Глава 2
Смена караула произошла, как и положено – на закате. Оранжевое солнце садилось в дальних лесах, освещая последними лучами золотистые, плывущие по быстро темнеющему небу облака, вытягивая длинные тени башен и звонницы. Очень скоро весь Кремль – башни, остатки стен и развалины – погрузится во тьму, и тогда караульным на звоннице останется лишь слушать.
Половину шатровой кровли во время Последней Войны начисто снесло лазером, но колокольню не задело. Почти все колокола давно переплавили на пушки, всем миром водрузив их на башни с помощью хитрой системы блоков. Остался лишь один колокол, самый могучий – подать сигнал.
– Крот и Тимофей – дежурят первую половину ночи, потом вы двое – сменяете их и бдите до рассвета, – поднявшись по крутым ступенькам, принялся распоряжаться Сгон. Именно его назначили старшим – ну, не Ратибора же.
Тимофей и Крот – были совсем молодые, зеленые еще парни, и назначение с ними в караул более старших для последних вообще-то считалось оскорбительным. Все это прекрасно знал воевода, потому и назначил в компанию с молодежью Рата с Легошею. В целях унижения проштрафившихся.
Из оружия на звоннице имелись большие стационарные пищали, стрелявшие даже не пулями, а небольшими ядрами, две пищали – с кремневыми замками и две с фитильными. Фитильные давно уже было пора заменить, поскольку фитили постоянно задувал ветер, да вот пока не доходили руки – у людей башен и помимо этого было очень много дел: строить частокол, расчищать лес под участки, ремонтировать Спасскую башню, лить ядра, делать из серы, селитры и прочего дымный и вонючий порох… Но хорошо, что был хотя бы такой.
Без пороха совсем бы плохо было. Ближе к зиме, когда замерзали болота, дикари нападали постоянно, а год назад достали где-то порох да попытались подорвать Спасскую башню, правда, не особенно успешно.
Да, конечно, бродячие шайки нео не давали покоя и летом, но редко. Большей частью нападали исподтишка на участки, да еще на торговые караваны к Мертвой Зоне. С юга им не давал развернуться Великий Био, которого дикари, похоже, боялись не на шутку, со всех остальных сторон башни надежно прикрывали болота и две заболоченные реки – Москва и Коломенка.
– Ну, мы спать, – взъерошив брошенную в углу солому, увалень Легоша, отцепив ножны с мечом, улегся на спину и, заложив за голову руки, немедленно захрапел.
– Молодец! – покосившись на старшего, одобрительно ухмыльнулся Рат. – Сгон, он ведь всю работу делает. Под такой храп молодняк уж точно на посту не уснет.
Крот с Тимофеем переглянулись и, похоже, обиделись, однако ничего не сказали – молча поднялись на верхний ярус. Ратибора они побаивались.
Сгон тоже лишь хмыкнул, да махнул рукой, проверяя захваченные с собою харчи – в караул даже ночью еда полагалась, так и называлась – «ночные». Нынче был пирог с дичью, большой – на всех, и крынка ягодного киселя.
– Лучше б браги плеснули, – шурша соломой, хмыкнул Рат. – А то – кисель. Ах, ну да – с нами-то совсем еще дети.
Десятник поиграл желваками:
– Скажи спасибо, что хоть киселя дали… да пищали есть. А ну как стрелами бы при нужде отбиваться пришлось?
А вот это был выпад, явный выпад в сторону Ратибора. Именно это покойная матушка, смеясь, именовала «гнусными инсинуациями». Надо сказать, Рат, хоть и считался вполне достойным бойцом, однако далеко не все в воинском искусстве давалось ему сполна. Да – клинковый бой, да – огненная стрельба, да – рукопашная, но вот если говорить о луке и стрелах – увы! Хоть ты тресни, а никак не удавалось парню наловчиться четко держать тетиву, рассчитывать угол полета стрелы, делать поправку на ветер. Недоставало не то чтоб хотения – терпенья, скорее. Впрочем, в двадцать лет хорошим лучником в башнях еще не становился никто.
Именно поэтому молодые воины всегда брали с собой огнестрелы, именно потому Ратибор сегодня в засаде воспользовался пищалью, предпочитая лучше прогреметь на весь лес, чем промазать. А ведь стрелой наверняка промазал бы.
Покривив губы, Сгон собрался было еще что-то сказать, вероятно, что-нибудь обидное и уничижительное, чтобы подчеркнуть свое старшинство, но почему-то раздумал, махнул рукой, да ушел в свою караульню – бывшую каморку пономаря, расположенную тут же, рядом. Здесь, на звоннице, все было рядом. Как и в Кремле, вернее – в башнях: Кремля, как такового, уже не было, остались одни развалины и название.
– Не спишь еще? – сверху, с площадки, заглянул в люк караульный Крот. Или Тимофей – Ратибор эту «мелочь» путал.
– Что такое? – немедленно высунулся из своей каморки Сгон.
Рат заспанно потянулся:
– Ну да – что? И зачем это я вам понадобился?
А! Верно, не знаете, как пищаль зарядить?
– Они и так заряжены, – обиделся часовой, – тут дядька Поликарп приходил…
– Полика-а-арп?! – Сгон удивленно раскрыл рот.
– Велел сообщить – на коже дикаря яд оказался. Именно так и сказал – а уж какой там был дикарь, того я не ведаю.
– Зато мы ведаем… – старшой раздраженно цыкнул на часового: – А ну живо на пост! Ишь, разговорился.
Караульщик моментально убрался, скрылся в своей каморке и Сгон, лишь разбуженный Ратибор все никак не мог уснуть, все рассуждал, думал. Воевода Твердислав, хоть и считался непомерно суровым, однако человеком был совестливым, честным: вот и не поленился адъютанта послать, как только пришла весточка от волхвов – о яде. Значит, все-таки не от кровопотерь умер дикарь нео, значит…
– Не спишь, Ратиборе?
Выглянувший из каморки старшой осведомился шепотом, на этот раз – без тени чувства собственного превосходства в голосе. Ну, он иногда и нормальным парнем был и вел себя соответствующе, только в последнее время все реже и реже. А вот сейчас неожиданно предложил по-дружески хлебнуть киселя. Рат и не отказался, все равно не спится. Оба уселись за грубо сколоченный стол в углу, зажгли свечку – такие делали семеновские девчонки. Невесты, жены потенциальные, да.
– Значит, яд, – сделав глоток, тихо промолвил Сгон. – Видно, дикарь протискивался сквозь заросли белладонны или волчьих ягод.
Ратибор нахмурился:
– Хорошо, если так. А если его специально намазали? Чтоб при малейшем ранении сдох, чтоб ничего не рассказал, даже под самыми страшными пытками. А это что значит?
Откуда-то сверху, снаружи, донесся отдаленный звон колокола.
– На Грановитой башне бьют, – покивал старшой. – Буди своего напарничка – время.
Волхвы тоже по ночам не дремали, выставляли дежурных, отбивали каждый час, сверяясь с каким-то хитрым прибором, купленным у маркитантов за изрядное количество старинных золотых монет, случайно найденных при ремонте Спасской башни. Назывался прибор красиво – хронометр.
Наверху было холодно и звездно. Налетевший ветер разогнал собравшиеся к вечеру облака и вот теперь пытался раскачать колокол, – да не хватало сил на такого гиганта.
Сменив молодых, Ратибор и Легоша уселись по разные стороны от колокола и принялись слушать ночь. Вообще-то, думать при этом о чем-то постороннем по «караульному наставлению» не полагалось, но все равно – думалось. Особенно сейчас, после сообщения Поликарпа. Ну, а как не думать, когда дело касалось всех? Ведь все, что случилось, означало, что у нео появился очень умный вожак. И этот умник что-то задумал, что-то нехорошее – недаром же послал соглядатая… Может быть, он даже сговорился с тем ходячим пнем? Не, с пнем – не должен бы, лесовеки дикарей не жалуют, они вообще никого живого не жалуют, только мертвых.
Именно здесь, по сути, посередине Кремля, лучше всего слышались все шепоты ночи. Ветер обычно дул с севера, башни же располагались южнее.
Рат прислушался: вот где-то на болотах, за рекой, истошно вскрикнул кулик. Вслед ему закричала выпь, послышался довольный рык рыси и волчий вой. А чуть к западу, со стороны большого, поросшего редколесьем холма удивительно правильной формы, донеслось кукование кукушки.
Все ночные звуки были обыденными, привычными – не слышалось никаких необычных воплей, ни – зычных возгласов: «Не надоело?!». Так обычно перекрикивались в караулах часовые варваров нео, по дурости забывая, что ночью звук слышен куда дальше, нежели днем. Именно на этом дикари частенько ловились – соберутся напасть, проберутся в сумерках к ближайшему лесу, – а оттуда их уже хорошо слышно. Голосят ведь, чудушки, свое «не надоело-о-о-о» на всю округу.
Правда, нападают они обычно – зимой, в холода. Реки и болота замерзают – любой твари все дороги открыты. Летом же, да и сейчас тоже, никаких дорог нет, одни болотные тропы – проводник Ратибор знал это, как никто другой. Зима – пора для битв, для обороны, лето же создано для того, чтобы спокойно копить силы, строить, собирать урожай. Однако и в теплые времена тоже нужно было держать ухо востро – бывало, пробивалась откуда ни возьмись какая-нибудь бродячая шайка. Нападали на башни, но осаду долго не вели – когда нечего становилось жрать, уходили, несолоно хлебавши.
Чу!
Подойдя сзади, напарник легонько хлопнул товарища по плечу и показал на тот самый холм, где куковала кукушка. Теперь там, хорошо заметная в темноте, горела маленькая красная искорка. Костер?!
– Не думаю, что костер, – поднявшись на смотровую площадку, недоверчиво прошептал старшой – Сгон. – Там же красное Поле, забыли? Оно и сверкает отблесками – вон, лунища-то.
От Сгона как-то странно пахло… синей осокой – росла на болотах такая… как раз у того участка, где корчевали нынче, и росла. Так что ничего удивительного…
Не такой уж и светлой была сейчас луна, но насчет красного Поля Сгон был прав: появиться рядом с ним любому живому существу – верная гибель. Потому и холм этот считался запретным, хотя молодежь, случалось, бегала – уж больно место было красивое, да и цветов там росло немало – девчонкам на венки, на букеты.
Никто и никогда толком не мог объяснить, каким образом возникли Поля Смерти – некие желеобразные сгустки непонятной энергии саженей десять, а бывало и больше, в диаметре, способные передвигаться, охотиться, заманивать жертву и менять свойства попавших в них вещей. Людей они просто жрали, без вариантов – по крайней мере, так, стращая, говорили волхвы. Были белые Поля, были красные… Одно такое, Красное, как раз и обреталось где-то там, на холме.
Да, Сгон прав – наверное, это блестит Поле. Какой же дурень станет жечь там костер? Даже самый тупой дикарь – и то побоится.
Снизу вдруг донесся стук. Совсем обычный, будто кто-то взял и постучался в ворота. Словно с соседней башни за солью пришли, этак по-дружески, запросто.
Караульные с осторожностью посмотрели вниз, и конечно, никого не заметили – темно, до рассвета оставалось часа три, а то и больше.
– Может, горящую тряпицу бросить? – шепотом предложил Ратибор. – Увидим тогда, кто.
Сгон усмехнулся:
– Так лучше тогда просто взять и спросить.
Сказав так, он тут же крикнул во тьму:
– Эй, кто здесь?
Ответом была тишина, и не было слышно ничего подозрительного: никто у подножия башни не шастал, не рычал, когтями ворота не царапал. Но кто-то же постучал! Ведь не может так быть, чтоб всем троим показалось!
Минут пять караульщики молча прислушивались, и, когда совсем уже было решили, что показалось, снова послышалось тихое – тук-тук.
– Может, ветер? – неуверенно предположил Легоша.
Ратибор тихонько засмеялся:
– Ага, ветер. С руками, с ногами…
– Да кто там? – снова рассерженно крикнул старшой.
Он явно нервничал, и можно было понять – почему: старший в карауле должен был принимать решение – ударить ли в колокол, разбудить ли все башни. Стоила ли ситуация того? За ложную тревогу тоже по голове не поглядят, да и насмешек потом не оберешься, а воевода Твердислав триста раз подумает – назначать ли старшим столь нервного и неуверенного в себе ратника.
– Откройте, – снизу, от ворот, донесся вдруг слабый тонкий голос. – Пустите меня… Пожалуйста, пустите… я очень замерз.
– А ты кто вообще-то? – гаркнул Сгон. – Откуда взялся и как сюда пришел?
– Я – Колко, отец мой торговец, маркитант. На нас напали нео, ограбили, убили… я бежал… и вот. Идти больше не могу – помогите!
Снизу донесся жалобный плач.
– Пацан, – Ратибор покачал головой. – Судя по голосу – малолетка. Маркитант, говорит… И как только в трясине не сгинул? Ой, не нравится мне все это!
– И мне не нравится, – поддержал приятеля увалень. – Это что же он – больше двадцати верст прошел? Да еще болотами?
– В колокол бить предлагаете? – старшой сглотнул слюну. – А коли и правда – пацан?
Все мысли Сгона сейчас читались Ратом запросто: старший караульщик просто боялся насмешек, вот и осторожничал, сомневался. С другой стороны – и правильно – мало ли что? По «наставлению» караульной службы вообще не полагалось никому постороннему ворота открывать, а уж утром разводящий решил бы.
Вспомнив, Сгон просиял лицом, не хуже уныло блестевшего над Маринкиной башнею месяца: вот, оказывается, бывает и от «наставления» польза.
Свесившись с башни, десятник громко прокричал:
– До рассвета жди. Там посмотрим.
Вновь послышались рыдания…
– Мне б попить… ну, пожалуйста… помру ведь…
– Может, флягу ему бросить? – Легоша потянулся к поясу.
– Не жалко фляги? – тут же хмыкнул Сгон.
– Жалко. Так и парня этого жалко.
– Ну… тогда на веревке баклажку спусти…
И то дело.
Связав тоненькую бечевку из валявшихся в углу обрывков (ими обычно перевязывали пучки стрел), Легоша опустил вниз личную фляжку с водой, просунув ее через ограждавшую всю караульную (или колокольную) площадку надежную кованую решетку. Дождался, когда неведомый отрок напьется и потянул веревку обратно… только…
Никто даже понять толком ничего не успел.
Вместо фляжки на конце бечевы оказалась вдруг бурая болотная гадюка! Отвратительная ядовитая тварь, блестящая кожа которой сверкнула рыжим огнем в свете горящей внизу, в каморке отдыхающей смены, свечки.
Не эта б оставленная – забытая – свечка, так и не увидели бы гадину, не сообразили.
– Змея!!! – истошно закричав, Легоша бросил гадюку на пол и тотчас же раздавил ее сапожищем.
– Будите всех! – бросившись к колоколу, быстро распорядился Сгон.
Басовитый колокольный гул разбудил все башни – от Пятницких ворот до Маринкиной. За зубцами, в бойницах, вспыхнули факелы, на боевых площадках забегали воины…
– О, Великий Био! Это еще что?
Бросив колокольные веревки, Сгон посмотрел в ночь… вдруг взорвавшуюся сотней огней. Они были внизу и у Пятницкой башни – многочисленные бегающие светлячки, – факелы в мощных волосатых лапах.
– Дикари! Нео!
Ратибор бросился к крепостной пищали, торопливо забивая в ствол картуз с порохом, пыж, свинцовое ядро-пулю. Пищали на звоннице не держали заряженными, опасаясь, что отсыреет порох. Впрочем, не так уж и много времени занял у Рата сей процесс – где-то с минуту. Рука набита, чего уж там.
Просунувшись сквозь прутья решетки, огнестрел рыгнул пламенем в сторону скопища бегающих светлячков. Послышались вопли боли и ужаса.
– Ага-а-а!!! – радостно закричал Ратибор. – Есть! Вот вам! Что скажешь, Легош?
Он обернулся за шомполом и протиркой, и едва не наступил на лежащего увальня…
– Легош! – Рат бросился другу на грудь. – Легош-ша!
– Мертв он давно, – безразлично откликнулся Сгон. – Гадина все же успела его цапнуть. Сам знаешь, противоядия от яда болотной гадюки нет.
Ратибор знал – сам проводник, часто бывал в болотах… Знал, но… Но почему все так? Так погано, гнусно… Эх, Легоша, Легоша…
С башен раздались пищальные выстрелы, тут же громыхнули и пушки.
– Так их! Так!
Никакого огнестрельного оружия у нападавших, скорее всего, не имелось, а если и имелось, то крайне мало. Наверное, не разжились в достаточной мере порохом, иначе б действовали напролом, давно б рванули ворота. Не хитрили бы, не стучались, не просили жалобно о помощи.
Некогда было горевать-печалиться. Нужно вести бой, показать этим свирепым уродам!
Резко долбанул выстрел, за ним – сразу – еще один: молодые караульщики Тимоха и Крот – тоже делали свое дело. Правда, палили, похоже, в белый свет – как в копеечку, зато с каким азартом.
Недобро усмехнувшись, Рат зарядил пищаль и принялся увлеченно выцеливать светлячков… Вот здесь вот… вот как раз…
Внизу послышался вой… истошный, громкий… Или это трубила труба? Наверное, дикари подавали сигнал.
Светлячки вдруг погасли, почти одновременно, все разом. Словно кто-то умный велел погасить факелы.
– Чтоб вас! – выпалив, неизвестно куда, сквозь зубы выругался Сгон. – И что теперь? Рассвета ждать будем?
А что еще оставалось? Бездумно палить в темноту?
Впрочем, отдохнуть караульным не дали…
Что-то ударило в решетки и в каменные огражденья стен, и слева и справа. Крючья! Металлические крючья! Да, похоже, рвануть мощные, обитые железом, ворота, дикарям не хватало пороху – если он вообще у них был – и вражины задумали взять Успенскую звонницу на абордаж, словно какое-нибудь древнее судно.
Уже начинало светать, и за Пятницкой башней полыхали алым отблески рассвета. На фоне светлеющего неба на кованые прутья решетки лезли снизу кошмарные создания: длиннорукие, похожие на обезьян, дикари с мохнатыми рылами. Лезли не пустыми – с дротиками, с топорами, ножами… И – не прекращали вопить.
Уцепившись за решетку, кто-то из нео с силой метнул копье. Пронзенный насквозь, бедолага Крот откинулся от пищали, упал навзничь, ударившись головой о каменную кладку. Что-то просвистело прямо у Рата над головой – нож, дротик или пущенная снизу стрела, – рассуждать было некогда.
– Мечи! – яростно заорал Ратибор. – Рубим!
И первым нанес удар, отрубив шерстистому негодяю руку. Подлое чудище с воплем полетело вниз, да там и затихло, видимо, сломав себе шею.
Юный Тимофей тоже не терял времени даром – ловко орудовал небольшим топориком, мстя за убитого у него на глазах друга. Не отставал и Сгон – вся караульная команда действовала на редкость слаженно и грамотно, прикрывая друг друга.
Да-а, если б не решетка – вряд ли бы справились… Да и так пришлось потрудиться, сбрасывая вниз прилипшую к звоннице подлую дикарскую нечисть. Враги срывались, падали, истекая кровью, а кто-то и сам прыгал, завидев занесенный клинок… Но снизу упорно лезли другие, вопили, метали свои крючья – едва успевай поворачиваться…
На Погорелой башне громыхнула пушка – что-то осыпало подножие звонницы, словно ребенок бросился песком.
«Картечь!!!» – осенило Рата.
Пушкари с Погорелой башни палили по звоннице картечью… то есть не по звоннице, а по столпившимся у ее ворот дикарям!
Так их, гадов, так!
Еще выстрел. И снова картечью…
Вражины уже не осмеливались лезть на решетку – куда там: драпали, бежали в разные стороны. Да и выстрелы с башен звучали все реже и реже – похоже, нападение нео захлебнулось. Обычное нападение, разведка боем? Да нет! Вовсе не обычное – дикари явно пробовали, отрабатывали взаимодействие ночью. Но, Великий Био, как они могли так поумнеть?! Как?
Хотя если вспомнить, – матушка ведь не раз говорила, что нео – вполне сообразительны и очень легко учатся.
Покачав головой, Ратибор посмотрел на бегущих, уклонился от влетевшей уже на излете стрелы и со вздохом присел возле павших.
– Эй, как вы, парни? – донесся снизу знакомый голос Поликарпа. – Убитые есть?
* * *
Дикари отступали, сжигая на своем пути все: молотильные сараи, пустые хранилища для зерна, пастушеские времянки и прочую мелочь. Даже попытались было разрушить Пятницкую пристройку с ткацкими станки и прялками – да кишка оказалась тонка! С башни их встретили таким плотным огнем, что нео, потеряв сразу нескольких бойцов, с воплями унеслись прочь, к лесу.
Это был хороший, «чистый» лес, когда-то очищенный Великим Био от всякой недоброй твари. От Пятницкой башни через весь лес шла дорога, по ней возили на лошадях древней породы – фенакодусах – лес, по ней же уходили пахари, да под зорким приглядом воинов женщины и дети делали вылазки за ягодами и грибами. Здесь же присматривали и расчищали участки под будущий урожай.
В безмятежно-голубом утреннем небе клиньями пролетали журавлиные стаи, вполне возможно – давно и опасно мутировавшие, но все же хотелось верить, что это были обычные мирные птицы. Невдалеке от Кремля отливали багрянцем старые клены, а чуть поодаль, ближе к Москве-реке и болотам, плакали, склонив ветви до самой воды, красавицы ивы. Кругом, насколько хватало глаз, раскинулся лес, ближе к башням – лиственный, золотисто-желтый, нарядный, ну а чуть дальше уже начинались голубоватые, вечно угрюмые ели, темно-зеленые сосны, лиственницы…
В трех километрах от Пятницкой башни средь леса зеленели поля. Озимые! Именно туда и окатывались нападавшие твари, верно, одержимые нынче одним злобным желаньем: хоть как-то отомстить, все вытоптать, сжечь.
– Рискуем остаться к лету без хлеба, – выйдя из ворот, адъютант воеводы Твердислава Поликарп потрепал по холке привязанного у коновязи фенакодуса – плотоядного боевого коня, словно созданного для того, чтобы рвать врагов в клочья.
– Где Сгон?
– У воеводы, с докладом, – Ратибор вытянулся и хотел было еще высказать свои соображения по поводу нападения – слишком уж хорошо продуманного, на его взгляд, но не успел. Поликарп больше не дал ему произнести ни слова, приказав возглавить десяток парней и, немедленно догнав врагов, завязать бой.
– Сделаем! – радостно заверил Рат. – Нам продержаться до подхода главных сил?
– Нет. Вы должны увести дикарей от Полей, – луч солнца сверкнул на золоченом нагруднике адъютанта и отразился в шлеме. Высоком, блестящем, с золотым двуглавым орлом, явно очень дорогом, старинном.
– Уведете – дальше можете погибнуть, – с улыбкой продолжил Поликарп. – Или победить. Как сможете…
Десятка полтора легких на ноги парней – слава Великому Био, не одних только малолеток, попадались и опытные ратники – разом вскинули вверх кулаки, приветствуя только что назначенного командира.
Впрочем, Ратибор не зазнавался – слишком уж сложной и опасной была поставленная задача.
Командир попросил показать оружие: всегда лучше лишний раз проверить самому. Все – конны, оружны, у всех – мечи да короткие копья-сулицы, ими можно биться и, если надо, – метнуть их тоже легко. Кое у кого из малолеток – луки со стрелами… ну, это оружие вряд ли будет полезно на полном скаку – а задерживаться Ратибор не собирался. Сказано увести от Полей, значит – увести. И хорошо бы на скаку успеть подумать – куда.
Кто-то из младших указал на нервно грызущего удила фенакодуса:
– Ваш конь, господин десятник.
Ишь ты – господин! Рат ухмыльнулся – вот молодец, хоть перед смертью в десятники выбился… Хотя шалишь – еще поживем! Что приказано? Умереть – или победить и выжить. Так что…
Соколом взлетев в седло, юноша махнул рукой:
– Вперед парни! Порвем всю эту поганую свору! Ур-ра-а-а-а!!!
Клич подхватили с удовольствием, вздернули «коней» на дыбы, рванули с места так, что пыль взметнулась столбом, закрывая выглянувшее из-за облачка солнце.
И понеслись, поскакали, с уханьем, со свистом, с грозной решимостью и весельем, даже не оглядываясь на столпившихся на крепостной ограде Пятницких ворот девчонок.
Да и что оглядываться-то? Там ведь стояли сестры… Семеновская же башня – с невестами – была, пожалуй, далековата, да скоро и все башни скрыла тяжелая пелена желтовато-коричневой дорожной пыли.
Сжимая в руке меч, Ратибор скакал впереди всех, да что там скакал – летел, ибо его фенакодус оказался на редкость резвым. То ли не кормили его давно, то ли боевой конь имел какие-то личные причины ненавидеть нео – однако несся он впереди всех. По уму, надо бы его попридержать, остальных дождаться.
Ага! Как же! Рату было сейчас так хорошо, как никогда, наверное. Еще бы – ветер в лицо, надежный конь под седлом, в руках сверкающий клинок, а впереди жалкие бегущие дикари. Смерть им!
Парень догнал врагов первым, свесился с седла, с наскока перерубив пополам улепетывавшего со всех ног нео. Меч вошел в живую плоть спокойно, не чавкая, – р-раз – и дикарь развалился на две половины. А уж что там с ним стало дальше, Ратибор сказать бы не смог – не видел, летел дальше.
– Ур-р-а-а-а!!!
– Ур-ра-а-а! – поддержали сзади.
Другие тоже не тратили времени зря – догнав своего командира, врубились во вражескую орду. Ах, сражаться на боевом коне – одно удовольствие! Мало того, что вражин разить удобней, так и сам фенакодус – зверь хищный, не конь – дракон острозубый, ему рвать дикарей в охотку, к тому же – потом их можно съесть.
Грудью свалив сразу троих, скакун Ратибора протиснулся в самую гущу врагов… быстро смекнувших, что нападавших – мало. Дикари задержали свой бег, а затем и остановились, окружая разошедшихся парней, втягивая их в толпу, подобно тому, как мед втягивает угодившую в него муху. Враг быстро опомнился, пришел в себя – в преследователей полетели копья, дубины и камни.
Рат вздрогнул, услышав чей-то гортанный крик, и, повернув голову, увидал вожака, почти рядом, шагах в двадцати, под старым дубом. Это был очень странный дикарь – высоченный, с чрезвычайно широкой грудью и словно бы облезлый. Кожа свисала с него клочьями, оставляя на виду красновато-бурое мясо – жгуты мускулов и сухожилий. Грудь вожака прикрывало нечто вроде армированной железной сетки, в правой руке он сжимал увесистую, щедро утыканную ржавыми гвоздями дубину, левой же кому-то грозил… или, скорей, указывал.
Так вот кто тут у них за умника! Однако же, красавец.
Сразу за дубом начиналось сжатое поле – стерня, за которым зеленели молодые побеги ржи – озимые. От главной дороги вправо вела узенькая повертка, уходящая… Уходящая именно туда, куда надо.
– За мной! – ловко увернувшись от брошенных дикарями камней, Ратибор взвил коня на дыбы, заворачивая удила вправо. – За мной, парни!
Его фенакодус, ревя, подчинился и с ходу взял в галоп, разметывая окровавленные тела нео своими когтистыми лапами, так что вокруг летели кровавые брызги.
Краем глаза Рат видел недовольные лица товарищей, вынужденных отступить, подчиняясь приказу. Что ж – дисциплина в башнях была на высоте! Не всегда, правда, но вот в боевых условиях приказам подчинялись без раздумий, это уже потом, на «разборе полетов» за дурацкий приказ можно было и в морду получить запросто, но в бою… В бою командир – бог, и слово его – закон, обязательный к исполнению.
А вот у дикарей, похоже, было не так.
Завопив от радости, жадные до крови дикари бросились в погоню, не дожидаясь приказа своего облезлого вождя. Впрочем, очень может быть, что преследовать «жалких хомо» они бросились и по его слову. Рат сейчас об этом не думал, просто несся вперед с той же энергией, с которой только что преследовал убегавших врагов. Теперь, правда, преследовали его – ну, так что в лоб, что по лбу.
Ратибор на скаку улыбнулся – пошутил сам над собою. Ну да, так и выходило… А поставленную задачу он и его парни выполняли – и похоже, что – с блеском. Увлеченные враги, вопя и улюлюкая, неслись вслед за небольшим отрядом, напрочь забыв про озимые. Мало того, обернувшись, юноша увидел во главе лесной банды того самого облезлого вожака. Да-а-а, однако – умен, тут уж ничего не скажешь! Все правильно, если не можешь прекратить безобразие, его надо возглавить – так, кажется, говорила покойная матушка…
Враги оказались скоры на ноги, а вот всадники резко замедлили ход: слишком уж узкой для фенакодусов оказалась заросшая лесная тропа. Корявые ветви деревьев царапали бока боевых скакунов, цепкие корни ломали лапы. Двое «коней» уже упали, и добравшаяся до них толпа с восторгом разорвала в клочья не успевших спастись парней… добралась и до «лошадок», задержались бы – мяса-то много… Но кто-то – ясно, кто! – живо навел порядок, бросив орущую и жадную до крови массу вперед, в погоню.
– Ра-а-ат!!!
Увернувшись от летевшего прямо в лицо сука, десятник обернулся, увидев нагонявшего его парня, показавшегося вдруг смутно знакомым. Ну, конечно! На звоннице вместе дежурили… Крот! Нет, Крот погиб… значит – Тимофей.
– Да, Тим?
– Мы останемся, задержим! – закричал парень. – А вы…
– Нет! Никаких заслонов! Вперед!
– Но дикари…
– Я сказал – вперед! Живо!
И такая злость, а кроме того – уверенность читалась в бешеном взгляде нового командира, что никто из ратников не посмел возразить, не посмел остаться, приняв последний бой как положено воинам – с честью, достоинством и славой. Встретить врага лицом к лицу! Грудью, а не спиной. Ныне же выходило – они просто спасаются бегством, как последние трусы.
Еще один воин свалился с коня, пораженный в затылок ловко брошенным камнем. Еще один… Да и вообще, пятницких осталось сейчас вряд ли больше десятка. Впрочем, Ратибор знал точно: те, кто погиб – погибли не зря!
– Быстрей! Быстрей! – привстав в стременах, поторопил своих Рат, как будто кого-то нужно было подгонять. Все и так неслись на пределе.
Впереди вдруг резко посветлело, показались обрыв над давно затянувшейся тиной рекой и обширный заливной луг, поросший зеленой почти летней травкой. На лугу паслись овцы. Паслись сами по себе, без присмотра… Впрочем, пригляд за ними был – и самый надежный, какой только можно себе представить.
Сразу за лугом, в березовой рощице виднелось непонятное существо, чем-то похожее на огромную, длиной восемь-десять метров, ящерицу, вставшую на задние лапы, с относительно маленькими передними конечностями, с мощным хвостом и вытянутой вперед мордой с четырьмя, на каждую сторону света, глазами, круглыми, как молодая луна. Жуткое впечатление, которое производило существо, усиливалось запекшейся в районе бедер кровью и ожерельем из полированных человеческих черепов на шее. Чудовище, судя по всему, давно уже заметило бегущих и сейчас хищно водило мордой, словно высматривая, кого бы схватить?
– На колени!!! – спрыгивая с коня, махнул своим Ратибор. Спешился, упал, да так – на коленях – и пополз к странному чудищу, вытягивая руки и моля, как и следовало из «наставлений»:
– Помоги и прости нас, Великий Био!
– Помоги и прости! – хором повторили ратники.
А вот глупые дикари подобного уважения не проявили. И божество обиделось!
Жуткий, невыносимый вопль вдруг пронзил округу, так что даже привыкшие ко всему фенакодусы испуганно присели. А Великий Био лишь махнул руками, словно благословляя показавшихся на лугу врагов. Прямо из рук его вылетели со свистом железные диски – ударили в толпу нео, вошли, как нож в масло, разрезая пополам, отрезая головы, ноги, руки…
Еще взмах – и теперь уж целый рой стальных ос ударил по притихшим нео, а затем… Затем бог сделал шаг. Не очень-то быстро он передвигался – левая нога двигалась плохо, зато хвост!!! О, тут Великий Био оказался выше всяких похвал! Первым же выпадом он просто расплющил зазевавшихся лесных дикарей – кого о дерево, кого – о камни, а кого-то просто-напросто вбил в землю мощным ударом.
Вот это было зрелище! Вот это была песня! Не на шутку разгневанный бог, истошно завывая, бил, давил, колошматил хвостом, разрывал врагов лапами, от его тяжелой поступи дрожала земля.
Ратибор и все воины благоговейно молились, искоса поглядывая на всемогущего бога, на спине которого виднелась выведенная белыми полустертыми буквами какая-то надпись. Не по-русски, но Рат умел прочесть: «Raptor D-1».
Американский боевой робот.
Матушка рассказывала о таких в подробностях. Будто во время Последней Войны (или сразу после) вышедшие из-под контроля боевые роботы, способные без ущерба для себя переносить огромные дозы любых излучений, стали пожирать своих создателей. Военные хотели получить машины, способные существовать сами по себе, независимо от внешних источников энергии, и создали то, что люди назвали «био» – биологических боевых роботов, питающихся мясом убитых людей. Машины, способные убивать даже тогда, когда кончались реактивные заряды во встроенных установках и патроны в крупнокалиберных пулеметах – их манипуляторы были снабжены как разнообразными клинками, так и встроенным метательным холодным оружием.
Такое вот опасное было у «людей Кремля» божество!
Впрочем, о том, что оно наполовину машина, никто, кроме Рата, не знал. Быть может, догадывался кто-то из волхвов, которые обслуживали «Раптора» – смазывали, чистили, чинили… Чинили! Значит, кое-кто из кузнецов тоже должен был знать, скорее всего – Велизар.
Это была машина, созданная для убийств. Некогда забредший в поисках пищи в здешние леса, «Раптор» постепенно растерял «пристяжь» – роботов обслуги, зато приобрел новых слуг – жрецов, и сам превратился в божество – Великого Био, которому подносили богатые жертвы. Так что от недостатка питания боевой агрегат не страдал, такой вот, как говорила матушка Рата, симбиоз.
Когда и откуда появились волхвы – двое молодых, голых по пояс, парней, ловких, длинноволосых и жилистых, Ратибор не разглядел. Казалось, они просто возникли сами собой, словно из воздуха. Скорее всего, прятались где-то, дожидаясь, пока не кончится заварушка. И это была вовсе не трусость, нет, просто у каждого в башнях имелось свое дело – кузнецы ковали, воины воевали, а жрецы – обслуживали божество.
Великий Био управился с дикарями быстро: большая часть алчных лесных бродяг была уничтожена, меньшая – в страхе бежала, ища спасения под сенью лесной чащи. Бежали без оглядки, лишь облезлый вожак остановился на опушке и погрозил кулаком, что-то громко крича – мол, еще посчитаемся, будет и на нашей улице праздник.
Рат усмехнулся, пожалев о том, что не прихватил с собою пищаль. Сейчас бы бабахнул – наверняка попал бы, хоть и далековато… но это для желторотого молодняка далековато, а для Ратибора-то – в самый раз! Ну, да чего уж теперь говорить – ушел облезлый, спрятался с остатками своей банды в лесах. Однако что-то подсказывало Рату, что им еще придется встретиться.
* * *
– Думаю, молодежи не стоит смотреть на кормление Великого Био, – безошибочно определив в Ратиборе старшего, подошел один из жрецов, с роскошным ожерельем из змеиных голов на шее, с темным от вечного загара лицом, жестокой улыбкой и холодным взглядом. – Уходите. Впрочем… – волхв почесал покрытую затейливой татуировкой шею. – Сам-то ты можешь чуть задержаться. Если, конечно, хочешь.
Сказал и ухмыльнулся, вроде бы как подначивал – брал, как ребенка, «на слабо». Как будто Рат не знал, как питается Био, как будто не видел никогда. Чай, давно взрослый уже – а приносить жертвы можно было с четырнадцати. Правда, не все – избранные.
– Чего я тут не видал, – хмыкнул Рат. – Но торопиться не буду.
Повернувшись, он махнул рукою своим:
– Эй, парни! Возвращайтесь потихоньку домой да по дороге соберите трофеи. Я вас нагоню.
Получив приказ, воины вспрыгнули на грызущих удила фенакодусов, еще не успокоившихся от горячки недавнего боя, несколько человек уже соорудили носилки – подбирать раненых. Что же касалось убитых…
– Павших героев мы похороним с честью, – заверил жрец. – Завтра же. И все лучшие люди башен будут присутствовать на тризне.
Ишь, как сказал. «Лучшие люди» – ну, надо же!
Подобрав немногочисленные трофеи (много ли возьмешь с нищего лесного сброда), воины Ратибора скрылись за деревьями, а их десятник, по просьбе – или по велению? – волхвов отошел за кусты, к обрыву, с которого в прозрачной белесо-голубой дымке виднелись – а, скорее, просто угадывались – башни и звонница. Но не они сейчас интересовали Рата: скосив глаза, он наблюдал за жрецами и «Раптором».
Великий Био присел, придавив хвостом траву, туловище же чуть откинул назад, громыхнул жутким ожерельем из человеческих черепов.
Один из жрецов сноровисто поднырнул божеству под брюхо. Послышался лязг, и вытянувший шею Ратибор увидел, как в животе «Раптора» открылась заслонка – обычная, словно в печке. А вместо охапки дров волхвы за руки – за ноги сноровисто забросили туда труп недавно убитого нео со снесенной половиной черепа, да потом, чуть подумав, швырнули туда же еще одного – раненого, еще живого…
Заслонка до конца не закрылась, однако ни самого бога, ни его обслугу это нисколечко не смутило. В щели – в топке! – сверкнуло, резануло по глазам притаившегося Рата жаркое мутно-зеленое пламя… Вдруг послышался жуткий душераздирающий вопль – крик убиваемого нео. Божество переваривало несчастного заживо, неторопливо, со спокойствием истинного гурмана… А пища не хотела перевариваться, билась в конвульсиях, безуспешно пытаясь вырваться, и на весь луг, на всю чащу разливался крик, полный дикого ужаса и запредельной невыносимой боли.
Рат закусил губу… Вот так – чтоб живьем – он еще не видел, не присутствовал… Мерзость какая… Вот вам и божество! Хотя лесные дикари никакой жалости не заслуживали, все же этого бедолагу было почему-то жаль. Слишком уж лютая смерть, слишком! Воины не должны умирать ТАК!
Из «топки» потекла густая темно-бордовая кровь, и вопль пожираемого, достигнув самой высокой ноты, вдруг оборвался, резко, даже не переходя в хрип. Отмучился…
Жрецы уже сложили перед Великим Био целую кучу из убитых и раненых дикарей. Раненых, верно, могли б и добить, но почему-то этого не делали – быть может, так было приятнее божеству?
Наверное, так и было, поскольку «Раптор», задрав вверх острую морду, довольно завизжал.
Рат поморщился – покойная матушка называла такие звуки – «сирена», и говорила, что все это – «техника». Техника… Кузнец Велизар перед этим словом благоговел, ну а Ратибор, глядя на вот такое…
Снова открылась топка…
Рат поспешно вышел из-за кустов и, махнув рукой жрецам, подозвал фенакодуса – пора было нагонять своих. Юноша обернулся уже в седле – без определенной цели, – кинул прощальный взгляд на окровавленный луг с мирно пасущимися овцами, на «Раптора»… И вдруг заметил на плоских глазах божества черную змеистую трещину. То ли она появилась недавно, то ли была давно, Ратибор не смог бы сказать, помнил только, что мать называла это – «бронестекло», так что, судя по всему, это не глаза были, а их защита. Треснувшая. Значит, не такой уж Великий Био непобедимый. Ну, еще бы – матушка много чего рассказывала про «боевых роботов»…
* * *
Невдалеке от Успенской звонницы, той самой, что минувшей ночью подверглась нападению дикарей, располагалась небольшая площадка, поросшая невысокой травой и чахлыми кусточками сирени – холмик, с которого открывался великолепный вид на реку, на болота, на полные неведомых опасностей дальние синие леса, куда никто никогда не хаживал, даже охотники. Слава Великому Био, дичи хватало и рядом, а та, что водилась в дальних лесах, вряд ли была съедобной, по крайней мере, так утверждали волхвы – хранители знаний.
Площадка среди сиреневых кустов с давних, еще довоенных пор именовалась «блюдечко», и действительно, чем-то напоминала перевернутое блюдо. Там, на уютной скамеечке, сделанной из притащенного молодежью бревна, и сидел сейчас Ратибор, смотрел на дальние леса, думал… и терпеливо ждал.
Возвратившись после погони, юноша доложил воеводе Твердиславу все… кроме своих сомнений, которые и сомнениями нельзя было назвать – тут, скорее, больше подходило старинное слово «непонятки». Именно так – непонятки. Нечто, не имеющее пока объяснения. Что за огонь горел прошлой ночью на том пологом холме, где обреталось красное Поле и куда строго-настрого запрещено было ходить? Сгон говорил – отблески поля… Может быть. А, может – это жгли костры дикари? Или не костры – костер. Подавали сигнал? Или наоборот – запрашивали?
Почему они напали ночью? Как прошли через болота? Каким образом надеялись хоть что-то разобрать в темноте? Их облезлый вожак… неужели он и впрямь такой умный? Еще и видит во тьме… не-ет, быть такого не может! Правы волхвы: дикари нео – гнусные и тупые создания.
Оп! Кто-то неслышно подобрался сзади, напрыгнул, накрыл теплыми ладошками глаза…
– Ага-а-а!!! Сидишь, ничего не слышишь! А если б это не я была, а какая-нибудь рысь?
Кареглазая красавица, смеясь, уселась на бревно рядом с Ратом.
– Ясна! А я тебя уж два колокола прождал…
– Смотрите-ка, он еще и не рад.
– Рад, рад. Что ты!
Обнимая девушку, Рат крепко поцеловал ее в губы:
– Ах, Ясна, милая! Как же я рад. Что мы с тобой… вот здесь. Что солнце, что тепло… что вот осень такая золотая! Даже не верится, что скоро зима.
– Зима, брр, – девчонка повела плечом. – Не напоминай, ладно?
В длинном льняном платье с богатой вышивкой, со стянутыми красивым витым ремешком волосами, юная красавица сейчас была чудо как хороша. Ратибор невольно залюбовался любимой, прямо вот не отрывал глаза – казалось всю жизнь бы сидел так вот, рядом, держал руки Ясны в своих ладонях и смотрел, смотрел, смотрел…
– Скоро середина октября, – вдруг посмурнела девушка. – Время свадеб. Ты не забыл?
– Да-да, – молодой человек поспешно закивал, словно бы вспомнив что-то важное… Так ведь важное и есть!
Совсем недавно, еще до нападения нео, он как раз и говорил с воеводой о свадьбе, о своей свадьбе… то есть – об их с Ясной свадьбе. Чтоб разрешили… Ведь, несмотря на то что по крови-то Ратибор был чужак, они с Ясной принадлежали к одному роду, к людям Пятницкой башни, и считались братом и сестрой. Какая ж тут свадьба? Воевода, правда, обещал поговорить с великим волхвом… но обещал как-то не слишком уверенно. Правда, об этом – о неуверенности – Рат своей девушке не сказал, не захотел расстраивать. Наоборот, уверил – что все на мази.
– Ой! Совсем забыла, – Ясна хитро прикрыла очи черными пушистыми ресницами. – У меня ведь кое-что есть… Вот, смотри, слушай.
Она вытащила из висевшей на поясе кожаной, расшитой бисером сумочки… листы печатного текста, явно старинные, еще довоенные. Когда-то они, вероятно, составляли книгу, но сейчас распались… правда, выглядели как-то необычно ново, даже казалось, пахли краской, словно были отпечатаны совсем-совсем недавно.
Рат улыбнулся:
– Что это? Ты где-то нашла книгу?
Книги с Последней Войны сохранились, но было их очень мало, да и те, что были, находились на строгом учете у жрецов. Нет, конечно, детей читать учили, как учили писать и считать, но дальше этой программы начальной школы ученье не шло. Разве что те, кого отбирали в жрецы, знали чуть больше, остальные же и читали-то в большинстве своем – по слогам.
– Спрашиваю, откуда это у тебя?
Девушка обиженно отодвинулась:
– Откуда надо! С девчонками за брусникой ходили вон за тот холм.
– Туда же нельзя! – вспомнив про красное Поле, ахнул Ратибор. – Там же…
– Зато брусники прорва. И такая сладкая… И никакого Поля мы там, кстати, не увидали. А и видали б – так не догнало б оно нас ни в жисть!
– Но…
– Не болтай! Слушай…
Легкий ветер поет неслышно
Ювелирно-блестящей ночью…
Ты мне снова и снова снишься,
Если даже сниться не хочешь… –
тихо прочла Ясна.
Читала она, к слову сказать, на редкость хорошо, быстро, да и писала грамотно, и вообще была очень даже не глупа.
– Теперь – ты! – заглянув Ратибору в глаза, девушка протянула ему листочки…
Рат с неожиданным смущением улыбнулся:
– Ну… уж, коли просишь…
Белой сказкой пройдешь по городу,
Январем, как плащом укутана…
И сверкая червонным золотом
Реже скачут стрелки минутные…
– Что такое «минутные стрелки», знаешь? – прервав чтение, тихо спросил юноша.
Ясна кивнула:
– Конечно. Я видела у волхвов хронометр. И знаю, что такое часы. Продолжай, милый.
Рат откашлялся:
И ко мне, осыпана инеем,
Не заглянешь ночью морозною –
Коль судьба, расстанусь и с жизнью я,
А с мечтой расставаться боязно…
– Хорошо как… – прикрыв глаза, девушка томно прижалась к любимому. – Дальше!
Резкий порыв ветра, прилетевший с болот, внезапно раскидал стихи по всему «блюдечку», и влюбленные, смеясь, принялись ловить невесомые бумажные листочки…
– Хорошо бы их вместе сшить, – усаживаясь на бревно, тихо промолвил Рат.
– Я сошью, – Ясна мягко улыбнулась. – Просто не успела еще.
Молодой человек задумчиво покусал губу:
– Знаешь, что? А я тебе обложку из березовой коры вырежу. Будет почти как настоящая книжка, как у волхвов.
– Только она будет – у нас! – радостно встрепенулась девушка. – Наша!
Она бы еще, верно, что-то сказала, да Рат не дал, накрыв теплые губы любимой своими губами. Налетевший ветер шуршал желтой листвой, и по низкому блекло-синему небу, средь белесых клочков облаков, курлыкая, пролетала журавлиная стая.
