В бассейне не было посетителей, освещенная снизу вода подрагивала кристально чистой лазурью.

Кейт, отнюдь не новичок, плавала без устали. Вода была ее родной стихией. Майкл плыл по огороженной дорожке для профессиональных пловцов, его голова то исчезала, то появлялась вновь, с силой преодолевая сопротивление воды.

Кейт совершила один заплыв, затем еще два. Переключившись с брасса на кроль, она наслаждалась медлительными движениями взволнованной воды, обволакивающей плотным прикосновением тело, лицо, развевая волосы. Она не думала о будущем, она вообще ни о чем не думала, живя настоящим мгновением.

И вот тут-то с ней случилось нечто невероятное, то, что застигло ее врасплох. Она находилась посередине бассейна. Какое-то время она спокойно плыла по направлению к самой глубокой части бассейна. В следующее мгновение ей показалось, что она внезапно утратила способность двигаться. Она не могла сосредоточиться и, словно впервые оказавшись в воде, не знала, что делать с руками и ногами.

Вода неожиданно стала враждебной, темной, обманчивой и очень холодной.

Должно быть, судорогой свело, подумала она, хотя ее тело ничего не ощущало. Она пыталась позвать на помощь, но Майкл, увлекшись и позабыв обо всем на свете, продолжал двигаться в противоположную сторону.

Ее охватила паника, она бешено колотила руками по воде, голова то и дело уходила под воду, вода заливалась в уши, глаза и ноздри.

Она ослепла и оглохла от страха, кашель и позывы к рвоте от изрядного количества воды в горле душили ее. Она тщетно старалась удержаться на поверхности.

Чувствуя, что, несмотря на все усилия, она идет ко дну, Кейт открыла глаза. Вода снова была необыкновенно голубой, цвета незабудок. Не забывай меня.

Мысль эта ударом молнии пронзила ее. Господи Иисусе, теперь это уже никогда не забудешь. Сделав неимоверное, решающее усилие, она вырвалась на поверхность. Она вспомнила о том, что один только вид воды вселял в Сару ужас.

Тот страх был чужим, незнакомым, он принадлежал Саре. С ней что-то происходит, что-то, чему она не в силах противостоять. Невозможно определить, откуда взялся этот страх — изнутри сознания или извне, да и какая теперь разница? Ясно было одно — необходимо во что бы то ни стало сохранить самообладание и собрать воедино остатки воли, это единственный путь к спасению. Держись. Не плакать. Сейчас не время. Только не сейчас.

Кейт заставила себя сложить ладони вместе и, раздвигая воду перед собой, оттолкнуться ногами от плиток дна. Время растянулось до бесконечности, силы окончательно оставили ее, одному Богу известно, каким образом она оказалась у бортика. Тяжело дыша, она прислонилась к изгибу кафельной поверхности, ощущая ее вселяющую уверенность и безопасную твердость.

 

Обернувшись, она увидела, как Майкл вскинул руку, разворачиваясь в дальнем конце дорожки.

— Ты слишком торопишься жить. Уверен, в этом все дело. — Он обнял Кейт. — Не забывай, со времени операции прошло всего четыре месяца. — В короткой паузе она услышала его мысли так явственно, словно он сказал об этом вслух. Два месяца назад умерла Сара. — Думаю, тебе нужно слегка остепениться, — закончил он.

Она поежилась, кивнула и продолжала пить чай. У нее будет время сказать ему о том, что в воду она больше ни ногой.

— Послушай. — Его рука крепче обвила ее талию. — Может, ты не так уж хорошо плаваешь, но ты ведь знаешь, что только ты можешь остаться и спасти меня.

Эта понятная лишь им двоим шутка родилась в то первое утро, проведенное в ванной комнате с голубыми кафельными стенами. Тогда Кейт собралась было встать с пола, а Майкл, чувствуя, что отпустить ее от себя выше его сил, и сознавая, что эта близость может оказаться для них первой и последней, тихонько напел из Дори Превин:«…останься и спаси меня».

Кейт вдруг серьезно сказала в ответ:

— Это ты спас меня.

Она прижалась к нему всем телом и с жадностью приникла к его губам. Внезапно вспыхнувший импульс передался Майклу, его дыхание участилось, стало неровным.

— Кейт, — взмолился он, сраженный безумной любовной страстью.

Она смотрела ему в глаза, и он, переполняясь волнением и предвкушением любви, понял, что уже не в силах терпеть.

С ее помощью он делал робкие шаги в познании самого себя как мужчины и как служителя Церкви. Призвание быть священником было даровано ему Богом. Равно как и его мужская природа.

Тысячу раз за свою жизнь он повторял заученную фразу о том, что супружество — это священное таинство, нимало не задумываясь над ее смыслом. Ему никогда не приходило в голову, что любовь — это тоже таинство и в сплетении любящих тел есть непостижимая мистическая красота. Чувственные эротические переживания круто изменили его мировоззрение.

Он больше не был священником, он был мужчиной, ликующим от ответного возбуждения любимой женщины. Жаркая влага ее тела, рвущиеся из горла стоны приводили его в состояние экстаза. Он не был больше священником, он был мужчиной, уткнувшимся лицом между ее бедер, вдыхающим аромат ее тела. Он наконец пришел к пониманию того, что мужчины и женщины являются совершенными по своей красоте творениями Господа. Ни в телах, ни в плотских желаниях нет ничего непристойного, любовные отношения доставляют радость.

Испытав это, он был вынужден признать, что любовь к женщине для него важнее религиозных убеждений, что они не в силах дать ему того счастья, в котором он нуждается.

Целибат, подумал он, не являлся нормой ранней Церкви. Он был введен много позже. Не иначе как злая выдумка какого-нибудь престарелого прелата, не способного ощущать пламя и трепет в сердце. Он не переставал молить Господа о том, чтобы тот наставил его на путь истинный, искал ответы на вопросы в беседах с духовными наставниками и в конце концов принял решение сложить с себя сан.

Он отстранялся от обязанностей священника. Он лишался права вести богослужения, выслушивать исповеди, не мог больше давать Святое причастие, освящать брачные союзы или отпевать усопших. Тем не менее в глазах Церкви до конца дней своих он останется католическим священником.

— Ты ведь не откажешься спасти мою жизнь? — спросил он, зарывшись лицом в ее волосы. Эти слова означали: «Я хочу тебя».

На первых порах Кейт и Майкл прибегали к помощи этого намека, желая передать друг другу то, чего не умели выразить иначе. Единственный опыт романтических отношений у Майкла сводился к короткому, десятилетней давности, роману с Франческой. Ему приходилось учиться поддерживать отношения с женщиной, протягивая нить любовного диалога сквозь упущенные дни и месяцы. Одиночество волею жизненных обстоятельств стало его второй натурой, он не мыслил себя вне выверенного до мелочей, сложившегося уклада жизни.

Ему будет очень непросто делить кров с другим человеком. Даже если этим человеком будет Кейт.

Из тюрьмы Кейт вынесла необыкновенное умение оставаться спокойной посреди всеобщего шума и гама. Она была способна мысленно отгородиться от радио и болтовни окружающих и продолжать как ни в чем не бывало заниматься своим делом. Ее не смущал ни собственный беспорядок, ни чужой. Но, зная о фанатической любви Майкла к идеальной чистоте, она старалась угодить ему. Единственное, о чем она постоянно забывала, освободившись от ограничений и запретов, — это закрыть двери или закупорить бутылку.

По вполне объяснимой причине — Кейт потеряла четырнадцать лет — ей не терпелось наверстать упущенное, узнать и испробовать все сразу, безотлагательно. Она страшно спешила, подгоняемая любопытством и нетерпением продвинуться в познании нового для нее мира.

Однажды утром, когда Майкл с удивлением обнаружил, что она принесла из прачечной белье и свалила все в одну кучу в маленькой кухоньке, сияющей безупречной чистотой, он понял, насколько далеко они зашли в своих отношениях. Вынув из корзины кружевные трусики и повертев их в руках, он с нежностью и теплотой подумал о Кейт.

У Кейт не было никакого опыта в любовных делах, но так было даже проще. Несмотря на прошлое, несмотря на немилосердные удары судьбы, язык любви она постигала быстрее, чем Майкл. В глубине ее памяти сохранились стертые обрывки воспоминаний о былой дружбе, любви, бескорыстной и жертвенной. Они были прочно заложены в инстинктах, и каким-то образом Майклу удалось достучаться до них.

Кейт пребывала в состоянии такой радости, о какой и мечтать не могла. Ее страсть была сильной и неутолимой, а желание ненасытным, независимо от того, насколько часто они занимались любовью. От одного вида любимого мужчины она ощущала, как сладко ноет от вожделения тело. Только волнующее соприкосновение, только ощущение мужской силы внутри нее, только вкус его губ и нежность его ласк могли погасить ее пламя.

Но лишь на короткое время, на несколько часов, возможно, на день, до тех пор, пока ощущение от последней близости не начинало блекнуть. Пока она помнила напряженное подрагивание бедер, обвившихся вокруг его спины, припухшие от ласк соски, пока ныло вспаханное мужской силой лоно — она чувствовала себя удовлетворенной, насыщенной.

И снова ожидание близости, непреодолимое желание снять трубку и услышать его голос, договориться о свидании, увидеть его идущим навстречу. Она не строила планов совместной жизни. При содействии одного из друзей, бывшего священника, ныне работающего на Би-би-си, Майкл помог ей устроиться сотрудником отдела новостей на неполный рабочий день. Она переехала в Лондон и поселилась поблизости. На данный момент этого было вполне достаточно, она опасалась, что совместное проживание лишит ощущения остроты и сделает их пресными.

Они могли часами лежать и смотреть друг на друга, любуясь изгибом бровей и линией плеч. Для них, разгорающихся от жара плоти, растворяющихся в объятиях друг друга, в переплетении ног и рук, время переставало существовать.

Сны Кейт приобрели невероятную точность и четкость. Она видела себя в незнакомом месте — влажный воздух, пот струйкой стекает между грудей, течет со лба, застилает глаза. Кругом поют птицы, стаи птиц, изумрудная зелень, накрытая куполом неприветливого металлического неба. Листва гигантских растений того же ярко-зеленого цвета, влажная и прохладная на ощупь.

Она видела луну. Ее круглый золотой лик светился холодом. Неумолимое божество из давно забытого прошлого, настойчиво ожидающее, когда же она вспомнит его имя. Она понимала, что ей снятся чужие сны. Она видит их глазами другого человека. Глазами Сары. Она была одновременно и собой, и Сарой, имя неведомого божества почти принадлежало ей, она была готова произнести его, она чувствовала его вкус…

 

Телефон звонил, не смолкая. Майкл поднял трубку, его голос еще не окреп со сна. Он встал с кровати и разговаривал уже стоя. Кейт смотрела на него и думала, насколько сильно она любит его обнаженное тело. Она потянулась и провела пальцем по его спине, ягодицам. Он, откинувшись назад, схватил ее руку и не выпускал, давая понять, что разговор серьезный.

— Хорошо, матушка. Да. Разумеется.

Он выслушал то, что ответили на другом конце провода.

— Я приеду первым утренним поездом. Кейт захвачу с собой.

 

Матушка Эммануэль взяла Кейт за обе руки и внимательно посмотрела ей в лицо. Майклу стало любопытно, что прочтет в нем эта умудренная жизненным опытом женщина, которой было так много известно о сестрах, в судьбе которых она приняла такое искреннее участие, прожив в молчаливом заточении более сорока лет.

— У меня такое чувство, что я хорошо знаю вас, Кейт. Иллюзия, конечно. Хотя, — она покачала головой, — как сказать. Те же глаза… Но в них иное выражение. Иная душа проглядывает. — Она вздохнула и выпустила ее руки. — Нам очень не хватает вашей сестры. С ее уходом в монастыре что-то безвозвратно изменилось. Мы живем здесь маленькой, но очень дружной семьей.

Матушка Эммануэль обернулась к Майклу и окинула его испытующим взглядом. Одно из первых писем, в котором он сообщал о своем решении оставить духовное поприще, было адресовано ей. Ее ответ был проникнут теплотой и сочувствием, хотя она не пыталась скрыть свое огорчение. Она понимала причины, побудившие его принять такое решение, но все же с его стороны это было отступничеством, которого она не ожидала. «Мы многое потеряем с Вашим уходом, — писала она ему, — вряд ли кому-нибудь удастся заменить Вас». Она жестом указала на стулья, сама уселась за письменный стол.

— Вот причина, по которой я пригласила вас приехать сюда, — продолжала она, — хотя спешу выразить надежду, что не потратила ваше время понапрасну. — Она дотронулась до маленького коричневого свертка на подставке для пресс-папье. — Этот дневник мы обнаружили в помещении прачечной. Этого никогда бы не произошло, не одолей сестру Питер очередной приступ артрита. Она не могла справиться с работой в одиночку, и нам пришлось нанять рабочего, чтобы разобрать стену. Он настоял на том, чтобы вся работа была выполнена самым тщательным образом, знаете ли, иногда встречаются такие добросовестные работники, заодно он разобрал часть стены, к которой мы даже не думали прикасаться. Дневник был спрятан за одним из отвалившихся кирпичей.

Она развернула сверток и вытащила маленькую книжицу. Та была завернута в целлофановый пакет.

— В записях не упоминается никаких имен, насколько я могу судить. Сестры уверили меня, что этот дневник не принадлежит ни одной из них. Я не думаю, что он пролежал там слишком долго. Сами видите, он в хорошем состоянии, а в прачечной очень влажно. — Она обратилась к Кейт: — Мы пришли к выводу, что единственный человек, которому мог принадлежать дневник, — твоя сестра. Ты узнаешь его?

Кейт, не говоря ни слова, помотала головой.

— Что это на нем? — Майкл наклонился вперед и вынул дневник из прозрачного пакета. Кожаная обложка была темно-синей с тиснением золотыми цветами флорентийского ириса. Премилая вещица, если бы впечатление не портила надпись. Он повертел его в руках. — Выглядит так, словно эти буквы были каким-то странным образом выжжены.

— Это неплохая идея. Именно так мы и поступим! — воскликнула матушка Эммануэль. — Мы предадим его огню. Я более чем уверена, что это — дневник сестры Гидеон. Никому из нас нет охоты совать нос в чужие дела. Разве что… — она учтиво обратилась к Кейт, — вам захочется просмотреть его.

На этот раз Кейт яростно замотала головой.

— Здесь еще кое-что из личного имущества сестры Гидеон, — добавила матушка, открывая коробку из-под обуви. — Одежда и другие вещи являются собственностью ордена, ее кольцо, например, и святое распятие. Но, возможно, фотографии дороги тебе как память о ней? — Она достала маленькую деревянную рамочку и протянула ее Кейт. — На одной из них ты.

Кейт судорожно вцепилась в ручки стула.

— Нет. Не нужно. Сожгите все. — Она в порыве чувств повернулась к Майклу: — Прошу тебя, сделай это. — Словно только ему она могла доверить эту процедуру.

У матушки Эммануэль отлегло от сердца, словно камень с души свалился.

— Это можно сделать в саду. Туда ведут ворота от подъездной аллеи. Как только вы будете готовы, я распоряжусь, чтобы их открыли. Рядом с огородом есть сарай, в нем хранится всякая всячина — керосин в канистре и тому подобное.

Настоятельница хотела было закрыть коробку крышкой, но вдруг остановилась. Она достала из нее маленький коричневый аэрозоль цилиндрической формы.

— Сестра Эндрю нашла его в кармане сестры Гидеон после ее… — Деликатная пауза. — После ее падения. Это ингалятор. Вы, наверное, в курсе, им пользуются астматики, но в медицинской карте нет никаких упоминаний о том, чтобы сестра Гидеон нуждалась в этом препарате. Доктор Бивен никогда не прописывал ей вентомин. Это не твой?

— Нет, не мой, — ответила Кейт.

— Что ж, — грустно улыбнулась матушка Эммануэль, — сейчас это уже не имеет никакого значения.