Глава 3
На следующий день Ратибор поднялся рано утром – нужно было успеть до объявленных волхвами похорон и тризны кое-куда сбегать. Раз уж любимой девушке обещал, значит, надо, значит – в лепешку теперь расшибись, но сделай, обещанное выполни!
С утра было туманно, моросило, и низкое серое небо нависало над землей плотным шерстяным одеялом – холодным, промозглым, мокрым.
– Стой, кто идет? – не успел юноша сделать и сотню шагов, как его уже окликнули с Успенской звонницы.
– Маринкина! – Рат с ходу бросил пароль, сменяемый каждую неделю и устанавливаемый больше так, для дисциплины… ну и вдруг да ночью – чужак? Вот как сейчас, недавно…
– Спасская! – отозвались со звонницы. – Решил с утречка прогуляться за рыбкой?
Голос показался знакомым, и Ратибор поднял голову:
– Ха, Велесий! Доброй службы.
– Спасибо. И тебе удачи.
Вообще-то, по «наставлению караульной службы», разговаривать часовому запрещалось, но на это смотрели сквозь пальцы, ведь все кругом – свои.
Махнув рукой караульному, молодой человек спокойно зашагал себе к «блюдечку», искоса поглядывая влево, на Маринкину и Грановитую башни, мощное прясло стены и выстроенные рядом летние полушалашики-полуизбы. В теплое время года женатые мужики предпочитали жить семьями, как они говаривали – «на посаде» или «в поселке», зиму же, когда замерзали болота и реки, когда любая тварь могла легко подобраться, пройти по льду, предпочитали переждать в башнях – в тесноте, да в относительной безопасности. Лучше всего, конечно, в расширенных подземных этажах, выстроенных с наиболее возможным удобством. И так – каждый год.
У пятницких тоже имелся посад-поселок, только вот вчера его буквально разнесли по жердочкам буйные дикари нео. Воевода Твердислав, поддержанный многими кузнецами и воинами, как-то предложил на Совете восстановить кремлевскую стену, и, хотя работа предстояла грандиозная, его предложение одобрили, и вот уже строили частокол меж Пятницкими воротами и Погорелой башней. Два частокола, между ними – камни да земля, вот и стена. А сверху – пищали, пушки. С южной-то стороны Кремля в этом смысле проблем особых не было: от седой старины сохранились и башни, и остатки стен – прясла, так что за три лета управились бы. Это с юга. А вот с севера, где «блюдечко», – увы! Там нужно было все возводить заново, и стены, и башни. Работа, конечно, тяжелая, долгая – но она того стоила, тогда можно было бы не ютиться по башням, а поставить избы внутри кремлевских стен. А что – население-то росло, девки выходили замуж, рожали исправно, так что лет через десять – вполне мог бы появиться Коломенский Кремль. Как раз на месте того, древнего.
Спустившись вниз, к заболоченной почти до полной непроходимости речке, Ратибор спокойно зашагал по недавно обновленной гати, проложенной весьма хитро – не по прямой, а зигзагами, и обозначенной целой системой условных знаков и вешек. Знаки эти в Кремле ведали те, кому это было надо: кто-то хаживал за рыбой, кто-то – за грибами да ягодами, а кое-кто – рвал на болоте кувшинки, дарил девчонкам на венки.
Получалось, что и дикари нео как-то прошли… откуда-то узнали знаки. Хотя… Молодой человек наморщил было лоб, но тут же неожиданно для себя рассмеялся. А с чего он вообще взял, что дикари пришли именно с севера, со стороны болот? Спокойно могли явиться и с запада, и с востока, и с юга, так же спокойно обойти башни: гуляй – не хочу, общей-то стены нет!
Все так, да. И, тем не менее, какие-то смутные сомнения не отпускали до конца Ратибора, смутные сомнения и неопределенное предчувствие чего-то нехорошего. Ну ведь никогда раньше дикари не нападали летом! Только зимой.
Оп!
Погруженный в свои мысли, юноша отмечал путь чисто машинально – все ж таки был проводником, знал и тропы, и вешки, и как ходить. Но тут как-то не уследил, что ли, вернее, – заметил, но поздно: на небольшом, вытянутом в длину, островке, как раз на пути – кто-то прятался!
Кто-то притаился за высокими побегами папоротников, по-осеннему буровато-желтых. Кто-то такой же бурый, больше сажени в длину, лежал, не шевелясь, выслеживая жертву. Видать, собрался напасть.
Ратибор недобро прищурился – ну, ну, давай! Теперь уже поздновато прятаться: хотели б взять на стрелу – давно взяли бы. Значит, нет у этой твари стрел. А против когтей да клыков – добрый клинок надежней надежного! Жаль, меч не взял, неудобно с ним по болотам, по кочкам прыгать, а вот нож, конечно же, не забыл, даже два прихватил. Один – за поясом, длиною с локоть, второй – чуть покороче, засапожный. Оба – острые, закаленные – кузнецы Пятницкой башни для своих ковали на совесть.
Шаг… еще шаг… Теперь – схватиться рукой за поникший ствол болотной ивы – вроде бы как поудобнее выбраться. Другую руку – на нож… А теперь – для притаившегося – самый удобный момент – напасть. Сейчас, сейчас он дернется, прыгнет… и получит острое лезвие в брюхо. Или в шею – как уж пойдет… Ну!!!
А не пошло никак!
Никто не дернулся, не прыгнул: неизвестная тварь, как за кустами лежала, так и продолжала лежать, и объяснение этому могло быть только одно – мертвечина.
Ну, конечно – труп!
Болотник!
Рат подобных видел, правда, не здесь, а далеко от башен, по пути в торговую (еще ее называли Мертвой) зону.
Крупнее человека раза в два, длинные пальцы на ногах и руках с перепонками между ними, грязно-бурая кожа, покрытая наростами. Пасть твари, щедро усыпанная мелкими, загнутыми к глотке зубами, чем-то напоминала охотничий капкан на боровую дичь; по сравнению с массивным туловищем обтянутый такой же бурой кожей череп казался каким-то несуразно маленьким, гладким, без всякого намека на какие-то выступы или впадины.
Болотники обычно питались кровью плотоядных деревьев, а корням болотных яблонь было все равно, какую плоть жрать.
Пнув мертвую тушу носком сапога, Ратибор покачал головой и недобро прищурился: однако, болотники тоже сюда раньше не забредали. Впрочем, с этим-то все как раз понятно – трясина для него дом родной. Хотя… не всякая трясина, нужна и река – так вон она, рядом, блестит темными окнами воды посреди ряски.
Отвернувшись, юноша краем глаза заметил вдруг прыгнувшее на него нечто. Что-то буровато-красное, в белесой слизи, взметнулось из-под трупа. Рат вовремя подставил нож, полоснул, разбивая гадину на две половины…
Не помогло! Нижняя половина твари, свернувшись кольцами, упала на мертвяка, верхняя же впилась зубищами парню в живот, разрывая кожу и, словно отвертка, вворачиваясь внутрь…
Ах ты ж, сволочь!
Тут уж нож бесполезен – разве только ударить в брюхо самого себя. Тут нужно было действовать по-другому, и Ратибор хорошо знал – как.
Схватил коварный отросток двумя руками, как можно крепче, и начал медленно, едва не теряя сознания от нестерпимой боли, поворачивать вокруг своей оси.
Болотная пиявка, – плотоядный червь-паразит – вот что это было такое. И не из-под трупа он выполз – из самого трупа, выжрав, высосав бедолагу болотника изнутри – и почуяв новую жертву.
Ну, нет! Ничего тебе здесь не обломится!
Еще пару раз повернуть… ах, ты ж, как больно-то – в кишках словно пылал огонь. И еще немного, еще… А теперь – рвать!!!
Брызнула во все стороны темная сукровица – то ли Ратибора, то ли болотного червя, – вырванный из живота отросток червя с зубастой окровавленной пастью улетел в трясину, да там и, булькнув, пропал, скрылся под ряской.
Рат же, зажимая руками живот, благоразумно отошел подальше от мертвого болотника, на другой конец островка. Там и присел на плоский камень, хоть немного перевести дух. Теперь нужно было срочно обработать рану, для чего понадобился огонь, а для него, в свою очередь – топливо; трут и огниво у парня с собой были, как и у всякого, кто собрался даже в недалекий путь – такие были времена.
Высохшая осина, прятавшаяся невдалеке, за разросшимися кустами черноплодной рябины – вот и дрова. Очень даже неплохо!
Справившись с болью, молодой человек закусил губу и, зажимая рану левой рукой, поднялся на ноги, сжимая в правой руке нож. Очень ему не нравилась рябина – не на месте она тут росла и неизвестно еще, чем (или кем) питалась. Может быть, ловила корнями лягушек да тритонов, а, может, и зазевавшихся птичек ветками, на приманку – вкусные пьянящие ягоды. Ах, какая из них получалась бражка! Вот именно из этих, из осенних…
Несмотря на неприятную рану, на этот раз путник был начеку, и вовремя пресек все поползновения рябинки. Ведь, едва только раненый подошел к кустам, как уже полезли, потянулись к нему со всех сторон гибкие жадные веточки, раскрыли плотоядные присоски-рты.
А вот вам!
Несколько разящих ударов, и ветки бессильно упали в траву, больше не тянулись. Вряд ли хищный куст сообразил, что добыча ему не по зубам – не был он до такой степени разумен, – однако инстинкты властно подсказывали ему: замри! Замри и не высовывайся, прикинься ветошью… в смысле – обычным, мирным кустиком с маняще-пьянящими ягодками. Эх-х!
Притащив сухостой, Рат поломал дерево об камень на несколько частей, парочку из которых расколол ножом на мелкие лучинки, сложил из них нечто вроде маленького шалашика, заложив в середину трут. Наклонившись, постучал кресалом о стальную пластинку огнива. Вскоре занялось пламя, поначалу робкое, желтовато-белесое, однако быстро вошедшее в полную силу, так, что юноша успевал только подбрасывать в разгоревшийся костер дрова.
А затем, сбросив стеганую, подбитую шкурой енота телогреечку, стащил через голову рубаху, разрезал на полоски подол, приготовил все и, присев к костру, накалил на углях кончик ножа…
– А-а-а-а!!!
…которым, не удержавшись от сдавленного крика, и прижег рану, туго замотав поверху отрезанными от рубашки лентами.
Рана саднила, но ничего, можно было идти дальше. Болотная пиявка – не дикий кабан, насквозь не пронзила, до позвоночника не достала даже. Да с такой пустяковой ранкой – хоть плясать! Но все равно иногда саднила, зараза.
Поискав глазами очередную вешку – приметный серый камень, – молодой человек неспешно перебрался через трясину и, пройдя сквозь камышовые заросли, вышел на узенькую, но хорошо утоптанную тропу, которой пользовались и рыбаки, и грибники-ягодники, точнее сказать – ягодницы, девчонки. Вот ведь дурехи, шастают! Хорошо, на болотника не нарвались… или на червя! Хотя справились бы – по одной девушки не ходили, собирались компаниями человек по десять, хаживали не особенно далеко, да и не водилось летом близ башен никаких опасных тварей… до последнего времени не водилось, ага!
Натоптана, натоптана оказалась тропка, и даже по той стежке, что отворачивала от основной тропинки налево, к тому плоскому холму, где обитало красное Поле Смерти, – явно ходили. И ходили в обуви, так что судя по следам – это были вовсе не дикари-нео, нет – свои шатались, из башен. Да, шастали любопытные малолетки, несмотря на запреты старших. Говорят, много чего забавного можно было отыскать у подножья холма… если, конечно, вовремя потом отбежать от красного Поля. Кто-то из молодых хвастался красивыми древними шахматами, правда, всего двумя фигурками – слоном и ладьей, кто-то показывал всем какие-то непонятные приборы с навеки погасшими экранчиками. Какие-то из экранчиков были разбиты, какие-то – целы, но все выглядело неживым, мертвым, годным разве что в качестве украшения, а честно говоря, ни на что не годным.
Березу-мутанта с черными усохшими листьями – еще не успели опасть – Ратибор заметил еще издали, саженей за двадцать, и, прибавив шагу, зацепился за какую-то корягу…
Зацепился и вдруг почувствовал, как кто-то тянет его в гущу малиновых колючих кустов, среди которых тренированный взгляд молодого воина тут же разглядел приземистое дерево – то ли ясень, то ли тополь, то ли вообще, осину – с необычайно толстым стволом. Дерево-мутант, питающееся кровью! Ветви и корни его ловили любое зазевавшееся живое существо, затаскивали в дупло, в ствол, а потом плотоядное дерево медленно, день за днем, вытягивало из попавшегося все жизненные соки, отрыгивая уже высохшую мумию.
Говорят, лесные дикари использовали такие деревья для мучительной казни пленных. Рат таким слухам не верил, вполне справедливо полагая, что нео скорее сожрут жертву сами, нежели поделятся ею с каким-то там деревом, уберечься от которого вообще-то легче легкого, надо просто быть внимательным и осторожным, да почаще поглядывать не только по сторонам, но и под ноги. А вот Ратибор нынче что-то замечтался, вернее, – задумался. Вот и попался – глупо, как ребенок.
Р-раз!!! Рубануть сразу же по только что подползшей ветке – чтоб не оплела руки… Два! – теперь во-от по тому побегу, что тянулся к еще свободной ноге… Три! А вот теперь – и по тому корню, что захватил! На-а тебе! Что, не нравится? То-то!
Освободившись от хватки плотоядного дерева, юноша, наконец, добрался до нужной березы – низкой, с исковерканным, словно бы завязанным хитрым узлом, стволом и толстыми ветками. Растение в этих краях довольно-таки редкое и очень ценное: из бересты и черной смолы такой березы делали пластыри для заживления ран, так что, сделав ножом надрез, Рат ловко обработал рану, да потом не позабыл приложить подорожник – чтоб не прилипла рубаха, иначе потом никаким силами не оторвать, разве что отмочить в березовом соке.
С этой же березы молодой человек старательно срезал толстые кусочки коры, намереваясь потом проделать в них дырочки. Выйдет не просто хорошая обложка для стихов, но и оберег, амулет – кора березы-мутанта обладала многими целебными свойствами, тем и ценилась. Ратибор не зря именно ее и решил использовать для обложки, подарить любимой. Вот уж для Ясны-то ничего не было жаль. Эх-х… удалось бы воеводе Твердиславу уговорить волхвов… А иначе что же? Ясне нынче шестнадцать. Еще год – и выдадут замуж за кого-нибудь из семеновских, а откажется, так отправят – «в помощь волхвам». Как говорила матушка – «хрен редьки не слаще». Ну уж нет! Что-то надобно придумать, что-то…
Что-то колыхнулось вдруг за деревьями, совсем рядом, шагах в двадцати. Юноша выхватил из-за пояса нож… и хмыкнул, увидев медленно приближающееся к нему колыхающееся нечто. Нечто красноватое, похожее на ягодный кисель, размерами с пруд или даже с небольшое озерко. Красное Поле Смерти – странное аморфное образование, появившееся в результате Последней Войны. Попасть в такое Поле – верная смерть, оно переварило бы несчастного без остатка, правда, передвигалось оно не очень-то быстро, да и в болото вряд ли бы сунулось. Ратибор убрал кинжал и, перескакивая с кочки на кочку, побежал к гати. Поле Смерти дошло до края трясины, какое-то время поколыхалось там, вроде бы как раздумывая, и, с хлюпаньем втянув в себя неосторожно высунувшуюся пиявку, не торопясь, направилось к пологому холму, тому самому, где ночью что-то светилось. Может, и правда – Поле? Мало кто из людей башен знал о Полях Смерти хоть что-то конкретное, даже волхвы – и те…
Ну, ушло и ушло – ладно. Рат перевел дух и, сунув нож в ножны, выбрался на твердую землю метрах в пятистах от уходящего поля. Пора было возвращаться, успеть еще до тризны сделать Ясне подарочек. И хорошенько ее отругать, предупредить, чтоб не шаталась рядом с холмом. Поле – Полем, но ведь появились уже и болотники, пиявки…
Чу! Сделав несколько шагов по узкой, заросшей камышом и высокой буровато-желтой травою, тропе, молодой человек вдруг что-то почувствовал, замер… услышав, как откуда-то слева послышались чьи-то быстрые шаги.
Резко отпрыгнув в сторону, Ратибор распластался в траве, проворно вытащив нож, взял за лезвие, примерился, чтоб удобнее было метнуть…
Тот, кто шел по тропе, тоже его заметил – и сделал точно такой же маневр – отпрыгнул, спрятался в зарослях чертополоха, затаился, выбирая удобный момент для удара. В одинаковой ситуации оба – и Рат, и тот, другой – поступили одинаково, но это вовсе еще не значило, что прячущийся сейчас в чертополохе неизвестно кто – свой. Приемы выживания похожи у многих: услышал шаги неизвестного – спрятался, приготовился к схватке. Так сейчас и поступили оба, и теперь все зависело от того, кто лучше тренирован, у кого крепче нервы… ну и у кого какое оружие, что тоже немаловажно.
С заросшей тиной реки подул ветер, туман, с утра висевший плотным покрывалом, понемногу рассеивался, и в разрывах дождевых туч появились голубые заплатки неба.
Что делать дальше, Рат сообразил первым. Приняв удобную для броска позу, выкрикнул:
– Маринкина!
…и тут же отпрянул, откатился в сторону. Ежели что-то бросят на крик – промахнутся.
Слава Великому Био – зря старался. В ответ тут же послышался отзыв:
– Спасская!
Спасская! Все правильно… Значит, свой.
– Назовись!
– Я Сгон. А ты?
Сплюнув, Ратибор осторожно поднялся на ноги:
– А я – вот он!
– Рад повстречаться, – выбираясь из колючих кустов, ухмыльнулся бригадир-десятник. – Так и знал, что кто-то из своих… Домой?
– Домой, – отрывисто кивнул Рат.
Странно, но Сгон вел себя сейчас довольно мирно, без обычного своего чванства – водился, водился за ним такой грешок. Не пытался наезжать, выспрашивать, что забыл Ратибор в запретном месте. Да и понятно – сам-то он что там делал? Явно ведь, от холма шел, возвращался – и как только не угодил в красное Поле?
– Едва в Поле Смерти не попал, – бригадир неожиданно улыбнулся. – Девчонкам кое-что ходил присмотреть, да зазевался малость – а оно тут как тут! Большое такое, красное. Не успел оглянуться, а оно уже за моей спиной – руку протянуть. Колыхается этак злобненько, дышит… Знаешь, говорят в нем можно прожигать старинные вещи!
– Говорят? – вскинул голову Рат, на дух не переносивший таких вот неконкретных слов – «говорят», «велят», «кормят».
Всегда хотелось знать – кто именно говорит, велит, кормит; почему, с какой целью?
– Ну, волхвы рассказывали, – скривился Сгон. – Говорили, что можно кое-что прожечь. Маркитанты, мол, знают, даже специальные Мастера Полей есть.
– Прожечь? – Ратибор опять переспросил одним словом, не очень-то ему хотелось болтать «за жизнь» со Сгоном. Был бы на его месте кто-то другой, хотя бы тот же Велесий или, увы, покойный увалень Легоша… Эх, Легоша, Легоша, друг… Одно утешает – отомстили за него как следует. Впрочем, не только за него.
– Понимаешь, можно сунуть в Поле старую испорченную вещь, – охотно пояснил бригадир, – и через какое-то время вытащить – ну, хоть за веревку – обратно, уже хорошую, новую. К примеру – оружие. Это и значит – прожечь, мне так рассказывали.
Рат старательно прятал ухмылку: а то он не знал, что значит «прожечь», а то матушка не рассказывала! Просто, раз уж встретились да заговорили, пускай Сгон болтает побольше, а он, Ратибор, лучше помолчит да послушает.
Десятник, кстати, был рад стараться – болтал почти без умолку. Зубы, что ли, заговаривал? Даже предложил присесть на случившийся по пути большой плоский камень – «передохнуть малость». Что-то раньше такой болтливости Рат за Сгоном не замечал… или просто никогда с ним вот так, запросто, не общался?
Ладно, присели… Из-за облаков выглянуло, припекая почти по-летнему, солнышко, отразилось в речной водне, ударило лучом парням по глазам. Сгон прищурился, засмеялся и вдруг вытащил из котомочки объемистую плетеную флягу, протянул Рату:
– Хлебни!
Ах, какой запах пошел, казалось, на все болото! Брага! Настоящая ягодная брага. Ратибор шмыгнул носом – почему бы не выпить, коли предлагают? Кто б отказался-то?
Сделав долгий пахучий глоток, юноша протянул баклажку обратно и, утерев губы ладонью, сдержанно похвалил:
– Хороша! Бабка Меклемея делала?
– Ха! Меклемея? Сам, – радостно признался десятник.
Вот тут Ратибор по-настоящему удивился, не поверил даже:
– Сам?!
– Тут вот, за болотами, и ставлю, – кратко объяснил Сгон. – Вот и хожу.
Да-а-а… Ближе места, конечно же, не нашел, бражник хренов! Впрочем, не так уж тут и далеко – вон она, звонница, а до Маринкиной башни так и вообще – рукой подать. Другое дело – трясина кругом, болотина.
Хорошая бражка оказалась у Сгона – забористая, пахучая, крепкая. Вскоре и Ратибор разговорился, правда, все равно больше болтал десятник, Сгон ведь был настоящим, постоянным десятником, не как Рат – временный. Вот и рассказывал про свои бригадирские дела, жаловался на придирки воеводы, на стариков да волхвов. Потом как-то незаметно разговор перешел на девок, и тут Сгон вдруг неожиданно признался, что ему очень нравится Ясна, «самая красивая девушка башен».
– Жаль, что она мне – сестра. То есть, не жаль, конечно… но у семеновских таких красавиц нет. Кстати, ты с ней… я же вижу… да все знают. И правильно! Давай-ка еще по глотку.
– Понимаешь, я же по крови – чужой, не пятницкий, – выпив, азартно промолвил Рат. – И Ясна мне – не сестра. Не сестра, а любимая – я воеводу просил, чтоб поговорил с волхвами, чтоб разрешили нам свадьбу сыграть.
– Да-а-а… И я б на вашей свадьбе погулял с удовольствием, – десятник пригладил волосы и озабоченно улыбнулся. – Только вряд ли волхвы вам навстречу пойдут. Хотя и я тоже буду их уговаривать, не сомневайся. А только вряд ли.
– Да почему же вряд ли-то? – обиженно возмутился Ратибор. – Что волхвы – не люди?
– Не люди! – скуластое лицо Сгона неожиданно заострилось и потемнело… или это просто солнышко зашло за тучу?
– Не обычные люди, я хотел сказать. Обслуга нашего славного божества. А Великий Био – об этом все знают – никогда не нарушит традиций. Не-ет, Великий Био не разрешит никогда…
Рат взволнованно соскочил с камня:
– Кто не разрешит? Выживший из ума робот?! Да у него и мозгов-то почти не осталось… если и были, это же не человек, и не бог, а просто машина! Случайно забредшая в наши края боевая машина смерти! Мне мать как-то рассказывала…
– Я тоже знаю, кто такой Великий Био, – с улыбкой перебил Сгон. – Да ты садись, друг. Выпей! Выпей и послушай меня… Хочу, чтоб ты знал: многие наши парни, в том числе и молодые жрецы, очень недовольны таким кровожадным богом… многие догадываются, что это никакой не бог, но молчат, пока молчат… еще не пришло время. Однако, недовольных с каждым днем все больше и больше. Сам подумай, как древняя машина смерти может вершить людские дела? Вот и твоя свадьба… Нет, что ты, пока жив Великий Био – никогда! Знаешь, скажу тебе по секрету, многие даже хотели его убить, что уж совсем невозможно.
– Возможно, – Ратибор сжал кулаки. – И я даже знаю – как. Там бронестекло, заслонка… Впрочем, нашим оружием все равно – никак.
– А не нашим? – Сгон заглянул парню в глаза. – Довоенным… Или прожженным… или тем, что продают иногда маркитанты?
– Тем – можно, – хмыкнув, Рат вздохнул и глянул на небо. – Пора уже, верно, и домой. Время.
Словно в ответ на его слова, с Грановитой башни ударил колокол. Ударил девять раз, отбив по хронометру ровно девять часов утра. Тризна была назначена в полдень.
* * *
Рат перехватил Ясну у часовни, подскочил, схватил за руку:
– Пошли к «блюдечку», милая. У меня кое-что для тебя есть.
Девушка обрадовалась, карие глаза ее засверкали:
– И что ж это такое может быть?
– То, что обещал. Ну, пошли. Пошли же!
Взявшись за руки, они побежали к старинному скверу вдвоем, не обращая внимания на взгляды остальных девчонок. Лишь кое-кто посматривал на влюбленную пару с завистью, большинство же – с сочувствием, понимая: счастью этих двоих не быть никогда! По законам башен, по велению Великого Био, Ратибор с Ясной – брат и сестра. Пятницкие! Из одного рода! Какая тут свадьба?!
Так считали все. А вот Ратибор еще на что-то надеялся… и заразил своей надеждою Ясну.
Они уселись на бревно, под сиренью, долго целовались, а потом Рат вытащил из брошенного под ноги мешка вырезанные из коры березы-мутанта дощечки, в которых уже успел проделать дырочки – для ниток, чтоб переплести.
И снова поцелуй – долгий-долгий, до дрожи… И сладкий шепот Рата:
– Как здорово, что ты у меня есть! Без тебя бы…
– Что – без меня? – Ясна озорно улыбнулась, на щечках ее заиграли лукавые ямочки.
– Без тебя нет ничего, – юноша взял в руки теплые ладони возлюбленной. – Нет ни солнца, ни неба, ни питья, ни пищи, нет ничего вокруг – вообще нет жизни! Ничего, милая. Верь – скоро, уже очень скоро, мы будем вместе!
– Ты думаешь, нам позволят?
– Позволят. Добьюсь! – упрямо набычившись, молодой человек сжал кулаки. – Мы обязательно будем счастливы, милая Ясна. И – только вместе.
Ласковое солнышко освещало влюбленных, припекало, даря последнее осеннее тепло.
– Жарко…
Ясна сняла телогрею, оставшись в льняном платье с короткими рукавами. На сгибе локтя возлюбленной Ратибор вдруг заметил растекающийся желтовато-синий синяк.
– Ушиблась? Или обидел кто?
– Жрецы, – девушка испуганно оглянулась по сторонам.
– Жрецы?!!
– Понимаешь, меня вместе с другими нашими девами с утра водили в Грановитую башню. Сегодня же тризна, и мы отдали божеству свою кровь. Да-да, кровь! Нам проткнули вены иголкой, и потом набрали… в такие священные стеклянные трубочки, верно, купленные у маркитантов. Кровь – это ведь хорошая жертва, верно? Великий Био будет нами доволен, ведь так?
– Так, – отрывисто кивнул молодой человек.
Просто не хотел обижать любимую, а так… Уж про Великого Био он ей бы сказа-а-ал!
* * *
В то самое время, когда влюбленные болтали средь облетевших сиреневых кустов, в подвалах Грановитой башни, называемых священным старинным словом – «лаборатория», – вовсю кипела работа. В подвале постоянно топилась печь, и полуголые, потные от жары, жрецы по руководством великого волхва Владислава возились с какими-то тарелочками и стеклянными пробирками с только что взятой у пятницких девушек кровью. Кровь семеновских проверили еще вчера – и результат почему-то огорчил великого жреца, хотя, казалось бы – какая разница божеству? Кровь и кровь – разве для жертвы она должна быть какой-то особой?
Металлические, тщательно вымытые и высушенные тарелочки были разделены тоненькими перегородочками на сектора, в которые молодые волхвы деловито, но без суеты, выливали из стеклянных пробирок кровь, а затем добавляли соль и еще какие-то вещества из небольших деревянных шкатулок.
За процессом внимательно наблюдал Владислав – худой и сутулый старик с крючковатым носом и черными, глубоко посаженными глазами, двумя буравчиками блестевшими из-под кустистых бровей. Длинный летний кафтан великого жреца – черный, до самых пят, расшитый священными изображениями Великого Био – в нескольких местах был заляпан кровью. Абсолютно голый череп Владислава блестел от выступившего пота, седая клочковатая борода тряслась – волхв заметно нервничал, ведь, несмотря на все старания, жрецы не нашли то, что было нужно заказчикам, маркитантам… или тем, кто действовал через них. Нужна была здоровая и умная девушка – таких, в общем-то, в башнях имелось с избытком, да вот беда, еще и кровь должна у нее быть особой. Как говорили в старину – «четвертой группы».
Капли крови на тарелочках под воздействием определенных, данных торговцами, веществ должны были склеиться, свернуться – и это означало бы, что нужная кровь найдена, но, покуда, увы…
А маркитанты – или, скорее, неведомые заказчики – обещали за подходящую девушку столько, что у великого жреца – и даже у самого князя! – сводило скулы. На обещанную сумму золотыми, с «сеятелем», монетами у тех же маркитантов можно было купить если не все, то очень и очень многое, и самое главное – новое чудесное оружие и боеприпасы. Вот тогда можно будет окончательно расправиться с лесными дикарями нео, распространив власть коломенских башен до самых дальних лесов…
Власть – это словно грело. Грело и золото… которое еще нужно было получить. Ах, что ж так не везло-то? Ради обещанного Владислав – и князь, и башенные бояре – были бы рады отдать хоть две дюжины дев, самых красивых и юных… Увы! Требовалась только одна. По крови подходящая…
Ах, тарелочки, ах, пробирки… О, Великий Био, властью своей святой – помоги!
– Господин! – один их жрецов вдруг выпрямился, благоговейно взглянув на Владислава. – У меня, кажется…
– Кажется?! – лысоголовый волхв взревел раненым туром, готовый лично покарать непонятно как докладывающего волхва… кажется ему, ишь ты…
Однако…
Однако – кровяные шарики слиплись около нацарапанной по краю тарелки цифры четыре!
– Проверь еще раз! – дрожащим голосом распорядился великий жрец. – И вы все – проверьте.
– Великий господин… может не хватить крови.
– Если надо, мы выкачаем из той девки всю, – Владислав раздраженно взмахнул рукой и тут же поправился: – Ну, почти всю. Чтоб только жива осталась. Кстати, кто она?
– Из пятницких, – тут же откликнулся кто-то из молодых волхвов. – Шестнадцать лет, зовут Ясна.
* * *
На Грановитой башне ударил колокол, поддержанный басовитым гулом Успенской звонницы и перезвоном остальных башенных колоколов – на Маринкиной башне, на Пятницкой, Спасской, Семеновской…
– Красиво как, – вздрогнула Ясна. – Ах, милый, как быстро пролетело время. Вот уже и полдень. Побегу к своим, пора… Встретимся завтра!
– До встречи, милая, – Рат все же успел ухватить любимую за руку, задержал ненадолго, привлек к себе, крепко целуя в губы…
– Ну, хватит, хватит, – девушка неохотно вырывалась. – Пора уж мне, пора.
Пора было и Ратибору. По закону башен, к великому божеству, вне зависимости от того, праздник на дворе или тризна, все двигались колоннами, разделяясь не только по башням, но и по возрасту, и полу. Первыми шли жрецы и бояре, сразу за ними, с венками, сплетенными из поздних осенних трав – юные красавицы-девы, за ними – воины, по отрядам, которые и несли погибших на украшенными цветными ленточками носилках, отдавая последнюю честь. Шествие замыкали мастеровые, старики, женщины, дети.
Длинная колонна скорбящих растянулась по узкой лесной дорожке километра на полтора-два. Девы с венками шли, по обычаю, молча, а вот позади женщины причитали, воздевая к небу руки и прося милости для павших на том – лучшем – свете.
– Смена, – тихо скомандовал Сгон, и Ратибор, подойдя к носилкам, поспешно подставил плечо, сменив подуставшего Тимофея.
Еще б не устать – на носилках-то покоился Легоша-увалень. Лежал, как живой, правда, необычно спокойный и бледный. Такой же, как и юный Крот, как прочие воины, погибшие во время вчерашней схватки – все они сейчас казались необычайно умиротворенными. Еще бы – спали-то вечным сном.
Сильно истерзанные тела были накрыты покрывалами, а сверху еще и забросаны еловым лапником – ель считалась деревом мертвых, любимым растением Великого Био.
По неписаной традиции, воины шли в полном боевом облачении, но без шлемов. Узорчатые железные нагрудники, поручи, поножи, в поясных ножнах – мечи. Шли, четко печатая шаг, в скорбном молчании. Лишь слышен был женский плач да звяканье амуниции. У опытных воинов, кстати, ничего не звенело, звякало – у молодых. Ратибор считался опытным, как и Сгон. А вот пыхтящий позади рыжий Велесий явно относился к молодняку – не по уму, так по возрасту.
На священном лугу, под корявой дланью Великого Био, все так же безмятежно паслись овцы. В небе ярко светило солнце, парило, и над лугом, окутывая могучее божество, повисла прозрачная дрожащая дымка. Пахло осенней травою, людским потом и еще чем-то таким, непонятным, как обычно пахнет сразу после грозы.
Носилки с мертвыми разложили на священном лугу в строгом порядке, жрецы проворно прогнали овец, и те, блея, убежали на лесную опушку. Волхв Владислав в остроконечной валяной шапке, с ожерельем из сушеных змеиных голов, с завыванием начал молитву. Повинуясь его властному жесту, все повалились на колени, выказывая павшим свою скорбь.
Рядом с великими жрецом стоял избранный князь, невысокий, с одышкой, боярин, воевода семеновских, за ним толпились другие бояре и достойные по своему сану волхвы.
– О, Великий Био! – повернувшись к недвижно застывшему «Раптору», громко возопил Владислав. – Прими наших товарищей, введи их в царство загробной жизни, в страну вечного лета и тучных стад! Они отдали свои жизни за нас… За нас, и во славу твою!
– Слава павшим! – тряхнув бородой, жрец сорвался на визг.
– Слава павшим! – поднявшись с колен, эхом откликнулись воины, а следом за ними – и девы.
– Слава! Слава! Слава!
– Слава Великому Био! – великий волхв вновь обернулся к божеству, возле которого недвижно застыли жилистые молодые жрецы с лицами, как у древних каменных изваяний.
– Слава! Слава! Слава!
Так покричали минут пять, после чего Владислав возвестил о начале поминального пира. Столы были накрыты в кремле, у башен, туда и следовало сейчас возвращаться и поминать погибших, что же касается собственно похорон – то этими всегда занимались только особо посвященные жрецы. Так уж было заведено – традиция.
Такими же колоннами, только уже куда менее стройными, процессия потянулась обратно к башням. Кто-то уже шел парами, кто-то толкался, шутил – жизнь есть жизнь. Павшим отдали долг, и теперь нужно было хорошенько помянуть их кутьей и брагой.
– Да, жаль парней, – нагнал Ратибора Сгон. – Впрочем, они не зря погибли.
Рат согласно кивнул:
– Да, не зря…
– Кстати, у меня тут, в ельнике, кое-что припрятано… – оглянувшись, неожиданно промолвил десятник. – Хочешь, покажу?
Сказал – и улыбнулся – вполне дружелюбно, открыто:
– Пожалуй, ты, друг Ратибор, единственный, перед кем я могу похвастаться. А на поминки успеем – тут рядом совсем.
Пожав плечами, Рат согласился, все же любопытство взяло – что там такое у Сгона? Чем это он решил прихвастнуть? И почему – не перед всеми? Хотя это-то как раз понятно – после вчерашнего распивания бражки на болоте они теперь с Ратибором вроде как в друзьях. Вместе пили, вместе чесали языки, перемывая косточки башенному начальству… и даже самому божеству! Это Сгон-то! Что ж, теперь – повязаны…
– Ну и что там у тебя?
– Увидишь! Сюда сворачивай.
На повороте оба юркнули в ельник незаметно для всех остальных – да никто и не смотрел, кому надо-то?
Петляя меж деревьями, Сгон, а следом за ним, и Ратибор, прошли шагов с полсотни, покуда не оказались на небольшом пригорке, густо поросшем осинами и раскидистыми желтовато-зелеными липами, под корнями которых шуршала густо наваленная листва. Нагнувшись к куче, десятник вытащил из нее какой-то странный предмет в виде двух черных, соединенных между собой трубок, с обеих сторон которых поблескивало стекло.
– Это особые трубки, – с гордостью заявил Сгон. – Зрительные! Много чего можно увидеть… Полезли, вон, на липу – глянем, что там поделывают жрецы.
Рат охотно согласился – и в самом деле, любопытно стало.
В один миг парни забрались на дерево, с относительным удобством расположившись меж толстых ветвей. Десятник заглянул в трубки первым, посмотрел, довольно поцокал языком, а уж потом протянул зрительный прибор своему сотоварищу.
Ратибор приложил окуляры к глазам… и отпрянул: показалось, будто он оказался сейчас нос к носу с Великим Био! Треснутое бронестекло, огромные круглые «глаза»-фары, открытая топка на брюхе… в которую все те же жилистые жрецы швыряли тела погибших героев! Швыряли без всякого почтения, словно дрова в ненасытное устье прожорливой печки. Князя и башенных бояр поблизости видно не было, лишь Владислав с группой старых волхвов почтительно стояли поодаль, младшие же жрецы торопливо подтаскивали трупы.
«Бинокль» – вдруг вспомнил Ратибор название зрительных трубок. Именно так – би-нокль, мать упоминала, да.
Сгон нетерпеливо протянул руку:
– Ну, дай уже! Тоже ведь охота взглянуть…
Некрасивое, словно припорошенное рябоватой пылью, лицо десятника скривилось, как от зубной боли.
– Этим еще хорошо, – тихо прошептал он. – Мертвые. А ты помнишь, как Био пожирал живых? Бедолаги словно в печке сгорали, правда, медленно, истекая кровью… Мучились, бедные – брр!!!
Ратибор тоже невольно передернул плечами:
– Да уж! Кровавый у нас бог, прожорливый.
– И не говори, – опуская бинокль, охотно поддержал тему Сгон. – Прожорливый – точно. Мало ему мертвяков да вражин, так еще и самых красивых девушек подавай – одну весной, а другую сейчас, осенью – на той неделе праздник, день урожая, не забыл?
– Да помню.
Отмахнувшись, Рат крепок задумался по поводу прожорливого Великого Био.
Спятившему роботу-убийце, конечно, были приятны устраиваемые в его честь праздники, однако, наверняка, ему было все равно, кем питаться – красавицами или уродинами. Жертвоприношения устраивали жрецы, укрепляя свою власть и влияние этими, как выражалась покойная матушка, «кровавыми шоу». Шоу – это зрелище, а для зрелища, конечно, нужна истинная красавица – невеста бога.
– Кстати, Сгон – на этот раз еще не объявляли невесту?
Десятник покачал головой:
– Нет. Но, думаю, не сегодня-завтра объявят.
Черт бы пробрал этого «Раптора»! Ишь, красавиц ему подавай… Может, и не в жрецах тут дело, вернее – не только в них, наверное, и самому Био было приятно мучить и пожирать юных красавиц, ведь кто знает, от какого уродца ему пересадили мозги? Или вырастили искусственные?
– Как-то еще по весне я случайно увидел, что стало с невестой бога… – Сгон подлил масла в огонь. – Уже после праздничной церемонии, после того, как все ушли. Как и сейчас остались несколько жрецов… несчастную девчонку – из семеновских, красивая такая, голубоглазая, темненькая – несколько раз бросали в топку. Био изрыгал ее, верно, нарочно игрался. Сначала у нее сгорели волосы, затем вытекли глаза… а последний раз – слезла вся кожа… уже не человек был – трепещущий обрубок мяса! Как она кричала, бедняжка, как умоляла убить. Как же ее звали-то? Теперь и не вспомнить, увы.
Рат невольно вздрогнул, во всех омерзительных подробностях представив вместо несчастной семеновской девы – Ясну. Как ее ведут к «Раптору», раздевают… бросают в ненасытное чрево… А потом зеленое пламя – и крик. Долгий-долгий крик ужаса и боли.
– Нынче осенью не семеновские невесты – наши, – спрыгивая с липы, глухо промолвил Сгон. – Пока еще не знаем, кто.
Ратибор прикрыл глаза, моля – только бы не Ясну, только бы не Ясну… Мысль-то, на самом деле, была подленькая – если не Ясну, значит – другую, чью-то дочь, сестру, возлюбленную…
– У тебя ведь скоро день рождения, друг, – улыбнувшись, неожиданно вспомнил десятник. – Так прими же от меня подарочек!
Юноша подумал, что Сгон сейчас подарит ему бинокль – недаром же хвастал. Да ведь и неплохо было бы, бинокль – вещь для проводника очень даже нужная.
Зря надеялся! Бросив по сторонам быстрый настороженный взгляд, новоявленный друг сунул руку за пазуху и вытащил оттуда… черную, матово блестящую штуку. Небольшую, ладони с полторы. И это явно было оружие, но не такое, как пищаль, а куда более сложное, древнее, еще довоенное. Короткий, тускло блестящий ствол, удобная рукоятка с темно-коричневой – со звездочкой – накладкой.
– Ты ж у нас великий стрелок, Ратко! – Сгон ухмыльнулся. – Так вот же тебе – владей. Правда, патрон только один, вот он, в рукоятке…
Из ручки вещицы – называлась она «пистолет» – десятник вытащил еще одну рукоять – полую, с пружиной и блестящим цилиндрическим патроном с круглою пулею. И оружие сие и боеприпасы к нему Ратибор до того видел только в старинной книжке, да и то – уже очень давно.
– Магазин я пока извлек, – продолжал Сгон. – Мушку и целик ты видишь, загнать патрон в ствол очень просто – вставляешь магазин в рукоять и передергиваешь затвор, вот так – видишь?
– Всего один патрон, – разочарованно вздохнув, Рат тут же спохватился. – Ой, спасибо, конечно! Великолепная вещь.
– Патроны можно купить и у маркитантов, – негромко протянул Сгон. – Ты ж проводник – вот и спросишь, да на что-нибудь выменяешь. Хоть на ту же кору березы-мутанта.
– Ну да, выменяю, чего ж…
Ратибор все думал – с чего бы это Сгон стал таким любезным, угощал брагой, набился в друзья, раритет вон какой подарил. Объяснение этому у парня имелось, и вполне правдоподобное – наверняка десятник мечтал выбиться в капитаны, а затем – и стать воеводой. Нужны были верные люди, и эти верные люди должны были быть хорошими воинами. Рат как раз таким и был – хорошим. Хороший стрелок, неплохой мечник, да еще и проводник – а проводник много чего мог бы достать у маркитантов. Так что не зря, ой, не зря Сгон предложил свою дружбу, был в этом некий вполне просчитываемый резон, был.
