаний — общепринятые нормы или та же мода, импульс — умение подождать.

В идеале принцип обращения с деньгами применительно к детям из семей среднего класса сводится к балансированию между комфортностью (и ощущением достаточности) и обязательной ранней ответственностью, чтобы в будущем той комфортностью обладать. Ради этого детей и «отделяют» специально от родителей, выдавая им свои средства и призывая к самостоятельным решениям. Для большей эффективности такого подхода эксперты пугают и тех и других консюмеризмом, жизнью в кредит, т. е., казалось бы, — основами существования среднего класса в США. Логика проста: нужно учиться правильно обращаться с подобными жизненными принципами, не превращая их в свое злокачественное продолжение: расточительность, неумную страсть к приобретению, неумению ждать. Таким образом, для того чтобы не прийти к НЕ-счастью, поможет аккуратное, грамотное обращение с деньгами — чуть ли не один из главных залогов жизни, освоить которые нужно с детства. «Наставьте детей на путь ответственного обращения с деньгами» («Put your child on the road of handling money responsibly») — призыв многих специалистов, озвученный разными средствами медиа, включая и специальные сайты.

Все эти практические усилия не могут заменить обсуждения с детьми покупок, цен, спроса и предложения, а когда они становятся постарше — обсуждения семейных финансов, совместной оплаты счетов.

По некоторым данным, около 20 % родителей вообще не обсуждают деньги с детьми, т. е. о них говорят меньше, чем об отметках, вреде наркотиков или даже о хороших манерах. Получается, что парадоксальным образом деньги все же табуированы. Так, вопросы денег остаются максимально частными и связанными с личной или внутрисемейной финансовой ситуацией. Маленькие американцы к школьному возрасту в какой-то мере усваивают правило этикета: о наличии детей (как и братьев-сестер) у человека спрашивать можно, а о деньгах, приоритетах семейных трат, принципах принятия решений относительно денег — нет.

Неправильное отношение к деньгам означает неумение быть ответственным, что интерпретируется как проблема. Но старые нормы, делающие акцент на трудовой этике, вступают в противоречие с новыми, ратующими за терпимость и принятие разных ситуаций. К примеру, героиня уже упомянутой серии «Американская девочка» («American girl») в одной из книжек (рассчитанных на 8–12 лет) сталкивается как раз с бедной, лишенной не просто средств, но и постоянного дома подружкой. Реакция родителей юных читательниц была весьма неоднозначной: от неудовольствия тем, что люди бедные описаны с излишним сочувствием и пониманием, до обвинений в их стигматизации. Возмущение вызвало и то обстоятельство, что кукла бездомной подружки (как и другие куклы этой серии) стоила 95 долларов…

Из-за политкорректности, призывающей к утверждению и прославлению разнообразия, даже в рамках американского мейнстрима трудно говорить о полностью единообразной системе ценностей в вопросе, как правильно обучить детей думать о деньгах и обращаться с ними. На сегодня идея свободы выбора принципов воспитания остается преобладающей. Однако распространенные, широко признаваемые идеи существуют. Речь идет о делегировании принятия решений, о постепенном наделении ребенка не просто большей самостоятельностью, но и большей ответственностью. Нейтрально позитивными считаются общие рекомендации добиться зрелого восприятия материальных и финансовых ценностей, которые могут помочь сформировать легкое и счастливое отношение к деньгам и ресурсам: ценить «простоту, красоту, практичность и способность делиться». Последнее — sharing — представляет одно из ключевых понятий правильной жизни. Нужно делиться, когда ты в состоянии это делать, и надеяться, что ты можешь рассчитывать на подобное отношение к себе и в более глобальном смысле.

Универсального стандарта распределения детских средств, включая и пособие, так же нет, но абсолютным большинством считается, что правильный подход должен включать их (средств) дифференциацию. А это в первую очередь предполагает накопление и откладывание. Моделируются реальные ситуации — как немедленных трат, так и уже упоминавшегося великого принципа отложенного удовольствия. Наконец, деньги должны «работать» на их владельца — и многие рекомендуют платить процент: например, по 25 центов на каждый сэкономленный доллар.

Предлагаемых формул очень много, но всех их объединяет структурированность и стремление к постоянству. Например: треть на сбережения, треть — на благотворительность (!), треть — на немедленные траты. Или: половина откладывается, по четверти тратятся и раздаются на благотворительные цели. «Щедрый вариант»: по 10 % на накопление, инвестирование и благотворительность (to tithe the Lord — на церковные нужды), а остальные 70 % — потратить. Есть и такой вариант расчета: каждый ребенок получает 25 центов на год возраста в неделю — и это предполагается использовать на личные траты. Часть средств откладывается (как правило, на колледж), и именно подобным образом осуществляется важнейший принцип: ребенок учится в первую очередь платить себе, обеспечивать себя. Деньги могут понадобиться в чрезвычайной ситуации (emergency fund), копятся на черный день (по-английски — дождливый, rainy), хотя в идеале день должен быть как раз светлым и солнечным, но требующим предоплат. Затрата на образование — в известном смысле гарантия того, что эту «солнечность» легче будет обеспечить.

Есть усложненные варианты: сбережения и деньги, предназначенные на колледж, разделяются. Тогда из сбережений те же 30 % идут на немедленные расходы; это так называемые «быстрые деньги» или «быстрые наличные» — название говорит само за себя и почти созвучно старой поговорке «что накопил, то заработал» («а penny saved is a penny earned»). Как уже отмечалось, та часть, которая идет на благотворительность, — это некий допуск в правильный мир, где ты обязан делиться, пусть ограниченно и продуманно. Некоторые родители считают, что важен порыв («взял и спонтанно потратил на экологические цели 40 долларов»), но большинство все же настаивают на подобном выборе. Важное правило для освоения базовых денежных принципов: дело не в том, сколько ты зарабатываешь, а в том, сколько ты тратишь. Копить же просто так сложно — нужны цели. Детский «заработок» может быть косвенным:

Примерный график роста финансовой сознательности (в несколько сокращенном варианте) выглядит следующим образом:

— Раннее (три-четыре года) ознакомление ребенка с идеей денег включает рассказ о работе (правда, родителям не рекомендуют увязывать работу только с деньгами). Те, кто предполагают платить детям за их «работу», считают, что это можно начинать делать лет с четырех.

— Умение ждать вполне доступно пятилетнему ребенку, равно как и осознание ограниченности возможностей; это нужно всячески поддерживать и развивать.

— Начиная с шести лет, когда дети оказываются под давлением сверстников (т. к. идут в нулевой класс школы), полезно начинать прививать элементы критического восприятия действительности, в том числе рекламы. Тогда же еще больше детей начинают получать пособие.

— Многие родители считают, что к восьми годам можно периодически выдавать большую сумму (к примеру, на одежду) и предлагать самому чаду решать, что именно купить. Известно, что маленькие дети легче накапливают деньги («восьмилетний сын получает 8 долл. в неделю и не любит, чтобы его сбережения были менее 100 долл.»), чем подростки, которые не только тратят, но и менее склонны обращаться за советом к родителям.

— В одиннадцать-тринадцать лет большую ценность приобретает идея прироста (хотя бы 10 %) и понятие «сложного процента» (compound interest): «если родители видят, что ребенок старательно копит, то они могут и сами „подкинуть“» (Стефани); уже можно объяснить принцип кредитования. Дети могут и акции приобретать — по данным исследования Мерил Линч (Merrill Lynch Survey) 1999 года, 11 % американских детей в возрасте от двенадцати до семнадцати лет владели ценными бумагами. Эксперты считают, что инвестирование в знакомые компании при контроле со стороны родителей может оказаться прибыльным и полезным — ведь менее 20 % старшеклассников имеют представление об инвестировании. Здесь работает простой принцип: если инвестируют — пусть умеют нарисовать схему инвестирования. При этом хорошо известны случаи, когда несовершеннолетние интернет-предприниматели ворочали миллионами долларов.

Но главное — нужно работать (о чем еще будет сказано ниже).

— С четырнадцати лет пора подбирать университеты и сравнивать цены на образование, приучаться как можно меньше платить по кредитной карточке. Пора говорить о налогах и о пенсии.

— В восемнадцать лет, к моменту поступления в колледж, умение обращаться с текущим счетом, кредитной карточкой (кредит — привилегия, а не право), займами на обучение — не менее важно, чем собственно учеба.

 

Насколько самостоятельны решения детей по вопросу, что им хочется купить? Вопрос, как и на что потратить, становится более острым с течением времени — ведь примерно к восьми годам оценка детьми себя имеет и вполне материалистическую основу. Несмотря на все усилия, ни государственные, ни частные учебные заведения не могут добиться, чтобы дети не смотрели на то, у кого сколько возможностей. Сюда относятся и месторасположение, и размер дома (соответственно, и качество государственной школы, если речь не идет о частных образовательных учреждениях), в несколько меньшей степени — стоимость машины. Колоссальную роль играют социальные сети: теперь дети соревнуются не с американскими «Ивановыми» по соседству (the Joneses), а со всем Фейсбуком.

Один из путей — решать, что именно покупать: «Мне исполнилось четырнадцать, и я получила чековую книжку и карточку для банкомата… Теперь карточка пополняется каждые три месяца». Другой — серьезно относиться к покупкам: «Конечно, сын — член семьи, не будем же мы его шантажировать деньгами, но сразу съесть все купленные конфеты — нельзя» (Б).

Независимость выбора в любом случае относительна — из-за активного предложения со стороны взрослых рекламодателей. Поэтому американских детей рано учат «правильно» оценивать рекламу, которая подкреплена дорогостоящими и прекрасно организованными маркетинговыми исследованиями, или просто пытаются ограничить ее воздействие (например, дозированным просмотром телевидения, ограниченным доступом к Интернету или заменой телевидения и Интернета дисками). При этом хорошо известны бренды, достаточно активно использующие все возможные рычаги вовлечения детей, к примеру, «Макдоналдс», который и «кормит детей, и кормится с них».

Мысль о том, что чрезмерная коммерциализация детства в глобальном масштабе извращает идею чистого детского счастья и портит восприятие жизни в будущем (лишнее внимание к деньгам в детстве и вокруг детства мешает счастью и плохо готовит к будущей самостоятельной жизни) звучит очень часто. Дети с младенчества (а вернее, с пренатального периода) оказываются невольной целевой аудиторией для массового производства и потребления, постепенно превращаясь во вполне сознательных двигателей рекламной индустрии. Проблемой видится не только сама коммерциализация, но и превращение детей в чрезмерно активных потребителей и сопряженное с этим раннее взросление, идущее вразрез с идеей гармоничного и своевременного развития счастливого ребенка. Критика консюмеризма — практически общее место современного американского дискурса, но особенно ярко подобная риторика представлена в работах марксистского толка. В одной из них как раз предложена концепция размывания границ между детьми и взрослыми — классического принципа модерна, падения детства как последнего бастиона, который также не устоял перед натиском капитала. Уместно ли приглашать десяти-одиннадцатилетних девочек в спа-салоны, тем самым закладывая основы будущего повторного обращения и повторных трат, фактически занимаясь тем, что социологи называют «возрастной компрессией» — агрессивным продвижением товаров (косметики, одежды), изначально предназначенных для взрослых? Психологи полагают, что именно факты посещения (особенно если они несут дополнительное символические значение — отметить день рождения) таких коммерческих заведений, как «Макдоналдс», может привести к формированию устойчивых лояльностей. Известно, что детский консюмеризм коррелирует с явлениями тревожности и депрессии, психосоматическими жалобами. Претензия к компаниям состоит в том, что они, вместо того чтобы помочь детям и особенно подросткам выбраться из переходного возраста, пройти его, используют психологические особенности возраста: получается, что не дети учатся управлять деньгами, а деньги начинают управлять детьми.

Оказываются ли дети моральными инвалидами в результате чрезмерного консюмеризма? — задается вопросом Вивиана Зелизер. Должны ли родители ограничивать запрос на бесконтрольное потребление? Наконец, в какой степени дети могут контролировать свои средства, если они поступают в виде стипендии / домашнего пособия от родителей? Речь идет о весьма внушительных суммах: на рубеже XX–XXI веков совокупный годовой доход американских детей от вышеупомянутых пособий, денежных подарков и собственных заработков составил 27 млрд долл., из которых 7 млрд долл. были потрачены на «перекусы» (snacks), а еще 7 млрд долл. — на игрушки, игры и спортинвентарь. Покупки, произведенные детьми в возрасте от четырех до двенадцати лет за 1990-е годы возросли втрое. По другим подсчетам, в 2002 году американцы в возрасте до тринадцати лет потратили 40 млрд долл. своих денег (интересно, каким образом это было рассчитано?), тогда как в 1994-м — всего 17. Они также влияют на 500 млрд покупательских решений, которые принимают родители. В начале 1990-х шопинг представлял собой самое любимое занятие для большинства американских детей.

Эксперты по маркетингу давно узрели в детях свою целевую аудиторию — и именно с точки зрения траты детьми своих денег. Противодействие этому видится в том, чтобы не «уступать семейный нарратив, посвященный проблеме денег, культуре консюмеризма, которая совершенно не заинтересована в том, чтобы у детей развивались навыки здорового обращения с деньгами», построенные на компетентности и чувстве уверенности.

Комментарии родителей так или иначе акцентируют момент самостоятельного управления деньгами: от заявлений «да, это его/ее деньги, ребенок ими распоряжается, в этом весь смысл стипендии» до «мы должны иметь возможность сказать тебе нет». Выбор ребенка может быть как ограничен, так и откорректирован: 78 % опрошенных родителей считают, что и они сами, и их дети должны принимать участие в принятии решения, как потратить деньги. Но 19 % готовы переложить контроль только на ребенка. То есть для довольно большого количества родителей контроль сам по себе не является самоцелью. Сама идея распоряжения деньгами (даже для маленьких детей) сводится как раз к стимулированию самостоятельности (или ее ощущения):

И та и другая категория родителей согласны: главное — подвести детей к тому, чтобы они осознали разницу между «хочу» и «нужно». Если дети не могут позволить себе все, что они хотят, на свои имеющиеся в распоряжении деньги, им можно помочь: деньгами же, идеей поработать; решить, чего же все-таки больше хочется; а главное — формировать такой важнейший навык, как отслеживание трат. В раннем возрасте это легче реализовать — «снять дополнительные страховочные колесики с велосипеда — и пусть падают в маленькую канаву», пока речь идет о небольших суммах, которые они могут неправильно потратить.

Физический контроль родителей над тратой легче осуществлять при традиционных формах покупок (когда сохраняются чеки и проч.), когда их присутствие в магазине подразумевается (кроме специально оговоренных выходов детей с друзьями или подругами). А вот в отношении виртуальных трат и расчетов предлагаются разнообразные схемы. Как отслеживать интернет-покупки детей, которые владеют собственными карточками (таких около 12 % в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, после восемнадцати их количество существенно возрастает, как и случаи задолженностей и финансовых рисков) или имеют подарочные сертификаты? Все большая независимость от родителей предполагает, что, если дети занимают деньги у мамы и папы, они должны не просто их возвращать, а с процентами. То же самое делают и родители, если «берут взаймы» детские деньги (стипендию-пособие). Причудливым образом контроль не всегда увязывается с пособием:

Вообще есть мнение, что родители (особенно мамы), обеспечивающие пособие, более щедро оплачивают другие траты детей — эсэмэски и проч.

Дети же настолько различаются в своих личных практиках, что некоторых еще нужно уговаривать потратить.

Данные исследований, напротив, показывают, что девочки и больше тратят, и больше зарабатывают: «им больше надо».

Итак, экономическая деятельность детей, как пишет Вивиана Зелизер, включает производство, потребление и распределение. Обмен деньгами, едой и другими объектами в школе, на детских площадках и проч. свидетельствует о том, что дети вовсе не «невинны и неискушенны» в экономическом плане; напротив, они активно вовлечены в сложную «систему распределения, касающуюся широкого спектра объектов и представляющую как солидарность среди сверстников, так и их разделение». Зелизер утверждает, что, несмотря на попытки родителей удержать детей от потребления, дети вовлечены в частично автономные сферы производства, потребления и распределения и, соответственно, — в социальные отношения с родителями, другими институтами и детьми (сверстниками и сиблингами), в отношения, подразумевающие, в свою очередь, разные практики и договоры.

Важнейший источник доходов и контакта с личными деньгами — собственные заработки ребенка. В пригородах до сих пор традиционно можно делать следующее: развозить газеты (это занятие стремительно уходит в прошлое), убирать снег (особенно учитывая печально знаменитые снегопады во многих штатах) и листья, стричь газоны, следить за домашними питомцами (а также брать их к себе или заходить, чтобы покормить хомяка или кошку), поливать цветы, мыть машины, сидеть с детьми. Бэбиситтерство в некоторой степени обусловлено спецификой американского законодательства: во многих штатах детей до двенадцати лет нельзя оставлять без присмотра, но зато с двенадцати-тринадцати лет (как будто в момент вхождения в мир подростков происходит что-то магическое) им уже можно самим оставаться с другими детьми. Это более типично для девочек. Среди знакомых или родственников бэбиситтерство осуществляется как за плату, так и — редко — бескорыстно. Вообще, альтернативная точка зрения (мол, на соседях таким образом зарабатывать нельзя, им можно и должно помогать просто так) представлена очень слабо. На первый план часто выходит ценность оплачиваемого труда, и она легко перекрывает важность родственных связей (рационализация такова: неловко просить присмотреть за ребенком бесплатно, особенно на постоянной основе, если это может предоставить подростку такую прекрасную возможность заработать). В конце 1980-х годов многие девочки (да и мальчики) работали бэбиситтерами, причем некоторые предварительно получали специальную подготовку в обществе «Красный Крест». По воспоминаниям, им порой попадались весьма «прижимистые» родители. Кто-то не платил за те первые 45 минут, что одиннадцатилетняя няня находилась в доме вместе с родителями; кто-то вместо того, чтобы заплатить мелочью из сумки (час стоил 2 доллара), выписывал чек. Отношения между родителями и временными нянями всегда подразумевали напряжение, т. к. первые подозревали вторых в том, что они неправильно обращаются с детьми. В то же время для нянь это был единственный способ заработать, для родителей — способ сэкономить. Считается, что в последнее время девочки-подростки начали получать более существенные стипендии от родителей, и поэтому бэбиситтерство стало менее привлекательным, да и родители не столь заинтересованы в том, чтобы нанимать подростков. И все же какие-то формы этого вида деятельности сохраняются; например, упрощенный вариант — «маленькая мамина помощница» (девочка десяти-одиннадцати лет в присутствии мамы развлекает малыша за почти символическую плату — 1–2 долл. в час); иногда дети остаются на полное попечение подростков (как правило, учащихся старшей школы). Кроме того, родители тех подростков, которые ищут подобную работу, могут помочь разместить их рекламу (используя, скажем, возможности церковной общины). Но в отсутствие должной заинтересованности со стороны подростка они, возможно, скажут: «Нет, она должна сама проявить инициативу» (М, 44). Бывает, родители жалуются, что современные дети, выросшие в комфортных условиях, мало мотивированы, и если и готовы работать, то с минимумом усилий и за хорошую плату.

Ситуация контроля над деньгами имеет все больше шансов отдалиться от вмешательства родителей — если подростки начинают не просто символически подрабатывать, а именно зарабатывают. Причем во многих случаях это совпадает с принципиально возрастающей возможностью индивидуального перемещения — благодаря вождению и наличию автомобиля (после шестнадцати лет).

Практические навыки контролирования средств (и своих устремлений) предполагают примат разумности трат — вне зависимости от того, как именно получены деньги.

Заинтересованность детей в заработке и ожидание работы — культурный императив. Популярный способ, доступный и для совсем маленьких детей (еще один обряд перехода), — организация продажи тех продуктов, которые предсказуемо находят спрос, — к примеру, лимонада в жару. К слову сказать, американский лимонад кардинально отличается от российского, представляя собой лимонный сок, разведенный с сахаром и водой. В 1980-х годах, правда, дети чаще продавали упрощенную версию, разводя совсем ненатуральный едкий порошок «Кул-эйд» («Kool-aid»). Такие мини-киоски с лимонадом в жаркую погоду появляются вдоль дорог на тротуарах (где таковые есть) или на участках во многих пригородных местечках. Общество готово платить не столько за прохладительный напиток (его можно купить самим), сколько за готовность детей заработать. Еще более очевидным этот мотив становится, когда дети продают раскрашенные камни (булыжники), которые находят у себя в саду. Однако бывают и совсем другие мотивы, как в истории с девочкой Алекс, которая в четыре года начала собирать деньги на борьбу с раком, сама будучи неизлечимо больной. С ее помощью был собран 1 млн долл. Эта история описана в книге, которую написали родители Алекс. Усилия по сбору средств предпринимаются до сих пор в память о девочке.

Дети в США знакомы с масштабными проектами по сбору средств: уже известные в российских школах продажи выпечки (правда в американских школах ситуация усложнилась — приходится ограничивать ярмарки-продажи домашних изделий из-за риска аллергии), старых книг буквально за символические суммы и проч. Вырученные средства идут на общие благие цели (ремонт школы, детской площадки и т. д.). Но особый драйв имеют пользующиеся сегодня спорной репутацией кампании по сбору средств, которые организуют школы (и частные, и государственные) и известные на весь мир американские детские организации, например девочек-скаутов. Их классический формат: дети ходят по домам, опять-таки в знакомом для них районе, и продают печенье. Нередко география продаж существенно усложняется: задействованы мамы, которые развозят детей. Задача состоит в том, чтобы продать максимальное количество упаковок. Ухищрения, на которые идут и дети, и — преимущественно — родители, хорошо известны даже по теле- и кинопродукции. (В известном гротескном телесериале «Отчаянные домохозяйки» матери договариваются с коллегами и т. д., ожидая или почти требуя выполнения обещаний купить некоторое количество печенья и пытаясь опередить друг друга.) Почти все родители сталкиваются с необходимостью что-то покупать для школы («необходимое и неизбежное зло»), но их раздражение и беспокойство вызывает чрезмерная задействованность именно детей: «нехорошо заставлять детей продавать, а ведь ходят орды детей, которые что-то предлагают»; «иногда проще просто выписать чек на определенную сумму, чем покупать эту оберточную бумагу».

При этом детям легко убедиться в том, что подарок тем же учителям не призван быть приравненным к денежному эквиваленту, ценность его (и приемлемость) — в том, что было потрачено время, собственные силы. Прилично вручить подарок, сделанный только своими руками, а не купленный: такие этикетные правила действуют в отношении школьных учителей, которым на праздники приносят сувениры собственного изготовления (вместе с детьми или нет) или ту же выпечку.

 

Многие установки в отношении денег хотя и не всегда претендуют на универсальность, но понятны большинству американцев: как те, что более стабильны, так и те, которые подвержены изменениям, тесно связанным с общей эволюцией ценностей. Так, шестилетняя Фиона изводит родителей, заставляя их экономить электричество, и выделяет по 25 центов из 1, 50 долларов, которые получает каждую неделю, на различные экологические нужды. И хотя речь в данном случае идет скорее о возрастающем числе детей, которые обеспокоены экологией и весьма активно борются за свои идеи, с точки зрения распоряжения деньгами подобные решения заслуживают внимания: это сознательная и правильная благотворительность. По мнению некоторых родителей, дети вполне имеют право высказывать свое мнение и по поводу родительских трат (ведь их воспитывают как людей, которые могут высказать свое мнение) или по поводу общесемейных предпочтений (почему ребенок должен хотеть идти в ресторан с родителями, если ему не нравится данный вид кухни?).

Другие ценности уже существуют в форме приемлемых вариантов, порой противоречивых. К примеру, из-за экономического кризиса резко возросло и количество вопросов и обсуждений денежных проблем с детьми, и глубина погружения в них детей. Интересно, что некоторые американские дети заняли весьма активную жизненную позицию (т. е. именно такую, о которой и мечтают многие родители), а именно продавали свои старые игрушки, чтобы помочь Санта-Клаусу найти средства для новых. Сентиментальность расставания с любимой игрушкой компенсируется ожиданием новых впечатлений, данью традиции (именно на Рождество — как бы ни называли зимние праздники — принято дарить особенно много игрушек) и сознанием того, что ты делаешь правильное дело. Подобные примеры покажутся менее удивительными, если учесть, что традиционные и распространенные повсюду распродажи старых вещей (garage sales, yard sales) связаны не только с переездом (moving sales), но и с перемещением во временном смысле — дети становятся старше и расстаются с уже ненужными им вещами. Это «работает» и в том случае, если ребенок просто хочет заменить одну игрушку на другую. Так происходит с дорогостоящими куклами серии «Американская девочка» («American girl»). Возможно, вынужденная экономия приведет к тому, что понятная и постоянная озабоченность многих американских родителей и педагогов по поводу того, что медиа постоянно атакуют детей идеей «деньги — это власть», несколько снизится. Защита от неуемного потребления необходима и потому, что если раньше игрушки действительно дарили в основном на Рождество и дни рождения, то в современном детстве возможностей получения небольших подарков гораздо больше, не говоря уже о том, что чем меньше семья по количеству человек, тем больше денег приходится на каждого ребенка.

* * *

Итак, способы освоения денежного мира юными американцами весьма разнообразны, путей получения денег и способов их тратить самостоятельно становится предсказуемо больше по мере взросления ребенка.

Дети знакомятся с миром денег, поначалу сталкиваясь с ними как с эквивалентами и как с предметами, почти что игрушками — в максимально простой, приятной форме (подарок родных или Зубной феи и проч.), часто ритуализованной. Постепенно баланс сдвигается не только в сторону личного обладания, собственных трат и компромиссов, но и в сторону усложнения условий, ролей, своеобразного торга с родителями. Деньги часто фигурируют в осязаемой форме, а самым важным становится их роль эквивалента. Локус контроля сдвигается к ребенку, которому предлагаются варианты обращения с деньгами и управления ими. Со стороны родителей денежная составляющая продолжает видеться как важнейшая часть социализации («money and kids», или, наоборот, практически обязательная рубрика любых материалов по воспитанию): от разговоров и обсуждений до выплат и связанных с ними условий. Данная траектория движения к независимости вообще и финансовой как ее важнейшего компонента сопровождается существующими социальными нормами. Они призывают к балансу, компромиссу, выбору как высшей ценности. Сама идея выплачивать стипендии детям и подвигать их к распоряжению деньгами представляется вполне универсальной установкой, в то время как варианты связанных с этим практик разнообразны. Множественность денег прекрасно иллюстрируется дифференциацией детских средств (я трачу сейчас 25 % — я трачу потом на себя 50 % — не-я (а те или тот, кому я отдал на доброе дело) трачу когда-либо еще 25 % денег — или любой подобный вариант) и неприемлемостью принципа «только тратить». Жизнь по принципу «тратить только на себя» также не приветствуется, хотя есть точка зрения, согласно которой дети должны сами проникнуться идеей благотворительности, а не по указке родителей. В каком-то смысле множественность денег оказывается «помноженной» на вариативность выбора, как именно с ними нужно обращаться (при универсальности идей сбережения, ответственности, готовности делиться и пр.)