Вот так это все и началось. Слухи распространяются, как ползучие сорняки на поле для гольфа. Сплетни в колонке Губошлепа нас не обижают, и впервые в жизни ему не приходится сильно преувеличивать. Сначала мы получаем одно закапанное слезами письмо на адрес клуба, потом — еще и еще одно. Женщины просят о помощи, они так запуганы, что боятся даже подписать письмо и поставить на конверте обратный адрес. Только номера телефонов. «Я готова на все, только позвоните мне, молю вас, Белладонна, и, пожалуйста, строго в дневное время. Я не знаю, что делать, — пишут они нервным почерком, крупными наклонными буквами. — Прошу вас, помогите мне».

«Вы же Белладонна, — пишут они. — Вы все можете».

Белладонна, отомсти!

Отлучаясь вечерами отдохнуть к себе в кабинет, Белладонна читает письма. Их груда растет все выше, и тогда она дает их почитать нам — так сказать, кругу посвященных. Потом однажды днем она сзывает нас на совет. Когда Брайони уходит поиграть к подруге, и мы можем не тревожиться, что она ненароком подслушает, Белладонна приглашает на чай Маттео, Джека и Орландо. Бьянка печет огромный поднос булочек, мы щедро намазываем их свежим маслом и имбирным джемом. Наши лохматые часовые, Андромеда, Лягушонок и Будильничек, дремлют в лужицах солнечного света на лоснящемся паркетном полу. Петуния клюет семечки и время от времени издает пронзительные крики. Тяжелые бархатные шторы приглушают уличный шум, и внешний мир уплывает куда-то далеко-предалеко.

В этой саге внешний мир всегда будет находиться очень далеко. Корейская война идет на спад, но начинается возня в Индокитае; Маккарти вопит о коммунистах, и многие из гостей нашего клуба внезапно обнаруживают себя в «черных списках». Диор вот-вот поднимет подолы юбок и вызовет ожесточенные споры; в полном разгаре атомная истерия; в школах проводятся учебные тренировки по воздушной тревоге. Нам до них нет дела. У нас своя задача — искать.

Все остальное нас не интересует. С той минуты, как мы открыли клуб «Белладонна», все прочие дела ушли на задний план.

— Что нам делать с этими письмами? — спрашивает Белладонна, когда мы основательно подкрепились. — Их поток не иссякает. Наоборот — только растет.

— А может быть, будем приглашать к себе тех, кто их написал? — предлагаю я. Я давно размышляю над этим. Белладонне нужно найти какое-то дело, чтобы занять себя, пока тянется ожидание. Я боюсь, что она, как хорошо смазанная машина, сломается только потому, что ей нечего будет делать. Наш бизнес процветает. Белладонна раздает массу денег на благотворительные цели. Не стану утомлять вас перечислением наших дочерних фирм и фондов, которые учреждает Джек благодаря своим обширным связям. Все пожертвования, естественно, анонимны, часто получатели их не ожидают и поражаются щедрости неведомого друга. Однако, сколько бы Белладонна ни раздавала, это никогда не пробьет брешь в ее неисчерпаемом состоянии. Мне кажется, ей стоит заняться благодеяниями для отдельных лиц; может быть, это каким-то образом приблизит нас к цели наших поисков.

А может быть, мне не следует так усердно заботиться о Белладонне. Я не хочу, чтобы моя безволосая, младенчески нежная кожа от беспокойства покрылась морщинами. Лучше сосредоточить мысли на приятных вещах. На том, как люблю я сладчайшее наслаждение вендеттой!

— Это даст нам возможность занять себя чем-то определенным, пока мы ожидаем нужных нам людей. Энергии у нас хватит, — продолжаю я, — денег и знаний тоже. Дела в клубе идут гладко, а этим мы заполним свободное время. Да и занятно будет.

— Нам придется установить строгую систему проверки, — предлагает Джек, — дабы удостовериться, что их требования не противоречат закону. После того как они встретятся с вами в первый раз — если, конечно, вы захотите с ними встречаться — им уже не будет нужды приходить сюда. Мы можем организовать еще один офис, в другом месте, с телефонным номером, записанным на имя одной из наших подставных компаний. А до тех пор, — добавляет он, — можно впускать тех, с кем вам захочется поговорить, через погрузочный вход фабрики «Чмок-чмок» на Вашингтон-Стрит. Там никого не бывает.

А никого не бывает там потому, что мы расставили на всех углах вокруг клуба внештатных полицейских, переодетых проститутками. Эта затея радует блюстителей порядка со всего околотка даже больше, чем наши ежемесячные взносы на ремонт здания участка и в пользу Добровольной Ассоциации Патрульных. У нас всегда имеется список из дюжин полисменов, ожидающих своей очереди подзаработать. Неплохое занятие — прогуливаться в боа из перьев на каблуках-шпильках, жалуясь на то, как жмет корсет. Эти парни так уродливы, что подойти к ним близко может только слепой в порыве горького отчаяния.

— Это пойдет тебе на пользу, — замечает Маттео. Он единственный из нас, кто может сказать Белладонне нечто подобное и ему это сойдет с рук.

— Это пойдет на пользу всем нам, — добавляю я, видя, как она нахмурилась.

— Кое-кто из моих людей не прочь подзаработать, — говорит Джек. — У нас с избытком опытных детективов, которые с удовольствием займутся расследованием жалоб. Они могут приступать к работе сразу после того, как мы свяжемся с этими дамами. Займутся черновой работой, бумажными делами, проследят за кем надо, сделают все нужные звонки. Таким образом, ваше участие будет сведено к минимуму. Пара пустяков.

Белладонна глядит обеспокоенно. Ей не нравится сама мысль встречаться с посторонними, даже для того, чтобы помочь им. История с Аннабет Саймон была просто счастливой случайностью, она занялась этим в первую очередь ради Маттео.

На следующий день Маттео, как мы и думали, отнес Аннабет ее колье. Уэсли, тоже на следующий день, переселился с Линдой в небольшую, укрытую от посторонних глаз гостиницу. Это, пожалуй, станет наилучшим выходом для всех. Он сразу же пустил в дело своих адвокатов, но мы заверили Аннабет, что наши лучше. К тому же ей нечего бояться. Джек установил круглосуточное наблюдение за гостиницей и за конторой, где работает Уэсли, а фотографии в его папке — не из тех, что я на его месте охотно показал бы сослуживцам. Если мы кое-что смыслим в бракоразводных делах, то банковский счет Уэсли очень скоро исчерпается.

Все это мы знаем потому, что Маттео внезапно заделался частым гостем в доме Саймонов. Если бы события не приняли такой поразительный оборот, я бы сказал, что он влюбился. Вот уж не думал, что такое возможно. Сами понимаете, гормональная недостаточность, наша с ним общая проблема, о которой не принято говорить. Но Аннабет не спрашивала ни о чем, об этом еще даже разговор не заходил. И больше всего она благодарна ему за то, что он охотно уделяет внимание ее сыну Маршаллу. Мальчуган очарован этим молчаливым великаном, который приходит к ним в гости после обеда и учит его карточным фокусам. Естественно, только после того, как Маршалл выучит все уроки.

Должен признать, я слишком мало рассказывал о моем любимом старшем брате. Брайони его обожает, особенно когда он играет с ней или, после школы, берет на прогулку поглазеть на витрины. Без него мы бы не управились с клубом. Он — живое воплощение всех наших теневых вышибал: он здесь, но не показывается на ярком свету, а прячется во тьме. Он очень подружился с Орландо — тот по натуре мало разговорчив, и часто они уходят в долгие прогулки по городу, навещают свой любимый джаз-клуб. Оба они из тех, на кого можно положиться, и ничего не просят. Я всегда волновался за Маттео гораздо сильнее, чем показываю, потому что он очень мало говорит. Мы никогда не обсуждаем наших трудностей.

Я же, напротив, научился занимать себя излишней общительностью и, как вы знаете, обожаю совать свой хлопотливый нос куда не следует. Я смешиваюсь с толпой в клубе и купаюсь в их досужей болтовне. Иногда Белладонна посмеивается надо мной, говорит, что я чувствую себя среди толпы как дома, но она знает, что моя непоседливость и болтливость — это броня, которой я отгораживаюсь от боли и одиночества, хотя все-таки они нет-нет да и вползают по ночам в наш уютный дом. Каково же приходится Маттео? Его жизнь куда более одинока, чем моя. Он избрал для себя долю часового, стоящего на страже в любую погоду, и в дождь и в ветер, в компании только Джеффри да собаки. Он не жалуется. Но между ним и Белладонной пролегла какая-то внутренняя связь, которой я, по правде сказать, очень завидую.

Они нашли общий язык — язык боли.

Маттео просто есть, и все. Он не говорит о своих нуждах, о мечтах, о страхах.

И все мы не говорим. Если бы хоть один из нас об этом заикнулся, мы, наверное, сошли бы с ума. Но кто сказал, что мы и без того не сумасшедшие?

И кто мы такие, чтобы удивляться, если Маттео нашел в своем сердце мужество искать любви? Конечно, если их отношения зайдут далеко, бедную Аннабет ждет небольшой сюрприз, но я не думаю, что Маттео созрел для такого разговора. Эта беседа окажется нелегкой.

— Мне надо подумать, — говорит в конце концов Белладонна и обводит нас взглядом. Но ответ, который она читает на наших лицах, ей не нравится. Она вздыхает.

— Давайте подождем, что будет дальше, и начнем действовать постепенно, — говорит ей Джек. — Может быть, окажется, что мы занимается не тем, чем надо, напрасно тратим время и силы. В таком случае сразу же прекратим. Подготовиться нужно очень тщательно, примерно так же, как мы готовились к открытию клуба.

Я вижу, он завелся. Тот, кто любит совать нос не в свои дела, никогда не упустит случая.

И еще внутренний голос говорит мне, что Джек рад любой возможности оказаться поближе к Белладонне.

* * *

Начинаем мы с женщин, чьи проблемы сравнительно просты, с тех, кто чем-то привлек внимание Белладонны. Я называю их «разминкой» — мы оттачиваем на них мастерство и репетируем возможные сценарии. Сначала с ними связывается Джек или кто-нибудь из его помощников; если они успешно проходят проверку на Феодору — что это такое, я расскажу чуть позже — то мы назначаем им встречу в конце дня на углу Вашингтон-Стрит и Гейнсворт-Стрит, а оттуда проводим по лабиринту темных коридоров в кабинет к Белладонне. Ожидая ее, они сжимаются в комок, будто боятся, что она бросится на них и прогонит с глаз, нервными движениями одергивают платье, ставят сумочки сбоку, кладут перчатки на колени, сидят прямо, не снимая шляп, и украдкой стреляют глазами, разглядывая роскошную обстановку. Им отчаянно хочется достать пудреницы и в последний разок оглядеть себя, смахнуть в носа пот, стать такими же неотразимыми, как Белладонна.

Она неслышно входит в кабинет через потайную дверь, скрытую за расписной ширмой сзади от посетительниц, и они неизменно вздрагивают от неожиданности. Атмосфера неуловимо меняется. Бедняжки, они едва не падают в обморок от страха, видя ее при полном параде, в маске. Она не проявляет ни дружелюбия, ни заботы, вообще говорит очень мало. Женщины, если их запугать, всегда болтают без умолку, иногда у них с языка срываются тайны, которых они не намеревались разглашать, и благодаря этому наша задача облегчается. Тяжелая атмосфера насыщена ароматами, женщины заворожены и изрядно напуганы видом живой, настоящей Белладонны, она стоит перед ними, слушает их, и они не могут поверить в свое счастье. Она будто не настоящая; добрая, но смутно зловещая фея, колдунья из сказки, сотворенная их растревоженным подсознанием.

Белладонна идет к боковому столику, зажигает на серебряном подносе ароматическую палочку, ставит поверх нее небольшую керамическую пагоду, чтобы благоуханный дым выходил из окон, потом садится за стол и кладет веер около чернильницы. Я сижу на позолоченном стуле у дверей и стараюсь не привлекать внимания, что нелегко, если учесть мою впечатляющую внешность; но дамы меня словно не замечают, и я этому не удивляюсь. Белладонна куда более интересная личность.

Она берет письмо от гостьи, которая пришла сегодня, и пробегает его глазами еще раз. Потом откладывает его и смотрит на зардевшуюся даму, которая едва сдерживает слезы — то ли от волнения, то ли оттого, что ей самой не верится в такую удачу — попасть на прием к Белладонне. А может, от обеих этих причин вместе, не знаю.

— Чем могу быть полезна? — спрашивает Белладонна. Ее голос тих и мелодичен, но страшно отчужден. За маской женщина не может прочитать выражения ее лица.

— Ну… — начинает она, прочищая горло. — Спасибо за то, что встретились со мной.

Белладонна кивает.

— Я слышала… — Дама не может собраться с мыслями. — Я слышала, что вы…

— Что я?

— Что вы помогаете женщинам, — тихо шепчет она.

— И кто же вам это сказал? — спрашивает Белладонна. Вопрос, честно говоря, совершенно нелепый, потому что дама написала ей, с ней связались, проверили с ног до головы и провели в святая святых клуба, где она сейчас и находится.

Наступает молчание, невыносимое для посетительницы и желанное для нас. Как часто люди болтают, болтают без умолку, и при этом им нечего сказать.

— Все зависит от того, какого рода помощь вам требуется, — говорит наконец Белладонна, чтобы женщина наконец смогла перевести дыхание. — И еще кое от чего.

— От чего же? — лепечет несчастная.

— Это зависит от самой женщины. — Сверкая огромными зелеными глазами, Белладонна смотрит прямо ей в лицо. — Если вы хотите получить мою помощь, вы должны быть готовы пойти на все, — говорит она. — Неудача — такого слова я не знаю. Проницательность, ловкость, коварство — вот мои понятия. Месть. Но неудача? Никогда.

О, хитроумная Белладонна! Грозная богиня, восседающая над огнем, современный оракул, говорящий загадками. Оракулы — загадочные личности; они заводят в тупик своими двусмысленными пророчествами. Иногда я спрашиваю себя, понимает ли сама Белладонна, какую игру затеяла.

Белладонна встает из-за стола. Я слежу за ее собеседницей — та вздрагивает и внутренне напрягается. Чего она ждет, бедняжка? Что на Гейнсворт-Стрит ее заточат в заколдованный замок?

— Дайте руку, — велит Белладонна, берет ладонь просительницы, переворачивает ее. — Вижу, вы сильны в любви, — говорит она, прослеживая линии затянутым в перчатку пальцем. — Вы сильнее, чем сами полагаете.

Гостья удивленно разглядывает свою ладонь. Белладонна отходит и садится обратно за свой стол, а на пальцах, кажется, надолго задерживается еле уловимый аромат ее духов.

— Слушаю, — говорит она.

— Мой муж. Как тот человек на Балу Всех Стихий. Тот, с колье.

Именно это мы и ожидаем услышать от наших «леди для разминки». Сейчас в Нью-Йорке столько двуличных мужчин, что я диву даюсь, почему кто-то вообще берет на себя смелость выходить замуж, а уж тем более хранить верность.

— Любовная связь?

— Да. — Дама кивает, к глазам подступают нешуточные слезы. — С моей лучшей подругой.

— Бывшей подругой, вы хотите сказать.

Я вручаю даме прелестный носовой платок из тончайшего полотна, окантованный кружевом. В уголке вышита темно-багровая буква «Б». Дама вытирает нос и смахивает слезы.

— Ни один мужчина не имеет права обращаться с женщиной как со своей собственной шлюхой, — говорит Белладонна, ее голос становится хриплым. Она вздыхает, и я вижу, что посетительница начинает набираться уверенности. Белладонна не превратит ее в жабу. «Может быть, она все-таки на моей стороне», — думает несчастная.

— Все женщины легко поддаются обману, — продолжает Белладонна. — Обман лишает нас воли к борьбе, заставляет сдаться, потому что нам хочется лечь и умереть. Нам кажется, что это легче всего.

Пламя ее взгляда способно прожечь дырку в веере. Ни одна из просительниц, какие приходили к нам, не понимает, что Белладонна говорит о самой себе. Они не могут представить себе эту неуязвимую женщину беспомощной, не догадываются, что когда-то ей тоже хотелось лечь и умереть.

— Но так бывает только с теми, кто позволил мужчине убить их дух. Если он с вами жесток, то и вы должны отбросить жалость. Пусть научится ползать. Вы понимаете?

Женщина с жаром кивает — да.

— Лично я, — добавляет Белладонна, — никогда не цепляюсь за ошибки. — Она медленно снимает кольца с затянутых в перчатки пальцев, раскладывает их по иссиня-черному бархату на столе, потом открывает бархатную шкатулку и тщательны выбирает другой гарнитур из своей обширной коллекции.

— Как вам нравится? — спрашивает она, надевая большой сапфир, или изумруд квадратной огранки, или топаз, или перидот, обрамленный знаменитыми жемчужными нитями, и примеряет их. Дама смотрит на меня, озадаченная тем, что Белладонна спрашивает у нее совета.

— Некогда жил в Фивах один военачальник. Однажды он пошел за советом к дельфийскому оракулу, — говорит она, все еще перебирая драгоценности. — «Слушай внимательно, — сказал ему оракул. — Опасайся Моря». Высокомерный военачальник решил, что прекрасно понимает совет. Он соблюдал осторожность. Самолично проверил все корабли в своем флоте. Но умер он не на море. Нет, конечно. Он умер, потому что невнимательно слушал оракула. Он погиб, заблудившись в заколдованной дубраве, которую называли Морем.

Через несколько минут женщина, окончательно сбитая с толку, говорит, будто понимает, о чем хотела сказать Белладонна.

— Оракулы никогда не лгут, — продолжает Белладонна. Я закрываю глаза, и перед моим взором появляется Леандро, он сидит на террасе, и вокруг золотистым маревом переливается жара. — Все дело в истолковании. В том, чтобы увидеть скрытый смысл, дойти до предела восприятия. Надеяться, что у вас хватит мужества. — Она берет веер и томно помахивает. — Вы готовы?

Женщина снова кивает.

— Очень хорошо, — говорит Белладонна. С громким щелчком она захлопывает синюю бархатную шкатулку с кольцами, встает и подходит к сидящей даме. Потом указывает веером на меня. Дама оглядывается, видит мою чарующую улыбку, а когда оборачивается снова, Белладонны уже нет.

— Прежде чем уйти, оставьте мне номера телефонов и адреса, по которым можно вас разыскать, а также всю необходимую информацию о заинтересованных лицах и соответствующих событиях, — бодро говорю я. — Мы свяжемся с вами, обсудим методы, наиболее пригодные для вашего случая, и сообщим, что вы должны сделать. Вы, и только вы. Не волнуйтесь. — Я обезоруживающе подмигиваю. — Вы справитесь.

И не вина Белладонны, если женщина вдруг свалится в пропасть.

— Роль оракула — отдушина для тех, кто не любит говорить напрямик, — говорит мне однажды Белладонна после долгого удрученного молчания. — И только так я могу отвести от себя обвинения, если что-то пойдет не так. — Она вздыхает. — Я стараюсь помочь им, чем могу, я хочу, чтобы они нашли мужество внутри себя. Честное слово, Томазино. И еще я, наверное, пытаюсь найти у себя в сердце уголок, где мгновенно пробуждалась бы жалость к этим женщинам, потому что они тоже, как и я, прижаты к стенке. — Она достает несколько пар перчаток и раздумывает, какие надеть.

— Мне нравятся сине-зеленые, — предлагаю я. — Цвет глаз Брайони. — Я не знаю, что еще добавить. Она редко хоть намеком выдает свою слабость.

Ничего не сказав, она натягивает сине-зеленые перчатки и пролистывает груду бумаг на столе, достает папку и протягивает мне.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Информация о землях на продажу. Когда в следующий раз мы закроемся на несколько дней, я хочу, чтобы ты слетал в Виргинию и взглянул на них. Большое поместье может быть хорошим вложением капитала. И нам нужно место, куда мы сможем скрыться.

— Ну, скрыться всегда можно в Италии, — осторожно говорю я.

— Я не могу скрыться в прошлом, — говорит она. — Не могу убежать от своей жизни, от большого периода в ней. Мне нужно думать о чем-то новом. Томазино, я полагаюсь на тебя. Расскажи, стоит ли это поместье того, чтобы его купить. Если оно тебе понравится, покупай. Если это такое место, какое нам нужно.

Это потому, что я безошибочно разбираюсь в домах, а также в характерах.

— Мне нужно чувствовать, что дело, которым я занимаюсь, чего-нибудь да стоит, — говорит Белладонна, прерывая мои самодовольные размышления о том, как я украшу новый дом. — Не просто развлекать народ в клубе, пока мы ждем. Не сдаваться — это высшее проявление воли и дисциплины. А иначе, для чего я живу?

— Помнишь, что сказал Леандро? — говорю я. — Тренируй разум сосредоточением и дисциплиной. Освободи его от всех других мыслей, кроме мысли о возмездии. Прощения не существует.

— Помню, — тусклым голосом говорит она.

Разве может она забыть?

* * *

Белладонна протягивает мне письмо.

— Прочти начало вслух, — велит она.

— «Дорогая Белладонна, — читаю я. — Спасибо за то, что нашли время прочитать это письмо. Надеюсь, вы нам поможете. Я пишу от имени всех женщин нашей конторы. Мы обращаемся к вам, потому что больше нам некуда идти». — Я хмурюсь. Так начинаются почти все письма. — Что в этом необычного? — спрашиваю я.

— Читай дальше, — нетерпеливо перебивает она.

— «Одна знакомая рассказывала нам, как интересно в вашем клубе, хотя мы сами ни разу не пытались попасть. Она говорит, это единственное место, где официант спросил ее, что она будет пить. Мы все хотели бы вам сказать, что в Нью-Йорке нет больше ни одного клуба или ресторана, где официанты разговаривают с дамой, если с ней за столом мужчина. Мужчины делают заказ, а нам положено сидеть молча. Вот почему мы надеемся, что вы нам поможете…»

— Это верно? — спрашивает Белладонна.

— Понятия не имею, — отвечаю я. — Я не хожу на свидания. И не обращаю внимания на официантов, когда они…

— Ох, Томазино, — говорит она. Перебивая, она своеобразно извиняется, и мне на глаза наворачиваются слезы.

— Что это за мир? — продолжает Белладонна. — Как ты думаешь, изменится он когда-нибудь? Когда женщина приходит в ресторан с мужчиной, ей не разрешают говорить самой за себя, не разрешают даже такой мелочи, как заказать себе коктейль…

— Наверное, так и есть, — говорю я. — Но официанты наверняка спрашивают у Мэрилин Монро, что она хотела бы выпить.

— Я не Мэрилин Монро.

— И слава Богу, — смеюсь я. — Ты видела ее волосы в «Ниагаре»? Полное уродство.

Белладонна одаривает меня едва заметной улыбкой, которая для меня дороже, чем все бриллианты на ошейнике Андромеды.

— Приведи ее, — велит она.

— Великолепно. Всегда мечтал пригласить Мэрилин на наши скромные вечеринки, — говорю я, прекрасно понимая, что она имеет в виду автора письма, а не кинозвезду.

Автора зовут Элисон Дженкинс. Она приходит в кабинет к Белладонне и вместе со мной ждет ее появления. Она спокойна и собрана, в отличие от всех других просительниц, которые от волнения сидят как на иголках. Она мне сразу же нравится, поэтому я решаю начать с проверки на Феодору.

— Я как раз недавно читал книгу про темницы, — начинаю я небрежным тоном светской беседы. Лицо Элисон бледнеет. — Они воскресили в моей памяти историю императрицы Феодоры, печально знаменитой bella donna Босфора. Эта история не вымышлена. Вы ее слышали?

Элисон озадаченно качает головой.

— Феодора происходила из бедной, но очень честолюбивой константинопольской семьи. Они заставляли девочку зарабатывать себе на жизнь, прочили ей карьеру актрисы. — Я откидываюсь на спинку стула и наслаждаюсь звуком собственного голоса. — Но она не умела ни петь, ни танцевать, и первый большой успех пришел к ней, когда она начала раздеваться на сцене. В конце концов она влюбилась в мужчину, который ее бросил, оставил без денег с маленьким сыном на руках. Для бедной бесталанной девочки оставалась только одна профессия. Уверен, вы понимаете, какая. В те горестные дни, докатившись до самой низшей ступени, Феодора пошла к прорицательнице. У той было видение. «Готовься, моя девочка, — сказала вещая старуха. — Вскоре высохнут твои слезы, закончится бедность, исчезнут из твоей постели грязные свиньи. Да, дитя мое, ты станешь женой монарха». Ее слова обрадовали Феодору; она отправила ребенка на воспитание к кормилице, собрала скудные пожитки и вернулась в Константинополь. Она еще оставалась пусть средненькой, но все же актрисой, поэтому сумела притвориться чистой переродившейся девственницей, сидела у окна в светелке и пряла шерсть. И кто же увидел ее, проходя мимо? Не кто иной, как сенатор Юстиниан, правивший империей от имени престарелого дяди. Он безумно влюбился в Феодору. Она действительно была актрисой, но, надо сказать, искренне полюбила его в ответ. Да и как же ей не любить его, хитрой лисичке, изнемогающей от жажды власти? Влюбленный Юстиниан, который мог бы заполучить в жены любую девственницу в стране, твердо решил жениться на этой шлюхе и дать ей честное имя, но докучные римские законы запрещали сенаторам жениться на дамах подобного толка. Мало того, даже Люпицина, родная тетушка Юстиниана, императрица, почему-то отказалась принимать проститутку к себе в племянницы. Плохо дело, сказал наш пострел. Он понимал, что Люпицина стара и скоро отдаст Богу душу, вот однажды она по несчастью и откусила кусочек отравленной фиги, а он сумел без лишних хлопот принять нужный закон. Итак, Феодора и Юстиниан поженились. Он усадил ее на трон как равную себе и велел губернаторам всех провинций присягнуть на верность им обоим. Да здравствует шлюха на троне!

Элисон слегка улыбается.

— Феодора напоминает мне Эву Перон, жену диктатора, которая недавно скончалась, — говорит она. Мое колено приятно гудит, я улыбаюсь. Да, в этой даме я не ошибся.

— На время Феодора исчезла. Лично я склонен думать, что она злорадствовала в уединении и строила замыслы о том, как упрочить свое состояние, — продолжаю я. — Разве могла она не тревожиться о том, что станет с нею, если Юстиниан вдруг преставится? Только тонны золота спасут ее семью от гибели. Она созвала астрологов, прорицательниц и волшебников, к ней в тайные покои приходили только самые доверенные фавориты и евнухи.

Элисон внимательно слушает, хоть и не понимает, чем ее привлекла эта императрица. Да, признаю, история занимательная, но и я очень талантливый рассказчик. Я умудряюсь не моргнув глазом произнести слово «евнух» и не выдать того, что для меня оно не пустой звук.

— И шпионы. Шпионы Феодоры докладывали ей обо всем: о каждом слове, о каждом шаге, о каждом косом взгляде. Тех, на кого падало подозрение, справедливое или нет, в том, что они злоумышляют против императрицы, неизменно бросали в дворцовую темницу, куда не проникали ни справедливость, ни надежда, и они исчезали навеки. Феодора была не так уж плоха, — продолжаю я. — Может, немного тороплива, но она всегда была добросердечна к своим менее удачливым сестрам, которых жизнь вынудила пойти в проститутки. Она построила на берегу Босфора дворец и превратила его в монастырь, собрала с улиц и из борделей пять сотен женщин и поселила их там. Приняв монашество, эти удачливые дамы стали всей душой преданы Феодоре. Трогательная история. Из этого монастыря был только один путь — в море, ногами вперед. Да, Феодора была великой императрицей. Она стойко терпела вечное двуличие придворных, была благоразумной советчицей своему мужу. Она была чиста и верна Юстиниану — не хотела из-за глупой похоти терять все, чего достигла. Но у них не было сына, не было наследника. Только дочь, которая умерла в младенчестве. Но все-таки они были вполне счастливы. Их брак просуществовал двадцать четыре года, до самой ее смерти.

Я откидываюсь на спинку кресла и улыбаюсь.

— Ну, как? — спрашиваю я у Элисон. — Очаровательная история, правда? Как вам нравится? Вас ничто конкретно не заинтересовало?

— Что случилось с ее первым ребенком? — спрашивает Элисон.

— Ах, да. С прелестным мальчуганом. — Я так и знал. Она прошла испытание Феодорой на «ура», инстинктивно задав нужный вопрос. — Он вырос где-то в Аравии, и однажды его отец совершил большую ошибку, рассказав мальчику, что тот сын императрицы. Естественно, юноша с самыми радужными надеждами поспешил в Константинополь. Он рассчитывал получить корону, богатство, может быть, даже собственный гарем. Мать приняла его, своего родного сына, очень приветливо. Но больше никто его не видел, даже после ее смерти.

— Никто не знает, что с ним случилось?

— И никто никогда не узнает, — медленно произношу я. — Может быть, он скончался от лихорадки после столь долгого пути.

— А может быть, его засунули в мешок, привязали к ногам камень и бросили в море, как многих до него, — говорит Белладонна, появляясь, как всегда, бесшумно, так что Элисон подскакивает от неожиданности. — В конце концов, он был живым воплощением грехов ее юности.

Она жестом велит Элисон придвинуть позолоченный стул поближе к столу.

— Человек ожидает одних перемен, а с ним, зачастую, происходят другие, — говорит она. — Чем могу вам помочь?

— Дело в моем начальнике, — говорит Элисон. — Точнее, в нашем начальнике — нас девять человек. В основном секретарши. Наша фирма занимается импортом и экспортом. Много бумажной работы.

— И вы пришли сюда от имени всех девятерых? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает она, покусывая губу. — Мы вытягивали соломинки, и я…

— Вам выпало счастье достать короткую, — говорю я, и она вопросительно поднимает глаза, удивленная тем, что я ее подбадриваю. — А в чем он провинился, ваш начальник?

— Одна из нас, Норма, уже забеременела от него. Он велел ей избавиться от этого — от ребенка — и дал денег на аборт, но она не захотела. Ей пришлось насочинять массу всяких историй, поселиться в доме для незамужних матерей и потом отдать ребенка на усыновление. Это разбило ей сердце. Сломало ее. — Элисон вздернула подбородок, гнев, кипевший в душе, придал ей сил. — Но самое страшное в том, что он грозится уволить всех нас и рассказать родителям Нормы о том, что натворила дочь. Он рассчитывает, что они ее убьют. И, наверное, он прав. Наш начальник — важная шишка и любит запугивать. Его зовут мистер Болдуин. Пол Болдуин из «Болдуин Импорт-Экспорт». «Зовите меня Поли», — говорит он. А теперь он положил глаз на новую девушку, Джоани. Она в панике. Ей нужна эта работа; она всем нам нужна. А компания принадлежит ему. Точнее, его жене.

— Скажите, — спрашиваю я, — он хорошо вам платит?

— Платит он хорошо, — отвечает Элисон. — В этом все и дело, без работы нам не прожить. Мы не можем уйти.

— Быть в подчинении у такого негодяя, как ваш Поли, это разновидность рабства, как бы хорошо он вам ни платил, — говорит Белладонна. В ее голосе ни тени волнения. О, как она умеет владеть собой!

— Вы, кажется, говорили о его жене? — напоминаю я. — У таких типов всегда бывают жены.

— Да, ее зовут Сьюзи-Энн. Она толстая, как он, и такая же злющая. Временами даже хуже, потому что деньги принадлежат ей. Нам полагается приносить ее вещи из химчистки, выгуливать собак, быть на побегушках. И все это после работы, чтобы она могла всласть поиздеваться над нами. — Глаза Элисон вспыхивают. — Иногда Сьюзи-Энн приходит в контору, чтобы проверить, чем занимается Поли. Показать ему, кто настоящий хозяин. Она давно уже вычислила, что он за тип, но, естественно, обращается с нами так, будто во всем виноваты мы. — Она содрогается. — Стоит нам услышать, как на лестнице звякают ее браслеты и стучат каблуки, и мы не знаем, куда деваться. К тому же она носит мерзкую накидку из лисьего меха с висячими головами и хлещет нас этими головами по лицу.

— Неплохо бы их обоих задушить этой накидкой, — говорю я, придвигая к себе блокнот. — Нам нужно побольше узнать об этом Поли, чтобы ответить ударом на удар. Отплатить ему той же монетой.

— Понимаете, — говорит она, — когда на него находит стих, он начинает называть нас «милыми крошками». «Милая крошка, пойди сюда. Ты мне нужна», — передразнивает она. — Потом начинает: «Видишь, что ты со мной сделала?» И указывает на свой пах. «Я бы тебе показал, на что способен настоящий мужчина». И если ему удается зажать одну из нас в уголок в коридоре, то… — Она вздыхает. — Мало ему того, что он сделал с Нормой. Теперь это может случиться и с Джоани. Остальные тоже боятся. Я не знаю, что делать. Я не могу взять отгул и поискать другую работу, а у моей мамы слабое здоровье. Она присматривает за моим сыном, Тоби. Ему девять лет.

— Не хочу показаться излишне любопытным, но ваш муж… — осторожно спрашиваю я.

— Он погиб в Гвадалканале, — отвечает Элисон.

— Простите, — говорит Белладонна.

— Не стоит, — откликается она. Ее коллеги правильно выбрали представительницу: эта женщина — настоящий боец. Она нравится мне все больше и больше. Не будь Белладонна такой одинокой душой, я бы хотел, чтобы они подружились.

— Мало того, он еще просверлил дырки в стене нашего туалета. Честное слово, — клянется Элисон. — Мы не знаем точно, где они, но чувствуем, что он подглядывает. Может, прозрачное зеркало… — Ее передергивает.

Мы с Белладонной быстро переглядываемся. Пока Элисон находится у нас в клубе, неплохо бы принять дополнительные меры предосторожности.

— До поры до времени мы не станем рассказывать вам, каким именно образом мы с ним поступим, — поясняю я, получив тайный знак от Белладонны продолжать разговор. — Лучше, если вы не будете знать никаких подробностей, чтобы на вас не пали подозрения, если наши планы примут неожиданный оборот. — Я широко улыбаюсь. Дело попалось весьма занятное. — Вы узнаете все в должный срок, когда он получит приглашение в клуб «Белладонна». Не сомневаюсь, он будет хвастать направо и налево. Постарайтесь не смеяться и не подавайте вида, что вы что-то знаете. А вскоре после этого Поли и Сьюзи-Энн перестанут вас беспокоить. Обещаем.

— Я бы хотела, чтобы в тот вечер, когда Поли и Сьюзи-Энн придут сюда, вы были моими гостями на костюмированном балу, — говорит Белладонна. Это не приглашение, а приказ.

— Мы уведомим вас заблаговременно, — добавляю я, тотчас же вычисляя, что задумала Белладонна. — А если вы сообщите нам свои мерки, размеры обуви, перчаток, шляп и все остальное, мы подготовим и пришлем вам маскарадные костюмы. Таким образом, Болдуины вас не узнают, даже если вы будете сидеть за соседним столиком. И вы все услышите. Но чтобы с вами в тот вечер не было ни приятелей, ни мужей. Только вы, девять дам. Все остальное — наша забота. Вечер будет такой, какого вы никогда не забудете, обещаю.

— И вы сделаете все это для нас? — спрашивает Элисон, и ее щеки вспыхивают. — Почему?

— Потому что могу, — резко отвечает Белладонна, берет один из вееров, раскрывает его, видит на нем сцену веселого пикника, где гуляющие одеты в такие же костюмы эпохи барокко, как у нее самой, захлопывает его и выбирает другой веер. — Слишком много женщин попадает в зависимость от обстоятельств и не имеет возможности их изменить. Я не такая. Я сама создала себе все возможности. И пользовалась для этого любыми средствами.

Она имеет в виду хитрость, ум, преданный и хорошо обученный персонал, который подобрал ей Джек. Замыслы и планы. И, конечно, подкупы. Найти юристов, сочувствующих женщинам, — в 1953 году это был подвиг, достойный Геракла. И решимость, твердая решимость никогда не проигрывать.

— Кто вы? — спрашивает Элисон.

На счастье, Белладонна не ударяется в панику, потому что чувствует — в этом вопросе нет подвоха. На лице Элисон написано простое любопытство.

— Я Белладонна, — отвечает она. — Но я не всегда была такой. Могу только сказать, что на моем пути очень часто встречались разные Поли Болдуины. Вот все, что вам нужно знать.

Она все еще поигрывает веером. Я изумлен. Она никогда и никому не открывала так много — хотя на самом деле открыла такую малость. Когда просительниц допускали к ней в кабинет, говорили в основном они. Но тем не менее, они уносили впечатление, что Белладонна вложила в их головы множество хитроумных идей, пусть даже на самом деле она всего лишь спросила: «Зачем вы пришли?»

— Мы живем во времена, когда, как вы совершенно верно заметили, женщине не дозволяется иметь свой голос, даже чтобы заказать себе коктейль, — продолжает Белладонна. — Почему бы, например, такой женщине, как вы, с вашим умом и храбростью, не управлять экспортно-импортной компанией, такой же, как у Поли?

— Я не могу… — разводит руками Элисон.

— Еще как можете, — возражает Белладонна. — У вас хватило ума написать письмо, которое привлекло мое внимание, хватило храбрости вступить в мое королевство.

Элисон улыбается, на этот раз по-настоящему.

— Я уверена, каждая из вас знает об экспортно-импортном бизнесе столько же, сколько и Поли, если не больше, — добавляет Белладонна. — Но допускаете ли вы хоть на миг, что его коллеги по ремеслу примут вас с распростертыми объятиями, если он будет и дальше ежеминутно подрывать вашу уверенность в себе?

Элисон качает головой.

— Конечно, не примут. Но я не позволяю таким, как он, вставать у меня на пути. Мне плевать, одобрят они меня или нет.

— Мне вспоминается одна дама, которая поквиталась с мужчиной наподобие Поли — со своим мужем, — говорит Элисон.

— Расскажите, — требую я.

— У каждого из них было по собственной машине, — говорит она, — и у каждого были ключи от обеих машин. Она знала, что у него есть любовница, хоть он и отрицал это и, как всегда, обвинял во всем ее. Однажды ей это так надоело, что она решила проследить за ним после работы. Естественно, он встречался со своей подружкой в мотеле, возле Айдлуайлда. Она подождала немного, вышла из своей машины, вывела его машину со стоянки и поставила на ее место свою, а потом уехала домой. Представляете, какое у него было лицо, когда он вышел из номера с подружкой и увидел вместо своего автомобиля машину жены?

Я не выдерживаю и хохочу. Мне кажется, даже Белладонна улыбается. Она встает и выходит из комнаты так же беззвучно, как и появилась.

— Вот анкеты, — говорю я Элисон, пока она пытается переварить все сказанное Белладонной. Кажется, она не расстроилась из-за того, что Белладонна ушла, не попрощавшись. — Все вы, все девять должны заполнить их как можно скорее и прислать нам. Инструкции прилагаются.

— Спасибо. — Элисон берет папку и качает головой. — Мне кажется, я сплю. Можно задать один вопрос?

— Задать, конечно, можно, — говорю я. — Но вы можете не получить ответа, который вам понравится.

— Понимаю, — говорит Элисон. — Но все-таки попытаюсь.

— Попытайтесь. — Я одариваю Элисон свой самой сияющей улыбкой. Непременно заставлю Джека самолично заняться делом Элисон. Я уже решил, что она идеально подходит для него. Да, я пытался свести его с Маризой, но ее больше интересуют резвящиеся нимфы на фресках, чем погруженный в раздумья детектив. Он ничего не говорит ни мне, ни другим, но мы знаем, что он тайно влюблен в Белладонну. И мы понимаем, что шансов на успех у него нет. Он очень хороший человек, работает для клуба не жалея сил. Но клуб не будет существовать вечно. Надо подумать о его будущем.

— Скажите, Белладонна понимает, как много она значит для таких женщин, как я? — спрашивает Элисон, прерывая мои своднические мысли.

— Нет, — отвечаю я. — Мне кажется, не понимает.

— Вы передадите ей это от меня?

— Конечно. А теперь один из наших шоферов отвезет вас домой. — Я провожаю ее к выходу, где в «кадиллаке», растянувшемся чуть ли не на полквартала, нас ждет Дикки Дж., один из свободных от дежурства полицейских.

— Как бы я хотела обнять вас, — говорит Элисон. — Тогда, наверное, я бы поверила, что все это происходит на самом деле.

— У нас в клубе «Белладонна» объятия не в чести, — отвечаю я, не желая задеть ее чувства. Я понимаю, что в высшей степени достоин жарких объятий, но немного стесняюсь своего широкого обхвата. — Но признателен вам за такой порыв.

Она улыбается, садится в машину и машет на прощание. Я знаю, она еще сильнее удивится, когда Дикки вручит ей три пакета.

— Конверт — для вас и ваших коллег по работе, — скажет он. — Разделите поровну для покрытия предстоящих расходов. Сверток побольше — для вашей матушки, а поменьше — для вас. В багажнике у меня подарок для вашего сына.

В конверте похрустывают восемнадцать новеньких стодолларовых купюр, в большом свертке лежит бледно-голубая кашемировая шаль, а в маленьком — лайковые перчатки медового оттенка, который идеально подойдет к волосам Элисон. А ее сын придет в восторг, получив электрическую железную дорогу. Коробок так много, что Дикки придется три раза подниматься по лестнице к квартире Элисон.

Подобные маленькие жесты приносят большую пользу.

* * *

Спустя несколько недель, на Сельском Балу, за одним из столиков собралось дивное видение — двенадцать пастушек в масках. Нет, я не ошибся в счете; чтобы отвести подозрения, мы для ровного счета добавили к девушкам из конторы Элисон еще трех наших «проституток» с Вашингтон-Стрит. Один из официантов по секрету сообщает Поли и Сьюзи-Энн, что пастушки за соседним столиком прибыли из Исландии, поэтому почтенной паре в голову не придет, что хоть одно из этих божественных созданий говорит по-английски. И голоса девушек не покажутся им знакомыми.

Теперь нам нужно только несколько овечек.

Поли одет сельским аукционистом, продающим скот, а Сьюзи-Энн нарядилась женой аукциониста. Это значит, что на ней вообще нет маскарадного костюма. Она до сих пор ворчит, что негодная гардеробщица заставила ее сдать драгоценную накидку с лисьими головами. «Ведь лисы — это из сельской жизни!» — протестует Сьюзи-Энн, но безрезультатно.

Белладонна поднимается на сцену. Она одета розовой дрезденской пастушкой. Лиф из того же бледно-розового атласа, что и маска; юбка переливается всеми оттенками розового, под ней шелестят светло-вишневые нижние юбочки. Губная помада и перчатки ослепляют ярким малиновым цветом, в кольцах поблескивают розовые турмалины.

— Добрый вечер, леди и джентльмены! — произносит она под бурные аплодисменты. — Благодарю вас за то, что вы пришли на мой Сельский Бал. — Она раскрывает веер, расписанный буколической сценой, где румяный Джек карабкается на холм, ведя за руку зардевшуюся Джилл, и начинает лениво обмахиваться.

— Законом сельской жизни — точнее, законом природы — как известно, является естественный отбор. Он гласит: выживает сильнейший! Я не ошибаюсь? — нежным голосом спрашивает она.

Ответа не следует, потому что гости озадачены — что она задумала? Что это — своеобразный вид риторического вопроса? А вдруг они дадут неверный ответ? Что она сделает — свинтит крышку с одного из своих колец и подсыплет им в бокал пузырящегося яда?

— Только сильнейшим дозволено попасть в клуб «Белладонна», верно? — продолжает она. — Многие ли из вас считают себя самыми сильными и могучими существами в стране? Вы, сэр? — Она указывает на одного из гостей, и тот заливается пунцовой краской, в цвет туфелек Белладонны. — Или вы? — Она указывает на другого. — Или вы? Кто вы — охотник или лисица? Сильный или слабый?

Она делает шаг к краю сцены.

— Если законом сельской жизни является выживание сильнейших, что происходит со слабыми? Куда им податься? Кто их защитит? Всегда ли охотнику удается поймать лисицу?

Она сходит со сцены; луч прожектора, как обычно, следует за ней.

— Кто позаботится о самых слабых? — продолжает она, и нежная сладость ее голоса внезапно сменяется ледяной дрожью. — Кто накажет врага, нападающего на слабых? Кто будет охотиться за охотником, убивающим лису?

Она медленно идет от столика к столику, останавливаясь возле каждой пары.

— Кто силен, а кто слаб? — Иногда она медлит около компании перепуганных, но тем не менее восторженных гостей, и они чувствуют, что ее застывшая улыбка поддразнивает их. — Кто из вас охотник? — спрашивает она. — А кто — лисица?

Кто вы такие? Зачем вы здесь?

— Она у нас сильная, — отвечает один мужчина, указывая на жену с такой готовностью, что Белладонна смеется. От этого нежного звука по залу волной прокатывается вздох облегчения. Как быстро гости забыли, что всего мгновение назад ее голос леденил им кровь.

Белладонна движется дальше, проводит веером по парику одной молочницы, вытягивает травинку из соломенной шляпы ее спутника и задумчиво жует. Все вокруг смеются, радуясь невинной шутке Белладонны. Она останавливается возле компании крестьян с женами, одетых для кадрили; с первого взгляда ясно, что их костюмы сшиты дома на скорую руку.

— Охотники у нас они, — гордо заявляет одна из жен, беря мужа под руку.

— Какая уж тут охота, когда обе ноги левые, — смеется другая жена, и весь зал хихикает.

— Тогда вы должны станцевать для нас, — говорит им Белладонна, и они переглядываются со счастливым изумлением. А она тем временем шепчет указания одному из официантов.

Она идет все дальше по залу, останавливается поговорить у каждого столика, а ее гости, под всеобщее веселье, вызываются быть кто охотниками, кто лисами. Оркестр начинает разогреваться для веселого хоровода с притоптыванием, а Белладонна останавливается между двумя столиками неподалеку от нашего. За одним из них собрались пастушки в ярких костюмах, их светлые косы перевязаны клетчатыми лентами; за другим восседает весьма представительная, очень самодовольная пара.

— Вижу, вы сельские аукционисты, — говорит этой паре Белладонна. — Кто же из вас охотник, а кто — лисица?

К счастью для Сьюзи-Энн, на ней нет ее любимой лисьей накидки. Но все равно она заливается краской.

— Ага, значит, вы лисица? — обращается Белладонна к Сьюзи-Энн. Ее голос все так же низок и сладкозвучен. Потом она переводит взгляд на Поли. — А вы, наверное, охотник. Великолепно. Редкое зрелище в сельской глуши. Да, очень редкое зрелище: лисица и охотник мирно сидят бок о бок.

Поли и Сьюзи-Энн не знают, что делать. На них никто не обращает внимания, скрипка звучит все громче, в ушах звенят хриплые, надтреснутые голоса, пронзительный смех, но Белладонна на удивление спокойна, и это лишает их присутствия духа. Они страстно желают, чтобы она ушла, хотя всего несколько минут назад радовались тому, что их усадили так близко к столику богини.

— Скажите же мне, любезный сэр, на кого вы охотитесь? — спрашивает Белладонна у Поли.

— Не знаю… — начинает он.

— Нет, знаете, знаете, — отвечает Белладонна, склоняясь к нему, и утыкает веер острым концом в подбородок. — Очень хорошо знаете. Вы же сильный. Вы же охотник. — Она перемещает веер под многочисленные трясущиеся подбородки Сьюзи-Энн. — А вы, милая леди, вы тоже очень хорошо знаете. Вы лисичка, но какая вы — сильная или слабая?

Белладонна быстро отдергивает веер и возвращается к столику танцоров кадрили.

— Куда же исчез мой стожок сена? — вопрошает она. — Ему пора понаблюдать за танцем. — Все опять смеются. Кроме Поли и Сьюзи-Энн.

— Хватит с меня этой ерунды, — говорит Поли. По его щекам идут красные пятна, ярче розовых лайковых перчаток Белладонны. Он хочет встать. — У этих негодяев… — Он застывает на полуслове — дорогу ему преграждает невесть откуда появившийся мой дражайший братец. Маттео делает обоим знак оставаться на месте, и им ничего не остается, кроме как повиноваться этому зловещему швейцару. Им видны только его глаза, горящие из-под маски, да насмешливый изгиб губ.

— Если не ошибаюсь, Поли и Сьюзи-Энн Болдуин из «Болдуин Импорт-Экспорт»? — уточняет Маттео. — Верно, верно, лисичка и охотник. Поли, охотник за женщинами. Сьюзи-Энн, его верная ручная лисичка. — Маттео говорит вежливо, не повышая голоса, так, чтобы его слышали только за соседним столиком. Он так старается сыграть свою роль, что почти не шепелявит. — Я хочу дать тебе один совет, — продолжает он. — Если ты еще раз вздумаешь поохотиться за кем-нибудь из твоих сотрудниц, вообще за любой женщиной на свете, я лично объявлю охоту на тебя и своими руками отрежу тебе яйца.

Эту специфическую тему предложил я, чтобы придать особую пикантность вечерним развлечениям. Маттео, разумеется, не хотелось заговаривать о подобных вещах, но я счел, что этот довод добавит его предостережениям удвоенную весомость.

— А потом я возьму у мясника тяжелый нож и у тебя на глазах изрублю твои яйца в труху, — продолжает Маттео. — Потом раскрою тебе твой гнусный рот, который только и делает, что изрыгает ложь и причиняет боль, и кусочек за кусочком затолкаю твои яйца тебе в глотку.

Все пастушки внимательно прислушиваются, но Поли их не замечает. Его щеки покрылись мертвенной бледностью.

Маттео оборачивается к Сьюзи-Энн.

— Рассказать вам, как я поступлю с лисицей? — спрашивает он. Она испуганно трясет головой, ее губы беззвучно шевелятся. — Очень хорошо. Я понятно выразился? — Оба с готовностью кивают. — Мы будем следить за вами, охотник и лисичка, и, уверяю вас, роль жертвы вам совсем не понравится. Вы всю жизнь будете бежать от охотника, ждать, когда же на вас обрушится решающий удар. Будьте спокойны, дорогие Болдуины, рано или поздно мы вас настигнем.

Маттео с улыбкой выпрямляется и вежливо провожает их к выходу. На прощание он дарит им флакончик духов, от которого они не знают как отказаться. Джози галантно накидывает на плечи Сьюзи-Энн любимую лисью накидку. Но почему-то Джози забывает упомянуть, что весь вечер усердно зашивала в лисьи головы мелких замороженных креветок. Когда они оттают и начнут разлагаться, драгоценные меха Сьюзи-Энн начнут издавать непонятную вонь. Такую, по сравнению с которой сернистые воды источника в Сатурнии покажутся букетом летних роз.

Когда я рассказываю об этом за столиком с пастушками, мы долго и весело смеемся. Смеются все, даже Норма.

Остается только добавить, что спустя недолгое время после Сельского Бала все девять сотрудниц компании «Болдуин Импорт-Экспорт» дружно выходят из конторы и никогда больше в нее не возвращаются. Они перешли на выгодную работу с более высокой оплатой к злейшему конкуренту Поли Болдуина, а заодно прихватили с собой самых крупных клиентов. Не удивлюсь, если в конце концов управлять компанией станет Элисон. Смекалки у нее достаточно. Ей не хватало только одного — легкого толчка в нужном направлении.

Скажу Джеку, пусть проследит за ее успехами. Кроме того, мне не составит труда попросить кое-кого в импорт-экспортном бизнесе о небольшой любезности. На свете немало людей, которые чувствуют себя в долгу перед неким судовладельческим магнатом по имени Леандро делла Роббиа.

О, Леандро, одна мысль о тебе разбивает мне сердце. Видишь ли ты нас? Можешь ли подать знак? Что бы ты сказал, глядя, как весело смеются, празднуя победу, пастушки в белых париках?

Как бы нам хотелось, чтобы на месте Болдуинов были люди, гораздо более важные для Белладонны. Кто угодно, хоть один из членов Клуба, любой. Как трудно сохранять терпение. Она до них доберется. В этом у меня нет сомнений.

Просто поиски затянулись слишком надолго, и мы начали уставать.