Часть четвертая
Кремлевские небожители

Полковник Медведев, заместитель начальника личной охраны Брежнева, среди сослуживцев попросту «прикрепленный», по-кошачьи мягко подошел к приоткрытой двери Ореховой комнаты Кремля. Наметанным глазом определил, что среди собравшихся на заседание членов Политбюро не хватает Кириленко.

— Виктор, где подопечный? — полуоборот головы в сторону телохранителя.

— Владимир Тимофеевич, он в туалете…

— Давно?

— Да уж… — телохранитель выхватил из нагрудного кармашка пиджака секундомер, — семь минут и двадцать пять секунд!

— Быстро выясни, что там у него за проблемы, и волоки его сюда, а я пошел будить генерального — пора начинать!

Андрей Павлович Кириленко являлся фактически третьим лицом в партии, а значит, и в государстве. Однако, как только у него началась атрофия сосудов головного мозга и как следствие глубочайшая парамнезия, члены Политбюро начали дружно его игнорировать, хотя внешние знаки чинопочитания продолжали выказывать.

Брежнев не упускал случая, чтобы посмеяться над соратником, но делал это заочно, когда тот звонил ему по телефону.

— Леонид, здравствуй!

— Здравствуй.

— Это я, Андрей!

— Слушаю, слушаю, тебя Андрей.

— Ты знаешь…

Вдруг замолкал Кириленко. Наступала длинная пауза. Леонид Ильич в этот момент расцветал и заговорщицки подмигивал сидящему напротив посетителю.

— Леонид, извини, вылетело из головы…

— Ну, ничего. Вспомнишь — позвони!

Вслед за этим Брежнев, улыбаясь во весь рот, с нескрываемым удовольствием произносил:

— Ну вот, хотел что-то сказать и забыл.

Однажды Кириленко зашел в кабинет к генсеку попрощаться перед отъездом на отдых.

— Куда едешь? — поинтересовался Брежнев.

— Да-а… — задумчиво ответил тот, находясь в полной прострации. — Да-а… куда-то… на море.

— Да куда повезут, туда и поедет! — вырвалось у Владимира Медведева, стоявшего за спиной генерального.

Брежнев весело рассмеялся, а Кириленко никак не отреагировал, так ничего и не поняв.

Леонид Ильич в ту пору сам уже превратился в старца чрезвычайной ветхости, поэтому, наблюдая деградацию соратников, считал себя врачом среди пациентов, это вселяло в него оптимизм: вон они уже какие, ни на что не годные маразматики, а я, смотри, еще ничего, соображаю! Рядом с такими, как Кириленко, неизлечимыми инвалидами властного труда, Брежнев чувствовал себя крепким и здоровым, а самое главное — умственно сохранным. От сознания собственной полноценности, а отсюда и значимости, он «бронзовел» на глазах. Несколько раз Брежнев пытался отправить Кириленко на пенсию. Однажды он завел разговор на эту тему по телефону, но Андрей Павлович поспешно заявил, что еще полон сил и энергии и готов по-прежнему приносить пользу Родине. После очередного приглашения покинуть клуб кремлевских патриархов застоя Кириленко написал Брежневу пространное письмо с просьбой оставить его на работе. Прочитав письмо, Брежнев с усмешкой произнес:

— Дурак дураком, а мыло не ест… Не хочет из Кремля на грешную землю спускаться!

…Больше всего хлопот и беспокойств личной охране доставляли участившиеся вылазки Кириленко в туалеты Кремля. Не осталось без внимания «прикрепленных» и то, что каждый раз, перед тем как отправиться в отхожее место, Андрей Павлович доставал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо тетрадный лист, подносил к глазам так близко, что, казалось, обнюхивает его, читал, беззвучно шевеля губами, вслед за этим молча отправлялся на поиски туалетной комнаты. Однажды, когда Кириленко в очередной раз заперся в уборной и заснул на унитазе, так и не сняв портки, — забыл! — телохранители, привычно сорвав с петель дверь, обнаружили в его правой руке ту самую таинственную записку:

Стало ясно, что навязчивая идея оседлать унитаз возникала у Андрея Павловича не спонтанно по причине расстройства желудка, а была следствием принятого на домашнем консилиуме решения.

Справедливости ради надо отметить, что остальные кремлевские мастодонты были не в лучшей, чем Кириленко, форме.

…Во время работы Политического Консультативного Комитета стран Варшавского Договора, проходившего в Софии, наша делегация жила в правительственном комплексе особняков. Вечером, перед ужином, как обычно, прогуливались по аллеям парка. Горели фонари, было светло, как днем. Громыко шел рядом с Брежневым, неожиданно на ровном месте споткнулся, у него заплелись ноги, и он упал, довольно сильно ободрав об асфальт руку. Хорошо, что Леонид Ильич успел как-то подцепить его, попридержать, последствия могли быть хуже. Старик поддержал старика. С министром иностранных дел разного рода ЧП случались беспрестанно. В конце семидесятых годов Брежневу вручали очередную Золотую Звезду Героя. Все соратники-единоверцы стояли на почтительном расстоянии, выходили по очереди к микрофону и дружно аплодировали каждому восхвалению вождя. Неожиданно Андрею Андреевичу стало плохо. Заметив это, Андропов прижался к нему с одной стороны, Соломенцев — с другой. Так, по-братски прижимая к себе, и вынесли из зала теряющего сознание соратника.

…Наблюдая провалы в памяти у Кириленко или падения рядом идущих коллег, Брежнев хорохорился, почем зря, ибо если сам еще не падал, то порой такого «петуха пускал», что присутствовавшие замирали, будто пораженные столбняком.

14 марта 1976 года Леонид Ильич вручал в Кремле Фаине Георгиевне Раневской орден Ленина. Из-за дрожи в руках ему никак не удавалось справиться с застежкой, и он неожиданно для всех выпалил:

— Муля, не нервируй меня!

— Леонид Ильич, — с напускной обидой произнесла актриса, — так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы…

Генсек расплакался, как ребенок.

…В 1981 году Брежнев выступал на ХVI съезде Компартии Чехословакии. Всех тогда волновала тревожная ситуация в Польше. Генеральный секретарь перепутал листки и вместо рассказа о положении в Польше стал заново зачитывать уже озвученные строки доклада. Присутствующие сделали вид, что ничего не произошло. Вслед за этим с ответной речью выступил Густав Гусак. Говорил на родном языке, но затем перешел на русский, которым владел свободно. Сказал:

— А сейчас, Леонид Ильич, я буду говорить по-русски. Мы очень рады, что вы приехали на наш съезд. Большое вам спасибо!

И в том же духе продолжал еще пару минут.

Брежнев вдруг повернулся к переводчику и громко с обидой спросил:

— А ты почему мне не переводишь?!

В зале повисла гробовая тишина.

…Через открытую дверь Медведев увидел, как охранник под руку препроводил Кириленко в Ореховую комнату и прикоснулся к плечу спящего в кресле генсека. В ответ Брежнев лишь пробормотал что-то нечленораздельное, продолжая крепко спать.

— Ну и морока с этой медсестрой! — в сердцах произнес «прикрепленный», — опять, стерва, подмешала снотворное в компот генсека, чтоб ей неладно было!