Часть III
БИКИНСКИЙ ТУПИК

Фирменный поезд «Москва – Владивосток» под емким наименованием «Россия» только-только отошел от Ярославского вокзала столицы, а Вадим Вадимович Хватко уже выложил на стол завернутую в фольгу жареную курицу, пару лимонов и не без торжественности присовокупил к означенной снеди бутылку армянского коньяку.

– Ты ж, Горислав Игоревич, беленькой коньячок предпочитаешь, – пояснил он Костромирову, театрально щелкнув пальцем по поллитре, – так вот я того… изволь заметить – пятнадцатилетней выдержки! Что ж, – с несколько вопросительной интонацией добавил Вадим Вадимович, потирая пухлые ладони, – вспрыснем разве отбытие? Что бы, значит, дорога – скатеркою до самого Тихого океана.

С этими словами Хватко, предусмотрительно прикрыв свое весьма объемистое чрево льняною салфеткою, ловко порубал лимон, развернул птицу, затем жестом фокусника извлек откуда-то два махоньких металлических стаканчика и, причмокивая губами, наполнил их до краев ароматным напитком.

Костромиров и сам пребывал в ажитации, предвкушая поездку через большую часть Евразийского континента, но от курицы отказался, а после третьей рюмки – и от коньку.

– Так ведь вона, – удивился Хватко, потряхивая едва ополовиненной бутылью, – чего тут оставлять-то? Курам на смех.

– Я пас. Больше не буду.

– Ну, значит, по рюмашке еще – и все, – согласился Вадим Вадимович.

– Ты с собой только одну захватил? – уточнил Костромиров.

– Шутишь? – округлил глаза Хватко. – Шесть с лишним суток впереди, разве можно?!

– Ясно. Тогда отчего бы нам их сейчас не оприходовать все разом?

– А потом как же? – окончательно удивился приятель.

– А потом уже засядем в вагоне-ресторане до самого Владивостока.

– Шу-утишь! – догадался Вадим Вадимович, грозя оторванным куриным крылом. – А раз не хочешь, так бы и сказал.

– Я так и сказал, – пожал плечами Горислав Игоревич. – Однако ты не стесняйся, кушай. Когда есть желание. Я вздремну пока.

– Тоже дело, – крякнул Хватко, опрокидывая стаканчик, и смачно, с эдаким молодецким хрустом закусил крылышком.

Костромиров тем временем закурил неизменную пенковую трубку с янтарным мундштуком и растянулся во весь немалый рост на постели. Закинув руки за голову, Горислав Игоревич с блаженным вздохом прикрыл веки, стараясь ни о чем особенном не думать. С сегодняшнего дня он находился в законном отпуске, так отчего бы не расслабиться? Впрочем, теперешняя его поездка к самому крайнему окоему государства Российского преследовала не одни только рекреационные цели, присутствовал в ней и профессиональный интерес. Побудительной причиной столь масштабного круиза был другой давнишний приятель Горислава – Пасюк.

Любопытно, что, несмотря на многолетнее знакомство, Костромиров до сих пор не знал: «Пасюк» – фамилия это или прозвище. Но как бы то ни было, владельцу оно здорово соответствовало. Причем не только внешнему виду – чертами лица, да и всем обличьем Пасюк изрядно смахивал на одноименное животное – но и роду его занятий, поскольку тот являлся неформальным вожаком черных диггеров Москвы. Помимо этого Пасюк был «соучастником» Горислава в нескольких весьма рискованных авантюрах, последней из которых стала история с «Золотым Лингамом», случившаяся года три тому назад.

А не так давно Пасюку сделались тесны столичные катакомбы, и он всерьез увлекся иным, хотя и смежным, родом занятий – спелеологией. Бог ведает как, но только новый интерес занес его ни куда-нибудь, а в отроги Сихотэ-Алиня. А пять дней назад Костромиров получил от него письмо, в котором тот сообщал, что их группа наткнулась на ранее неисследованную пещеру, где они обнаружили остатки загадочного святилища. В конверт была вложена лишь одна фотография, но она настолько поразила ученого, что он немедленно засобирался в дорогу.

Конечно, при таких обстоятельствах логичнее было бы лететь самолетом, но тут Гориславу Игоревичу вспомнилась фраза из докладной записки графа Сергея Юльевича Витте – главного вдохновителя строительства Великого Сибирского пути и тогдашнего министра путей сообщения – императору Александру III: «Как без посещения Мекки нельзя быть настоящим мусульманином, так, не проехав из столицы до Дальнего Востока, нельзя будет называться подлинным русским». Это воспоминание определило выбор транспортного средства. В конце концов, святилище за неделю никуда не денется, а подобного путешествия – едва ли не через весь континент – он еще никогда не совершал. Хотя успел за свою жизнь побывать не в одном десятке стран.

А потом случилось так, что о его планах проведал старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Вадим Вадимович Хватко – студенческий однокурсник и друг Костромирова. И с таким энтузиазмом вызвался стать его попутчиком, что отказать ему, не обидев, было сложно. Тем более, как рассудил Горислав, лучше делить купе с личностью проверенной, чем с каким-либо неизвестным и, возможно, малоприятным субъектом.

Так-то вот и получилось, что оба этих очень разных человека ехали сейчас – двадцать девятого июля текущего года, в одном купе фирменного поезда «Россия» по Транссибирской магистрали, направляясь прямиком к берегам Японского моря.

Тем временем за окном, несмотря на ясную погоду, окончательно стемнело (поезд тронулся в девять двадцать вечера), а Вадим Вадимович скелетизировал курицу и уговорил коньяк. И немедленно заскучал.

– В картишки, что ли, перекинуться? В «дурачка»? А? Как ты на счет картишек, профессор?

– Давай в картишки завтра, – предложил Костромиров, включая у изголовья свет и бережно вынув из рюкзака антикварную на вид книгу с мудреным названием: «Обзор некоторых особенностей в мистических верованиях приморских инородцев», – а то мы в один присест выполним всю твою дорожную программу. Потом, мне почитать хочется.

– Что за «дорожную программу»? – поднял брови Хватко.

– То есть как? – усмехнулся Горислав. – Программу трех «к», разумеется.

– Расшифруй, не понял.

– А ты угадай. Примени дедуктивные способности. Как-никак, прокурорский работник.

– Ну-у… – наморщил лоб следователь, – «киндер, кирхе, кюхе», что ли?

– Во дает! – хохотнул Костромиров. – Причем здесь «дети, церковь, кухня»?

– Тогда… ку-клукс-клан?

– Ты, положительно, безнадежен, – притворно вздохнул Горислав. – Ладно, не напрягайся, а то сосуд какой-нибудь в мозгу лопнет. Я имел в виду курицу-коньяк-карты.

– Очень смешно, – скривился Хватко поднимаясь. – Ну вот чего: ты себе как знаешь, а я схожу в ресторан, перекушу малость.

– Батюшки! – поразился ученый. – Ты же только умял целую курицу!

– Это был цыпленок, а не курица, – отмахнулся Вадим Вадимович, не без труда протискиваясь в купейную дверь.

Вернулся он глубоко заполночь, крепко навеселе, и не один. С ним вошли еще двое: господин лет пятидесяти в брусничного цвета с искрой костюме-тройке и молодой белобрысый парень с глуповатой улыбкой на бледном, рыхлом лице.

– Не спишь, профессор! – обрадовался Хватко. – А я тут как раз составил компанию для преферанса! Знакомься: это вот – Алексей Викторович, – указал он на господина в костюме.

– Да можно просто Алексей, – ответил тот, ставя на стол четыре бутылки пива. – Предприниматель из Мытищ, направляюсь в Новосибирск. Бизнес и всё такое.

– Чертовски рад знакомству, – с язвительной сдержанностью кивнул Горислав Игоревич.

– А это его племянник, – продолжил Вадим Вадимович, – э-э… как тебя?

– Евгений, – хихикнул белобрысый. – Можно просто – Евгениус.

Брусничный господин по наружности был, что называется, видным мужчиной, хотя лицо его, красное и одутловатое, имело вид изрядно помятый.

– Вспомянем студенческую молодость? – не унимался Вадим Вадимович. – Хорош уже киснуть, давай поддержи компанию. Распишем пару партеек.

– Без меня, – коротко отрезал Костромиров. Свое мнение насчет правил их дальнейшего общежития он решил изложить Вадиму утром, когда тот будет трезв и совестлив.

– Категорически? – уточнил мытищинский предприниматель. – А чего так? Не любитель? Ах, какой облом! Вадим, давайте тогда не в преферанс, а в двадцать одно, как вы на это смотрите?

– В очко, так в очко, – с готовностью согласился Хватко. – Сколько на кон?

– На де-еньги? – испуганно протянул Алексей Викторович. – Ну, разве, по стольничку, не больше. Так, подогреть интерес… А что это у вас?

– Карты, – пояснил Вадим Вадимович, предъявляя видавшую виды походную колоду.

– Как же можно такими задрипанными, да еще на интерес? – рассыпчато захихикал предприниматель, шутливо грозя пальцем с массивным золотым перстнем, увенчанным бриллиантом слишком крупным, чтобы быть настоящим. – Вы небось все масти уже на ощупь помните, а? Хе, хе! И потом, в «двадцать одно» положено играть двумя смешанными колодами. У меня как раз имеется пара новеньких, еще нераспечатанных. Вот, пожалте… Кто банкует? Я? Добро…

Алексей Викторович извлек из внутреннего кармана две колоды пластиковых карт, с треском вскрыл и ловко стасовал. Костромиров с проснувшимся интересом взглянул на него поверх книги.

В первую сдачу не подфартило белобрысому племяннику, во вторую – перебрал Хватко, потом три раза подряд продул банкомет. И предложил на следующей талии увеличить ставку до трехсот рублей. Хватко явно везло, так что он возражать не стал. Однако же по итогам второй талии, в которой сам был банкометом, оказался в полном проигрыше, отдав обоим понтерам в общей сложности тысячу рублей. Тогда Вадим Вадимович, чтобы поскорее отыграться, поднял ставку до пятисот. Племянник заявил, что это для него «слишком круто», и ушел курить. Воротившись в купе, он сел рядом с дядей, но в игре больше не участвовал, лишь время от времени без всякого повода тихонько подхохатывал каким-то своим мыслям, явно редким и отрывочным; от него тянуло горьковато-кислым запахом травки.

Всего через полтора часа ставка составляла тысячу, а Вадим Вадимович расстался с пятнадцатью тысячами кровных рубликов… К трем часам ночи он проиграл уже двадцать пять тысяч, и пошарив по карманам, обратился к Гориславу с просьбой о займе. Костромиров отказал вежливо, но твердо.

– Что же, – вздохнул Алексей Викторович, – фенита ля комедия? Завяжем на сегодня?

Хватко только руками развел, тихонько чертыхаясь и с обидой поглядывая на Горислава. Было совершенно очевидно, что он проигрался подчистую.

– Спасибо, как говорится, этому дому, – заявил удачливый предприниматель, вставая и сладко, будто кот, сожравший мышь, потягиваясь, – а нам пора к другому. Всем привет и всё такое… Евгениус, собери карты.

– Только, прежде чем уйти, – неожиданно отозвался Костромиров, до сих пор, на протяжении всей игры, хранивший молчание, – верните сначала моему другу деньги. А потом – ступайте с богом.

– Я, конечно, извиняюсь, но вы-то тут при чем? – холодно осведомился Алексей Викторович. – Вы даже не играли!

– Действительно, Горислав, чего ты? – смутился Вадим Вадимович. – Игра есть игра.

– Не играл, а лезет, – поддакнул племянник.

– Зато вы играли. Притом нечестно.

– Как?!

– Да уж так, – пояснил Горислав Игоревич, откладывая, наконец, книгу и садясь на постели. – Вы, господин хороший, шулер.

– Это я шулер?! – возмутился предприниматель, сжимая увесистые кулаки. – Вы сами… сами… фуфлыжник!

– Постойте, погодите, – примиряющее заявил Хватко. – С чего ты взял, Горислав?

– Играли вы сдвоенной колодой, так?

– Так, – согласился следователь.

– А в последней талии у вас три бубновых туза вышло, и три же крестовых семерки, чего быть не может, согласен? И это лишь один пример, он проделывал и другие кунштюки.

– Брехня! – взвился Алексей Викторович.

– Легко проверить, – пожал плечами Костромиров, – достаточно посмотреть сбой.

– Всем сидеть! – скомандовал Хватко и принялся раскладывать сброшенные карты. Убедившись в правоте Горислава, он медленно поворотился к Алексею Викторовичу, стремительно багровея.

– Это ошибка! – взвизгнул тот. – Или вы сами подбросили! Чтобы не платить! Что ж за беспредел, в натуре?! Женька, уходим!

Белобрысый «племянник» икнул и испарился. Дядя тоже было метнулся к двери, но Хватко загородил проход и мощным толчком живота усадил его обратно.

– Отвали, фраер, хуже будет, – посулил Алексей Викторович, хватая со стола пустую пивную бутылку, и предпринял новую попытку прорыва.

Вадим Вадимович молча боднул его в грудь лысиной, вторично вернув в сидячее положение; в результате столь энергичного маневра пиджак следователя распахнулся, явив зрителям потертую кобуру табельного пээма.

– Хрусты не у меня, – покрываясь испариной, пробормотал «предприниматель», – я их Женьке скинул.

– В заднем кармане брюк у него деньги, – бесстрастно заметил Горислав Игоревич.

– Ой, в натуре, – искренне удивился Алексей Викторович. – Вот, нате, забирайте. Раз пошли такие дикие упреки, гнусные подозрения… Забирайте!

Бросив на стол выигрыш, он тут же бочком-бочком протиснулся мимо сопящего, как паровоз, и красного, точно доменная печь, следователя, и поспешно вынырнул из купе.

– Ну, ядрен-матрен, история… – выдохнул Хватко, тяжело опускаясь на койку. – А я-то хорош! Как последний лох… Здорово, что ты вычислил этих сук… Только как? Ты же не следил за игрой!

– Следить не следил, а поглядывал. А вот ты, Вадим, точно, утратил элементарную бдительность. Расслабился… Славное знакомство свел, нечего сказать! Да еще ведь догадался их сюда привести. Парень – наркоман, от него «дурью» разит за версту, а твой предприниматель липовый и вовсе с зоны скорее всего не вылезает, чего стоит одна его лексика: «фуфлыжник», «хрусты». Ты хоть заметил, что даже игру вашу он не «очком» именовал, а «двадцать одно» – там, сам знаешь, термина «очко» стараются избегать… Главное, кто из нас двоих следователь?

– Ладно, ладно! – прервал его Вадим Вадимович. – Виноват, кругом виноват, каюсь. Впредь мне, старому дурню, наука.

– Между прочим, – заметил Горислав, – ты зачем взял с собой пистолет? Для каких таких надобностей?

– Мало ли… – отвел глаза следователь. – Привычка. А потом, тебе, к примеру, известно, что там, куда мы сейчас едем, водятся тигры? Да-да. И леопарды!

– А, так ты уссурийских тигров опасаешься! – развеселился Костромиров. – Напрасно. Их на всю тайгу осталось меньше пятисот. Так что, повстречать тигра – увы! – почти нереально. Это было бы даже несказанной удачей. Уж, скорее, ты встретишь там какого-нибудь снежного человека: говорят, в тех местах их частенько видят. А дальневосточный леопард, тот и вовсе не сегодня завтра вымрет – обреченный вид. По последним данным, их сейчас не более тридцати особей. Так что впору им самим выдавать табельное оружие, для самозащиты.

После казуса с мытищинским негоциантом, Хватко, к удовлетворению Горислава, компаний на стороне искать перестал. Костромиров также сделал для себя определенные выводы и более уже не манкировал ни обществом, ни коньяком Вадима Вадимовича. Последний, весьма довольный возвратом своих кровных денег, которые он уже почитал для себя навсегда утраченными, не торгуясь, скупил едва ли не все агатовые, аметистовые, сердоликовые и яшмовые сувениры на станциях между Пермью и Екатеринбургом. «Супружнице подарю, – в ответ на дружеские насмешки невозмутимо пояснял он. – И еще кой-кому… на работе».

Между тем поезд миновал нефтеносную Тюмень, перескочил по вековому, но все еще впечатляющему мосту Иртыш и, разогнавшись на пологих степных просторах, устремился в глубины Сибири; одна за другой мелькали станции: Барабинск, Калачинск, Чулым…

Таким образом, путешествие их продолжилось к обоюдному удовольствию и без особенных происшествий почти до середины пути, то есть до самого Новосибирска.

А на третьи сутки в Новосибирске уже сам Костромиров, сам того не желая, завел новое знакомство на стороне. Вышло это следующим образом. Поскольку остановка была достаточно длительной, Горислав с Вадимом решились на небольшой экскурс в пределах вокзала. Воротившись же в вагон, на подходе к купе, друзья стали невольными свидетелями неприятной сцены: какой-то интеллигентного вида костистый господин в нелепых квадратных очках на длинном, печально обвисшем носу, пытался убедить их проводника – монументального дядьку с брандмейстерскими бакенбардами и пышными табачными усищами – разрешить ему посадку на поезд. При этом весь он как-то нервно и жалко подергивался, порывисто махал похожими на сухие ветки руками и даже пытался сунуть проводнику какие-то деньги. Однако последний на все уговоры, мольбы и доводы материального характера отвечал равнодушно и односложно: «Нету месту, гражданин», одновременно оттесняя худосочного очкарика к выходу. Завидев Хватко с Костромировым, проводник прибавил, апеллируя к ним:

– Вот и товарищи подтвердят, что мест нету.

– Так точно! – весело отозвался Вадим Вадимович, с пыхтением протискиваясь мимо.

В купе Хватко с блаженным стоном растянулся на койке, Горислав же, присев к столику, и по обыкновению задумчиво глядя в окно, через какое-то время увидел, как давешний гражданин, вытесненный-таки неумолимым проводником из поезда, присел на собственный рюкзак как раз напротив их вагона. Вид у него был совершенно потерянный, даже убитый; некрасивое, но выразительное лицо покрылось бисеринками пота, а длинный, хрящеватый нос покраснел и обвис еще печальнее. Поскольку купе, которое Горислав Игоревич делил с Вадимом, на самом деле было трехместным (все двухместные оказались на момент поездки раскуплены, и Костромирову пришлось целиком выкупать это), он, как человек деликатный, испытал чувство легкого душевного дискомфорта. Никоим образом не помышляя нарушать свое с Вадимом уединение, Горислав Игоревич, тем не менее, закурил трубку и вышел из вагона на перрон. Там он приблизился к выдворенному господину, и просто так, из одного только природного сочувствия, поинтересовался, куда тот собирался ехать.

– А! – сокрушенно махнул рукой очкарик. – Мне в Дальнереченск или хотя бы до Бикина… Дайте, что ли, прикурить, – попросил он, протирая запотевшие очки несвежим носовым платком, – а то так торопился, что даже зажигалку… – Но тут, водрузив окуляры на место и подняв глаза, он умолк и с пристальным прищуром вперился в лицо Костромирова, бормоча что-то вроде: «Неужели?.. Да нет! …Не может быть…»

– А ведь я вас знаю! Мы с вами, между прочим, знакомы! – через мгновение воскликнул он, вскакивая со своего рюкзака. – Вы профессор Костромиров! Горислав Игоревич, не так ли?

«Вот черт дернул подойти! – мысленно огорчился Горислав. – Теперь уж и вовсе неловкая ситуация…» А вслух спросил:

– Совершенно верно. Но откуда вы меня знаете?

– Как же, как же! – заулыбался тот, суетливо всплескивая руками. – Разумеется, наше знакомство носит, так сказать, заочный характер. На конференции в МГУ, посвященной «Новейшей историографии» Хоменко-Лисовского, помните? Вы там делали большой доклад. И я также был среди выступавших. Меня зовут… – тут он замялся, словно в некотором смущении, – меня зовут Андрей Андреевич Уховцев, историк, кандидат наук, помните?

– В-возможно… – с сомнением протянул Костромиров. Фамилия показалась ему смутно знакомой, но не более того. – Это ж года три, а то и четыре назад было, верно? …А в Дальнереченск вам по делу или как?

– В том-то и штука, что по делу! По научным надобностям…

– Вот как? – кивнул Горислав. А потом с обреченным вздохом добавил: – Знаете что? Подождите-ка здесь, никуда не уходите, я попробую еще разок с проводником… порешать.

Вернувшись в купе, Горислав изложил создавшуюся ситуацию Хватко.

– Так и быть, – согласился тот, – веди своего подселенца, Швондер ты эдакий. Только узнай сначала, курящий ли? А то если из-за него тут всякий раз в тамбур выходить…

– Курящий, курящий! – подтвердил Костромиров, устремляясь обратно на перрон.

Впрочем, надо отдать их новому сожителю должное – Андрей Андреевич Уховцев, несмотря на некоторую внешнюю нервозность и легкие странности поведения, в целом оказался примерным и совершенно небеспокойным соседом. Он с удовольствием угощался коньяком и с энтузиазмом резался с Хватко в карты. Так что для Горислава через него даже послабление вышло, и он получил, наконец, беспрепятственную возможность отдаться трем своим любимейшим занятиям: курению голландского табака, созерцанию дороги и чтению.

Помимо этого, как историк, Уховцев мог бы стать для Костромирова и приятным собеседником. Но не стал. Потому как всякий раз под любыми предлогами уходил от обсуждения вопросов своей профессии. Впрочем, столкнувшись с таким нежеланием, Горислав не особенно и настаивал. Ну не хочется человеку говорить на какие-то темы, что ж тут такого? О конкретных целях своей поездки тот также не распространялся, поэтому и друзья ограничились общим сообщением, что едут во Владивосток к знакомым. Уж кому-кому, а Костромирову было хорошо ведомо, сколько среди ученого люда личностей со странностями. Правда, периодически он задавался вопросом о том, откуда ему все-таки известна фамилия Андрея Андреевича? И еще, порой его слегка озадачивал фанатический блеск глубоко запавших глаз ученого-историка. Хотя, скорее всего, это блестели его очки.

Однажды, когда Уховцев в очередной раз дулся с Хватко в «дурака», Горислав спросил их нового соседа:

– Напомните, Андрей Андреевич, вот вы давеча упоминали конференцию в МГУ, на которой мы с вами оба присутствовали, да? Там ведь основной темой дискуссий была Хоменковская «Новейшая историография»… Извините, ради бога, но я запамятовал: вы мне тогда оппонировали или напротив?

– А мы вашу даму – козырной шестеркой!.. Что? Ах, конференция! Как же, как же! Значит, вы меня абсолютно не помните?

– Надеюсь, вы не обиде, но…

– Господь с вами, Горислав Игоревич, какие обиды! – добродушно отмахнулся Уховцев. – Вадим Вадимович, будете еще подкидывать? Значит, бита… Вы-то, вы ученый с мировым, можно сказать, именем – профессор, кавалер Почетного легиона, а я – так, мелкая сошка…

– Дело вовсе не в этом! – запротестовал Костромиров.

– Да что вы, не оправдывайтесь, – снова прервал его Андрей Андреевич, – я же не обижаюсь. Принимаете? Берите, берите – карты хорошие!.. А касательно конференции, так, понятное дело, я был в вашей команде, как иначе? Все ж таки я служитель науки, а теория господина Хоменко-Лисовского к науке не имеет никакого отношения. Не так ли?

– Разумеется. Полагаю, хоменковские измышлизмы даже и лженаукой назвать невозможно… они находятся где-то между грубым шарлатанством и расстройством психики.

– Вот, вот! Психическим! Шарлатанством! Хе, хе, хе… – прямо до слез развеселился Уховцев. – Именно! И до чего верно! Очень с вами согласен, очень, очень и очень! А как вы тогда здорово, как хлестко, как… да что там – по-чапаевски! – всю эту шатию-братию пригвоздили, помните? И прямо с трибуны! Нет? А я, так, очень помню, хе-хе-хе! – Он снял очки и утер глаза. – Могу даже процитировать… сейчас, сейчас… ага! «Хоменко-Лисовский и компания – стайка глупых, но крайне вредных грызунов, что засерают вонючими выделениями мозги доверчивых россиян, выкладывая на прилавки книжных магазинов кучки своих экскрементов под видом, то “Новейшей историографии”, то иной дремучей, но злопакостной билибердистики». Ну как? Ваши слова, не так ли?

– Во всяком случае, смысл и настроение – мои, – согласился Горислав Игоревич.

– А как же! На память пока не жалуюсь. Зал, зал-то после этих ваших… афоризмов минут пять не мог угомониться – смеху-то, смеху было!

– Ну, ты, профессор, даешь! – покачал головою Вадим, тасуя карты. – «Засерают мозги»! С трибуны! Не-ет, у нас в прокуратуре народ хотя погрубее будет, однако ж до подобного… накала страстей не доходит.

Тут к ним постучали, и проводник, солидно тряхнув бакенбардами, сообщил, что впереди Тайга.

– Почему впереди? – не понял Хватко, с недоумением глядя в окно на подступившие вплотную к путям вековые сосны и кедры. – Она уже давно кругом.

– Тайга – это такой город, – усмехнулся Горислав.

Но тайга – бескрайняя, первозданная и таинственная, действительно уже приняла их в свои мохнатые объятия. И она завораживала, околдовывала. Время от времени Костромиров не выдерживал и на пару минут, во время остановки, выскакивал на одной из таежных станций – просто постоять, подышать и полюбоваться.

Тем временем поезд миновал Красноярский край, форсировал Енисей, проехал станцию Тайшет и, пронизав Иркутскую область, вынес их к величественным берегам Байкала.

Костромиров с Уховцевым отдали дань восхищения заснеженным вершинам Байкальского хребта и прочим природным красотам. Хватко же, как натура практическая, более всего впечатлился вокзалом на станции Слюдянка, целиком изваянным из местного мрамора.

Но вот, оставив позади Читу и вечную мерзлоту, длиннющий, двух с половиной километровый мост через Амур, состав достиг, наконец, Дальнереченска. Пришло время расставаться с их новым знакомцем Уховцевым.

Андрей Андреевич еще за полчаса до высадки буквально рассыпался в благодарностях, а потом долго махал друзьям с вокзального перрона.

Однако стоило ему исчезнуть за пределы их видимости, как гримаса звериной, почти безумной ненависти исказила доселе столь интеллигентное, даже добродушное лицо Уховцева. Он молча погрозил вослед убегающему составу кулаком и, закинув рюкзак на плечи, нервной, дерганой походкой поспешил прочь.