Граф Алехан Орлов терпеть не мог дваджды повторять своих приказаний. В тот день и час он распорядился позвать к нему «друга верного Петрушу Громова». И что же произошло? Ничего. Минул час, другой, а отставной гусар все еще не появлялся. Когда же граф и сам точно не знавший, зачем ему понадобился «друг верный», готов был рвать и метать от злости на нерадивых слуг, ему доложили, что «господина Громова нигде не могут сыскать».

— Куда же это он запропастился? — рычал граф Алехан, разрывая в клочья какие-то бумаги, лежавшие на письменном столе. — Он, что же, на небо живьем вознесся, как Илия Пророк? Так найдите мне того Елисея, видевшего такое чудо своими собственными глазами! Пускай лично засвидетельствует: была, мол, огненная колесница, был Пророк и Пророка не стало, улетел… А не то я вас всех тут, мать вашу, в порошок!..

Дождавшись некоторого ослабления речевого потока хозяина, слуги объяснили, что проведенное ими дознание позволило установить: господин гусар поднялся с постели аж в пять утра и, не сказав никому ни слова, отбыл в неизвестном направлении. В семь утра его увидел наш соотечественник в районе торгового порта Ливорно. Он якшался с какими-то проходимцами, очень напоминавшими грабителей с большой дороги, после чего следы господина гусара окончательно терялись и найти его было никак невозможно.

На это граф ответил, как всегда, образно, сказав:

— Опять отправился, жока, мимо двора щей хлебать. Какой-то он у нас беспокойный… Как только объявится, сразу тащите его ко мне! Живого или мертвого!

А «господин гусар» в это время, припертый к стенке грязного сарая сразу двумя душегубами, пытался обнажить саблю, чтобы дать им достойный отпор и защитить свою жизнь, висевшую, надо сказать, на волоске. Кроме тех двоих, приставивших острия стилетов, соответственно, к шее и животу жертвы, здесь было еще трое бродяг, дравшихся между собой за содержимое кошелька Громова, которым чуть раньше они завладели.

— Мне положена большая часть всего золота! — кричал самый толстый разбойник, раздавая увесистые затрещины двоим собратьям. — Это я привел сюда русского дурака, наврав ему, что у нас имеется статуя Апполона в хорошем состоянии. — Ты не прав, Теодоро! — верещал второй, одетый в грязные лохмотья. — Большая часть моя! Это я выследил русского дурака еще вчера и предложил всем вам надуть его.

— А я, а я! — кричал третий, малорослый и малохольный. — Это я придумал грабить иностранных дураков! Мне!..

Однако договорить третий не успел, поскольку лишился двух передних зубов от удара толстяка.

— Поскорее там разбирайтесь! — поторапливал один из душегубов, державших стилет у шеи жертвы. — А то на ваши бабьи вопли сбегутся жандармы со всей округи.

— Бертолучо! Здесь нет никаких жандармов, слава святой мадонне! — прошепелявил тот, у кого выбили зубы. — Здесь им никто не платит…

— Значит, объявится кто-то еще, кому нужны деньги русского дурака. Мало ли проходимцев среди местных дураков, — сказал тот, кого назвали Бертолучо.

И в этом последний оказался невольным провидцем, поскольку крики дерущихся на самом деле привлекли сразу человек пять, проходивших мимо. Эта пятерка дралась куда лучше, чем первые бродяги и потому захватить сарай для них было плевым делом. Особенно отличился в этом захвате один из пятерых, кого Бог наградил зверской физиономией. Он расправился с Бертолучо и его напарником, воткнув в них их же стилеты.

Когда же бродяги поспешно ретировались, Громов издал радостное восклицание:

— Какая приятная встреча!

Затем он раскрыл объятия для Николаса Красного — греческого пирата, которого признал сразу. Ведь это он, Николас, был переводчиком во время недавнего совместного нападения на турецкие торговые суда.

— О, русский друг! Кажется, мы подоспели вовремя, чтобы оказать тебе помощь, — скорчил жуткую гримасу Николас, обозначавшую у него добрую улыбку. — Я как раз собирался тебя отыскать, чтобы показать святое для каждого православного грека место упокоения нашего святого Ивана Русского. Сама судьба привела нас сюда. Поплыли!..

— Далеко плыть? — полюбопытствовал Громов. — Может, захватим с собой графа Алехана Орлова? Он очень любит всякие чудеса.

— У твоего хозяина мы уже были, — лицо пирата омрачилось. — К нему теперь невозможно подойти. Его так надежно охраняют, будто он сам папа Римский…

— Да, последнее время господин граф чрезвычайно занят, — согласился бывший гусар со словами пирата. — А я всегда готов совершить небольшое путешествие. Так куда мы поплывем?

— На остров Эвбея, — ответил Николас Красный и тут же добавил по-гречески для своих людей: — Мы отправляемся к святому Иоаннису Россосу!

— Кто такой этот Иван Русский? — спросил Петр Громов у Николаса, когда пиратская шхуна была на полпути к берегам Греции.

— Это один из самых почитаемых у нас святых, — пояснил Николас, стоявший у штурвала и зорко вглядывавшийся вдаль. — Из-за него греки так уважают русских людей.

— А у нас, в России, об этом святом ничего неизвестно… — удивленно пожал плечами бывший гусар. — Как такое может быть?

— Это потому, что вас, русских, очень много. И святых у вас много. Где вам уследить за всеми угодниками Божьими, которые совершают свои земные подвиги далеко от России. А у нас есть такая поговорка: все дороги ведут в Рим…

— У нас такая пословица тоже есть! — воскликнул Громов.

— …Если ее перфразировать, то можно сказать, что все дороги на острове Эвбея ведут к святому Ивану Русскому. Там еще нет большого храма, но со временем его обязательно построят.

— Да кто он такой, этот Иван? — не сдержал своего любопытства, которое разожгли слова пиратского атамана, Громов.

— Этот святой — русский, — ответил Николас.

— Понятно, что не еврей, но…

— У нас вообще подозрительно относятся ко всем ксеносам, то есть иностранцам, но к этому русскому наши люди расположены всей душой. Он бывший пленный!

— Объяснил! — возмутился Петр Громов. — Откуда пленный? Когда пленный?

— Он пленный русский солдат из войска Петра Первого.

— Уже понятнее, — кивнул Громов.

— Когда и в каком уголке большой России он родился мы не знаем, — продолжал Николас Красный. — Знаем только, что солдатом петровской армии он стал тысяча семьсот одиннадцатом году.

— Совсем недавно! — снова подивился Громов.

— Семь лет он честно тянул солдатскую лямку, пока не оказался в плену у турок во время сражения под Азовом.

— Так. И что дальше?

— Его доставили в Стамбул, а затем продали в рабство в город Прокопио, что в Малой Азии. Хозяином его стал турецкий ага, командовавший большим отрядом янычар. Он пожелал сделать из русского солдата магометанина, но ничего не получилось, русский оказался истым почитателем нашего Господа Бога Иисуса Христа. Его били палками, душили, жгли раскаленным железом, но ничего не добились. Сам грозный паша пытался образумить русского. Бесполезно! И его стали истязать еще сильнее, пока он не скончался. Это произошло двадцать седьмого мая тысяча семьсот тридцатого года…

— Каких-то тридцать девять лет назад, — прошептал Громов, которого задела за живое житие неизвестного ему святого.

— Местные христиане с достойными почестями предали останки русского земле, но через три с половиной года, когда могилу Ивана вскрыли, то его тело оказалось не тронутым тлением. Турки, узнав про это, пришли в ярость. Янычары бросили тело Ивана в костер. И огонь не тронул мощей русского солдата! Они только немного потемнели от копоти. Тогда-то христиане и убедились в святости русского Ивана. В Прокопио стали стекаться поломники со всей Малой Азии. А потом из-за зверств турок грекам пришлось покинуть восточное побережье Эгейского моря и бежать в Грецию. Наши люди не имели ничего более ценного, чем мощи святого Ивана. И они забрали их с собой. Сейчас от святых мощей происходят многие чудесные исцеления. Вера в Господа Бога и заступничество святого Ивана на небесах приносят болящим людям полное выздоравление. Думаю, что святой Иван Русский будет помогать нам и дальше так же, как помогает вам теперь святитель Николай Мирликийский.

— Нет святого в своем отечестве, — с грустью произнес Громов, переиначив известную поговорку о пророке.

А впереди показался далекий еще остров Эвбея, к которому века и века будут плыть болящие и немощные, от которых отвернулись все врачи, как от безнадежных…