Книга: Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
Назад: В берлоге у дедушки Лю
Дальше: Загрязненный

Пластиковое дерево

После двухдневного хождения по горам пыль и холод настолько глубоко проникли в мою одежду и внутренности, что я не мог мечтать ни о чем другом, кроме как о горячем душе и чистой постели.

Я оказался на огромной вымощенной площади, заплатив зачем-то за входной билет, и теперь передо мной важно вышагивает экскурсовод. Я следую за ней только потому, что так надо, безо всякого интереса. Я слишком устал.

Когда мы подходим к высокому дереву в центре площади, дама останавливается, протягивает руку вверх и смотрит на меня, ожидая восторгов.

– Великая софора из Хундуна! – объявляет она с непонятным мне пафосом.

Запрокидываю голову и рассматриваю дерево. Своим толстым стволом и раскидистой кроной оно напоминает бонсай, страдающий манией величия, двадцатиметровый бонсай.

– Красивый… большой! – вяло одобряю я, чтобы хотя бы что-то сказать.

– Да, его сделали максимально близким по размеру к оригиналу.

– К оригиналу?!

– Настоящая Великая софора была выкорчевана более трехсот лет назад. Да, – она удивленно смотрит на меня и указывает пальцем на другую сторону площади, где я совсем ничего не могу разглядеть, – она растет там уже в третьем поколении!

Я сбит с толку.

– А здесь тогда что?

– Это? Это просто копия!

– Копия?

– Да. Это дерево сделано из пластика.

Пластиковое дерево размером выше дома?

Мой хохот прокатился по всей площади. Прежде чем экскурсовод успевает опомниться и убежать, я всовываю ей в руки свою камеру и заставляю заснять, как я прыгаю под этим монстром и в восторге воплю: «Такое огромное, и все из пластика!»

Она стыдливо улыбается. Кроме того, до нее, наверное, дошло, что я совсем ничего не понял. Когда мы заканчиваем фотосессию, она подводит меня к стене, на которой золотой краской нарисован большой иероглиф, и подчеркнуто медленно и внятно задает простой вопрос:

– Ты понимаешь, что значит этот иероглиф?

Я должен подумать пару секунд, мне совсем не хочется ошибиться:

– Это значит «корень», да?

– Правильно! – И с поощряющей улыбкой учительницы она указывает на пол, в котором на равномерном расстоянии вставлены металлические значки.

– На этом месте собираются родственники. Они приходят сюда, чтобы найти свои корни и почтить их память, – медленно и внятно объясняет она, – даже наш премьер-министр посетил это место.

– Вэнь Цзябао? Я думал, что он из Тяньцзинь?

– Да, так и есть. Но его предки родом из Шаньси.

Она улыбается:

– Есть одна старая поговорка: «Спросите меня, где моя родина, и я отвечу: у Великой софоры из Хундуна. Спросите меня, где жили мои предки, и я отвечу: на Великой софоре есть только одно гнездо!»

– Ах да. Ведь это Шаньси, колыбель китайской культуры! Да, об этом мне уже рассказывали.

– Это хорошо, что ты уже знаешь. Но речь не об этом, – говорит она, смеясь, – ну конечно, у этого дерева не такая долгая история.

Она ведет меня в зал музея, где в основном выставлены картины. Там она рассказывает мне, какие события здесь происходили.

Во второй половине четырнадцатого века в Китае, как и в охваченной чумой Европе, катастрофически снижалась численность населения. К тому времени удалось изгнать монголов, чья династия Юань почти сто лет удерживала власть в Пекине. Однако когда в конце лета 1368 года крестьянин по имени Чжу Юаньчжан, родом из южной части Китая, взошел на престол и основал новую династию, названную им Да Мин, Великий Свет, то ему пришлось столкнуться со всепоглощающей тьмой, царившей в отдаленных частях империи. То, что не смогли сделать войны прошлых веков, сделала Желтая река своей страшной волной: большая часть Китая обезлюдела. Центральная равнина стала почти необитаемой.

– Переселяться! – решительно приказал император, и его палец указал на горы, где сегодня находится Шаньси. Там местность не пострадала от войн и наводнений.

– В то время наш Хундун был самым густонаселенным городом во всей окрестности, – со скромной гордостью поведала экскурсовод и показала на большую картину, на которой нарисован поселок и огромное дерево.

Должно быть, это и была Великая софора.

– Конечно, люди не желали уезжать отсюда. Ты, наверное, знаешь, как мы, китайцы, привязаны к родине. Но императорские чиновники придумали хитрость: они сказали, что должны прийти и заявить о себе те люди, которые не хотят переезжать.

– …и с ними сделали ЭТО?

– Именно. Здесь нарисовано, как людей привязывают друг к другу, скрепив им руки за спиной. Последнее, что они видели на своей родине, было Великое дерево, а последнее, что они слышали, были крики птиц на нем. Некоторые семьи были отправлены за тысячи километров отсюда.

– Сколько же людей подверглось переселению?

Она вздыхает:

– Точно никто не знает, но, должно быть, очень много. Например: ты наверняка знаешь выражение, которое используют, чтобы извиниться, когда отлучаются в туалет?

– Освободить руки?

– Да. Это выражение возникло тогда, во время переселенческого похода. Люди были связаны все время. И если у кого-то возникала нужда, то он вынужден был просить сопровождающего на минуту развязать себе руки.

И это еще не все.

– Некоторые считают, что любимая поза старых китайцев восходит ко временам этого похода, – продолжает она и встает передо мной, сложив руки за спиной. В Пекине, в том доме, где я снимал жилье, бабушки и дедушки часто стояли в такой позе.

– Люди не хотели забывать свою родину…

Я вспоминаю девушку, с которой летом познакомился на юге на Длинной реке. Мы стояли рядом на палубе парома, и все вокруг нас светилось зеленым: река, берег, даже судно было окрашено в зеленый. Когда я спросил у девушки, где ее родина, она засмеялась и сказала, что ее деревня совсем рядом, но из-за Большой плотины ее семья недавно переехала.

А где же ее новый дом? Она назвала место в провинции Гуандун, за тысячу километров отсюда.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовал я. До того я еще не встречал людей, которые переселялись.

Она лишь удивленно посмотрела на меня, пожала плечами и улыбнулась. Потом паром причалил, и она исчезла.

…Ночью мне не суждено отдохнуть. Я успел лишь смыть грязь под горячей водой и найти удобную кровать, как кто-то громкими воплями нарушил мой сон. Мне потребовалась время, чтобы осознать, что кто-то напился и зовет горничную в коридоре.

– Прислуга! – вопит он снова и снова. – Прислуга!!!

Но прислуга не приходит.

Я чувствую, как гнев закипает во мне, а ведь я совершенно не хочу нервничать. Я хочу быть спокойным и терпеливым, эдаким кротким странником. Я расстегиваю «молнию» своего спального мешка только потому, что мне вдруг стало жарко.

– Прислуга!!! – вопят под дверью.

«Еще раз, и я сожру тебя», – кротко думаю я.

– Прислу-у-у-у-уга!!!

Тишина. Я напряженно вслушиваюсь в ночь, потом нервно застегиваю «молнию». Я почти разочарован.

Однако, как оказалось, буйный гость взял паузу лишь для того, чтобы набрать побольше воздуха для нового, еще более громкого крика:

– ПРИ-СЛУ-ГА!!! – ревет он.

Секунда – и я уже около двери. Мои налитые кровью глаза сверлят тощего человечка со стеклянным взглядом, который еле стоит на ногах. Он цепляется за перила и бормочет себе под нос, а в это время молодая женщина второпях взбегает по лестнице со связкой ключей в руках – горничная наконец-то. Оба удивленно на меня смотрят, я же весь киплю от злобы.

– Разве можно так орать?! – Мне кажется, что мой голос звучит еще громче, чем его. Цепляясь за перила, он пятится назад. Горничная в ужасе. Но я еще не все высказал:

– Люди хотят спать, а ты тут орешь?!

Он поднимает руку, чтобы объяснить:

– Я э-э-э-э… ключ забыл…

– Тогда иди-ка ты… на ресепшн! Что это такое, устраивать тут такой шум?!

Горничная так удивлена, что пытается успокоить меня.

– Простите, пожалуйста, это моя вина, – лепечет она. – Но теперь все в порядке, вы можете идти в свои комнаты…

Я показываю на нарушителя и хочу еще что-то сказать, но мне ничего больше не приходит в голову. Со злобой я сжимаю пальцы в кулак. Она тем временем уже открыла ему дверь, и он вваливается внутрь с выражением невинного самодовольства. С мягким чавкающим звуком дверь захлопывается за ним на замок.

– Вы… не желаете снова лечь в постель? – Горничная смотрит на меня вопросительно.

– Да, но если он снова… – Я не заканчиваю и, бросив ей напоследок презрительное «а, все равно», ухожу. В этом есть и ее вина, почему она не пришла раньше?

И тут понимаю, что дверь моя захлопнулась, а ключ лежит не в кармане штанов, а в комнате. На столе, справа от ноутбука.

Я дергаю за ручку: конечно, дверь ни с места. Один прыжок – и я стою у перил. Я еще вижу пучок горничной, она как раз исчезает на нижнем этаже.

– Э-э-э-э… Прислуга-а-а-а! – шепчу я так громко, как умею.

Назад: В берлоге у дедушки Лю
Дальше: Загрязненный