В «Порше»

Мы провели в палатке еще одну душную ночь, и глаза Рубена пошли на поправку. Мы встаем. Ветер утих. По пути мы чуть не сбиваем маленькую змейку на дороге и смеемся. Нам удивительно, что мы ее разглядели.

Поздно вечером мы добираемся до Дуньхуана. Все здесь украшено огнями и неоновыми рекламными вывесками, со всех сторон город блестит и сияет, это выглядит потрясающе. Я уже был здесь однажды. Дуньхуан был конечным пунктом моего путешествия на поезде на запад. После Сиань и Ланьчжоу этот город показался мне похожим на верблюжье пастбище. На этот раз все по-другому. Мы ночевали в пустыне и два дня шли через песчаную бурю, так что Дуньхуан кажется нам теперь сияющей столицей.

На следующее утро мы просыпаемся в гостинице, Рубен распахивает шторы и немеет от удивления: там, снаружи, за крышами города, возвышаются массивные желтые горы. Это дюны.

– Так мы на самом деле в пустыне, – шепчет он зачарованно.

Мы катаем огурец по городу, предлагая встречным людям его купить. И вот находится человек, отстегивающий нам за него двести юаней. Теперь у нас одной проблемой меньше. Мы посещаем пещеры Могало и озеро Юэяцюань в дюнах. По телевизору без перерыва крутят передачи о подготовке к Олимпийским играм, но Пекин все равно кажется несказанно далеким отсюда.

Звонит телефон. Это Луиза. Она спрашивает, когда мы приедем.

…Наш самолет приземляется в Пекине шестого августа, чуть раньше трех часов дня. Мы провели в воздухе три часа, через два дня состоится праздник в честь открытия Олимпийских игр. В аэропорту полно народу. Мы протискиваемся через толпу ожидающих. Вокруг много камер, табличек с именами спортсменов и сердечками, отовсюду смотрят широко открытые узкие глаза, полные ожидания. Несколько людей фотографируют меня. Я позирую, а Рубен со смехом качает головой.

Над Пекином нависла жара. Воздух такой душный, кажется, что город обильно потеет. Может быть, из-за волнений перед Играми?

Мы едем по указанному адресу в апартаменты. Луиза открывает нам дверь. Она посмеивается над моим внешним видом, мы складываем на пол свои сумки и рюкзаки. Мы садимся на диван. Вот мы и на месте.

Следующие дни мы мотаемся на такси.

Мы забираем мой новый паспорт и отвозим его человеку, который за небольшую сумму готов продлить мою визу, несмотря на ужесточившиеся правила. Мы навещаем друзей и ходим по ресторанам, по которым я сильнее всего скучал. В восемь часов восьмого числа восьмого месяца мы прибываем в городской парк, пестрящий китайскими флагами. Вокруг меня куча народа восторженно смотрит на огромный экран, а я вспоминаю, каким далеким мне казался этот момент, когда я осенью уходил из города.

Я проводил Рубена в аэропорт, вернулся назад в квартиру и застал Луизу сидящей на диване. Всем вместе чинно пьем чай.

– Тебе не кажется все это немного смешным? – спрашивает она через некоторое время.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я с трудом могу себе это представить, как это – жить между двумя мирами. То ты идешь через пустыню, то ты снова здесь. Через пару дней приедет Джули, что вы собираетесь делать?

– Она отвезет меня к своим родителям.

– В Сычуань? – она скептически смотрит на меня. – Не будет ли это перебором для тебя?

Джули привозит с собой солнечный свет. Я приехал в аэропорт вовремя, надел новые штаны и свежую рубашку. Небо больше не затянуто тучами, а сияет ясной голубизной.

Я вижу ее издалека: она тащит за собой чемодан, который кажется рядом с ней большим и неуклюжим. Заметив меня, она бежит навстречу, освещая весь холл своей улыбкой. Ее юбка заканчивается гораздо выше колен, и я в который раз себя спрашиваю, как ей удается после десятичасового перелета выглядеть так, будто она только что приняла душ.

Через четыре дня мы полетим к ее родителям в Чэнду.

– Тебе хватит времени привести в порядок свою бороду и волосы, – смеется она.

Ее мама уже интересовалась, неужели я в реальности выгляжу таким же дикарем, как на фотографиях.

– Что мне делать? – спрашиваю я Луизу.

Она говорит:

– Борода – не самое главное! Ты можешь отрезать ее, а можешь оставить. Как хочешь. Ты понравишься ее родителям независимо от того, как ты выглядишь!

Я сижу в самолете рядом с Джули, под нами проносится Китай. Ее голова лежит на моем плече, она спит. Я попытался уложить свои волосы с помощью геля, но я все еще выгляжу как дикарь.

Луиза сказала, что я похож на религиозного фанатика.

– Будь хорошим с Джули и больше ее не обманывай, – говорит она, и, когда я молчу в ответ, она бросает на меня резкий взгляд. – Ты там больше ничего не натворил?

– Нет, – заверяю я.

– Хорошо. Иначе бы ты не заслуживал ее.

В аэропорту Чэнду я вижу цветы и объятые ужасом лица. Джули бежит обнимать своих родителей, двух маленьких, изящно одетых людей, которые смотрят на меня так, как будто увидели привидение. Мне преподносят два букета цветов, их аромат меня опьяняет.

– Вот наконец ты и приехал, маленький Ляй, – говорит мама и улыбается, а отец в это время скептически смотрит на меня.

Через несколько минут мы уже сидим в черном «Порше Кайен», который пахнет, как положено, новым автомобилем.

– Мои родители одолжили этот автомобиль у своего друга, специально, чтобы забрать нас, – шепотом поясняет Джули, и я провожу рукой по прохладной коже сиденья.

– Я еще никогда не сидел в такой машине, – говорю я, просто чтобы сказать что-нибудь.

Отец смотрит на меня в зеркало заднего вида, его брови остры, как клинки.

– Наша дочь живет в Германии, а ты носишься по Гоби, – резюмирует он ситуацию.

Я не знаю, что мне ответить. Джули как-то рассказала мне, что ее отец использует для меня особое название: «Тот, который носится». Кроме того, ей пришлось объяснять им, что то, что мы не живем в городе, еще не значит, что я из крестьянской семьи.

– Я уже дошел до Дуньхуана, – говорю я.

«Порше» с ровным гулом несется вперед, отец смотрит то на меня, то на улицу, Джули сжимает мою руку.

– И как ты собираешься кормить семью? – спрашивает он.

Мы остаемся в Чэнду на неделю. В городе много зелени, воздух здесь влажный и теплый, вокруг много людей, шумно и пахнет едой – я снова на юге, спустя так много месяцев!

Родители Джули дарят мне шкатулку, украшенную полированным нефритом. На ней висит ценник, и я сглатываю, когда вижу, сколько она стоит. В ответ я протягиваю им свой подарок через стол: полиэтиленовый пакетик с кусочками дыни из Аньси. Его шелест кажется мне жалким. Я говорю, как бы оправдываясь:

– Это самые сладкие дыни, я купил их в краю дынь и пронес пешком более сотни километров!

Мама осторожно пробует кусочек, улыбается и вежливо говорит:

– Вкусно.

Отец воротит нос. Он не любит сладости.

Целую неделю нас приглашают на ужин разные родственники. Каждый раз я горой возвышаюсь над окружающими, я кажусь себе волосатым зверем из вечной мерзлоты, саблезубым тигром или мамонтом.

Мы с Джули опаздываем на первый ужин; дюжина людей уже ожидает нас за круглым столом в отдельной зале ресторана, все устремляют на меня свои внимательные взгляды. Я хочу снова оказаться в пустыне.

– Это одногруппник нашей дочери, – представляет меня ее отец, но Джули берет меня за руку и громко произносит:

– Это не мой одногруппник, это мой друг!

Неловкое молчание. Я чувствую ее маленькую ручку в своей ладони. Я бы с удовольствием взял ее с собой в пустыню. Впервые я чувствую стыд за то, чем я занимаюсь: все это бородатое бродяжничество, фотографирование, ежедневная писанина в блоге.

И тем не менее я достаю свои камеры и шатаюсь по городу. Джули говорит, что она хорошо понимает, как для меня важно фотографировать. Пока она встречается со своими подружками, я посещаю статую Мао Цзэдуна, а затем могильный холм Лю Бэя, предводителя трех поклявшихся в Персиковой роще. И иногда мне кажется, что я все еще нахожусь в пути. Как будто я все еще контролирую ситуацию.

Под моими постами в блоге множатся комментарии, призывающие меня вернуться в пустыню, но я игнорирую их.

– Хочешь на остров Хайнань? – спрашивает Джули. – Там нам будет хорошо.

И вот уже я стою босиком на белом пляже, море омывает мои натруженные ноги. Джули со мной рядом, она смеется над крупной медузой, которую принес прибой.

– Теперь мы одни и можем наконец расслабиться, – говорит она.

Но я уже давно не в состоянии расслабиться. Целыми днями я таскаю ее по острову, чтобы все фотографировать, по ночам я мечусь во сне. Мне часто снятся кошмары.

Как-то раз я забываю во время прогулки включить навигатор, чтобы отметить дорогу. Я чуть не плачу, когда обнаруживаю это. Джули удивленно смотрит на меня.

В другой раз я говорю ей, чтобы она подождала меня на пляже, пока я фотографирую закат. Я возвращаюсь через три часа, и ее глаза становятся черными от гнева.

Родители приезжают к нам в гости на два дня. Я признаюсь Джули, что немного боюсь ее отца. Она успокаивает меня, она говорит, что он любит казаться более резким, чем он есть на самом деле. Кроме того, я нравлюсь ее маме, а это самое главное. Она смеется: разве я не знаю, что в Сычуань решающее слово принадлежит женщине?

Я как-то раз оказался наедине с ее отцом. Мы сидим на веранде ресторана друг напротив друга, Джули с мамой пошли мыть руки, на заднем плане шумит море. Мы молчим, и он испытующе смотрит на меня.

– Выпьем, – говорит он и поднимает бутылку с пивом, чтобы налить мне.

Я знаю, что это значит. Сяо Чай объяснял мне это в одну из своих попыток склонить меня к выпивке:

– Когда в Китае мужчины о чем-то серьезно беседуют, они почти всегда выпивают вместе. При этом не важно, хотят ли они заключить сделку или просто подружиться.

Я прикрываю свой стакан ладонью. Отец вопросительно смотрит на меня.

– Я никогда не пью, – говорю я и начинаю объяснять ему, что трезвость – одно из моих правил, так же, как остальные правила путешествия. Я всегда хочу сохранять над собой контроль. Кроме того, это полезно для здоровья.

– Не важно, – говорит он с улыбкой и наливает мне стакан колы.

Прощание оказывается тягостным. Мы с Джули сидим в зале ожидания аэропорта, потолок низкий, на полу лежит ковер, воздух прохладный и ароматный, как во всех аэропортах. Джули в платье с цветами и в летней шляпке.

Я извиняюсь за то, что все так вышло.

– Это не должно тебя расстраивать, – говорит она и проводит рукой по моим волосам.

– Я не могу иначе, – говорю я.

Она грустно улыбается:

– Да, я знаю.