Выспаться мне не дал не кто иной, как Ракитин. Что звонит именно он, я понял сразу, но трубку снял после того, как телефон пропел вызов раз двадцать и, по-видимому, слегка подустал, но замолкать не собирался. Проклиная в душе настырность друга, я заставил себя сползти с постели и на четвереньках (другое положение тело отказывалось воспринимать) добрался до охрипшего от усердия аппарата.

— Какого лешего, Олег?! — я вложил в этот рык все остатки эмоций, но он не возымел никакого действия.

— Привет, Димыч! Ты просил позвонить, что случилось?

— Ты на часы хоть иногда смотришь? — едва ли не с обидой поинтересовался я.

— Конечно, уже девять часов, рабочий день в самом разгаре, — Ракитин был абсолютно серьезен и неумолим, как торнадо или цунами.

Я плюнул на попытки вызвать сочувствие к своему больному организму и попробовал сосредоточиться на реальности. Тут же почувствовал, как что-то мягкое и теплое трется о мои голые ноги — Грэг, брат мой меньший, как же мне хреново! Кот, словно приняв эту душераздирающую телепатему, коротко муркнул и снова шоркнулся пушистым боком на сей раз прямо о мою щеку. Я попытался погладить Грэга по выгнутой спинке, но промахнулся и едва не потерял равновесие.

— Слушай, капитан, у меня есть интересная информация для следствия, но по телефону не могу. Мне надо сначала немного поправить здоровье. Через час подъезжай ко мне, поговорим.

— Что, так тяжело дается знание? — саркастически хмыкнул он.

— Не пытайся шутить, Олежек, юмор никогда не входил в список твоих добродетелей. В приложении к тебе — это скорее недостаток, — я тоже уперся.

— А если я пива привезу? — голосом бывалого провокатора продолжал он.

— Тогда — недоразумение…

— Ладно, шутник, — посерьезнел Ракитин, — ехать к тебе у меня времени нет. Через час жду тебя возле Нового собора, не более пяти минут. Опоздаешь, отстраню от дальнейшего участия в расследовании!

В трубке запел сигнал отбоя. Вот так! И с таким тираном и узурпатором я дружу уже больше двадцати лет! И лучшего желать не хочу, между прочим. Странная штука — мужская дружба.

Я глубоко вздохнул и заставил себя принять вертикальное положение. Грэг снова закружил между моими ногами, неосознанно создавая дополнительные помехи движению больного организма хозяина. Не желая обижать преданное животное и стараясь не обращать внимания на протестующий гул и звон в голове, я осторожно перешагнул через кота и отправился сначала на кухню, где буквально в полуобморочном состоянии от тошноты и пульсирующей боли в затылке сумел приготовить целых пол-литра знаменитого эликсира жизни — «доши», напитка из мяты, меда и лимона, выравнивающего перекошенную алкоголем энергетику организма и очищающего ткани от шлаков. Потом, в обнимку с кружкой животворной жидкости, забрался в душ, настроил его на самый жесткий режим и минут пятнадцать подставлял больное тело под контрастные струи, пока кожа не стала багровой, а голова не обрела легкость и ясность.

Допив «доши», я наконец почувствовал, что снова могу управлять собственным организмом, и даже смог без проблем вскрыть банку с кошачьими бифштексами и плюхнуть их в миску возле холодильника. Но окончательное возвращение к жизни состоялось с помощью уникальной медитативной техники, которой успела обучить меня чудесная и удивительная женщина по имени Ирина! Каждый раз при погружении в причудливый и ни с чем не сравнимый мир трансовых видений меня не покидало ощущение, что кто-то находится рядом, может быть прямо за спиной, и ненавязчиво помогает мне пройти этой призрачной, переменчивой дорогой, чтобы в конце обрести себя, осознать свою целостность через неразрывность земного и небесного бытия…

В итоге ровно через час я стоял, нахохлившись и засунув руки в карманы куртки, напротив Нового собора, воздвигнутого сравнительно недавно на том же самом месте, где каких-то еще полвека назад возвышался памятник Лысому Вождю.

Ракитин был, как всегда, точен как атомный хронометр. Рядом со мной взвизгнули покрышки его служебной «ауди», и будто сама собой распахнулась дверца.

— Падай, горе-алкоголик! — Олег, ухмыляясь, разглядывал мою постную физиономию, еще хранившую следы борьбы с похмельем.

— От такого же слышу! — вяло огрызнулся я, устраиваясь рядом на переднем сиденье.

— Я, брат, отрываюсь только по выходным и не чаще раза в месяц, — покачал головой Ракитин. — А ты, смотрю, все не можешь забыть?

Он, сам того не ведая, попал мне прямо в сердце, в едва затянувшуюся рану, и я не смог сдержать гримасы боли. Олег тут же понял, что перегнул палку, и сказал примирительно-извиняющимся тоном:

— Прости, Димыч, я не хотел!.. Так что ты собирался мне рассказать?

— Я, между прочим, вчера не напился, а получил производственную травму! — уже успокаиваясь, начал я в своей обычной манере — Зато добыл вам сразу двух подозреваемых.

— Уж не мужа ли Закревской? — проявил осведомленность Ракитин, доставая сигареты, и, перехватив мой заинтересованный взгляд, пояснил не без самодовольства. — Опер я, по-твоему, или погулять вышел?

— Ну да, первым, по логике, и должен быть бывший муж-ревнивец, — кивнул я и прищурился на Олега. — А второй?

— Да кто угодно! Любовник, пьяная подружка, маньяк, наконец, — отмахнулся Ракитин. — Все равно, если не бывший муж, будем проверять всех подряд, и рано или поздно откопаем.

— Копать не придется, Олежек! Второго я дарю тебе безвозмездно, — я сделал широкий жест рукой и тоже прикурил.

— Ладно, я тоже делаю тебе подарок, беру с собой на свидание с Павлом Юрьевичем Закревским. А ты мне по дороге расскажешь о второй персоне.

С этими словами Ракитин развернул машину, и мы неспешно покатили в сторону Университетского городка.

— Хорошо, капитан, тогда послушай сказку про умную и добрую тётеньку-проститутку и ее любимую ученицу, — я сделал глубокую затяжку, выдерживая актерскую паузу, выпустил дым в приоткрытое окно и продолжал. — Жила-была мудрая, красивая и добрая женщина, кандидат психологических наук, решившая во имя научной достоверности собираемого материала для докторской диссертации, временно поменять профессию — получить, так сказать, данные из первоисточника…

— А знаешь, как называлась ее диссертация? — перебил Олег, не отрывая взгляда от дороги. — «Социально-психологические аспекты возникновения случайных интимных связей, как отражение скрытых потребностей общества в сфере эротической культуры человека».

— Круто! — я невольно прищелкнул языком. — Энни-Шоколадка не зря пользовалась такой бешеной популярностью. Так вот, профессию-то она поменяла, но поскольку все же была человеком высокообразованным, поклонницей «Камасутры» и тому подобного, то довольно быстро снискала уважение и почет среди остальных «ночных бабочек» и стала брать кое-кого из них на своеобразную стажировку, обучать древнему искусству любви.

Я выбросил окурок и прикрыл окно до узенькой щели для вентиляции.

— И вот внезапно эта добрейшая и отзывчивая женщина превращается в какое-то исчадие ада, безжалостную садистку и публично избивает свою ученицу, а потом устраивает в клубе, где работает, форменный погром, поранив еще несколько человек. Причем ей как-то удается скрыться до появления патрульных.

— Единичный случай, с кем не бывает, — скептически хмыкнул Ракитин.

— Если бы единичный! Эта удивительная женщина превратилась в ужасное чудовище, агрессивное, злопамятное и подозрительное, одержимое манией преследования. Причем периодически она снова становилась почти прежней, хотя и чем-то озабоченной, говорила, что ей необходимо с кем-то посчитаться, и снова зверела и набрасывалась на девочку-стажерку…

— Может быть, у Закревской просто съехала крыша от психического перенапряжения? — предположил заинтересовавшийся моим рассказом Ракитин. — Ведь оставаться и ученым, и проституткой одновременно, думаю, непросто…

— Все было бы так, если бы она недавно вновь не стала прежней, доброй и ласковой, будто ничего и не было, — возразил я.

— Получается, что рассчиталась?

— А может, и нет?

— Тогда это уже третий подозреваемый…

— А второй — эта девчонка, без сомнения, — подытожил я. — Ее подружка вчера поведала мне сию жуткую историю, и она же слышала, как эта несчастная стажерка, предварительно хорошо нагрузившись для храбрости, обещала пристукнуть свою наставницу, если та не прекратит над ней издеваться.

— И кто это?

— Светлана Величко по прозвищу Персик.

— Ты ее видел?

— Нет, вчера ее не было в клубе, — я внимательно посмотрел на Олега.

Видимо, нам обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль, потому что Ракитин вытащил рацию и включил вызов.

— «Букет», я — «Гвоздика», прием…

— «Букет» на связи, в чем дело?

— Здесь Ракитин. Саша, пробей-ка через нашу базу адресок некой Величко Светланы…

— Других данных нет, Олег Владимирович?

— Нет. Но, думаю, двух Светлан Величко у нас в городе не найдется.

— Принято.

Ракитин убрал рацию и ловко повел машину по узким проездам Университетского городка.

Через пару минут мы остановились перед двенадцатиэтажной башней с единственным подъездом («умным домом», как его окрестили студенты), в которой проживало большинство доцентов и профессоров Университета. Входная дверь, по традиции, была заблокирована электронным замком новейшей системы, в микрочип которого вводились дактилоскопические данные жильцов. Считалось, что эти замки гарантировали полную безопасность жилища, но Ракитин тут же опроверг сие распространенное заблуждение: послюнил большой палец, а затем, прижав его к опознавательному окошку, сделал быстрое и сложное движение. Спустя секунду послышался щелчок, и дверь открылась, как бы приглашая в свое сухое и теплое нутро, прочь от мерзкой сырости.

Уже в лифте я, не совладав с природным любопытством, спросил Олега:

— Как тебе это удалось? Бывал здесь раньше?

— Нет конечно, — хитро прищурился он, — как говорится, ловкость рук и никакого мошенства, голимая физика, брат! Движущийся палец оставляет на поверхности стекла разводы, соответствующие рисунку папиллярных линий, а слюна, как достаточно вязкая и прозрачная жидкость фиксирует их. Получается как бы несколько наложенных друг на друга картинок. Практика показывает, что в девяти случаях из десяти хоть один из этих отпечатков-фантомов да окажется в памяти контрольного чипа.

— Лихо! — я невольно прищелкнул языком. — И такому тоже учат в криминальной милиции?

— А то! — довольный произведенным эффектом Ракитин приосанился.

В этот момент лифт добрался наконец до одиннадцатого этажа и выпустил нас на полукруглую площадку, залитую белым светом галогеновых ламп. Олег уверенно направился к двери с номером «66», обитой красным коленкором по последней моде, и нажал на плоскую клавишу звонка. Сигнал приглушенно пропел несколько тактов турецкого марша, и буквально тотчас же дверь распахнулась. Хмурый взлохмаченный мужчина в линялой футболке, тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу встал на пороге, загораживая проход, молча и пристально разглядывая нас.

— Здравствуйте! Павел Юрьевич, если не ошибаюсь? — Олег показал свое удостоверение. — Капитан Ракитин, криминальная милиция. А это — Дмитрий Котов, журналист из «Вестника».

— Не ошибаетесь, — проворчал хозяин, не двигаясь с места. — Чем обязан, господа?

— Может быть, вы позволите войти? Как-то неудобно в дверях разговаривать, — Олег был сама галантность и доброжелательность.

— О чем вы хотите со мной говорить? — по-прежнему хмуро поинтересовался Закревский, однако все же посторонился, пропуская в просторную прихожую.

Ракитин, продолжая улыбаться, быстро и профессионально осмотрелся. Я тоже успел оценить обстановку и пришел к выводу, что женщины тут давно уже не было. Печать одиночества, причем тщательно поддерживаемого одиночества, проявлялась буквально во всем: от ободранной полки с телефоном до единственной пары мокрых ботинок под вешалкой и пыльных разводов на полировке платяного шкафа.

— Павел Юрьевич, мы хотели бы задать пару вопросов, касающихся вашей жены, Анны Леонтьевны Закревской, — приступил к делу Олег.

— Аня мне больше не жена! — резко вскинулся Закревский и даже руки на груди скрестил, пытаясь придать себе оскорбленный вид.

— А по моим данным вы с ней так и не развелись, — парировал Ракитин. — Значит, жена законная!

— Я презираю проституцию! И я презираю женщин, торгующих своим телом! — продолжал хорохориться Закревский, но в глазах его ясно проступили смятение и страх.

А еще я вдруг почувствовал, правда на короткое мгновение, сильнейшую тягучую боль и тоску пустоты в груди этого нестарого еще мужчины, будто сам стал им! Наваждение тут же кончилось, но теперь я больше не мог, как минуту назад, думать о его возможной виновности в смерти жены. Я точно знал, что Закревский не виновен, что он даже не знает о ее смерти и до сих пор безумно любит Анну, несмотря на внешнюю браваду и позу.

Поэтому, чтобы прекратить бессмысленную перепалку и помочь обоим, я жестом остановил Олега и спросил:

— Где вы были вчера вечером, когда убили вашу жену?

Закревский застыл от моих слов, потом глаза его медленно расширились, руки опустились.

— Что вы сказали про Аню? — он произнес это свистящим шепотом, голос отказался повиноваться ему.

— Ваша жена была найдена вчера около восьми часов вечера в арендуемой ею квартире, мертвой, — четко проговорил я, не спуская с Закревского глаз. — Где вы были в это время?

— Что значит «мертвой»? Кто это сделал?! — продолжал хрипеть тот, не слыша вопроса.

— Она убита, — вмешался Ракитин, — ударом подсвечника по голове. Мы ищем убийцу и рассчитываем на вашу помощь, Павел Юрьевич.

— Да-да, я понимаю, — потерянно забормотал Закревский, голос снова вернулся к нему, но какой-то другой — механический, что ли?

— Так когда вы виделись с Анной Леонтьевной последний раз? — решил я спросить его по-другому.

— Виделся?.. Да нет, я не видел Аню больше месяца… Она сама так хотела, — Закревский слепо повернулся и побрел вглубь квартиры, продолжая разговаривать как бы сам с собой, а мы потихоньку двинулись за ним. — Она говорила, что скоро все закончится, и мы снова будем вместе… А я, я не мог больше терпеть… Я так сильно любил ее! Я пошел в этот мерзкий клуб, где она… Но Ани там не было, и телефон ее молчал… Тогда я вернулся домой и стал ждать ее. А потом она позвонила…

Он пришел на кухню и принялся рыться в ящиках стола.

— Когда, во сколько это было? — тут же уточнил Ракитин.

— Не помню…

— Постарайтесь, Павел Юрьевич, это очень важно! — мягко настаивал Олег.

— Кажется, часов в девять… или десять, — он посмотрел на нас потемневшими от внутренней боли глазами. — Да, в девять. Я как раз включил телевизор. Хотел хоть как-то отвлечься, пока она не придет… Она позвонила и попросила, чтобы я пришел в парк, к фонтану. Это место нашего самого первого свидания!..

Мы с Олегом переглянулись, и я спросил:

— Вы ничего не путаете, Павел Юрьевич? Точно, в девять часов?

— Разумеется, у меня прекрасная память на числа.

— И вы пошли на встречу?

— Естественно!.. Но она не пришла, — Закревский вытащил из ящика помятую пачку сигарет и зажигалку, кое-как прикурил, морщась от дыма, как человек давно не имевший дела с табаком, потом продолжил: — Вместо нее ко мне подошла красивая молодая женщина, назвалась Аниной подругой, и сказала, что Аня прийти не сможет, что к ней пришли… в общем, к ней пришел очередной…

— Понятно, — поспешил я ему на помощь. — А как звали подругу?

— Надя, кажется… — Закревский курил, почти непрерывно затягиваясь и стряхивая пепел прямо на пол. — Я ее никогда раньше не видел.

— А вы бы смогли ее узнать, если бы встретили еще раз? — спросил Ракитин.

— Конечно, — кивнул Закревский и бросил окурок в раковину. — Она весьма привлекательная женщина.

Я в это время подумал о своей вчерашней встрече на остановке, и вынужден был признаться себе, что Энни-Шоколадка мне, видимо, не померещилась. Вот и Закревский подтверждает, что она была жива, в то время, как ее труп уже находился в морге управления криминальной милиции. И в этот момент я явственно почувствовал затылком легкое, но пронзительно холодное дуновение — «ветер смерти», — и понял, что всем нам грозит серьезная опасность. Но вот какая и откуда?..

— Павел Юрьевич, мы хотели бы попросить вас, — я счел необходимым вмешаться в разговор, — если кто-либо еще позвонит от имени Анны Леонтьевны или будет интересоваться ею, сообщите немедленно нам. Лучше — капитану Ракитину, но можно и мне, на мобильный. Запишите, пожалуйста, номер.

— И мой тоже, — поддержал меня Олег.

— Вы думаете, что этот… тот, кто убил Аню, может и меня?.. — Закревский пытливо вгляделся в нас по очереди, но мы, не сговариваясь, постарались сохранить выражение невозмутимости на физиономиях, и несчастный муж сдался. — Хорошо, если вы так считаете… Диктуйте, я запомню.

Когда мы уже ехали обратно в город, Ракитин вдруг внимательно глянул на меня и спросил:

— Слушай, Димыч, а ведь ты что-то почуял там, у Закревского, а? Когда про телефон заговорил?

— Я, Олежек, скоро наверное сам маньяком стану, или магом… — вздохнул я и вытащил сигареты. — Мерещится всякое периодически. Вчера вот на остановке, ночью, вроде как Энни-Шоколадку встретил… — я закурил и протянул пачку другу. — А давеча, ты прав, действительно на меня накатило, в ниндзюцу называется сакки — «ветер смерти». Это обостренное ощущение опасности, которое тренируется почти во всех школах боевых искусств, включая русбой.

— Ну и кто, по-твоему, может нам угрожать? — Ракитин тоже прикурил и зажал сигарету в зубах.

— Не знаю, Олежек, не знаю. Но только «ветер смерти» никогда не ошибается, — я посмотрел на его сосредоточенное, даже затвердевшее лицо и попросил: — Подбрось меня до редакции.

В родную «уголовку» я попал как раз в обеденный перерыв. Едва открыв дверь, я окунулся в ароматнейшее облако из запахов свежесваренного кофе, ликера «Амаретто», горячих тостов и нарезанного лимона. Леночка Одоевская, наша суперкарго и редактор, напевая тихонько какой-то новый шлягер из репертуара бессмертной «Машины времени», которой вот уже лет семь или восемь руководил сын несравненного Андрюши Макаревича, колдовала у столика за ксероксом, и, подчиняясь легким порханиям женских рук, на его полированной поверхности вырастал очередной шедевр сервировки. Прикасаться к такому чуду и тем более пользоваться им, по моему разумению, было просто кощунством. Но, как говорится, «голод — не тетка», и, глубоко вздохнув и сотворив на физиономии приличествующую случаю улыбку, я направился к столу.

Леночка, увидев меня, как всегда мило улыбнулась в ответ и даже подставила бархатную щечку для дружеского поцелуя, но в глазах ее, по-прежнему, плескалась обида пополам с надеждой и теплыми искорками затаенной печали. И как всегда я постарался ответить ей, используя свою новую способность, послав психоэмоциональный фантом пушистого золотисто-розового шарика, и она приняла его, и отвернулась с заблестевшими глазами. А я в который раз мысленно извинился перед ней, и на мгновение будто теплые и ласковые, такие родные и далекие руки прикоснулись к моим щекам, погладили по затылку и исчезли. Но еще долгих две-три секунды я не в силах был шевельнуться или вздохнуть — Ирина?!..

— Котов, тебе тут сообщение на «секретаря» пришло, — сказал мне в спину вошедший следом Федя Маслов, он же — Дон Теодор, гений объектива, «ученый малый, но педант».

— Кто? — очнулся я и взял со столика бутерброд с сыром, листиком салата и кружочком лимона сверху.

— Какой-то Сильвер, — Дон Теодор ухмыльнулся и тоже потянулся за едой. — Уж не тот ли Одноногий Джон от самого Стивенсона?

— Нет, Федя, всего лишь однофамилец, к тому же не одноглазый, — жуя на ходу, я направился к «секретарю».

Этот агрегат представлял из себя последнее слово в офисной технике. Практически это был самый настоящий робот, умеющий выполнять массу полезных и нудных функций. Например, принимать и отвечать на звонки или переадресовывать их по обстоятельствам, работать самостоятельно с факсами, записывать и хранить до востребования оперативную информацию по профилю отдела, напоминать каждому из нас о его обязанностях и ежедневных рабочих планах, а также много еще чего.

Набрав свой личный код, я через пару секунд получил весь текст на плоском цветном экранчике: «Кот, СВ объявилась в клубе, напуганная и пьяная, просила меня вызвать какого-нибудь знакомого мента. Я пообещал. Дуй скорее в клуб, пока СВ опять не сбежала! Сильвер».

Аппетит у меня сразу пропал. Я почувствовал странную внутреннюю дрожь — ожидание вперемежку с тревогой, и даже не глотнув кофе, выскочил из редакции.

Моя «старушка», «Селенга» двадцатой модели, не подвела и на этот раз, и через каких-нибудь десять минут я уже распахнул стеклопластовые двери клуба «Наяды». В виду неурочного часа зал был почти пуст, только в дальнем углу возле подмостков возились с микшерским пультом две унылых патлатых личности, да за стойкой бара неизвестный мне молодой и какой-то весь прилизанный парень протирал полотенцем высокие фирменные стаканы для пива. Мишки Фукса видно не было, как не обнаружил я и таинственной Светланы Величко — СВ по кодировке Сильвера, — поэтому, подойдя к стойке, негромко осведомился:

— Эй, малый, а где хозяин?

Парень мутно глянул на меня, и я понял, что он совершенно и бесповоротно пьян. Мне ничего не оставалось, как обогнуть стойку и пройти под табличку «Посторонним вход запрещен». Парень сделал слабое рефлекторное движение в мою сторону, видимо пытаясь преградить дорогу, но в этот момент силы оставили его окончательно, и он рухнул прямо на коврик под стойку. Задерживаться ради него я не стал, прошел по узенькому коридорчику до обитой под крокодиловую кожу двери и оказался в личных апартаментах «капитана Сильвера», где обнаружил его самого и роскошную молодую особу с фигурой храмовой танцовщицы в весьма недвусмысленной позе (кажется, «пробуждающаяся лиана» из «Камасутры» или что-то в этом роде). Они были так заняты изучением сей сложной позиции, что даже не заметили моего появления. Мне пришлось громко сказать «гм-м!», дабы обратить на себя внимание.

— А, Кот, наконец-то! — ничуть не смутился Мишка, поднимаясь с огромного «сексодрома», занимавшего почти половину помещения, и натягивая штаны. — Я уже заждался!

— Вижу, — хмыкнул я. — Небось, старался изо всех сил?

— А то! — осклабился он и кивнул на продолжавшую лежать в откровенной позе и томно улыбавшуюся нам красотку. — Знакомься, Персик или Светлана Величко, в натуральном виде, живая и невредимая, как обещал.

— Привет, маленький, — заплетающимся языком мурлыкнула та и протянула мне полную холеную руку, — иди сюда, поиграем!

— В другой раз, красавица! — отмахнулся я и с сомнением посмотрел на Сильвера. — Думаешь, она еще что-то может помнить после такого «загруза»?

— Вспомнит! — пообещал Мишка и бесцеремонно потащил слабо упирающегося Персика с кровати к другой двери, напротив входной, за которой обнаружилась шикарная просторная ванная комната с полным набором необходимых наворотов, включая джакузи.

Прикрыв за Сильвером дверь, я уселся в кресло возле низкого стеклянного столика, заставленного всякой снедью и бутылками с ликером, джином и тоником, и слегка подзаправился, слушая приглушенные вопли и ругательства, доносившиеся из ванной. Я успел ополовинить литровую бутылку тоника и съесть порцию крабового салата с холодными тостами, когда дверь ванной распахнулась и на пороге появился красный как помидор Мишка, вытолкнувший вперед себя тоже румяную Светлану, кутавшуюся в огромное махровое полотенце.

— Вот! Получи и распишись! — шумно отдуваясь, Мишка плюхнулся в соседнее кресло и схватил со стола бутылку джина.

Красотка между тем быстренько шмыгнула в угол за ширму и буквально через минуту вышла уже весьма прилично одетая в модный переливчатый костюм-блонди и полупрозрачную «водолазку». Улыбка и взгляд у нее были теперь вполне осмысленными. Она подошла ко мне и протянула красивую ухоженную руку с длинными пальцами безо всяких следов маникюра.

— Светлана, — приятным низким голосом сказала она и присела на низкий пуфик рядом с моим креслом. — Вы не коп?

— Нет, — ответил я, с удовольствием ее разглядывая. — Меня зовут Дмитрий Котов. Я — репортер уголовной хроники из «Вестника».

— Жаль, — погрустнела Светлана, — тогда вы мне не сможете помочь…

— Думаю, что смогу, — ободряюще улыбнулся я. — Я веду параллельное расследование обстоятельств смерти вашей знакомой — или подруги? — Анны Леонтьевны Закревской, известной как Энни-Шоколадка.

При упоминании имени Закревской, Светлана заметно вздрогнула и напряглась. Тогда я, чувствуя как начинают разгораться мои уши, взял девушку за локоть и усадил к себе на колени, приобняв за полные и горячие даже через ткань бедра.

— Я полагаю, так тебе будет спокойнее, — я постарался произнести это как можно равнодушнее, хотя внутри против воли все уже начинало вибрировать и звенеть от близости молодого женского тела. — Расскажи-ка нам, Персик, что же все-таки между вами произошло и почему?

Светлана покосилась на меня, слегка пошевелилась, как бы устраиваясь поудобнее на моих коленях, отчего вибрация и звон внутри организма стали почти физически ощутимыми, потом коротко вздохнула и заговорила.

В целом она подтвердила своим рассказом все, что поведала мне ее товарка Крошка Настя. Да, Энни сначала приветила Величко, обучала ее премудростям «Камасутры», даже жила у Светланы какое-то время. Потом, примерно недели две назад, Закревскую вдруг словно подменили. Она стала агрессивной, подозрительной, раздражалась по малейшему поводу, задирала других «ночных бабочек», скандалила с клиентами. И больше всего доставалось конечно Светлане. Несколько раз Шоколадка даже била ее в туалете клуба, а последний раз так, что Величко пришлось дней пять отлеживаться дома, запершись на все запоры и не отвечая ни на стук в дверь, ни на телефонные звонки. Позавчера Закревская снова встретила Светлану в клубе и вновь была прежней: веселой, улыбчивой и доброй. И самое интересное, Энни явно ничего не помнила из своих «художеств», как будто это была не она!

— И вот вчера, — продолжала свою странную и печальную повесть Светлана, прильнув ко мне всем телом, обняв одной рукой за шею и поглаживая как-то по-особенному мочку моего уха, отчего по телу пробегали горячие волны и мужское естество мое отказывалось подчиняться рассудку, — я возвращалась домой примерно в шесть часов вечера, и вдруг увидела Энни, выходящую из моей квартиры с какой-то незнакомой молодой женщиной! Я едва успела отскочить обратно за угол и спрятаться в нише мусоропровода. Я испугалась, правда! Подумала, что они приходили за мной, чтобы снова поиздеваться или изнасиловать…

— А откуда у Энни ключ от твоей квартиры? — спросил я, почти естественно прикасаясь губами к коже у Светланы за ушком и чувствуя ответное движение ее тела.

— В том-то и дело, что я ей ключа не давала! — она округлила свои большие фиалковые глаза и выпрямилась, при этом пальцы ее будто невзначай забрались в волосы у меня на затылке и принялись легонько поглаживать и массировать кожу. — И эту женщину я раньше никогда не видела!

— Как она выглядела? — мне удалось немного стряхнуть сладострастное напряжение и взять под контроль желания тела. Теперь ласки были приятны, но и только, и не мешали думать и соображать.

— Молодая, лет тридцать, — медленно начала вспоминать Светлана, — высокая, одного роста с Энни, темные пышные волосы, черты лица я плохо разглядела… красивая, но скулы, по-моему, широковаты… Одета была в такой же как у Энни светлый плащ и полусапожки… Все.

— Ты в квартиру заходила потом? — я снова был собран и готов к действию.

— Нет! Что ты?! — испугалась Светлана и прекратила свои провокации, видимо, почувствовав изменения в моем настроении. — Я убежала оттуда, как только они ушли, и на такси уехала к тетке в Академгородок. Там и ночевала. А сегодня решилась попросить Мишу помочь, и вот пришел ты!

— Все праильна, — подал наконец голос Сильвер, но язык уже совсем не слушался его, так как за это время «добрый еврей» успел «уговорить» всю бутылку джина. — Щас Кот пойдет с тобой и выпуси-ит кишки обеим б…дям!

— Гут гецухт, кэп! Отдыхай, — я деликатно спустил с колен роковую красотку и поднялся. — А мы с Персиком прогуляемся и посмотрим, что делается в ее квартире. О’кей?

— Зеер гут! Тока верни моего пупсика в цельности и престранности… — он не договорил и захрапел, уронив лохматую голову себе на грудь.

На моей верной «двадцатке» мы добрались до дома Светланы всего за четверть часа. Это был стандартный «монолит» в новом, элитном микрорайоне города, окруженном с трех сторон естественным сосновым лесопарком, но, разумеется, чистым, ухоженным и с биотуалетами на каждом перекрестке пешеходных дорожек. Поднявшись на лифте на восьмой этаж, мы осторожно, стараясь не шуметь, подошли к обшитой деревянными «под ясень» панелями двери с обычным механическим замком «Медведь», который, по уверениям криминалистов, до сих пор не удалось открыть ни одному вору, а вот Энни-Шоколадке с ее таинственной «подругой» посчастливилось.

Я отобрал у Светланы ключ и, отперев дверь, толкнул ее рукой. Полутемная прихожая, а также длинный коридор за ней, оказались как на ладони. Я вошел первым, заглянул налево, в кухню, потом прошел на цыпочках по коридору до приоткрытой двери гостиной, и наконец остановился перед входом в спальню. Светлана быстренько перебежала ко мне, снова прижалась сбоку всем телом, и тогда я нажал на ручку двери.

Ничего не случилось, квартира оказалась пустой. Никаких следов постороннего присутствия мы не обнаружили. А когда осознали это, давившее на обоих нервное напряжение спало, и мы естественным образом оказались в объятиях друг друга на широкой и низкой софе посреди спальни.

Лишь часа через два мы наконец смогли встать и, по-прежнему не разжимая объятий, нагишом отправились на кухню — желудки обоих настойчиво требовали восполнения потраченных калорий. Там нам все-таки пришлось разъединиться, Светлана принялась хлопотать у плиты, а я от нечего делать прошел в гостиную, потому как заметил там при осмотре стойку с музыкальным центром. Выбрав диск с записью Яны Барышевской, восходящей звезды отечественной эстрады, я вставил его в «сидюк» и тут краем глаза заметил в кресле странный пестрый предмет, наполовину скрытый подлокотником.

Все еще не разобрав, что это, я подошел поближе и увидел… куклу! Несколько мгновений я не мог понять, что так меня в ней удивило, а потом, осознав, остолбенел. Странная кукла была как две капли воды похожа на Светлану Величко! Словно кто-то буквально скопировал женщину, вплоть до крохотной родинки на границе пушистого треугольничка внизу живота и пигментного пятнышка в виде сердца под правой ключицей. Заворожено я поднял куклу, оказавшуюся чересчур тяжелой для своих размеров, из кресла, и у меня тут же возникло знакомое ощущение ледяного сквозняка в затылке — «ветер смерти»! Одновременно с ним появилось не менее удивительное и зловеще-омерзительное чувство, что кукла живая. Я как бы раздвоился. Одна моя половина, загипнотизированная немигающим взглядом фиалковых глаз жуткого создания, покорно готовилась к чему-то, еще более ужасному и непонятному, что вот-вот должно было произойти, а другая, ясная, собранная и решительная требовала от первой: «Очнись! Не смей раскисать!»

И не знаю, чем бы все закончилось, но к реальности меня вернул дикий, душераздирающий вопль Светланы, вошедшей в этот момент в комнату. Я немедленно отшвырнул куклу в дальний угол и протянул руки к прижавшейся от ужаса к косяку девушке. Она тут же бросилась ко мне и буквально повисла на шее, рыдая и бормоча что-то неразборчивое. Раздвоение мое тут же прекратилось, я прижал к себе теплое вздрагивающее тело, погладил Светлану по волосам и сказал слегка осипшим голосом:

— Пойдем, Персик! Все в порядке. Ничего страшного, это просто чья-то неудачная шутка. Разберемся…