^— Вы сказали, тетради? — с удивлением переспросила матушка Эммануэль. — Неужели вам понадобились ее школьные тетради?

Коробки с тетрадями были пронумерованы, их содержимое со скрупулезностью описано на стандартных страницах, которые матушка достала из папки. Тетради Сары Грейлинг в количестве четырнадцати штук, завернутые в коричневую бумагу и перевязанные бечевкой, лежали в коробке под номером двести одиннадцать. Майкл бегло просмотрел их, определенно зная, что хочет в них найти.

В тетрадях по математике и естествознанию — ничего особенного. Эти науки, должно быть, давались ей нелегко, некогда было заниматься глупостями. То же самое с французским, страницы были чистыми и опрятными.

В тетрадях по английскому, истории и теологии страницы пестрели рисунками. Майкл живо представил себе девочку, которая, внимая пространным рассуждениям о вечном, рассеянно рисует цветочки, забавные мордочки, ракушки и звездочки. САРА. САРА. САРА. Всегда без фамилии. В тонкой тетради по орфографии на одной из страниц записи заканчивались словами «бескорыстие», «вероломство».

Никаких разноцветных радуг. Плавные линии вокруг ее имени были жирно обведены черными и красными чернилами.

САРА ДОУНИ.

В начале двенадцатого он был на Флит-стрит. Он помнил ее еще узкой улочкой в те незапамятные времена, когда по ее сторонам то тут, то там выгружали огромные рулоны газетной бумаги, чтобы потом отправить их в печать, запах типографской краски становился прелюдией нового трудового дня. Теперь улица не будила прежних чувств. Банки и всевозможные бутики, девушки, покупающие колготки в обеденный перерыв, бары, закусочные — Флит-стрит изменилась до неузнаваемости. Он зашел в аптеку «Бутс» купить таблеток парацетамола на случай, если вдруг разболится голова.

Дойдя до Барклайз-банка, он понял, что пропустил номер восемьдесят пять, здание Агентства печати и новостей. Пришлось вернуться. Войдя вовнутрь, священник предъявил документы дежурному и направился в библиотеку газетных материалов.

Пока лифт поднимал его на шестой этаж, он молча разглядывал старую фотографию Софи Лорен. Ориентируясь на стрелки-указатели, он прошел по узкому коридору и очутился в большом помещении, заполненном письменными столами, телефонами, людьми и газетами. Работник агентства, с которым отец Майкл созванивался накануне, принес ему две коричневые папки, набитые газетными вырезками.

— Скверная история, — произнес он в надежде завязать разговор. Он говорил с ирландским акцентом, словно вынимая из слов самую сердцевину.

— Неужели? Ничего не слышал об этом, — отстраненно ответил отец Майкл.

— Именно скверная. Я тогда еще подумал, выглядит милым ребенком, обыкновенная девочка, живущая по соседству. — Он посмотрел на Майкла с любопытством, пытаясь угадать, что привело сюда священника.

Майкл объяснил:

— В этой истории замешано третье лицо, и этому человеку требуется моя помощь.

— A-a. — Его любопытство было удовлетворено.

Он указал на письменный стол и ксерокс.

Майкл устроился за столом. К стене были пришпилены записки и бумажки. Обрывки газет валялись повсюду, даже на полу. Прежде чем приступить к работе, Майкл пытался собраться с духом. Его обуревали противоречивые чувства: желание окунуться в тайну, с одной стороны, и предчувствие столкновения с чем-то немыслимым — с другой. Возможно, более ужасным, чем он представлял себе до сих пор.

Последние по времени вырезки лежали сверху. В первой папке он обнаружил «Сан» с репортажем об окончании процесса на первой полосе. Большую часть страницы занимала семейная фотография с маленьким смеющимся мальчиком, обнимающим большого лохматого пса. Внизу — заголовок большими буквами: «СЕСТРА-БЛИЗНЕЦ ЗВЕРСКИ УБИВАЕТ РЕБЕНКА».

Майкл почувствовал, как кровь стынет в его жилах. Он не раз слышал подобные слова, но впервые в жизни он, поняв, что они значат, ощутил физическую боль и отчаяние и ледяное покалывание в руках и ногах.

Боже правый! Ну конечно! Эта кровавая драма наделала много шуму, о ней писали все без исключения газеты. В то время он находился в Риме. Эхо этой страшной истории докатилось туда, ее горячо обсуждали, обвиняя и недоумевая, как подобное могло случиться. Как ребенок, девочка оказалась способной совершить такое ужасное злодеяние, такой тяжкий грех. Удивительным казалось то, что убийство совпало с днем ее рождения — ей как раз исполнилось двенадцать лет.

Отец Майкл усилием воли заставил себя читать дальше. «Дейли мейл» напечатала фотографию девочки-подростка в темном школьном купальном костюме, сидящей на волнорезе какого-то пляжа. Он долго рассматривал такое знакомое и в то же время такое чужое лицо двойника сестры Гидеон.

У девочки был смущенный вид, она сидела, подтянув одну ногу и обхватив ее руками. Краткий миг между детством и юностью. Чистый ясный взгляд из-под озорной челки, тонкая выбившаяся прядка. Когда он впервые увидел эту фотографию на газетной тумбе в Пьяцца дель Пантеон много лет назад, первое, что пришло ему в голову, это то, что девочка — жертва преступления.

Такая фотография не могла означать ничего другого. В то далекое погожее утро он с сочувствием смотрел на юное личико. Ожиданиям и мечтам, которым она так лучезарно улыбается, верно, уже не суждено сбыться. Ее лицо было типичным лицом жертвы, в нем не было ни злобы, ни коварства, ни дерзкого вызова. Один из тех снимков, что печатают в газетах, сопровождая репортажами о девочках, найденных закопанными в лесу, изнасилованных и выброшенных вблизи безлюдных трасс или заколотых в парке среди бела дня.

Подробности он прочел позже, когда пил кофе после лекции по моральным основам философии. Если бы он своими глазами не увидел написанное черным по белому, никогда бы не поверил, что лицо той девочки — лицо убийцы. Прочитав статью, он недоверчиво хмыкнул.

Эта история оказалась находкой для репортеров, падких до сенсаций; вот где можно развернуться. «ДЕВОЧКА-МОНСТР ОТНИМАЕТ ЖИЗНЬ». «Сан» излагает хронологию событий. «ЧУДОВИЩЕ С ПРЕЛЕСТНЫМ ЛИЧИКОМ». На первой полосе — фотография матери погибшего малыша, худощавой женщины с небрежно собранными волосами, ее поддерживает пожилой мужчина, очевидно ее отец.

«Сегодня, такого-то числа, двенадцатилетняя Катарина Доуни была приговорена к пожизненному сроку заключения за умышленное убийство маленького мальчика, за которым присматривала».

«Вынесенный приговор слишком несправедлив, — срывающимся голосом сетует охваченная горем мать жертвы, Пэт Келлер, выйдя из зала суда. — Она жестоко убила беззащитного ребенка. Она не заслуживает жизни. Когда-нибудь она выйдет на свободу. Мой ребенок, мой сыночек мертв. У ее матери осталась еще одна дочь, а мой мальчик был у меня единственным».

Статья в «Дейли телеграф» была написана в том же истерическом духе. «НЯНЯ-ПОДРОСТОК ПОДЛО УБИВАЕТ СВОЕГО ПОДОПЕЧНОГО». В материале содержится больше подробностей.

«Полгода назад мрачным октябрьским вечером двенадцатилетняя Катарина Доуни отправилась к соседям, чтобы посидеть с ребенком, пока Том и Пэт Келлер сходят в кино. Обе сестры-близняшки хорошо знали двухлетнего Арона и в течение года неоднократно присматривали за ним. Но тем вечером Кейт впервые доверили остаться с ним одной. Вечер был исключительно холодным, и мать подвезла ее на машине. Ровно в семь часов они были на месте. Домой она не вернулась.

На протяжении последних семи дней участники процесса делают все возможное, чтобы восстановить объективную картину событий той чудовищной ночи. История девочки-близнеца, откладывающей заработанные деньги для того, чтобы купить подарки своим близким, имеет все элементы психологического триллера, в котором самые обыкновенные события перестают идти нормальным чередом, отклоняются от курса и совершают непредсказуемый виток, ведущий к трагической развязке».

В «Таймс» на следующий день после вынесения вердикта была напечатана длинная статья известного романиста под заголовком «РАЗБИТЫЕ СЕРДЦА».

«Серым дождливым мартовским днем ровно в два часа в здание королевского суда входит судья Харлоу. На нем надеты красная мантия, подбитая мехом горностая, с украшенными белыми оборками рукавами и искусно сделанный судейский парик. Он занимает свое место на возвышении кафедры. Слева от него, пониже, сидит секретарь суда в черном строгом платье.

Прямо напротив, на скамье подсудимых, — обвиняемая. Ее золотистые волосы аккуратно собраны в узел и излучают сияние в свете электрических ламп. На ней надеты белая блузка и мягкий серый кардиган. Рядом стоит работник социальной службы. Судья садится и приступает к процедуре разбирательства. Обвиняемой всего двенадцать лет.

Она находится здесь в течение последних семи дней по пять часов ежедневно. Учитывая ее возраст, судья Харлоу принимает решение ограничить время судебных заседаний так, чтобы оно совпадало с часами школьных занятий. Ежедневно с десяти до половины четвертого она в самых ужасных подробностях слушает свидетельства по выдвигаемому ей обвинению, в том числе выступления патологоанатомов и судмедэкспертов.

Такой процесс, по всей видимости, тяжкое испытание для ребенка, но обвиняемый обязан выслушать все — и защиту, и обвинение. Таков Закон.

На протяжении всего разбирательства всеобщее внимание приковано к Катарине Доуни. Прелестная девочка, правильные черты лица, взлетающие брови над большими, необыкновенно красивыми карими глазами. Она без конца вертится; определенно энергичный ребенок, не привыкший долго сидеть на одном месте. С интересом рассматривает людей, проходящих свидетелями по ее делу, адвокатов, сидящих напротив судейской кафедры. Во время заседаний они держатся торжественно и с достоинством, а в перерывах шутят между собой. Все, кроме молодого адвоката Девида Меддокса, ее защитника.

Кейт Доуни беглым взглядом окидывает мужчин и женщин, явившихся поглазеть на нее. Может быть, ей и известно, что родные убитого мальчика присутствуют в зале, но она не подает виду. Иногда она поглядывает в сторону скамьи для представителей прессы. Взгляд ее осознан и задумчив. Несомненно, она прекрасно понимает смысл происходящего.

О человеке в первую очередь судят по внешности, независимо от того, насколько она соответствует поступкам, уровню полученного образования или профессии. Кейт Доуни производит впечатление идеальной дочери, умницы. С трудом верится в то, что эта девочка являет собой олицетворение зла.

Из свидетельских показаний следует, что Катарина Доуни — открытая, сообразительная, общительная, совсем не похожая на замкнутую и молчаливую сестру-близнеца. Когда ей предоставляется слово, в глаза бросается интересная деталь. Она говорит так, словно события страшного вечера излишне приукрашены и драматизированы. Ей не терпится ответить на вопросы и все объяснить.

Рой и Эйприл Доуни сидят позади дочери. Заурядные люди в незаурядной ситуации. Мужчина в сером костюме, белой рубашке и синем галстуке. Нечесаные густые волосы. Хорошо сложен. Походит на загнанного зверя. На лице читается смертельная усталость. Несмотря на это, с уверенностью можно сказать, что очаровательная внешность досталась Кейт в наследство от отца. Любопытная деталь: даже в самые напряженные моменты он продолжает сидеть не шелохнувшись, не обнаруживая никакой реакции. Его профессия — строитель-подрядчик. Вне стен зала заседаний он беспрерывно курит, держа сигарету между большим и указательным пальцами.

У миссис Эйприл Доуни больше седины в волосах, чем у ее мужа. Она почернела от горя, хотя можно сказать, что ее лицо все еще хранит следы былой привлекательности. Она смертельно бледна, на скулах застыли пятна нездорового румянца. Ее ничем не примечательная одежда — блуза с гофрированным воротничком и коричневый жакет — выглядит неопрятно. Она не в состоянии сидеть спокойно. Расшитый скомканный носовой платок зажат в правой руке, им она вытирает слезы. Время от времени слабые всхлипывания перерастают в громкие рыдания, и ей приходится, прерывая судебную процедуру, покидать зал, чтобы успокоиться. Довольно часто в зале раздаются ее вскрики. В мертвой тишине они звучат неестественно громко.

Рой и Эйприл Доуни выглядят абсолютно чужими, со стороны их едва ли можно назвать супружеской парой. За время слушания дела они не обмолвились друг с другом ни словом, ни разу не взглянули друг на друга. Изредка, когда Кейт поворачивается к ним, отец отвечает ей улыбкой. Мать вытирает слезы и кивает ей, пытаясь приободрить. Никто из них даже не пытается подойти к девочке, хотя она находится совсем близко. Может, потому, что она не оправдала надежд, не став для них примерной дочерью?

За все время разбирательства Кейт плакала лишь раз или два. В первый раз, когда обвинитель описывал смерть Арона Келлера, демонстрируя адвокатам детскую пижаму в маленьких серых слониках, залитую кровью. Она плакала молча, без всхлипываний, низко опустив голову.

Иногда к концу заседания оттого, что вовсю греют батареи центрального отопления, в помещении становится невыносимо душно. Кейт бледнеет и сутулится. В конце концов, она еще совсем ребенок, а зал суда — не самое подходящее место для детей.

Слева от судьи занимают свои места присяжные. Осознавая высокую степень ответственности за возложенную миссию, они не пропускают ни одного слова. Члены суда присяжных друг за другом выходят из совещательной комнаты, никто из них не смотрит в сторону девочки.

Присутствующие ожидают вынесения приговора. Присяжные заседатели, следуя за старшиной, по одному проходят в зал, намеренно не желая встретиться взглядом с обвиняемой. Родители убитого ребенка, Том и Пэт Келлер, сидят, держась за руки, наклонившись друг к другу.

Кейт следит за выражением лица своего защитника. Ее собственное лицо спокойно, но настороженно. Словно она всего лишь зритель и не имеет к этому жуткому фарсу никакого отношения. Адвокат Меддокс сосредоточенно созерцает кончик своего карандаша, зажатого между пальцев. Изредка он поглядывает на Кейт, изображая слабое подобие улыбки.

Секретарь суда, чье место находится рядом с судьей, встает со стула, зал замирает в ожидании.

„Господа присяжные! Вы вынесли свой вердикт?“

Старшина суда присяжных, сельский житель средних лет, по случаю суда надевший твидовый пиджак с кожаными нашивками на локтях, смотрит на судью. Произнося ответ, он, как и все остальные, избегает встречаться взглядом с Кейт.

„Да, Ваша честь“.

„Признаете ли вы Кейт Доуни виновной в умышленном убийстве Арона Келлера?“

„Да, Ваша честь. Мы признаем Кейт Доуни виновной в умышленном убийстве, — четко выговаривает старшина присяжных. И затем добавляет громче, заглушая шепот и возню в зале: — Совершенном в состоянии аффекта“.

Спустя краткий миг всеобщего шокового оцепенения тишину прорывает крик, вобравший в себя всю материнскую боль и безысходность, и еще через мгновение миссис Доуни падает без чувств. Невнятное копошение в зале плавно переходит в гул. Рой Доуни наклоняется, чтобы поднять тело жены. К ним спешит женщина-полицейский. Судья Харлоу поворачивает голову, но в этот момент стекла его очков в роговой оправе отражают яркий свет, поэтому никто не видит выражения его лица.

Кейт Доуни тоже оборачивается, чтобы увидеть мать, лежащую без сознания.

Неотвратимо близится самый решающий и самый жестокий момент ее жизни. Через несколько минут судья Харлоу огласит приговор, и ее судьба будет решена.

Кейт — одна из девочек-близнецов, чрезвычайно похожих друг на друга, не имеющая ничего, что бы принадлежало исключительно ей. Один день рождения, одно лицо, одни глаза, один цвет волос. В выступлении защиты прозвучала версия, согласно которой возможной причиной преступления могло стать отчаянное желание Кейт доказать свою индивидуальность, совершив самостоятельный поступок.

Но даже если мотив преступления являлся таковым, то и здесь ее постигло разочарование, поскольку долгожданный час, когда наконец всеобщее внимание будет приковано только к ее персоне, был неизбежно омрачен тенью своей сестры».

Отец Майкл долго сидел, закрыв лицо руками. На глаза ему попалась колонка отчета судебного медэксперта: «…горло перерезано до кости острым предметом справа налево; все без исключения кровеносные сосуды, жилы и вены повреждены. Порез однократный, края раны ровные… Колотые раны на теле…»

Ощутив приступ тошноты, Майкл перевернул страницу, но и там сухие слова судебно-медицинской терминологии продолжали преследовать его: «…пропитанная кровью пижама… колотое ранение внешней стенки желудка… ножевая рана глубиной четыре дюйма…»

Силы небесные! Скупой профессиональный язык будил воображение, рисуя кровавые сцены в самых ярких красках. Он встал. В туалетной комнате с покрытыми зеленым кафелем стенами он умылся холодной водой и взглянул на свое отражение в зеркале. Равнодушное стекло предъявило ему собственный взгляд, на котором читалось одно — шок.

Неужели эту женщину ему предстоит найти и, более того, спасти? На минуту он задумался, а не бросить ли ему все это? Если ей суждено умереть, если на то Божья воля, то кто он, собственно говоря, такой, чтобы вмешиваться?

Но тут он вспомнил слова профессора Шона о том, что смерть одного из близнецов нередко влечет за собой смерть другого. Нет. Не Кейт он будет спасать. Он будет спасать сестру Гидеон.

Сидя за столом, он потягивал воду из бумажного стаканчика, разглядывая беспорядочные горшки с цветами. Затем снова вернулся к газетным вырезкам. Прочитав еще несколько статей о судебном процессе, он наткнулся на одну из последних статей в «Гардиан». Она была написана в 1989 году некой либеральной писательницей, одной из тех, что особенно сильны по части вышибания слезы у публики. Она была напечатана на женской страничке и озаглавлена «ТРАГЕДИЯ СЕСТРЫ-БЛИЗНЕЦА». Он прочел и ее, надеясь, что хоть она прольет свет на эту непростую историю. По своей сути это было интервью со специалистом, занимающимся исследованием предменструального синдрома.

Майкл очень отдаленно представлял себе, что это такое. Вероятно, что-то связанное с месячным циклом. Статья многое прояснила.

Время совершения убийства пришлось у девочки как раз на период менструации. Менструальную кровь взяли на анализ. Анализ выявил чрезвычайно низкий уровень прогестерона.

Ниже приводились количественные показатели, которые вряд ли бы о чем-то сказали человеку несведущему, однако эксперт утверждала, что они являются неоспоримым доказательством того, что Кейт, несмотря на столь юный возраст, страдала предменструальным синдромом в довольно серьезной форме, при которой возможна временная утрата самоконтроля. «Эта патология вполне могла повлиять на состояние ее рассудка. Нет никакого сомнения в том, что судья не счел предменструальный стресс значимым фактором в ее деле. Медицинское освидетельствование попросту не было принято во внимание».

Далее приводились рассуждения о природе предменструального синдрома и его наиболее изуверских формах, когда женщины, переживая подобное состояние, убивали собственных детей. Выходило так, что Кейт совершила убийство, подчиняясь диктату биоритмов своего организма.

Отец Майкл уже собирал газетные вырезки в папку, когда на глаза ему попадались странные фразы: «Во время заседания в суде двенадцатилетняя девочка-близнец Кейт Доуни не выказала абсолютно никаких эмоций», «…счастливый улыбающийся маленький мальчик, только начинающий жизнь», «…решение суда отправить ее на медицинскую экспертизу», «Кейт покидает зал заседаний, полиция пытается подавить гневные крики протеста…»

Отец Майкл заплатил сорок пять фунтов за пользование библиотекой, собрал сделанные им ксерокопии и вышел из здания. Он остановился у первого попавшегося на пути паба с названием «Чеширский сыр» и вошел внутрь. Заказав порцию виски «Джек Дэниелс», он направился в самый дальний угол. Необходимо было осмыслить все, что он узнал за последние два часа.

Нет, он просто обязан найти Кейт ради того, чтобы спасти ее сестру. И если для этого ему придется спасти убийцу, да будет так. На все воля Божья. Он лишь орудие в руках Провидения.