По прибытии в зимовье Горислав собрал всех оставшихся в живых обитателей охотничьего домика на импровизированный «военный совет». Коротко обрисовав ситуацию, в которой они оказались, а также изложив неутешительные выводы, к которым они только что пришли, он закончил речь следующим неожиданным предложением:

– Не знаю, как у остальных, а у меня лично сложилось убеждение, что разгадку всех последних трагических событий следует искать в обнаруженном группой Пасюка пещерном храме. Почему – долго объяснять… Да я еще и не созрел для объяснений. Короче говоря, предлагаю незамедлительно, прямо сейчас, отправиться туда. Итак, кто пойдет со мной?

– Одного я тебя не отпущу, – отрезал Хватко. – Хватит нам жмуриков.

– А без меня вам его вообще не найти, – хмыкнул Пасюк.

– Отлично, – кивнул Костромиров. – Еще желающие?

– Я тоже иду, – вздохнул Антон Егорович. – Хоть погляжу, чего за храм такой, из-за чего вся канитель.

– И я, значица, с вами, – заявил Борис. – Мне тоже шибко охота посмотреть на ту пещеру. А ну как это она самая и есть…

– Какая «она самая»? – не понял Вадим.

– Ну, в которой, значица, Уносящие сердца схоронены.

– Тьфу ты, поганский царь! – рассердился охотник. – Опять ты со своими сказками, типун те на язык!

Теперь взоры всех присутствующих обратились на Бухтина, забившегося в самый дальний угол избы и сидевшего там, обхватив дрожащие плечи руками.

– Идите к черту, маньяки! – выкрикнул он, клацая зубами. – Я теперь до возвращения вертолета из избы носа не высуну. Вдруг это у кого-то из вас крыша поехала?

– Скис Серега, – констатировал Пасюк. – Пускай, в натуре, тут остается, у Антонины под юбкой.

– Нечего тогда рассиживаться, пошли, – решительно поднялся Антон Егорович, – пока не стемнело.

– Ы-ымм-мым! – неожиданно промычала Антонина, изображая что-то быстрым движением пальцев. – Гмым-мым!

– Чего, чего? – нахмурился старик. – …Ах, ты про это! – И, повернувшись к остальным, пояснил: – Жена говорит, чтобы мы по пути заскочили к Нектарию. Упредить надо старца, что неладно в округе. Пусть хоть затворятся, что ли… А может, его сюда прислать? Чтобы здесь, под твоей охраной, переждал, с бабками своими вместе? Как думаешь, Антонина?

– Мгым! – согласно кивнула шаманка.

– Вот и ладно, – обрадовался Егорыч.

Поспешно собираясь в дорогу, Костромиров вдруг обнаружил, что не может найти свой фотоаппарат.

– Вадим, – вытряхнув на пол содержимое рюкзака, растерянно обратился он к другу, – я, кажется, где-то посеял свой фотоаппарат…

– Раззява! А где он лежал?

– В рюкзаке…

– И что – теперь нет?

– Нет…

– Странно, – Хватко искоса глянул на охотника. Но тот как ни в чем не бывало деловито заряжал двустволку. – Ну наплевать, возьми мой – он не хуже будет: «Сони», цифровой.

Но Вадиминого фотоаппарата тоже не оказалось.

– Феерично… – растерялся Горислав. А потом хлопнул себя по лбу. – Слышь, Пасюк!

– Да, Гор Игорич?

– Ты же мне высылал фотографию, так?

– Ну да, – согласился тот, – в поселок Охотничий сгонял на моторке – там почта есть.

– Нет, я к тому – значит, у тебя должен быть фотоаппарат.

– Ясный перец, – пожал диггер плечами, – быть должен. Но нету.

– А куда же он делся?

– Туда же, куда и ваш, видимо… Пропал.

– И что, у вас тут часто так… вещи постояльцев пропадают? – с прищуром обратился Хватко к Антону Егоровичу.

– Опрежь не бывало, – проворчал тот, не оборачиваясь. – А как приехал этот ваш, с тараканами в голове… криптозоолог, так и пошло… то карабин, то – топор… Факт!

– Похищенный карабин при убитом имелся, точно, – возразил следователь, – а фотоаппаратов я что-то никаких не заметил. Кстати, и топора тоже.

– Ладно, все, потом разберемся! – отрезал Костромиров, пресекая готовую разгореться ссору. – У меня в мобильном телефоне есть фотоаппарат, на первое время сойдет. В конце концов, главное сейчас – разобраться с неведомым убийцей, а фиксацией археологических артефактов займемся после… Все собрались? Пойдемте тогда к Нектарию.

Но преподобный Нектарий, даже узнав о гибели Ушинцева, покидать скит и перебираться в охотничий дом отказался категорически.

– Ты меня, Антон Егорович, прости, – просипел он со своего кресла, – но как ты это себе мыслишь? Что бы мы с сестрами, добровольно – к тебе? Это под защиту шаманских идолов, что ли?! Не-ет, благодарствую, но нас Бог хранит! Место у нас тут благостное, намоленное – через наш порог Зверю путь заказан. Так что, за нас не тревожьтесь – нам Господь охранитель…

Бабка Марья и бабка Дарья, стоя по обе стороны от трона своего наставника, согласно кивали головами.

– Ну, как знаешь… – развел руками охотник.

– А вот вас я так просто не отпущу, нет, – заявил преподобный. – Сначала откушайте, чем бог послал, а после ступайте уже в свое капище… Марья, Дарья! Несите на стол!

– Некогда нам, – попробовал возразить Егорыч. – Скоро темнеть начнет.

– Разговоров больше, – не принял возражений отшельник. – Съесть миску пельменей – много времени не отымет. А пельмешки те не простые, я их саморучно освятил; сейчас подкрепитесь маленько, а заодно и дух свой укрепите, прежде чем в кумирню-то соваться языческую.

Впрочем, пельмени оказались совсем даже не лишними, поскольку все были изрядно голодны. Наконец, укрепив души освященной снедью, отряд тронулся в путь.

Едва они вступили в лес, как со стороны жилища охотника послышались ритмичные удары бубна и жутковато-заунывное мычание.

– Это Антонина камлает, – пояснил Антон Егорович. – Нам в помощь.

– Помощь лишней не бывает, – согласился Костромиров.

Подъем к пещере отнял у них не менее часа – хотя склон был и не так чтобы сильно крут, да и порос редколесьем – невысокими дубами, кряжистым грабом да корявыми даурскими березами, однако частые древесные завалы затрудняли движение.

Но вот подъем закончился, и перед ними открылось удивительное по красоте овальное озерцо, все в крупных розовых цветах лотоса. Живописную картину дополнял небольшой водопад, с журчанием ронявший в озеро свои прозрачные струи прямо со скалы.

Когда они обошли водоем, Пасюк указал на ряд плоских камней, образующих своего рода природную лестницу, ведущую к узкому выступу-карнизу; последний тянулся вдоль всей скалы на высоте пятнадцати метров и уходил за водопад, прячась в его водяных струях.

– Вход прямо там, за водопадом, – пояснил Пасюк. – Но отсюда, с земли, его ни с какого места увидеть нельзя.

– Как же ты его обнаружил? – удивился Костромиров.

– Слепой случай плюс мой талант, – скромно пожал тот плечами.

– Тогда вперед, друзья! – скомандовал Горислав, пропуская вперед Пасюка. И прибавил, хлопнув того по узкому плечу: – Веди нас, старина Харон, теперь ты – за старшего.

Сразу за Костромировым, заранее пыхтя и отдуваясь, полез Хватко.

– Слышь, профессор, – проворчал он недовольно, – ты бы поаккуратней со сравнениями. Этот твой Харон, насколько помню, проводником жмуриков был…

В спину к следователю пристроился Борис.

– А тебе, Вадим, надо было идти последним, – сказал он, с опаской поглядывая на сто с лишним килограммовую тушу Хватко, – если, значица, спотыкнешься, мне сразу крышка будет!

– Это точно, – не стал спорить Вадим, – из тебя тогда получится, хе-хе, пицца-ассорти!

Антон Егорович, оказавшись замыкающим, отчего-то медлил и лезть на карниз не торопился. Несколько секунд он стоял, погруженный в мрачную задумчивость… Но вдруг решительно скинул с плеча ружье и навел оба ствола на Костромирова; прицелился, щуря правый глаз, и… перевел стволы на шедшего первым Пасюка…

– Егорыч! Не отставай! – не оборачиваясь, крикнул ему Борис.

Старый охотник сплюнул с досадой, закинул двустволку обратно на плечо и полез на скалу следом за остальными.

Карниз оказался шириной не более метра, поэтому всем, за исключением опытного в таком деле Пасюка, пришлось идти, плотно прижимаясь спинами к скальной поверхности. Особенно тяжело пришлось Хватко, живот которого значительно выступал за край карниза.

– Уфф! – выдохнул он, едва одолев половину пути. – Веревкой надо было обвязаться, вот что…

– Ага, как же, – отозвался Борис, – ты тогда, если что, всех бы, значица, за собой утянул.

– Спокойно, господа! – ободрил их Горислав. – Не забывайте, под нами озеро. Так что, самое страшное, что нас ждет, это холодная ванна.

К счастью, расстояние до входа в пещеру составляло не более тридцати шагов. Правда, последние три метра оказались самыми трудными: мокрый камень скользил под ногами, а сквозь завесу водяной пыли и брызг почти ничего не было видно. Оказавшись наконец внутри пещеры, Вадим без сил привалился к стене.

– Не-ет, – заявил он, – как хотите, а обратно я тем же путем не полезу! Лучше сразу сигану в это треклятое болото с кувшинками… – И, оглядевшись, добавил: – Ну, профессор, твоя очередь: давай показывай, чего такого особенного в этой норе и с какой целью ты нас сюда завлек… Лично я пока ничего не…

– Пошли, пошли! – перебил его Пасюк, приплясывая от нетерпения. – Весь прикол – дальше.

Действительно, первый зал пещеры был ничем не примечателен – обычная, промытая подземными водами в мягком туфе полость, при этом сырая и тесная. Зато уже следующий зал полностью компенсировал все тяготы проделанного пути: целый лес из свисающих сталактитов и вздымающихся им навстречу сталагмитов вырос у них на пути; фантастические кальцитовые образования всех мыслимых форм прихотливо расчленяли пространство обширной, далеко проникающей в тело горы пещеры; высокие, покрытые известковым «молоком» своды сверкали в лучах их фонарей подобно сказочным самоцветам.

Пространство зала было настолько велико и одновременно столь сложно сформировано, что это невольно вызывало дезориентацию. Однако их проводник уверенно вел свой маленький отряд дальше.

В конце «колонного» зала, как мысленно окрестил его Костромиров, зияли сразу два прохода-ответвления, но Пасюк направился не к ним, а подвел их к зловеще чернеющему поодаль провалу, напоминающему колодец и уводящему, по всей видимости, куда-то на нижние уровни пещеры.

– Ты же не хочешь сказать, – с надеждой в голосе произнес Вадим Вадимович, – что нам туда?

Вместо ответа Пасюк отвалил в сторону лежащий рядом с колодцем плоский камень и достал из-под него веревочную лестницу. Затем он зацепил ее за пару железных крюков, вбитых, вероятно, в одно из прошлых посещений, сбросил вниз и, молча показывая пример, начал спуск первым.

– Ядрен-матрен! – запаниковал Хватко. – Да я там, как пить дать, застряну! Точно говорю! Боже, да оттуда еще и воняет…

– Не застрянешь, – успокоил его Горислав, заглянув за край провала, – там даже медведь пролезет.

Странно, но из колодца действительно ощутимо несло каким-то звериным духом.

– Медведь, может, и пролезет… – обреченно проворчал следователь, неуклюже сползая нижней частью тела в жерло колодца, – только я-то не медведь. Но все равно, благодарю за сравнение…

Тем не менее он успешно достиг дна, а следом – и все остальные. Спустившись, они попали в своего рода тесную галерею с наклонными стенами и низким сводом. Осветив ее фонариком, Костромиров испустил возглас удивления:

– Смотрите! – в волнении воскликнул он. – Вы только посмотрите! Здесь же наскальные рисунки! О них ты мне ничего не сообщал…

– И точно, похоже на граффити, – приглядевшись, отозвался Пасюк, довольно, впрочем, равнодушно. – Комиксы, типа, какие-то… А я решил, это просто минеральные потеки или пятна плесени. В московской канализации такой «живописи» – завались. Лучше пойдем шустрее – дальше вы, в натуре, еще не так приколетесь…

Но Горислав предпочел задержаться и рассмотреть «комиксы» внимательнее.

– Дремучая ты все-таки личность, Пасюк, – заявил он, качая головой. – Это же наскальная живопись первобытных людей, ей, возможно, не один десяток тысяч лет, а ты… А посмотрите, какие при всем том яркие краски, какие тона – будто вчера рисовали! Замечательная сохранность… Ба! Гляньте-ка, да тут кругом кости!

На полу галереи действительно было разбросано множество костей.

– Звериные, – констатировал Антон Егорович, поднимая и рассматривая некоторые из них. – Изюбр, по большей части. Но есть, вона, кабарга… и еще чьи-то… сразу не поймешь… А! кабаньи, кажись… Ладно, пошли дальше – храмину смотреть. Долго еще, Пасюк?

– Считай, пришли, – отозвался тот. – Вон, прямо за поворотом.

Все с энтузиазмом поспешили за Пасюком. Но Костромиров еще задержался, зачарованно рассматривая испещренные рисунками камни. Его заинтересовало то обстоятельство, что техника, которую использовал первобытный художник, сильно отличалась от всех известных ему ранее образцов кроманьонской наскальной живописи. Здешние рисунки были не то что примитивнее (хотя это тоже присутствовало), а носили значительно более условный, даже абстрактный характер. Причем до такой степени, что догадаться о том, что именно хотел изобразить живописец, можно было далеко не всегда, и то если активно подключить фантазию.

Правую стену густо покрывали изображения, в которых угадывались фигурки, а точнее символы, всевозможных животных; кого тут только не было: олени, лоси, медведи, лисы, волки, кабаны и даже тигры с леопардами стояли, шли, лежали и бежали вперемешку с какими-то совсем уже трудноопределимыми, возможно вымершими, представителями местной фауны; и лишь единственная одинокая фигурка среди всего этого богатого зверинца явно напоминала человеческую – между, кажется, медведем и, возможно, тигром на коротких кривых ногах расположилось некое двуногое существо, сжимавшее в могучей шестипалой ручище (которая одна была прописана достаточно тщательно и реалистично) что-то вроде палки или примитивного копья.

Зато левая стена галереи была целиком посвящена разумным обитателям этих мест, являя собой настоящее батальное полотно, составленное из нескольких сцен. Первая изображала, как трое человекоподобных существ, одно из которых было вооружено трезубцем, подкрадываются к четвертому – безоружному; на второй – вооруженный аналогичным же трезубцем человекоподобный вонзал его в спину своего врага, а двое его соратников удерживали жертву за руки; третья сцена являла собой, по-видимому, апофеоз этого древнего сражения: поверженный враг лежал на земле, а победители склонились над ним, впиваясь в тело руками и зубами.

Любопытно, что в левом верхнем углу, чуть в стороне от сражающихся, имелось изображение еще одного человека – он стоял в статичной позе, опираясь на копье и подняв левую руку в повелительном жесте; раскрытая ладонь простертой руки была шестипала. Наверное, их вождь, догадался Горислав. При этом шестипалый вожак один в один походил на фигурку, нарисованную на правой стене тоннеля.

Ученый так увлекся, что, словно не доверяя своим глазам, водил пальцем по рисункам, а потом, подобрав несколько костей, стал пристально изучать их в свете фонарика. Наконец он отбросил кости и, сделав несколько фотографий, с задумчивым, даже озадаченным видом последовал за остальными.

Пасюк, Вадим и охотник с Борисом уже, видимо, проникли в святилище – их возбужденные голоса доносились из-за поворота галереи. Костромиров тоже завернул за угол и обнаружил, что тоннель заканчивается обширной каверной; подойдя ближе, он понял, что когда-то вход в открывавшуюся перед ним пещеру был замурован: по краям и внизу проема еще и сейчас сохранились следы разрушенной кладки. Шагнув внутрь, ученый осмотрелся и не поверил собственным глазам: перед ним действительно было древнее святилище дочжурчжэньской эпохи!

Округлая, вырубленная в кварцевом порфире крипта, площадью не менее ста квадратных метров, по форме напоминала внутренний вид буддийской ступы. Тем не менее никакого отношения к буддизму не имела. Более того, кажется, его первоначальное предположение оказалось ошибочным – храм не мог быть отнесен и к эпохе Бохайского царства. Скорее всего, сооружение принадлежало какой-то иной, неизвестной Гориславу и, весьма возможно, значительно более древней культуре.

Итак, по всей окружности залы располагались тринадцать замурованных ниш, но одна, четырнадцатая, что находилась в самом дальнем конце, как раз напротив входа, оставалась открытой. В ней помещалась сидящая в позе лотоса фигура. На присланной Пасюком фотографии изваяние было видимым лишь до пояса, отчего он и принял его первоначально за статую Будды. Однако на самом деле оно изображало совсем другое божество. Причем божество довольно отталкивающее, даже отвратительное: высеченный из смоляного камня истукан только нижней своей частью походил на человека; а выше это уже был уродливый монстр. Длинные, в могучих вервиях мышц ручищи, бочкообразная грудь и раздутая, будто хэллоуиновская тыква, голова, оснащенная тремя выпученными глазищами и острозубой пастью, раззявленной от уха до уха в плотоядной ухмылке; из пасти, бессильно опустив руки, свисали три человеческие фигурки. Вот каково было божество, которому, по всей видимости, и посвящался этот храм!

Поскольку пол святилища лежал несколько ниже уровня галереи, внутрь вел ряд ступенек. И как заметил Костромиров, довольно истертых. Значит, в свое время храм активно посещался. Спустившись, он сначала обошел все помещение вокруг, осматриваясь и фотографируя.

На каждой из тринадцати замурованных ниш был изображен один и тот же знак: санскритская мантра «Хум», используемая иногда, как он знал, в качестве охраны от демонических сил.

Пол крипты покрывало каменное крошево обломков различной величины от каких-то давно разбитых артефактов. Ученый поднял и осмотрел несколько камней.

Что ж, некоторые из них – прежде всего, нефритовые – вполне могли быть остатками саркофагов. Зато другие – порфировые и базальтовые – совершенно точно являлись кусками вдребезги расколотых статуй, наподобие той, единственно сохранившейся. В любом случае, совершенно очевидно, что виновником их разрушения были люди, а не время. Но почему же тогда уцелела дальняя и, похоже, самая главная скульптура? Непонятно…

В центре имелось овальное возвышение, вроде надгробия или жертвенника, высотой около метра и трех метров в длину, сложенное из гладко обтесанных и тщательно подогнанных друг к другу камней; поверх него лежала цельнокаменная плита черного обсидиана, которую густо покрывали неизвестные Гориславу письмена.

Он обратил внимание, что постамент, на котором возвышался кумир страхолюдного бога, тоже испещряли сходные знаки. Присмотревшись, Костромиров пришел к предварительному выводу, что символы более всего напоминают тобасяньбийскую письменность. Однако это значило бы, что пещерное святилище на несколько сотен лет древнее Бохайского царства! Ведь государство Северный Вэй, в котором и пользовались подобным письмом, существовало в IV – V веках нашей эры. И, самое главное, находилось весьма далеко от этих мест. Странно… Ученый тщательно сфотографировал обе надписи.

Изваяние неведомого бога, казалось, со злобным подозрением косится на Горислава. Впрочем, объяснялось это просто: волей древнего скульптора каждое из трех выпученных буркал монстра смотрело в свою сторону; поэтому у любого посетителя, где бы тот не находился, невольно возникало впечатление, что один глаз людоедского божества всегда за ним наблюдает.

Истукана обильно покрывали кальцитовые натеки, придавая ему вид еще более отталкивающий: словно это и без того чудовищное существо разлагается прямо на глазах у зрителей. Но ученый заметил, что надписи на постаменте статуи очищены от известкового налета, как будто кто-то пытался их прочесть, причем совсем недавно. Он поинтересовался у Пасюка, однако тот категорически заявил, что ни он, ни другие спелеологи ничего здесь не трогали.

– Гхм… – откашлявшись, заметил Антон Егорович, – а не пора ли нам пора? Снаружи уже, поди, темным-темно…

– Согласен, – с готовностью поддержал его Борис. – Я, значица, тоже не хочу тут оставаться на ночь… Дурное место, нехорошее.

– Да ладно тебе страх-то нагонять, – зябко передернул плечами Вадим. – Обычные развалины… Между прочим, кто это успел здесь так похулиганничать, а? – спросил он, указывая на обломки. – Не ты ли, Пасюк?

– Не, это еще до нас, – отозвался тот, хладнокровно усаживаясь на обсидиановую крышку. – Тут так все и было, когда мы пришли. Я же говорю, ничего мы не трогали. Что мы, в натуре, варвары?

– Обычные развалины?! – возмущенно зашептал Борис, повернувшись к Вадиму. – А ты видал вон те замурованные входы? А печати на них? Тринадцать дверей – по числу Уносящих, значица… А обломки? Разбитые гробы! Все, значица, в точности, как в легенде!

– Ну а озеро твое тогда где? – неуверенно усмехнулся Хватко.

– Чем препираться, лучше помогите мне, господа, – попросил Костромиров. – Я хочу чуть-чуть сдвинуть вот эту крышку.

– Да ты что?! – ахнул Борис. – Вдруг это гроб, значица!

– Не след этого делать, – поддержал Егорыч родственника. – К чему тревожить мертвых? Грех один…

Но Горислав с Пасюком уже сдвигали тяжелую каменную плиту. Вернее, пытались сдвинуть.

– Ну-ка, посторонись, малохольные! – крикнул следователь и, разбежавшись, поддал крышку плечом – и та с жутким скрежетом отъехала сантиметров на тридцать в сторону. Из открывшейся щели ощутимо повеяло свежестью. Значит, это никак не могила.

– Подайте-ка мне камешек, вон тот, который поменьше, – попросил Костромиров.

Пасюк протянул ему обломок порфира, и ученый бросил его в черный рот провала. Спустя несколько секунд до их слуха донесся отдаленный всплеск.

– Ядрен-матрен! Там и впрямь озеро! – воскликнул Хватко.

– А я чего говорил?! – округлив глаза, горячо зашептал Борис. – Ну?! Пошли, что ли, значица?

– Да, пожалуй, довольно на сегодня, – неожиданно для всех согласился Горислав. – Тем паче, боюсь, сюда могут в любой момент пожаловать незваные гости…

– Кто еще? Какие гости? – грозно спросил охотник, сдергивая с плеча ружье.

– Уносящие, да?! – почти взвизгнул Борис.

– Спокойно, господа, – поднял руку Костромиров, – будьте реалистами. Никаких Уносящих не существует.

– О ком же ты тогда толкуешь? – спросил Вадим. – В самом деле, не темни, профессор.

– Я же обещал вам, что пещерный храм поможет нам раскрыть тайну гибели биолога Ушинцева и спелеологов – товарищей Пасюка? Ну вот…

– Что? Как? Кто? – воскликнули все разом.

– Ну вот, – пояснил ученый, не удержавшись от довольной (хотя и очевидно неуместной при таких обстоятельствах) улыбки. – Теперь я знаю, кто их убил.