Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Пока раскладывал вещи, затем принимал душ, брился, погрузившись в воспоминания, погода неожиданно испортилась: высокое, обозначенное какой-то особой синью севастопольское небо вдруг нахмурилось, потемнело – с моря навалилась тяжелая и темная стена. Она заняла почти полнеба.
Город, только что сиявший белизной древней Эллады, помрачнел.
Похолодало.
Тучи двигались с пугающей быстротой.
На бульваре зашумели деревья.
Сильно запахло нагретыми крышами, и пошел дождь, крупный и косой.
Пришлось закрыть дверь на балкон и размундириться. С улицы несся шум падающей воды.
От дождя и темных туч в номере стало темно, я зажег настольную лампу, вынул из портфеля письма Никитюка и решил прочесть их еще раз.
Читая письма мичмана, я как-то незаметно оторвался от реальности и с головой ушел в то далекое время. А вскоре вообще забыл про то, что сижу в удобном кресле в хорошем номере гостиницы и что за окном хлещет густыми струями ливень.
То, о чем писал мичман Никитюк, частично пережил и я сам, и поэтому между строк мне отлично не только «виделись» выжженные солнцем, перепаханные снарядами холмы Севастополя, пожары, охватившие город со всех концов, притопленные в бухтах корабли, плавающие обломки, бочки, бревна и раздутые трупы, но и лица многих людей, с которыми приходилось тогда встречаться. Более того, такое «безостаточное погружение» в прошлое дало мне возможность не только увидеть далекие картины, но даже «услышать» и голоса людей, и грохот артиллерии, и вой моторов сходившихся в смертельной схватке самолетов, и дрожь земли, сотрясаемой разрывами тяжелых бомб и снарядов.
И, как это бывает в кино, когда на экране идет текст, а «за кадром» слышится голос автора текста, я отчетливо слышал голос мичмана Никитюка.
Голос у него глуховатый, и говорил он, как говорят южане, – мягко и своеобычно… Да что мне объяснять – сейчас пойдет его речь, и все будет видно. Кстати, я уже слышу его голос. Письмо ему дается трудно: помните, он говорил мне, что ему легче на гауптвахте отсидеть, чем письмо или рапорт написать.
Представляю, как он потел, пока мне писал.
«Дорогой Петр Александрович!
Извините меня, что так долго не отвечал на Ваше письмо. (Дальше шли объяснения, почему не отвечал, – оказывается, он попал в автомобильную катастрофу, долго лежал в больнице.)
Коротко опишу последнюю нашу встречу с капитаном 3 ранга товарищем Евсевьевым.
О том, как я попал в ОВР, я рассказывал Вам в 1943 году в Геленджике. Помните, мы с Вами снимались? Снимок делал фотокорреспондент газеты «Красный черноморец» Соколенко. Он, как и я, тоже был, кажется, мичманом?
Словом, до второго июля тысяча девятьсот сорок второго года я со своим катером, которым командовал еще в Высшем военно-морском училище, прослужил в ОХРе (Охране рейдов Главной базы флота в Севастополе), которым командовал капитан 3 ранга Евсевьев.
Штаб ОХРа размещался в Константине веком равелине, а мы в Карантинной бухте. Мы – это наш Восьмой дивизион КТЩ.
Может быть, Вы забыли, что такое КТЩ? Поясню – дивизион катерных тральщиков.
Мы ходили в дозоры, тралили мины, подрывали их, выслеживали немецкие подводные лодки, а больше всего вводили и выводили корабли: значит, встречали их на внешнем рейде у Стрелецкой бухты, вели через ворота бокового заграждения в Севастополь, ставили по пристаням и таким же путем выводили обратно в море.
Служба эта с первого и до последнего дня под бомбами, каждый день сплошной риск.
Три раза я был ранен.
В тысяча девятьсот сорок втором году второго июня гитлеровцы начали третий штурм Севастополя. Пять дней бомбежки и обстрелы… Да что я Вам об этом пишу! Вы же и сами были в это время в Севастополе!
Скажу только, что меня перед этим ранило, – кажется, это было тридцать первого мая. Точно! Утром, только солнце над Сапун-горой поднялось, он с-под облака выскочил и начал класть.
Я на полубаке стоял и пел – я во время бомбежек всегда пел: встану на правый борт и завожу свою любимую: «Ах, ты, доля, моя доля».
Мне кричат: «Никитюк! Брось петь – иди в укрытие!»
Я не отвечал на это, а продолжал петь. Песня успокаивала.
Но тут бомба рядом с катером легла: меня волной бросило на палубу, а механика моего, старшину 1-й статьи Андрея Багмета, сильно поранило: ладонь левую ему пробило, грудь разворотило осколком и еще стекло в глаз попало. Он поднес руки к глазам и весь в кровище перепачкался.
Напугался, что ли, как закричал:
– Командир, где ты? Не бросай меня!
Я к нему, а у самого в боку – шкворень горячий. Пощупал – крови нет. Ну, думаю, зашибся, ничего, пройдет. Минеру Нестюрину широкую кость правой руки повредило.
Свел я их в госпиталь. Нестюрина перевязали и назначили к эвакуации. А Багмет отказался:
– Не хочу в эвакуацию. Я на судно вернусь. Не бросай меня, командир. Побудь, пока перевяжут.
А когда у него стекло из глаза вынимали, он все просил:
– Спой, командир! Спой! Мне легче будет.
Пришлось петь. Я оставил его в госпитале. Он потом вернулся на судно.
А я пришел на катер, снял китель и тельник: посмотрите, говорю, ребята, что это у меня.
Посмотрели – черно все.
Ну, меня перевязали и отправили в госпиталь. Оказалось, ребро лопнуло.
Положили на стол, стали шину на ребро класть. Что тут было! Только песня и спасла меня!
Когда Багмет вернулся с госпиталя, и я уже руку подымал, и вот тут-то наш катер чуть-чуть не списали. Да.
Опять был налет, и снова бомба упала рядом – катер выбросило с воды. На полтора метра подняло. Сорвало моторы с фундаментов, у правого блока пробило и муфту сцепления, у левого – муфту сцепления и кожух.
Командование решило затопить катер, так как в Севастополе уже нельзя было сделать такой ремонт.
Пришел я на катер и говорю экипажу: так, мол, вот и так.
Никто слушать не хочет о затоплении: «Как это топить?! Воевали-воевали на нем, и вдруг топить! Не-ет!»
Я к командованию. Мне восемнадцать суток на ремонт, и, как говорится, кругом, шагом марш.
Вернулся на катер, хлопцы ждут. «Ну, как, командир, жизнь или смерть нашему «линкору»?»
Я отвечаю: «Жизнь».
Увел я катер в Артиллерийскую бухту. Встал там у базара, и десять дней, как говорится, ни сна ни отдыха – и катер снова в строю.
Двадцать второго июня немцы гады заняли Северную сторону.
Наши части отошли через бухту на Корабельную, а в равелине остались охровцы с капитаном III ранга Евсевьевым.
Жутко было смотреть, что там делалось: фашистские самолеты как осы вьются, артиллерия бьет, пыль и дым столбом, все гудит, грохочет…
Кажется, часа продержаться нельзя – целая армия свалилась на равелин, а там горсточка матросов и солдат!
Собрал нас командир дивизиона Рохлин и спрашивает: «Кто пойдет на эвакуацию участников равелина?»
Люди молчат. Я как кандидат партии сказал: «Я пойду».
Пошел не на своем КТЩ, а на барказе 1-го артдивизиона.
Пока шел до равелина, немец бил по мне, да хитро так: у барказа паелы высокие, он под паелы, пулями сечет, а я на банке стоял. И это спасло!
Пришел к пристани равелина, а там «каэмка» притоплена. Попытался снять ее, не удалось – дырища у нее в корпусе.
Взял сорок человек в барказ и ушел в Карантинную, сказал капитану 3 ранга Евсевьеву, что, может, приду еще.
Довел барказ до причала в Карантинной. Люди сошли, и барказ тут же затонул.
Больше мне не пришлось ходить в равелин – мы все время на морской позиции стояли.
В два часа ночью первого июля подошел ко мне мичман Юдин, командир КТЩ с нашего дивизиона, и передал приказание идти на Феолент – всем катерам.
Когда выбирал якорь, немец взял меня прожектором и повел. Я развернул катер носом в берег, а к нему лагом, катер сливается с берегом, и немец бросает меня.
Таким образом я оторвался и ушел в Камышевую.
Вошел.
Смотрю, катер Юдина на мели.
Запросил, надо ли помочь, он ответил: «Сойду сам».
Ладно.
Пошел к Херсонесскому маяку, но оказалось, пройти нельзя – сильный артиллерийский огонь с Северной стороны. Он бил по фарватеру и по входам в бухты. Огонь такой, что муха не пролетит.
Решил пройти в Казачью бухту и отстояться до ночи.
Подошел к плавучей пристани, там уже стоит КТЩ № 81. Только ошвартовался, пришел посыльный от генерала Петрова с приказанием не уходить до ночи – ночью помочь кораблям.
Взял я оружие, боезапас и людей своих и сошел на берег. Со мной пошел и Герасименко с КТЩ № 81.
Тут на берегу я увидел на носилках капитана III ранга Евсевьева.
Он был ранен в лицо, и голова от этого ранения была у него забинтована как кокон: глаза да рот только и видны.
Мы с Герасименко ушли в оборону – немцы с Камышевой пытались пробиться в Казачью.
В пятнадцать часов налетели пять самолетов и начали бомбить катера.
Мой катер был потоплен прямым попаданием, а катер № 81 получил пробоину в правой скуле выше ватерлинии четверти на две…
Мой катер затонул, а № 81-й на плаву. Приходит Герасименко пьяный, и личный состав его тоже.
Тут немцы появились на мысу между Камышевой и Казачьей.
Герасименко говорит:
– Я возьму чайник спирту и пойду сражаться на берег.
Я сказал:
– Добро, иди! А я беру твой катер.
Он отвечает:
– Бери!
Герасименко взял чайник со спиртом и ушел на берег, а я на катер.
На катере уже было сто двадцать человек.
Опробовал моторы – в порядке.
Когда я начал разворачиваться на носовом и только хотел дать задний ход, как с пристани крикнули – подойти и забрать капитана III ранга Евсевьева.
Я подошел, Евсевьева доставили.
Тут шторм поднялся.
Катер перегружен.
Начал я разворачиваться – залило левый мотор через выхлопную трубу. Почти в то же время залило и правый. И пробоина тоже оказалась под водой.
Катер начало нести лагом к берегу. А чтобы катер не перевернуло, я отдал якорь и на якорь-цепи развернулся против волны.
Корма не дошла до берега пяти-шести метров, катер сел на грунт.
В это время в бухту зашли катера-«охотники».
Капитан 3 ранга Евсевьев приказал мне запросить их.
Запросил.
Ответили, что катера наши.
Я дал им глубину по корме и по носу.
Подошел один катер и, не выключая моторов, ушел, не взяв ни одного человека.
Тогда два человека с моего катера разделись и бросились в воду. Один доплыл, другой нет.
Катер подошел второй раз, я только успел подать одежду, и катер ушел на расстояние порядка 800–900 метров.
Капитан 3 ранга Евсевьев приказал мне идти вплавь на катер-«охотник»… Со мной пошел Самойленко Ваня, главстаршина.
До катера оставалось метров 30–40, я услышал, командир сказал боцману: «Будем идти!»
Я что есть силы крикнул:
– С донесением!
Боцман бросил мне конец и вытащил на борт. Пока я шел к мостику, Самойленко крикнул мне:
– Триша, прощай!
Я доложил командиру охотника, кто находится на катере № 81, он ответил: «Будем идти».
Катер ушел за Херсонесский маяк. Там взяли людей и пошли на Новороссийск. Вот и все.
Прочитав это письмо, я глянул в окно – дождь перестал, и солнце, двигаясь вслед за тучами, обливало светом мокрый город с удивительно яркой зеленью.
Я не сразу понял, где я и что со мной: перед глазами стояло вновь ожившее прошлое. Оно было так явственно… Мне даже казалось, что я вполне отчетливо вижу и забинтованную голову капитана 3 ранга Евсевьева, заросшее, коричневое от загара лицо мичмана Никитюка, самолеты в небе, огни и дымы пожарищ, трупы, притопленные корабли в бухтах, грязных, изодранных защитников Севастополя, сбившихся у крутых обрывистых берегов Херсонесского мыса, слышу крики, грохот, взрывы, мат…
До чего же памятны те дни! Склеп, в котором жили корреспонденты, располагался всего лишь в нескольких шагах от штаб-квартиры командующего сухопутными силами Севастопольского оборонительного района генерал-майора Ивана Ефимовича Петрова, в Карантинной бухте.
Зрительная память с изумительной пластичностью воспроизводила и выжженные солнцем холмы, голубизну неба и ту нежную синь моря, которая присуща только Черному морю.
Я взял второе письмо Григория Степановича Никитюка присланное мне в ответ на мой запрос уточнить, когда он видел в последний раз капитана III ранга Евсевьева. Вот что написал мне Никитюк:
«Здравствуйте, Петр Александрович!
Письмо от Вас получил, за которое очень благодарю. Теперь насчет капитана 3 ранга Евсевьева. С ним мне пришлось расстаться с первого на второе июля 1942 года, а с второго на третье июля вышел с окружения мой механик катера старшина 1 – й статьи Андрей Багмет.
Андрея Багмета я оставил с Евсевьевым на катере, и Багмета я встретил в Новороссийске, но он мне ничего не сказал насчет Евсевьева. Вышел из окружения Евсевьев или нет, он мне не сказал.
К сему с уважением… И все. А как же сложилась судьба капитана 3 ранга Евсевьева?
Войти с помощью соц. сетей: