Телефон зазвонил в восемь утра. Я проснулась с трудом. Я снова принимала валиум. Из-за постоянного присутствие охраны, из-за угрозы со стороны Джейсона Макклауда (реальной или мифической), из-за китайских снайперов (реальных или мифических), конца света (реального или мифического) нервы у меня были, как любил выражаться Г. В. Вейс, натянуты до предела.

— Кто? — Я была не в силах сказать «алло».

— Джеральдина. Калки здесь. Мы на корабле. Он называется «Нараяна». Мы все ждем тебя. — Она дала мне адрес пристани на Ист-ривер. Я ответила, что выхожу немедленно.

Я положила в стакан ложку растворимого кофе, налила горячей воды из-под крана и залпом выпила эту смесь. Вообще-то я была «жаворонком», но только не в тот день. Во-первых, на меня еще действовал валиум. Во-вторых, я понимала, что мне снились какие-то сны, но ни одного из них не помнила; обычно это был плохой признак. Я решила пройти до пристани пешком, чтобы выветрить из головы угар.

Утро было холодным. Небо — темным. Весна запаздывала. Я шла на восток по Пятьдесят седьмой улице и наблюдала за тем, как ученики Калки делают свое дело. Это было впечатляюще. Сначала они подходили к хорошо одетому человеку того типа, который обычно за милю обходит каждого попрошайку, призывающего жертвовать на храм того или иного бога. Потом начинали очаровывать его (или ее). Брошюры обычно брали. Бумажные лотосы брали всегда. Лотерея «Лотос» привлекала даже процветающих. Вся страна торопилась купить пятничную газету, в которой печатались выигравшие номера.

«Нараяна» оказалась чем-то вроде знаменитой «Куин Мэри», к величайшему прискорбию, вставшей на прикол в Лонг-Бич. Поскольку до сих пор мне не случалось бывать на столь огромном корабле, я была уверена, что именно такими были океанские лайнеры до появления реактивного судового двигателя.

Как всегда, вокруг было полно охраны. На берегу стояли вооруженные люди. На палубе тоже. По соседству дежурили толпы нью-йоркских полицейских и (предположительно) агенты в штатском, представлявшие тысячу и одну шпионскую правительственную службу. После того как один из них долго переговаривался по портативной рации с кем-то на корабле, мне было позволено подняться на борт. Трап опасно раскачивался на ветру.

На палубе меня проверили еще раз, а потом указали на огромное помещение, которое было либо гостиной, либо кают-компанией. Ничто внутри не напоминало, что ты находишься на корабле. Тут были люстры, мраморные камины, зелено-голубые гобелены, самаркандские ковры. Все это немного напоминало Сан-Симеон, огромный замок Уильяма Рандольфа Херста, ныне музей.

Я присела на краешек обтянутого гобеленом кресла, слегка ошеломленная «Нараяной» (то было одно из имен Вишну, означающее «ходящий по водам»). Вскоре ко мне присоединились Джеральдина, профессор Джосси и дюжина незнакомых мандали.

Мы с Джеральдиной обнялись, как будто не провели вместе весь предыдущий день.

— Калки здесь! — прошептала она. — Он на корабле!

— Знаю. Ты уже говорила. — Внезапно во мне проснулось любопытство. — Как он прошел таможню? — Мне представилось, что человека, заподозренного в торговле наркотиками, обыскивают нарки, исследуя каждое отверстие, пока багаж просвечивают рентгеновские лучи и обнюхивают огромные эльзасские овчарки. Потом мне представилось, как человек, объявивший себя богом, едет по улице — Уолл-стрит? — в открытой машине, из открытых окон небоскребов сыплются тонны серпантина и конфетти, а он машет собравшимся толпам рукой, как делали в старых кинохрониках Линдберг и Амелия.

— Без всяких трудностей. Таможенники очень сговорчивы. Никто не хотел поднимать шума. Этот корабль, — добавила она, — является третьей по величине яхтой мира. Джайлс купил ее неделю назад для «Калки Энтерпрайсиз».

— На какие деньги? — спросила я. Это относилось к подробностям, которые очень хотели знать Морган и «Сан».

Джеральдина улыбнулась.

— Это был только аванс, учитывая… — Да, она действительно думала, что до конца света остался всего двадцать один день. Как будто речь идет о Рождестве, подумала я и обрадовалась, что успела отправить детям посылку с игрушками.

Прозвучал гонг. Затем в гостиную проскользнул Джайлс Лоуэлл. Он отдал всем низкий поклон, сложив ладони по-индийски. Мы ответили тем же. Пока мы «пранамились», вошли Калки и Лакшми.

Я едва узнала Калки. На нем был модный костюм из коричневой шерсти. В шафрановой накидке он нравился мне гораздо больше. Напротив, Лакшми в платье от Сен-Лорана выглядела ошеломляюще. В «Саксе» или другом месте, торгующем такими нарядами, оно наверняка стоило целое состояние. Русский крестьянский стиль, цвет голубых павлиньих перьев… Я всегда любила этот цвет, но не носила голубое. Моя внешность убивала голубой цвет, а он в отместку убивал меня.

— Шанти! — Калки сделал благословляющий жест. Он по-братски обнял меня, и я на мгновение сомлела от аромата сандала и белой кожи. Лакшми обошлась без объятий, что было к лучшему: влияние двух столь ярких блондинов полностью выбило бы меня из колеи — даром что мы находились на воде.

Затем Калки и Лакшми сели в двойное кресло, а все остальные уселись возле, образовав полукруг. Джайлс остался стоять.

— Я уже обо всем доложил величайшему из великих, — заявил он в стиле доктора Ашока. — Были приложены значительные усилия, чтобы не только дискредитировать нас, но и уничтожить физически. Как здесь, так и в Катманду. Тем не менее мы добьемся своего, как добивались до сих пор. К несчастью, одна треть билетов на встречу в «Мэдисон сквер-гардене» попала в руки спекулянтов, которые продают лучшие места в первых шести рядах по цене тысяча долларов за билет! — Мы восприняли эту новость с воодушевлением. Но Джайлс негодовал. — Мы не делаем на этом деньги. А спекулянты делают. Нужно будет прибегнуть к помощи полиции! — Мне казалось, что это не слишком существенно. В конце концов, через три недели…

Когда Джайлс закончил свой казначейский отчет, мы выжидательно посмотрели на Калки. Он был мягок и дружелюбен.

— Я рад снова видеть всех вас. Надеюсь, вам не слишком докучали. — Калки расслабился до такой степени, что стал похож на простого человека. Он сделал паузу, глядя не на нас, а на носки своих туфель. На мгновение показалось, что он хочет уйти. Но тут Лакшми что-то прошептала ему, и он вернулся. Его атман (душа) снова был атча (здесь).

— В следующие несколько дней на меня будет совершено по крайней мере одно покушение. — Калки говорил так, словно объяснял устройство какой-нибудь машины. — Не следует воспринимать это слишком всерьез. — Вдруг он улыбнулся, скрестил ноги и поставил носки на пуанты, как балетный танцовщик. Он был чрезвычайно привлекателен. Я снова ощутила легкий приступ горной лихорадки. — Я знаю будущее так же, как знаю прошлое. Но возможности этих глаз ограничены. — Он дотронулся до своих век так равнодушно, словно они были парой свеч зажигания. — Я не могу сказать вам, что случится в ближайшие несколько дней. Хотя хотел бы. Я вижу только возможные комбинации. Это напоминает игру в кости. Поэтому давайте надеяться, что никто не сглазит Джима Келли, потому что, — он провел руками по груди, — пока я остаюсь здесь, меня могут убить.

 

— Ох, нет! — Это воскликнула не Лакшми, а Джеральдина. Меня вдруг осенило. Джеральдина влюблена не только в свою лучшую подругу, но и в мужа этой подруги. Я ревновала. Кого к кому? Думаю, что всех. Но Лакшми была совершенно недостижима, а о Калки вообще речи не было, несмотря на наше приключение у непальского пруда. Оставалась Джеральдина. Да, именно Джеральдина. Уже тогда. Но я была в отчаянии. Я не получала от нее и намека на поощрение. Хуже того, если она влюблена в Калки, у меня не оставалось никаких шансов. Будущее представлялось мне чем-то вроде турецкого гарема, где мы втроем расхаживаем с колокольчиками на носках туфель, ожидая, когда придет наш повелитель и сделает свой выбор на эту ночь.

— Не беспокойтесь, — утешил нас Калки. — Если я буду вынужден покинуть тело Джима Келли, то найду себе другое, и век Кали закончится точно по расписанию. Те из вас, кто верит в меня, кто остается верным, несмотря на искушения, продолжатся в следующем цикле переродившимися или такими, какие вы есть сейчас. — В первый раз Калки ясно пообещал некоторым из нас личное выживание после окончания века Кали.

Итак…

О чем я действительно думала в то холодное утро на борту «Нараяны»? Если быть честной (а именно об этом меня и просили), то придется ответить: не знаю. С тех пор много воды утекло. Теперь я знаю, что произошло позже, и не могу составить честный отчет о своих тогдашних предвидениях. Думаю (я могу ошибаться, но кто теперь сумеет это доказать?), в тот миг до меня начало доходить (хотя и подспудно), что после третьего апреля людей на Земле не останется — кроме некоторых, выбранных Калки. И в то же время сознательная часть моего «Я» абсолютно игнорировала бессознательную. Впервые за последнее время я сумела спланировать свое будущее. Вскоре после выступления Калки в «60 минутах» я встретилась с редактором издательства «Даблдей». Я умело выбрала день, потому что Калки стал сенсацией. Рейтинг Си-би-эс по шкале Нильсена поднялся до 36,3 — цифры неслыханной даже для того сумбурного времени. Теперь вся страна знала о Калки и Конце. Кажется, редактор сомневался, что книга будет иметь успех, если конец света не наступит точно по расписанию. В конце концов мы оба согласились, что независимо от исхода дела эта история привлечет многих. Он спросил меня, кто будет писать книгу. Я ответила: если выбирать между Б. Сейперстином и Г. В. Вейсом, то я бы выбрала в виртуальные соавторы Вейса (хотите верьте, хотите нет). Затем я запланировала повидаться с детьми. Дала Арлен согласие на пасхальную поездку в Акапулько и позволила ей забронировать номер в отеле «Принцесса», где знаменитый Говард Хьюз запустил процесс, который должен был закончиться в небе над Хьюстоном. Лично я предпочла бы умереть за штурвалом реактивного самолета. Конечно, одна. От сердечного приступа. Короче говоря, я продолжала составлять планы на будущее. Но мои мечты были не слишком веселыми.

Джайлс снова встал и принялся обременять нас подробностями.

— Внутренняя финансовая инспекция ведет аудит уже второй месяц. Рад сообщить, что наши финансы привели их в такое же замешательство, как и меня. — Все невольно рассмеялись. Каждый знал, что привести Джайлса в замешательство не может ничто. Калки выглядел отстраненным; его атман готовился к отлету.

Затем впервые заговорил профессор Джосси.

— Доктор Лоуэлл, будьте любезны объяснить, почему ваши налоговые службы так упорно стремятся расследовать деятельность религиозной секты, которая, согласно законам вашей страны, полностью свободна от каких бы то ни было налогов. — В век Кали было очень мало шансов на то, что швейцарец — даже ядерный физик — не знает, что такое налоги.

— Мы — хорошо организованная и официально зарегистрированная религиозная группа. Ergo, мы свободны от налогов. — Когда Джайлс начинал говорить об индуизме, он становился похожим на доктора Ашока. — Но по какой-то таинственной причине правительство Соединенных Штатов отчаянно стремится доказать, что мы — как это было со сторонниками преподобного Сан Муна — финансируемся некими зарубежными организациями, целью которых является совершение переворота в этой великой стране, которая заслуженно вызывает зависть всей Земли. Какой другой народ имеет сотни тысяч преданных и искусных тайных агентов не только во всех странах мира, но и в каждом городе, городке и деревне наших любимых Соединенных Штатов? Какой другой народ построил мировую империю не столько силой — и продажей — оружия, сколько благодаря изобретению транснациональных корпораций, которые официально не обязаны соблюдать лояльность по отношению к какой-либо стране на свете, но неофициально преданы правящему классу Америки и его отдельным представителям? Какой другой народ… — У Джайлса начался словесный понос; его слова не имели никакого смысла.

Если дела шли неважно, Джайлс предпочитал ссылаться на то, что американское правительство преследует «Калки Энтерпрайсиз», обвиняя его в связях то с китайцами, то с кубинцами, то с Советами; государство выбиралось в зависимости от того, кто в данный момент являлся главным врагом Соединенных Штатов согласно публикациям в прессе или выступлению по телевидению кого-нибудь из словоохотливых сотрудников президента.

К тому времени, когда Джайлс вновь вернулся к делам, атман Калки витал где-то во Вселенной. Голубые глаза были открыты, но ничего не видели. Арендатора тела Джима Келли не было дома.

— Подводя итоги, — неумолимо продолжал Джайлс, — мы являемся жертвами ненависти американского правительства к любой организации, которая может оказаться для граждан страны более притягательной, чем федеральная власть, этот Протей со множеством лиц, включая так называемую мафию, которая является просто итало-американским патриотическим клубом, оклеветанным нашим главным врагом, Бюро по борьбе с наркотиками.

— Доктор Лоуэлл, — не унимался профессор Джосси, — представители европейской прессы часто спрашивают меня, почему «Калки Энтерпрайсиз» подозревают в подпольной торговле наркотиками. Я не знаю, что отвечать на этот вопрос. С одной стороны, тантрические ритуалы индуизма не допускают использования наркотиков. Что это, просто «утка», пущенная упадническим иудейско-христианским правительством вашей страны с целью дискредитировать истинную религию? Или в этом утверждении есть зерно истины? Пожалуйста, просветите нас, доктор Лоуэлл.

Я посмотрела на Калки. Слушает ли он? Но его лицо не выражало ничего. Не приходилось сомневаться, что его атман (сам Вишну) находится где-то в районе Арктура и создает новые звезды из взвихренной пыли посреди квазаров, распевающих свои песни, и черных дыр, открытых в иные вселенные.

Мне было любопытно, что ответит Джайлс. Я посмотрела на Джеральдину. Та выглядела смущенной. Я догадывалась, что она знает правду, какой бы та ни была, и что Джайлс ни за что не раскроет эту правду. Естественно, Лоуэлл соврал не моргнув глазом.

— Мы не занимаемся наркобизнесом, профессор Джосси. Это противоречит учениям нашего господа…

— Но позвольте, доктор Лоуэлл… — Профессор Джосси был въедлив. — Согласно статье, опубликованной во вчерашнем номере «Нойе цюрихер цайтунг», вы являетесь владельцем того, что называется «Новоорлеанским магазином тропических птиц и рыб», деятельность которого расследует сенатская комиссия под предлогом того, что компания…

— …занимается торговлей наркотиками, — хладнокровно прервал его Джайлс. — Ну да, магазин принадлежит мне. Несколько лет назад Калки был моим партнером, но я выкупил его долю. Поверьте мне на слово, мой дорогой профессор Джосси. Я уверяю вас, что мы занимаемся только тропическими птицами и рыбами. Признаюсь, одно время — правда, это продолжалось очень недолго — мы покупали и продавали (подчеркиваю, совершенно легально) человеческие скальпы, привезенные из бассейна Амазонки. Но после того как в один прекрасный день я достиг ступени Совершенного Мастера, я приказал своим служащим больше не принимать человеческих скальпов. Хотя должен сказать, что еще не перестал покупать и перепродавать скальпы обезьян.

Это был блестящий образец лицемерия. Казалось, профессор Джосси остался при своих сомнениях, однако ничего не мог поделать. Он продолжал смотреть на Калки, надеясь, что тот вмешается. Но Калки витал в далеком космосе.

Джайлс уклонился от ответа (причем сделал это буквально, то есть изогнулся всем телом), сказав:

— Честно говоря, в свете того, что должно случиться двадцать один день спустя, сенатское расследование не имеет никакого значения. Тем не менее мы должны стремиться оттянуть его. В данный момент среди многочисленных мер, принимаемых против нас правительством Соединенных Штатов, главными являются два. Во-первых, травля со стороны Внутренней финансовой инспекции и Бюро наркотиков…

Я позволила себе поозорничать.

— Добавьте сюда «Триаду». Китайскую тайную террористическую организацию, которой платит гонконгское общество «Чао Чоу».

Я тут же поняла, что все это не сплетни, а правда. Лакшми побледнела. Нет, Г. В. Вейс написал бы это автоматически, как я только что. На самом деле она осталась того же цвета, но открыла рот. Она обернулась к Калки, ища у него помощи. Не нашла. Повернулась к разгневанной Джеральдине. Похоже, я нарушила правила игры. Но остальные понятия не имели, о чем я говорю. Профессор Джосси был сбит с толку; Джайлс же пропустил мою реплику мимо ушей, для отвода глаз сообщив еще кое-что.

— Должен также упомянуть, что руководство местной католической церкви вступило в нечестивый союз с Лигой защиты евреев. Работая рука об руку, они попытаются сорвать встречу пятнадцатого марта. В результате, в отличие от того, что сообщали газеты, Калки в интересах безопасности не будет присутствовать на встрече с христианскими и иудаистскими лидерами в следующее воскресенье в «Телепрограмме Дэвида Сасскинда».

Потом речь зашла о ядерном эффекте профессора Джосси. Он сообщил, что никаких технических трудностей не будет.

О чем я думала? Я постоянно задаю себе этот вопрос, вспоминая те невероятные дни. Во-первых, я решила, что если Калки достаточно безумен, чтобы уничтожить человеческую расу, он выберет для этого ту или иную цепную ядерную реакцию. Знакомство с профессором Джосси вызвало у меня чувство неотвратимости рока. «Пространство и время — владения поэта. Пусть он идет куда хочет и делает то, что ему нравится; таков Закон». Если в этой строке из стихотворения Виктора Гюго слово «поэт» заменить словом «Калки», она стала бы апофеозом последнего. Размышляя над темой «Закон и поэт» в кают-компании «Нараяны», я гадала, сумею ли когда-нибудь понять смысл уничтожения человечества (за исключением нескольких из нас)? Наконец я сдалась. Мой разум не мог вместить подобную идею. Вместо этого я занялась своим обычным делом: представила себе Калки обольстителем, жуликом, мошенником, пахнущим сандалом и белой кожей.

Внезапно Калки вернулся. Зевнул. Извинился перед нами. Объявил, что совещание окончено. Спросил, умею ли я ездить верхом. Когда я сказала, что умею, он пригласил меня покататься с ним в Центральном парке. Предложил взаймы его джинсы. Сам тоже облачился в джинсы и надел бейсбольную шапочку с названием яхты.

В сопровождении четырех охранников мы проехали к конюшням, где находился доставленный из Индии белый конь. Я взяла напрокат старого гунтера. Охранники взгромоздились на совершенно безопасных (как им сказали) пони. Два стража ехали впереди, два позади. У всех были мрачные физиономии.

День был морозный. Голубые лоскуты между туч только подчеркивали пасмурность здешнего неба. Лицо горело от холодного ветра, пахнущего снегом. В середине марта здесь царила зима. Частицы пыли, скопившиеся в атмосфере, отражали солнечные лучи. Мы были обречены замерзнуть до смерти.

Центральный парк оказался довольно мрачным, но приятным местечком. Я невольно вспомнила холмы над Бербанком, где обычно каталась верхом с Эрлом-младшим до того, как брак положил конец нашим дружеским прогулкам. Как давно это было…

Прогулочная тропа была покрыта грязью. Моя лошадь шарахалась от каждого куста; кроме того, ее мучили газы. Зато белый конь Калки был поистине великолепен. К несчастью, Калки слишком нервничал, слишком туго держал поводья и не чувствовал ритма движений своего скакуна. Слава богу, лошадь была покладистой. Я делала все, что могла, чтобы помочь им привыкнуть друг к другу.

Калки пребывал в хорошем настроении. На прежнюю близость не было и намека.

— Я совсем не знаю Нью-Йорка, — сказал он. — Был здесь всего однажды. Когда оканчивал Тьюлейн. Но тогда я был слишком беден, чтобы пойти куда-нибудь, кроме мюзик-холла Радио-Сити. Помнишь «Рокетс»?

— Да. Вообще-то я знаю одну певицу из этой группы. Бывшую. Она дружит с Арлен Уэгстафф.

— Мне нравится твоя подруга Арлен. — Я понятия не имела, что у него на уме. Неужели он знал? — Я помню фильмы с ее участием. — Тут мимо нас гуськом проехали несколько школьниц, и Калки нахлобучил кепи на глаза. Они не узнали его. Охранники смотрели на них с подозрением. Как и я. К счастью, среди них не было ни одной китаянки.

Неожиданно тропу пересекла пара чернокожих уголовников, гнавшихся через кусты за двумя уголовниками латиноамериканского происхождения. Лошади шарахнулись. Блеснул нож. Или мелькнул. Или сверкнул. Мы натянули поводья. Охранники тут же оказались рядом и выхватили револьверы. Но уголовники уже исчезли за холмом. Раздался крик. Затем все умолкло. Мы поехали дальше.

— Не уйдут. — Голос Калки снова стал бесстрастным и холодным под стать дню.

— Но кто их будет ловить? Ведь все равно никого не останется. Или я нарушаю правила игры?

Калки только улыбнулся. А потом пустил лошадь легким галопом. Я последовала его примеру. Охранники изо всех сил пытались не отстать. Должно быть, мы проскакали так полмили, пока Калки не натянул поводья. Над башней гостиницы «Эссекс-хаус» пролетел самолет, прошивший последний клочок голубого неба, как серебряная игла.

— Похоже, я не так уж плохо сижу в седле, правда? — Я промолчала. Слава тебе, господи, что он не упал. — Мы купили новую «Гаруду». «Боинг-707». Ты летала на 707-м?

— Да. Но понадобится опытный второй пилот, штурман и…

— Я могу научиться всему этому.

— Когда?

— Когда будет время. Тебе нравится Джеральдина? — Впервые за все время Калки задал мне личный вопрос. Казалось, его интересовал мой ответ.

— Да. Очень. У нас много общего.

— Я рад. Она тоже представляет собой большую ценность. — Забавное слово, подумала я. Как будто мы с Джеральдиной были его личной собственностью.

Я решила воспользоваться его хорошим настроением.

— Но не могу сказать того же о Джайлсе. Он кажется мне… не слишком прямым человеком.

— Ему досталась самая трудная роль.

— Что это значит?

— Он должен возражать. Должен быть другим. Читай «Веды». — Я делала все, что могла, пытаясь усвоить тысячи стихов, гимнов, мантр и доисторических притч, составлявших священные книги индуистов. В ашрамах гуру читали новичкам краткий курс начала и конца «Вед»; к сожалению, все самое важное оставалось в середине.

— Думаю, все дело в его двуличности, — сказала я. — Я действительно считала его доктором Ашоком.

— Все правильно. Так и было задумано. Если бы Джайлс оказался в Непале под своим именем, его тут же посадили бы в тюрьму.

— Потому что он распространяет наркотики?

— Да.

Почему мы, смуглые, думаем, что светлокожие прозрачны… как сам свет? Еще одна строчка из бортового журнала. Расин: «C’etait pendant 1; horreur d’une profonde nuit». Я никогда не могла сделать перевод столь же пугающим, как звук оригинала. Продолжающийся — мало того, нависший… маячащий… нет, грозный ужас темной ночи. Но profonde означает не только темноту. Profonde может означать еще и бездонную пропасть, вселенскую тьму, покрывающую все и вся. В этом смысле ледяное «да» Калки бросало в дрожь сильнее, чем любое из его заклинаний о конце света, или Конце с большой буквы. На двух всадников в Центральном парке спускалась темная ночь.

— И ты тоже?

— Да. — Калки не сводил взгляда с башен. С отрицаниями было покончено.

— Зачем?

— Деньги. Для ашрамов. Мандали. Книги, брошюры. На чем еще можно быстро заработать такую уйму?

— Я потрясена… — Я хихикнула. Чего раньше никогда не делала. Я действительно была потрясена. И испугана.

— Почему? Мы не делали из этого особого секрета. А откуда еще, по-твоему, могли взяться деньги?

— От учеников. Вкладчиков. Лотереи «Лотос». Нет, это невозможно. Вы не продаете лотосы. Я не знаю. То есть на самом деле я не так уж потрясена… — лепетала я. — Хотя нет, потрясена. Я хочу сказать, что Калки, аватара Вишну и все остальное — это только слова. Что твоя религиозная миссия — лишь прикрытие чего-то настолько грязного и жалкого…

— Я — Калки. Я — аватара Вишну. Я пришел, чтобы очистить. И положить конец. Но я нахожусь в теле Джима Келли. До этого у него была своя жизнь. Он торговал наркотиками в Сайгоне. Работал на гонконгскую мафию «Чао Чоу». Был партнером своего старого профессора в Новом Орлеане. Когда настало время проявиться, я воспользовался тем, что было под рукой. Я получаю деньги так же, как их получал бы Джим Келли, продавая наркотики. А тем временем делаю то, ради чего пришел. Учу. Предупреждаю. Пытаюсь повлиять на как можно большее число людей, используя человеческое тело.

— Ты не испытываешь угрызений совести из-за того, что приучал людей к наркотикам? Я хочу сказать, что это не только незаконно, но и приводит к смерти.

— Я и есть смерть… в том числе.

И тут, словно ставя точку, последний клочок голубого неба затянули бурые облака. На нас посыпались хлопья снега. Я окоченела. Во всех смыслах этого слова.

Калки повернулся ко мне. Его прекрасные глаза излучали все тот же неземной свет.

— Не бойся, — сказал он. — Больно не будет.

— Как? Как это случится?

— Мне приснится что-нибудь другое. Вот и все.

— Значит, мы — твои сны?

Калки кивнул. Он был счастлив, как студент, нашедший решение трудного уравнения.

— Я есть сознание, которое содержит и все, и ничто. Я есть, и этого достаточно.

— Если мы существуем только в твоем сознании, то зачем ты сделал… делаешь из этого мира сплошную путаницу? Почему позволяешь длиться веку Кали?

— Я играю. Я должен подчиняться правилам, которые выдумал для того, чтобы они влияли и на меня. Я не могу сказать тебе большего, потому что человеческая речь несовершенна. Но помни одно: вечную пустоту заполняют только мои вечные сны.

— Значит, ты один там, в вечности?

— «Там» и «здесь» — это только слова. Я есть. Ничего другого нет.

На меня снизошло вдохновение. Что это было? Генетическая память? Или то, что я читала недавно и не поняла?

— Кто есть Шива?

Калки ответил мне не тем голосом, которым разговаривал обычно. Этот голос стал низким, хриплым и свистящим.

— Нет разницы между Шивой, который существует в форме Вишну, и Вишну, который существует в форме Шивы.

— Ты тот же и в то же время не тот же?

Какое-то время мы ехали молча. Я не видела глаз Калки, но была уверена, что его атман снова покинул тело.

Затем он запел:

— Я — повелитель песен, повелитель жертвоприношений. Я — дыхание. Я — дух. Я — верховный повелитель. Я один был до всего, я есмь и пребуду. Нет никого выше меня. Я вечен и не вечен, видим и невидим. Я — Брахма и не Брахма. У меня нет ни начала, ни середины, ни конца. Познай меня, и ты не умрешь. Нет иного пути. — Пение смолкло. Калки повернулся ко мне; его глаза горели ослепительным голубым огнем. — Когда настает время конца, я уничтожаю все миры. Я — Шива-разрушитель.

Мы проезжали мимо места, которое называется «Кабачок в зелени». Я натянула поводья. Встревоженная? Да. Готовая к полету? Не знаю. Но Калки снова стал самим собой. По крайней мере, таким собой, к которому я привыкла.

— Шива ответил тебе?

— О да. Страшный бог, правда? Он — моя мрачная ипостась, Тедди. Будем надеяться, что мне никогда не придется впадать в мрачность. В образе Вишну я только улыбаюсь. В образе Вишну я — хранитель.

— Не похоже, чтобы ты хотел что-то сохранить после третьего апреля.

— Я сохраню все лучшее.

Хотя я и не верила, что Калки — это Вишну, однако теперь была абсолютно убеждена, что он верит в это. Так что с практической точки зрения бог снова был среди нас. Учитывая, что этот отдельно взятый бог воплощал в себе древнюю мечту о смерти и возрождении, он вполне мог добиться своего. Но каким способом?

Ядерная цепная реакция. Я не могла думать ни о чем другом. Размышляла, не стоит ли сообщить в полицию, в редакцию «Сан», сенатору Уайту. Но не сделала ничего. Не сообщила о признании Калки даже Моргану. Он бы что-нибудь придумал. «МЕССИЯ ОТ НАРКОТИКОВ ПОТЕРПЕЛ ФИАСКО». Таким был бы заголовок. По крайней мере, пресса всегда была предсказуемой. Но как, думала я, они предотвратят конец света?