– Чаю хочешь?

Светлана пожимает плечами. Интересно, это «да» или «нет»?

Я, на всякий случай наливаю.

Она сидит, закутавшись в мой пиджак. Надо же было девчонке что–то накинуть на себя?

Твоих родителей мы вызвали. Скоро подъедут. Почему–то не слишком радуется.

Они очень беспокоились о тебе.

Да–да, – безразлично отвечает она.

Ну, это мне совсем не понятно. Вообще–то с человеком, который рисковал собой ради того, чтобы ты осталась живой и невредимой, можно бы быть и любезней. А она сидит здесь добрых четверть часа и ни звука. Только междометия.

– Вы простите меня, – неужели поняла, что я думаю? – Но… как вам объяснить… Я не хочу домой.

Вот это номер? Сегодня точно – вечер сюрпризов! Думал, все кончилось там, в доме. Ан, нет!..

– За эти дни я много передумала. Ну, как вам это объяснить? В тот вечер я очень сильно испугалась. Когда услышала крик, подумала, что и со мной так… А этот, Николай, он говорит: «Хочешь в живых остаться, тогда поехали с нами…» Я бы попыталась убежать, вырваться. Но…

Она потянулась к стакану и сделала несколько больших глотков.

– …Я еще раньше решила не возвращаться домой. Не могу там больше. Нет, родители, они хорошие, да, интеллигентные, отца на работе уважают. Но им нельзя жить вместе! Они же ненавидят друг друга! Может, сами не понимают этого? Не знаю. Потому, что я – между ними. А мать любит меня, не потому, что любит, а назло ему. Чтоб всю свою энергию на меня выплеснуть, без остатка, а для отца ничего не оставить.

Она говорила все быстрее и быстрее, словно все то, что так долго хранилось у нее на душе, вот сейчас, здесь, в нашем казенном кабинете, прорвалось наружу.

– …Но ведь она не меня, понимаете, не меня – себя любит!.. Что я с детства помню их ссоры. По любому поводу. Почему я кашку не ем, почему меня кутают… Жуткие скандалы с криком, обидными словами. И все из–за меня. А знаете, когда мама узнала, что мне нравится один человек, – он старше, институт сейчас заканчивает, – так она меня к врачу проверяться потащила, все ли у меня в порядка… Представляете? А отец… Ему все равно. Что со мной ни происходит, все равно. Он, по–моему, боится маму. Я его считаю тряпкой и совсем не уважаю. Я больше не могла. У меня даже подруг почти не было, у меня друзья никогда не собирались. У меня… Она всхлипнула и снова взяла стакан с чаем.

В общем, после ссоры я взяла все свои сбережения и пошла в бар. Там–то и решила больше не возвращаться домой.

Куда же ты собиралась?

Не знаю. Сначала к бабушке… Хотя нет, в общежитие к девчонкам. А там… не знаю. Все равно ничего не получилось… Когда они меня повезли, я не знала, что будет. Но мне было все равно.

Я думала – чтобы ни случилось, так будет лучше. И боялась одновременно. И еще было любопытно. Но все случилось не так, как я думала. Привезли в тот дом, поселили на второй этаже. И никто не пытался сделать ничего плохого. По дому разрешили ходить, где угодно. Но выходить не позволяли. Николай сказал, что все необходимое в доме есть. Поинтересовалась на второй день, что же со мной собираются делать? Но Николай не ответил. Когда приходили мальчишки, меня запирали в комнате. Знаете, я хоть и была пленницей, впервые почувствовала свободу. Как вам объяснить? Многого было нельзя. Зато в душу никто не лез. Даже уважительно относились. Я, конечно, понимаю сейчас, для чего… И очень благодарна вам… Эти слюнявые мальчишки, Николай… Но я про другое… Понимаете?..

Понимаю ли я? Смешно. Мне бы ее заботы. Обута, одета, сыта. Это мне в ее возрасте пришлось самому зарабатывать, не надеясь на шибко обеспеченных родителей.

А, в общем–то, что поделаешь, семнадцать лет – бунтарский возраст. Перемелется – мука будет, как говаривала моя бабушка. И выйдет из нее прекрасная, заботливая и нежная женщина. Может быть, я действительно рад был бы поменяться с ней заботами. Жить в удобной квартире почти в центре города, иметь дачу в ближнем Подмосковье, машину, полный гардероб модных тряпок, родителей, которые могут все. Хотя ладно, грех жаловаться. Мне тоже неплохо живется. Бывают моменты…

Вот сейчас передам ее родителям с рук на руки, спущусь в буфет и перекушу. А потом придет Прокопыч и надо будет допросить Николая, Севу, их приятелей…

Я честно и хорошо сделал свое дело. Преступление раскрыто, преступники найдены и обезврежены. Вот она, «пропажа», сидит передо мной, живая и здоровая. Самое главное – живая. Завтра, не приведи господь, еще что–нибудь случится в нашем огромном городе. И я скоро забуду про тебя, милая моя Светлана Игоревна. Только на допросах еще недолго будет встречаться твое имя. Да как–нибудь в компании вспомнится: «А однажды было со мной…»

Что же до семьи, то англичане говорят, что в каждом доме спрятан свой труп в шкафу. Образно, конечно, но правильно. Сами разберутся. Семейные отношения уголовным кодексом не измеришь, и в сферу моих дел это не входит. Перемелется, мука будет…

Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Дежурный сообщил, что приехали Горяевы. Осталось только вызвать кого–нибудь, чтобы Светлану проводили вниз. Самому почему–то перед этими людьми показываться не хотелось. Может быть, не хочется неискренней благодарности? Или наоборот?

Вошел сержант.

– Ну, все. Поезжай домой. С родителями ты не права. Они очень переживали за тебя. Прости им их неправоту. Все наладится…

Она поднялась и, сказав «До свидания», пошла к двери. Но у самого порога остановилась.

– Может, вы и правы, – сказала она. – Но я все равно уйду из дома и больше не вернусь. Никогда…