Глава 4
СТАРЕЦ НЕКТАРИЙ
– Уховцев! Вы ли это? – воскликнул Хватко, щуря глаза на нового фигуранта. – Вот уж не ожидал встретить вас снова! Да еще здесь… И при таких обстоятельствах…
– Здравствуйте, Андрей Андреевич. Я, право слово, тоже никак не ожидал, – согласился с другом Костромиров. – Какими судьбами? Ах да!.. Вы же приехали по душу реликтового гоминида… но я полагал, вы историк, а не криптозоолог?
– Ну-у… – замялся Уховцев, – что ж такого? Ничего тут такого. Я много чем увлекаюсь. Криптозоология – одно из моих увлечений, одно из них.
– Во-от как, – протянул Горислав, – понятно… А что это у вас? – спросил он, указывая на завернутый в тряпицу продолговатый плоский предмет, который Уховцев держал под мышкой.
– Ах, это! – историк протянул предмет Костромирову. – Извольте сами видеть, это след правой ступни…
– Неужели, ступни гоминида?! – воскликнул Горислав.
– Вернее, гипсовый слепок его следа. Я его сам снял, – с гордостью уточнил Уховцев. – Но полагаю, существо это правильнее именовать не реликтовым гоминидом, а троглодитом.
– Феерично… – пробормотал Костромиров, с любопытством разглядывая нечто бесформенное, отдаленно напоминающее коровью лепешку. – И где вы его обнаружили? Если не секрет, конечно.
– Какой секрет! Здесь недалеко, в горах, есть весьма живописное озерцо – все в цветах лотоса, знаете ли. Просто красота! Даже с водопадом. Так вот, на берегу этого водоема…
– Это же рядом с нашей пещерой! – воскликнул Пасюк.
– Точно! – подтвердил Бухтин. – Она как раз за водопадом, ее от того и не вдруг заметишь.
– Пещеры никакой не видел, – пожал историк-крипто-зоолог плечами. – Впрочем, Антонина меня оттуда буквально силком уволокла. Мы ведь там пропавшего спелеолога – Семена Маркина, вот из их группы, – он указал головой на Пасюка с Бухтиным, – разыскивали. А тут вдруг гляжу – след. Да такой, знаете ли, отчетливый! Хорошо, что гипсовый порошок всегда со мною; развел быстренько водичкой… Между прочим, я смотрю, все уже вернулись, да? Значит, поиски завершены? А Семен где? Так и не нашли? – очевидно, он не слышал недавних слов Егорыча, а потому еще ничего не знал про обнаружение второго трупа.
Выслушав трагическую новость о судьбе спелеолога Семена Маркина, Уховцев долго причитал, сокрушенно ахал и хлопал себя по бокам. Успокоившись же, на некоторое время примолк, а потом с внезапным подозрением уставился на Горислава Игоревича.
– Ну а сами вы как тут очутились? – спросил он Костромирова, забирая, почти выхватывая, у того обратно свой слепок. – Неужели тоже из-за троглодита?
– Не совсем, – покачал головой Костромиров. – Вернее, совсем нет. Наши интересы лежат как раз исключительно в исторической плоскости.
– Так это ж здорово! – обрадовался Уховцев, не совсем, впрочем, понятно чему. – Просто замечательно!
Неожиданно рядом послышалось вежливое покашливание.
Никто, кажется, не заметил, как к ним тихонько подошла и некоторое время уже стоит рядом маленькая плотная старушка. Впрочем, старушкой ее можно было назвать лишь с известной натяжкой, и хотя годков ей стукнуло уже явно немало, при всем том почти девичий румянец украшал ее наливные щеки, а движения были бодры и энергичны, и вообще, она живо напоминала со стороны этакий сказочный колобок.
– Доброго вам здоровьичка, люди хорошие, – с поясным поклоном произнесла женщина.
– И тебе, Марья, не болеть, – ответил за всех Антон Егорович. – С чем пожаловала?
– Преподобный авва Нектарий хочет с новыми людьми познакомиться, – пояснила Марья, улыбаясь и с любопытством поглядывая на Горислава с Вадимом. – Зовет вас в гости, отужинать с ним. Так вот я за вами и пришла, стало быть… Пойдете?
– А на ужин что? Молитва с сухарями? – скептически уточнил следователь.
– Пельмени, сударь мой, – рассыпчато засмеялась бабка Марья, прикрыв рот уголком платочка. – Пельмени с маслицем.
– Отчего ж не пойти, когда зовут? – поспешно ответил Хватко за двоих, бросая на Костромирова быстрый взгляд и многозначительно поглаживая себя по животу. – Кстати, и познакомиться следует…
– И вас, Андрей Андреевич, – повернувшись к Уховцеву, с новым поклоном произнесла Марья, – тоже милости просим.
– Нет-нет, благодарю, но нет, – поспешно ответил тот, прижимая к груди драгоценный слепок. – Я вчера уже имел удовольствие беседовать с вашим отцом Нектарием, мне хватило… То есть много дел, спасибо!
– Как знаете, – неодобрительно покачала головой бабка. И, обращаясь к профессору со следователем, добавила: – Пойдемте, судари.
Друзья последовали за старушкой. При этом та столь шустро перебирала коротенькими ножками, что они едва поспевали за ней. У калитки бабка Марья остановилась, пропуская гостей вперед.
– Проходите в горницу, гости дорогие, авва Нектарий ждет вас. А я на кухню – Дарье пособлю со стряпней. Только не удивляйтесь, судари, что вероучитель наш лица вам не кажет и не рукосуйствует. Это не от неуважения к вам, ни боже мой! Такое уж он возложил на себя строгое послушание: ничего мирского не видеть и до тварного не касаться…
В горнице, занимавшей, по-видимости, почти половину длинного строения барачного типа и отгороженной от остальных помещений массивной печью, царил полумрак: свет проникал сюда через единственное небольшое оконце, прикрытое сейчас кисейной шторкой, а другого освещения не было. Кроме того, за окном уже начало смеркаться. Друзья осмотрелись.
По центру комнаты стоял прямоугольный стол с двумя лавками по обеим его сторонам; во главе стола – некое подобие кресла или даже трона – стул орехового дерева с высокой резной спинкой и резными же подлокотниками. На полу, внося нотку уюта, были постелены цветастые домотканые половички. Позади кресла, прямо на печи, висел большущий, в человечий рост, деревянный крест – простой, без распятия, с расширяющимися от центра концами. Вот, собственно, и вся обстановка; ни икон, ни какой-либо иной религиозной атрибутики не наблюдалось.
Вероятно, из-за скудости освещения, только они не сразу заметили как льняная занавеска, закрывавшая узкий проход между стеной и печью, слегка шевельнулась, и в горницу неслышно шагнул сухопарый человек в угольно-черной рясе, расшитой белоснежными шестикрылиями; низкий, глубокий капюшон-куколь скрывал лицо вошедшего до самой линии губ, так что видимой оставалась лишь окладистая борода отшельника – благообразно-седая, с редкими черными прядями; длинные рукава рясы почти касались пола.
– Отец Нектарий? – первым разглядев старца, спросил Костромиров. – Здравствуйте. Меня зовут Горислав Игоревич, а это, – он указал на Хватко, – мой друг, Вадим Вадимович… Приехали из Москвы…
Горислав выждал минуту-другую, однако фигура в рясе пребывала в прежней неподвижности и все так же хранила молчание. Тогда он вновь спросил, повысив на всякий случай голос:
– Отец Нектарий, вы нас слышите?!
– И весьма отчетливо, – нарушил наконец затянувшееся молчание отшельник; при этом голос у него оказался совсем не благостный, а напротив того – сиплый, хрипатый, каковой в народе обыкновенно именуют прокуренным, а то и пропитым. – Вечер вам добрый, дети мои! И прошу к столу, не стесняйтесь. Сейчас сестры накроют ужин. Да простите меня, старика, я ведь слеп для мира, а вы столь покойно стояли, что я было подумал – нет еще никого.
Старец приглашающее махнул в сторону стола длинным рукавом, а сам уселся в кресло.
– Значит, из Москвы? – переспросил Нектарий, с кряхтением усаживаясь поудобнее. – И что там? Как? Суетно, поди?
– Есть такое дело, – согласился Хватко. – Зато у вас тут, наверное, тишь да гладь, да божья благодать.
– Какая уж благодать… – сокрушенно вздохнул отшельник. – Вот как оно поворачивается… искал уединения, безмолвия алкал, а чего обрел? Кровь, смертоубийства! Уж, казалось, сокрылся от мира и грехов его так, что далее некуда, ан нет – и сюда, в пустынь таежную, Зверь тропинку протоптал… Э-хе-хе… Ну да вы про то, поди, лучше моего осведомлены…
– Так что удивительного? – возразил Вадим Вадимович. – На то и тайга, чтобы в ней зверь водился. А потом, зверь он и есть зверь – хищник. Одно слово – тигр! Следовательно, потенциально опасен – объект повышенной опасности.
– И-эх, сыне, – покачал бородой старец, – да разве я тебе про такого зверя толкую? Разве он тем смертям виновник?
– Так-так… – моментально насторожился следователь, – значит, не он. А кого вы имеете в виду? Кто, по-вашему, виновник?
– Да тот, который о семи головах и десяти рогах, вот который! На рогах его, слышь-ка, десять диадим, на головах – имена богохульные.
– А-а, – разочарованно протянул Хватко, – тогда это не по моей части, это больше к Гориславу Игоревичу, он в этом понимает лучше моего. Сам я все больше специализируюсь по другим зверям.
– Это по каким же? – заинтересовался Нектарий.
– По тем, на которых наручники можно надеть, людской то есть породы …
В это время шторка, отделявшая горницу от остальных помещений, вновь шевельнулась и в комнату зашла долговязая жилистая старуха в темном платье; лицом она была худа и скуласта, близко посаженные глаза скромно потуплены; в руках у нее исходила паром глубокая глиняная миска с пельменями.
– Дарья, ты ли? – спросил старец, чуть поворотив в ее сторону куколь.
– Я, авва, – с поклоном, уставя глаза в пол, отвечала та.
– Пельмешки, чую, принесла? Так лож их сюда, на стол… вот так. А масло где?
– Марья уже несет.
– Добро. А ты ступай, принеси еще миски. Не хлебать же гостям из одной?
– Сейчас, авва, – все так же потупя взор, с новым поклоном отвечала Дарья.
Едва она скрылась за печь, как вместо нее оттуда вынырнула сестра Марья с тарелкой растопленного масла и парой вилок.
– Вот, судари, – с всегдашней добродушной улыбкой произнесла она, – откушайте, не побрезгуйте. Пельмешки вку-усные, све-ежие – мы их с Дарьей только сегодня слепили.
– А что же вы сами? – спросил Вадим Хватко, заметив, что и вилок и пустых тарелок только две.
– Мы уже вечеряли, – ответил за всех Нектарий, – нам, старикам, в ночь обжираться – Зверя тешить. А вам, молодым, не грех, вам можно.
Друзья, а Вадим Вадимович особенно, не заставили себя упрашивать, так что и четверти часа не прошло, как миска опустела.
– Марья! Дарья! – повелительно крикнул старец. – Аль ослепли? Несите еще пельменей.
– Что вы! Мы уже объелись, спасибо большое, – запротестовал было Горислав.
– Уфф! – удовлетворенно вздохнул Хватко. – А я, пожалуй, съем еще пяток-другой… уж очень вкусны!
– Вот и славно! Вот и кушайте, – приговаривала бабка Марья, ставя на стол новую порцию. – Раз вкусно, что ж еще не скушать?
– Извините, отец Нектарий, – решил переменить тему Горислав, – надеюсь, мой вопрос не покажется вам бестактным и не оскорбит ваших религиозных чувств, но… к какой конфессии вы себя относите? В смысле, какого вероисповедования придерживаетесь? Я хочу сказать…
– Я понял тебя, сыне, – перебил его Нектарий, – и чувств ты моих не оскорбил нисколько. Любопытство всем человекам свойственно, а мирянам – особенно. Ну а сам-то как полагаешь?
– Гм… – задумался Костромиров, еще раз оглядывая убранство скита. – Судя по отсутствию икон и особенно по форме креста… да и следуя логике вещей, вы должны быть последователем… Сирохалдейской церкви, или Церкви Востока… Я прав?
– А ты прозорлив, – одобрительно кивнул отшельник. – Так оно и есть, я недостойный ученик великого Алобэня – того, что принес Благую Весть из Персии в Поднебесную и сопредельные ей земли. Вы, православные, любите еще именовать нас «несторианами» и, конечно, почитаете за еретиков, но…
– Еще раз извините, отец Нектарий, – протестующее поднял руку Горислав, – но, чтобы расставить все точки над «i» и исключить возможное недопонимание, скажу сразу: я – не православный. Я даже не христианин, а потому никак не могу считать вас за еретика.
– Вот как? – просипел старец, резко поворачивая к нему укрытое куколем лицо. – А кто же? Магометанин, что ли?
– Нет…
– Иудей?
– Нет-нет!
– Неужто язычник? – поразился Нектарий.
– Да нет же! Атеист я, неверующий то бишь.
– Ах, это! – чуть ли не с облегчением отмахнулся рукавом преподобный. – Ну, это пустое. Это даже хорошо.
– Почему пустое? – несколько даже растерялся профессор. – И чем хорошо?
– А потому, сыне, что вашего брата, атеиста, еще даже проще в истинную-то веру обратить, нежели того, кто, скажем, уже в какого-нибудь ложного бога уверовал. Ведь вы, атеисты, в глубине души, тоже люди верующие, вам надо просто путь правильный да праведный указать, отверзнуть духовные очи. Потому, атеизм этот ваш – та же вера, только вера в то, что Бога нет…
– Простите, отец, – довольно невежливо перебил его Костромиров, – но вы сейчас говорите ерунду. Атеизм, в отличие от всякой религии, зиждется как раз не на вере, а на системе научных знаний. А касательно расхожего утверждения о том, что, дескать, «и то и другое недоказуемо», – так это простая подмена понятий, и ничего более. Доказательств отсутствия Бога можно привести сколько угодно, а вот доказательств обратного – не имеется вовсе. Иначе говоря, верят – вопреки, а не верят – потому что. Недаром еще Тертуллиан говаривал: «Верую, ибо это нелепо» и «Что общего у Академии и Церкви?».
– Вера суть единственное утешение и надежда человецев. Что человек без веры? Гроб повапленный…
– Безусловно, вера является для кого-то необходимостью, и даже последней надеждой. Так же, как опий для пациентов хосписа. Но это вовсе не значит, что опий следует продавать в аптеках и рекламировать для всех прочих в качестве наилучшего уврачевательного средства. Дескать, употребляйте опий и все ваши раны, духовные и телесные, уврачуются наилучшим образом!
– Ладно, ладно! – с надтреснутым смешком оборвал его Нектарий. – О сем предмете мы еще с тобою потолкуем, будет время. А пока, вот что… я ведь чего хотел сказать тебе, сыне? О чем упредить? А вот о чем… Вечор давеча беседовал я с одним из ваших, из мирян то есть…
– Вы имеете в виду Уховцева? – уточнил Горислав. – Андрея Андреевича?
– Вот-вот, – закивал старец, – его самого! – И, помолчав, сокрушенно покачал головой: – Неладное с ним творится…
– А что с ним такое? – замер Хватко, не донеся пельмень до рта. – Что не так?
– Смердит от него. Точит его изнутри червь черный, душу всю повыел, и уже в голову, в самый мозг пробрался.
– Ф-фу! – скривился Вадим, с сомнением глядя на пельмень, наколотый на вилку. Однако потом все же отправил ее следом за остальными. – Болезнь, что ли, какая?
– Можно и так сказать, – кивнул отшельник. – Черной злобой хворость та прозывается… В общем, вот вам мой совет: остерегайтесь, дети мои, этого… Уховцева. Потому, мнится мне, что-то недоброе замыслил сей человече.
– Андрей Андреевич личность, конечно, со странностями, – пожал плечами Костромиров и, встав с лавки, подошел к окну. – Но отчего вы думаете, будто он что-то замышляет? Да еще непременно злое?
Заглянув за шторку, он увидел, как охотник Антон Егорович быстрым шагом направляется к лесу; на плече у него был карабин, а в руках – топор. «Куда это он, на ночь глядя?» – мысленно подивился Горислав.
– Да, – поддержал друга следователь, – на чем основаны подобные предположения?
– Ну, мое дело остеречь, – заявил старец, также поднимаясь со своего трона, – а вы уж дальше как себе знаете… Что ж, время позднее…
– Да-да! – согласился Костромиров, толкнув друга под локоть. – Нам тоже пора. А то мне завтра рано вставать.
– Что так? – поинтересовался Нектарий. – На рыбалку собрались?
– Нет, на охоту с Антоном Егоровичем иду, на тигра, который спелеологов задрал…
– Дело благое, – одобрительно покивал головой отшельник. – Однако опасное! Ну, Бог вам в помощь. – И широко перекрестил Костромирова.
Когда они вернулись в охотничью избу, уже совсем стемнело и на небе высыпали первые звезды; друзья обнаружили, что все, кроме Антонины, давно пошли спать на чердак, где был оборудован сеновал. Отправив туда же зевающего во весь рот Хватко, сам Горислав решил дождаться возвращения охотника; ему было любопытно, куда и зачем тот отлучался столь поздно. Чтобы скоротать время, он разобрал карабин, с которым завтра предстояло идти на тигра, и принялся его чистить.
Антон Егорович вернулся только часа через два. Увидев Костромирова, он усмехнулся.
– Чего, мил человек, не спишь? – полюбопытствовал старик. – Волнуешься, поди?
– Куда ходили, Антон Егорович? – вопросом на вопрос ответил Костромиров.
– Ходил куда? – прищурился охотник. – Место подыскивал нам для засады.
– Ну и как, подыскали?
– Вроде того… – пробурчал Егорыч. – Чем рассуждать, лег бы да подремал. Через пару часов подниму…
Костромиров так и сделал и, забравшись на сеновал, устроился рядом с Вадимом. Но тот, как оказалось, сам еще не думал спать.
– Комаров – погибель! Совсем зажрали, сволочи! – пожаловался он, отчаянно отмахиваясь от возбужденно звенящей тучи кровососов. – Какой тут, к лешему, сон – житья от них нет!
– Так у меня ж есть какой-то лосьон от комаров, в рюкзаке лежит! – вспомнил Горислав. – Подожди, сейчас принесу.
Он тихонько, чтобы не будить спящих спелеологов и Уховцева, спустился по приставной лестнице во двор и вошел в избу. Хозяева еще не ложились: Антонина копошилась у плиты, а Антон Егорович склонился над чем-то в углу. Заслышав скрип двери, он резко отпрянул в сторону. В том углу как раз лежали рюкзаки Хватко и Костромирова. Что это, удивился Горислав, неужто дед их добром решил поживиться? Нет, не может быть!
– Да что ж ты, поганский царь, не уляжешься никак? – нахмурившись, резко спросил охотник. Вид у старика при этом был, кажется, слегка смущенный. А может, Гориславу это просто показалось.
– Вот, из вещей кой-чего понадобилось, – пояснил Костромиров, забирая с собою на всякий случай целиком весь рюкзак.
Вернувшись на сеновал, он отыскал и передал Вадиму вожделенный флакончик.
– Слышь, профессор, – спросил тот, обильно поливая себя лосьоном, – видел там, на стене, бубен с черепушками? И колпак?
– Ну?
– Правильно ли я умозаключаю, что жена нашего Егорыча – шаманка?
– Так Борис нам про это еще в вертолете говорил, – пожал плечами Горислав. – Последняя в роду.
– Ага! – обрадовался следователь. – Я к тому веду, что раз она шаманка, так, может, мой радикулит вылечит, а? Они, шаманы-то, наверняка знают разные… знахарства. Ну, травы, заговоры всякие? Нет? Как полагаешь? А то, ядрен-матрен, как в лесу, у жмурика твоего, прихватило, до сих пор не отпускает – ноет и ноет… А ведь если по-настоящему, всерьез, скрутит, я ж даже разогнуться не смогу! И придется тебе пристрелить меня, как загнанную лошадь…
– Не тревожься, друг мой, – усмехнулся Костромиров, – с этим я легко справлюсь… Между прочим, ПМ табельный у тебя в рюкзаке или с собой?
– Со мной, понятное дело, со мной! – похлопал себя по боку Хватко. – А что такое?
– Да так… ничего. Касательно же радикулита, с этим делом Антонина навряд ли тебе сможет помочь…
– Это почему?
– Да потому, что она не белый шаман, она – кара-кам.
– И что сие означает, расшифруй?
– Кара-камы, – терпеливо пояснил профессор, – черные шаманы. Их главным предназначением и, если можно так сказать, профессиональной обязанностью является установление и поддержание контакта с местными духами зла и демонами ада. В этом же состоит их отличие от шаманов белых. Последние как раз используются в основном в качестве знахарей, для помощи страждущим и болящим, вроде вот тебя.
– Ядрен-матрен! – пораженно прошептал следователь. – Так Антонина чего… того, ведьма, типа, что ли?
– Можно сказать и так, – задумчиво ответил Костромиров. – Ладно, спи уже.
– Уже сплю… А как тебе показался этот слепой тетерев, отец Нектарий? По-моему, очень подозрительный сектант.
– Во-первых, Нектарий не слепой, – возразил Горислав, – тебе ж Марья объяснила, что это он на себя возложил такое добровольное послушание, обет то бишь. И, скорее всего, он очень даже неплохо видит; во всяком случае, ориентировался он, как я заметил, не только на слух. А во-вторых, он не сектант.
– Шалишь! Как же не сектант, когда он сам дал на этот счет признательные показания: дескать, не православный, а этот… как его? Некторианин!
– Несторианин, – поправил Костромиров. – Только дело в том, что Сирохалдейская Церковь Востока древностью не уступает нашим традиционным конфессиям – православию и католицизму. Последователей Церкви Востока называют несторианами по имени некоего Нестория, который в четыреста тридцать каком-то году… ну, в общем, в начале пятого века, был осужден Третьим Вселенским Собором в Эфесе как еретик. А Сирохалдейская Церковь этого осуждения не признала и оказалась, что называется, вне канонического общения. Ну, считай, фактически, выделилась в самостоятельную конфессию. Так вот, миссионеры несториан пришли на земли современного Приморья еще в восьмом веке, во времена Бохайского царства – и за десять веков до появления здесь русских, то есть когда православием в Приморье и не пахло. Более того, в то время древнерусское государство вообще оставалось еще языческим! Поэтому несториане с полным правом могут считать за сектантов наше православное духовенство, во всяком случае, на этих землях. Другое дело, что их практически не осталось.
– Вот, теперь все понятно… – вздохнул Хватко. – Выходит, наш Нектарий – уважаемый человек, солидный религиозный деятель… а ты его возьми и обидь!
– Чем? – не понял Горислав.
– Да начал вдруг втюхивать про «опиум для народов» и прочее… Тоже, Луначарский сыскался! Я, дескать, атеист, антихрист! Прям, расходился, как «Культпросветсоюз»! Чего ты ему своим атеизмом в морду тыкал? Религиозные чувства, к твоему сведению, следует уважать…
– Ну-у… – замялся Костромиров, – это я – да… согласен… зря! Но ты, Вадим, знаешь, что этот вопрос для меня принципиальный, от того и заносит порою…
– Ладно, давай правда спать… Слушай, профессор, а чего ты меня все ж таки про пистолет спросил, а?
– Мне кажется, – нехотя ответил Горислав, – что Антон Егорович чересчур интересуется нашим багажом…
– Эге! В вещичках, что ли, рылся? А мне этот старый пират, между прочим, сразу – с первого взгляда, показался подозрительным! Как он труп того бедолаги-спелеолога – как его звать, забыл? – на тебя хотел «повесить», помнишь? Небось сам его и разделал, как бог черепаху… А ты наладился с ним на охоту! Ядрен-матрен! Вот шмальнет он тебе в спину из своей берданки!
– Ничего… Я тоже иду не с пустыми руками.
– Не с пустыми он руками… – с сомнением проворчал следователь. – Вечно тебя тянет искать приключений на собственную… Говоришь тебе, говоришь – нет, все без толку! Сам-то ты понимаешь, что всякий раз суешься в воду, не зная броду… И-эх! Тоже ведь – профессор. Умный вроде мужик – и такая беспечность!.. Ты хотя бы там, в лесу, не выпускай старика из виду. И вообще спиной к нему лучше не поворачивайся.
– Не волнуйся, буду начеку, – заверил друга Костромиров.
– Ага… а я тут, за время вашего отсутствия, тоже кое-какие оперативно-следственные мероприятия организую…
– Организуй, организуй… – пробормотал Горислав Игоревич и провалился в сон, точно грузило в прорубь.