– С ума посходили! Это не может быть Димка! – кричала Татьяна, вцепившись мертвой хваткой в край дубовой столешницы. – Это не он! Кто-то другой! Димка вообще сейчас в Москве!

– Это Скорняков, – безжизненным голосом ответил бледный как смерть Рузанов. Он сгорбившись сидел на топчане и, прикрыв глаза, беспрестанно массировал себе виски дрожащими пальцами.

Костромиров расхаживал по комнате, куря трубку и мрачно поглядывая то на Гурьеву, то на Алексея. Густые клубы табачного дыма стелились за ним, как за набирающим скорость пароходом.

– Как это возможно?! – Татьяна обратила мокрое от слез лицо к Гориславу, словно надеясь, что он сейчас все объяснит и даже опровергнет нелепую весть о смерти Димки.

Игоревич молча остановился напротив нее, пожал плечами и опять принялся вышагивать взад-вперед по скрипучим половицам.

Некоторое время установившееся тягостное молчание нарушали только судорожные всхлипывания Таньки да скрип шагов Костромирова. Наконец Рузанов произнес, ни к кому особенно не обращаясь:

– Надо бы тело оттуда унести… там выдры могут быть всякие… крысы водяные…

Гурьева разразилась в ответ громкими судорожными рыданиями. Игоревич сморщился, как от зубной боли, и, откашлявшись, сказал:

– Трогать ничего не будем. Завтра с утра придется ментов вызывать. Это ж, похоже, убийство…

– Не говори ерунды, – все таким же тусклым голосом отозвался Алексей. – Какое убийство? Кто здесь его мог убить? Бабка Люда?

– Ну, рану-то ты видел, – возразил ему Костромиров, – или ты полагаешь, что он сам мог…

– Вот именно, – ответил Рузанов, украдкой глянув на Татьяну.

Та испуганно вздрогнула, хотела что-то сказать, но только опять принялась всхлипывать.

– Интересная версия, – слегка усмехнулся Игоревич, – даже перспективная… Только, вот, факты… С фактами она никак не состыкуется и даже прямо им противоречит.

– Какие еще факты?! – выйдя наконец из ступора, раздраженно бросил Алексей. – Опять твой индуктивный метод?!

– Логика, дорогой друг, простая логика! – откликнулся Костромиров и, обернувшись к Гурьевой, добавил: – Тань, ну прекращай, пожалуйста, рыдать! Что ты, как восточная плакальщица, в самом деле… Все мы смертны.

Эта тирада вызвала новый поток слез и рыданий, так что Горислав, махнув рукой, только еще сильней задымил трубкой.

– А может, – предложил Рузанов, – стоит вызвать сюда Вадима Хватко? Ну, помнишь, наш однокурсник, только с юрфака? Ты, кажется, одно время был с ним не разлей вода… И насколько я знаю, он теперь в Генеральной прокуратуре следователем. Пускай бы приехал и занялся расследованием самолично. Как полагаешь?

– Ну о чем ты говоришь? – поморщился Костромиров. – Он же не частный детектив, он госслужащий. И по своей инициативе никаких следственных действий проводить не властен… Да и не нужен он нам здесь.

Немного успокоившись, Татьяна достала из рукава носовой платок и, высморкавшись, спросила Костромирова:

– Тебе что-то известно?

– Возможно, – ответил тот, с тревогой наблюдая, не следует ли ожидать повторения слезного приступа.

Видя, что Танька вроде бы не собирается вновь удариться в рев, он с облегчением перевел дух и повторил:

– Возможно. Если вы готовы выслушать меня спокойно, без ненужных эмоций и бесполезных стенаний, то я готов изложить некоторые свои наблюдения и соображения.

Скрестившиеся на нем недоуменно-вопросительные взгляды Гурьевой и Рузанова снова вызвали у Костромирова грустную усмешку.

– Но прежде нам всем необходимо принять успокоительного, – добавил он, многозначительно покашливая.

Рузанов безропотно поднялся и, сходив на кухню, принес початый штоф калгановой настойки. Разлив зелье по рюмкам, Игоревич залпом выпил, подождал, пока Алексей и Татьяна покончат со своими порциями обжигающего снадобья, и, наконец, заговорил:

– Итак, что касается версии о самоубийстве… Я подозреваю, что какой-то мотив для такого шага у Скорнякова мог быть? Я прав? Хорошо. Предположим, что он решил покончить счеты с жизнью. Но зачем, скажите на милость, бежать для этого чуть не за километр от усадьбы, да еще в голом виде?! И, наконец, самое главное – где орудие самоубийства? Допустим, человек, пырнувший себя ножом, может в состоянии болевого шока этот нож выдернуть и отбросить в сторону. Я это допускаю. Такие случаи криминалистике известны. Тем более что вокруг трупа мы не смотрели и ничего не искали. Но ведь удар, судя по ране, пришелся в самое сердце! Смерть должна была наступить практически мгновенно! Есть и еще одна деталь… но о ней – позже. В любом случае, версия о самостоятельном лишении себя жизни не выдерживает критики. Согласны?

Дождавшись, пока оба его слушателя кивнут головами, Костромиров продолжил:

– Следовательно, мы отбрасываем версию о самоубийстве. По крайней мере, пока не появятся какие-нибудь дополнительные данные в ее защиту. Таким образом, как это ни ужасно звучит, речь может идти только об убийстве, то есть, как выражаются юристы, об умышленном причинении смерти другому человеку.

– Господи! Но кто же мог его убить?! – с истерическим надрывом воскликнула Гурьева, всеми силами стараясь снова не разреветься. – Кому это могло понадобиться?!

– Очень правильный вопрос, – заявил Костромиров. – Именно: кому это было нужно? Ответив на него, мы узнаем, кто убийца…

– Послушай, Игоревич, – устало прервал его Рузанов, – ты не мог бы просто рассказать, что такого тебе известно, а не выстраивать тут перед нами Великую китайскую стену из собственных логических рассуждений?

– Постараюсь, – ответил Горислав, – хотя, на мой взгляд, я и так максимально краток. Ну так вот… Если мы не имеем дела с маньяком или сумасшедшим, что полностью исключить невозможно, то нужно искать человека, которому Скорняков чем-то мешал или которому по некоторым причинам была выгодна его смерть. Это очевидно. Кстати, – прервал он сам себя, – как вы думаете, кому-нибудь, кроме вас двоих, было известно, что Дмитрий – здесь, в Ногино?

– Нет, – твердо ответила Татьяна, – больше никому. Жене он соврал, что у него деловая командировка, а на работе просто сообщил, что будет через неделю. Я тоже, понятное дело, не афишировала, что еду с ним…

– А мне вообще поделиться об этом не с кем было, – заявил Алексей.

– Так я и думал, – сказал Костромиров, – следовательно, вариант с разборками между конкурентами или конфликт с «братками» тоже можно пока отбросить… Да и не был покойный, насколько я знаю, каким-то «крутым» бизнесменом. Ну, что ж, давайте тогда перейдем к сухим фактам.

Прежде чем переходить к «сухим фактам», Игоревич повторно наполнил рюмки и, не дожидаясь остальных, выпил. Переждав несколько мгновений и утерев заслезившиеся от крепости напитка глаза, он продолжил:

– Признаюсь, таковых немного. Во-первых, что касается места, где было совершено убийство: судя по всему, оно произошло в бане. Этим утром я из чистого любопытства осмотрел ее и обнаружил довольно многочисленные следы крови во всех помещениях. Особенно обильными потеки оказались почему-то за печкой, там образовалась буквально целая лужа крови… Следы относительно свежие, во всяком случае, явно не давнишние – пятна были еще липкими, когда я их осматривал. И пол и стены бани – из почерневшей осины, поэтому, если не приглядываться, можно ничего не заметить.

Во-вторых, разбитая окровавленная бутылка, которую ты, Алексей, нашел в субботу утром около той же бани… Деталь, казалось бы, незначительная. Я первоначально тоже не был склонен уделять ей слишком много внимания, но, после того как был найден труп, выглядеть она стала, согласитесь, не столь уж маловажной. Кроме того, осматривая тело, я заметил, что волосы покойного слиплись от крови, да и лицо ею сильно выпачкано… Не удивлюсь, если судмедэксперт установит, что Скорнякова ударили по голове каким-нибудь «тупым твердым предметом с ограниченной поверхностью»… Это, кстати, еще один факт, говорящий против версии о самоубийстве.

Наконец, Алексей, ты сам мне вчера говорил, будто Людмила Тихоновна упоминала о некоем мужчине, которого ранним утром двадцать шестого видела возле бани. Кто это был, она якобы не разглядела, но заметила рюкзак у него на плече…Так?

– Она решила, что это я или Димка, – ответил Рузанов, – а мне тогда как раз пришла в голову мысль, что, может, он рыбачить на Павлов пруд отправился…

– Вот именно. Но мог ли это быть Скорняков? Вряд ли. Другое дело, если бы старуха видела голого мужика с ножом… Тогда – да. Следовательно, это вполне мог быть убийца. Тем паче, что Димкин рюкзак так и не нашелся. Таким образом, суммируя эти сведения, мы можем сделать предположительные выводы о месте и времени преступления – оно было совершено в бане, на рассвете двадцать шестого августа!

Костромиров поднялся из-за стола, некоторое время молча вышагивал по комнате, озабоченно хмурясь и нервно потирая руки, потом решительно уселся обратно и продолжил:

– Теперь придется перейти к самой неприятной части. Давайте подумаем, как будет рассуждать следствие. Итак, нас здесь, в деревне, четверо и теоретически каждый может попасть под подозрение. Ну, меня и старуху можно сразу исключить – ни возможностей, ни мотива… Ты, Тань, тоже по женской своей слабости вряд ли сумела бы убить, да еще и оттащить тело за километр от места преступления. Вот и получается, что из всех присутствующих убить Скорнякова мог только ты, Алексей…

Рузанов сначала недоуменно вытаращился на Игоревича, потом несколько истерично рассмеялся:

– Мощно, доцент! Слов нет, логика – железная! И какой же мотив, по-твоему, это самое следствие может мне приписать? С какого перепугу мне нужно было убивать Димку?

– С этим-то как раз все просто – ревность, страсть, соперничество из-за женщины и все такое… Нужно быть слепым, чтобы не заметить, как ты смотришь на Татьяну… Я не прав? Ну а Димка – встал на пути… Может, даже предложил уже руку и сердце. Партия-то он, безусловно, более выгодная, и, вполне вероятно, что женщина, да еще и обремененная ребенком, предпочла бы именно его. Тут важно не это… Впрочем, будет лучше, если я просто изложу свое видение событий… то есть – как они должны были развиваться, когда бы убийцей был именно ты. Значится, так: ранним утром в субботу ты тихонько поднимаешься с постели и идешь в баню… Ведь ты же вставал и выходил из дома часов в шесть утра? Татьяна же это запомнила!.. Но Димка уже проснулся и вышел на крыльцо, поэтому ты оглушаешь жертву ударом бутылки по голове, затаскиваешь в помещение и там добиваешь ударом ножа в сердце. Встает вопрос: что делать с трупом? Надолго отлучаться ты опасаешься – Танька может заметить, и ты, запихнув труп за каменку… подкоптиться, так сказать… хватаешь его вещи – одежду и все, что попадается под руку, и прячешь где-то недалеко в березках (в это время тебя и замечает бабка Люда), после чего спешишь вернуться в избу… Дело сделано. Поскольку большинство Димкиных вещей отсутствует, днем тебе удается создать впечатление, что он куда-то смотался. Но труп по-прежнему в бане, и что с ним делать, ты никак определиться не можешь… И вот тут, когда Татьяна уезжает в Нагорье, старуха Развоева показывает тебе местное чудовище – Анчипку, и у тебя зарождается остроумная мысль, скормить ему покойника! В полном смысле – концы в воду! Возможно, мое появление несколько нарушает твои планы, но не слишком: под тем предлогом, что хочешь поработать, ты отправляешься на ночь в баню, намереваясь, когда все будут спать, оттащить тело к пруду. С этой целью ты, между прочим, и захватываешь с собой керосиновую лампу – в темноте дороги не найти… Ты относишь тело к водоему, причем, конечно, пачкаешь сапоги болотной грязью и ряской, которые утром я и обнаруживаю на их подошвах… Но там, у пруда, у тебя в памяти всплывают мои слова о том, что щука не в состоянии заглотить взрослого человека. А ты желаешь все сделать предельно изящно – чтобы никаких следов! Тогда тебе на ум приходит идея расчленить труп и скормить его Хитнику по частям; ты возвращаешься за топором, но – вот беда! – дверь в избу оказывается заперта… Я, кстати, слышал, как ночью кто-то скребся на крыльце… Ну так вот, ситуация, казалось бы, патовая, ты – в растерянности… Лишь когда уже на рассвете Татьяна, отлучась на двор, оставляет входную дверь открытой, тебе удается проникнуть в горницу и взять наконец топор… Встреча со мной расстраивает и эту твою последнюю попытку навсегда избавиться от трупа… Дальнейшее – известно.

Татьяна, до сей поры слушавшая Костромирова с пристальным вниманием, неожиданно хлопнула по столу ладонью и резко заявила:

– Ерунда! Притянутая за уши ерунда! Ты забыл самое главное – я вчера вечером разговаривала с Димкой по телефону! И он был жив и здоров!

– А ты убеждена, что разговаривала именно с ним? – вкрадчиво поинтересовался Игоревич. – Ты хорошо его слышала? Узнала голос?

– Ну-у, – замялась Гурьева, – слышно было, правда, плохо… и голос… Но тогда, с кем я могла говорить?! Я же звонила на его мобильник!

– Нетрудно догадаться, – отозвался бледный, будто привидение и молчавший до сей поры Рузанов, – если с тобой разговаривал не Димка, то это мог быть только убийца.

– Убийца?! – сдавленно ахнула Танька.

– Конечно, – повторил Алексей. – Короче, убийцу можно вычислить по мобильнику, его и надо искать.

– Я его уже нашел, – устало ответил Рузанову Костромиров, выкладывая на стол черный «Samsung». – В кармане твоей телогрейки.