Глава 5

Остальную часть вечера Эллиот вспоминал высказывания Уинни и старался не чувствовать себя оскорбленным ее словами, которые хочешь не хочешь были в основном справедливыми. Кроме того, он не мог сообразить, о каком именно из его неблаговидных поступков шла речь. Подавив тяжелый вздох, он вдруг осознал, что таких поступков было не менее двух десятков. Неужели Уинни знала обо всех? Эллиот почувствовал отвращение к самому себе.

Конечно, ни одна приличная семья не захотела бы знаться с таким мерзавцем, как маркиз Рэннок. В высшей степени приличные семьи Стоун и Уэйден, судя по всему, сторонились высшего общества в целом. Он почувствовал это сразу же, как только появился здесь впервые. Однако они произносили его имя так, как будто оно было им знакомо. Что им было известно о маркизе Рэнноке? Поняв, что для него такой, как у них, образ жизни недостижим, он попросту отверг его. Некогда его юношеская мечта о домашнем очаге и семье была растоптана, и он, обманывая себя, отказался от нее. Он и представить себе не мог, что это его заветное желание может воскреснуть. Неужели это обернется еще одной иллюзией и на самом деле так и останется недостижимым для Эллиота Армстронга? Конечно, он мог бы без труда обзавестись женой, несмотря на презрительные — и вполне справедливые — замечания миссис Уэйден. Но эта женщина не была бы такой, как Эванджелина Стоун. Это была бы городская девушка, некрасивая и бедная, отчаянно желающая получить титул. Такая девушка, выходя замуж, не может быть слишком разборчивой.

Однако еще больше, чем сплетни и комментарии Уинни, его встревожило то, что Эванджелина, несомненно, обрадованная его приездом, стала почему-то отдаляться от него. Он особенно остро ощутил это во время ужина, и это обстоятельство причинило ему почти невыносимую боль. Ядовитые замечания миссис Уэйден по сравнению с этим были сущим пустяком.

Время шло, дети постепенно разошлись. Эллиот, который весь вечер был каким-то тихим, неожиданно поднялся с кресла и пожелал всем спокойной ночи. Уинни, отложив газету, пошла проверить, улеглись ли дети, Гас отправился запереть двери, а Эванджелина удалилась на кухню, чтобы распорядиться относительно завтрака.

Четверть часа спустя, закончив все дела, она, по примеру всех остальных, отправилась спать. На лестничной площадке второго этажа она свернула направо и пошла по длинному коридору в свою спальню.

— Мисс Стоун? — окликнул ее глубокий тихий голос, ощущавшийся в ночи как нежное прикосновение.

У Эванджелины замерло сердце.

— Мистер Робертс?

— Да, — спокойно отозвался он, поднимаясь со скамейки возле окна рядом с дверью в ее спальню.

— Вы меня ждали? Что-нибудь случилось? — спросила она.

Он медленно вышел из тени и приблизился к ней. Контуры его широких плеч четко выписались на фоне залитого лунным светом окна.

— Нет. Вы предоставляете гостю все, что только можно пожелать, за одним исключением…

— Прошу прощения, — умудрилась она вежливо произнести в ответ, — стоит вам только сказать, чего не хватает…

Эллиот подошел совсем близко и остановился, глядя сверху вниз ей в лицо. Он был очень высок, голова Эванджелины едва достигала его плеча. Если бы она прижалась к нему и положила голову на грудь, то ее ухо оказалось бы там, где стучало его сердце. Ей очень хотелось это сделать, хотелось услышать биение его сердца — сильные, равномерные удары.

Он снова заговорил, и это спасло ее от глупого поступка.

— Мисс Стоун, не могли бы вы попытаться не избегать меня?

— Я не хотела обидеть вас, мистер Робертс, — смущенно пробормотала она.

Он вдруг отвел взгляд и уставился на носки своих сапог, потом робко прикоснулся рукой к ее плечу.

— Мисс Стоун, я очень хотел бы, чтобы мы стали друзьями. — Он посмотрел ей в глаза. — Прошу вас, скажите только, что мне надо для этого сделать. Я хочу заслужить ваше доверие.

Сквозь тонкую ткань платья она ощущала тепло его руки.

— Мистер Робертс, — сказала Эви, — мы с вами уже друзья, и я, безусловно, доверяю вам…

— Нет, — тихо возразил он, резко опустив руку. — Не доверяете. Сам того не желая, я вас чем-то смущаю. Во время ужина вы почти не смотрели на меня. И мне показалось, что вы умышленно старались не встречаться со мной взглядом.

Он был абсолютно прав. Она действительно его избегала, хотя и совсем по другим причинам. И объяснить ему свое поведение она не могла, но он был обижен, и она снова принялась извиняться.

— Эви… извините… мисс Стоун, я понимаю, что мы пока мало знаем друг друга. Но не отдаляйтесь от меня, словно я всего лишь ваш очередной клиент.

— Вы гораздо больше, чем просто клиент, мистер Робертс.

— Правда? В таком случае позвольте на этом основании надеяться на вашу дружбу, — тихо произнес он, вглядываясь в ее лицо.

Эванджелина растерянно кивнула.

— Не хотите ли прогуляться со мной? — неожиданно спросил он.

— Прогуляться с вами? — дрожащим голосом переспросила она, стараясь скрыть свое замешательство. — Куда же мы пойдем?

Даже при слабом свете настенного светильника она заметила озорную улыбку, тронувшую уголки его красивых губ.

— В сад. Прогуляемся под луной. Неужели вас совсем не привлекают романтические приключения, мисс Стоун?

— Думаю, что нам не следовало бы…

— Ах, мисс Стоун! Совершите хоть раз какой-нибудь странный, безрассудный поступок! — Не отводя глаз от ее лица, Эллиот взялся рукой за дверную ручку ее спальни, игриво усмехаясь, медленно открыл дверь. Волна желания прокатилась по ее телу.

— Захватите с собой накидку, — произнес он, любуясь ее смущением, и шепнул: — Со мной вы в безопасности, мисс Стоун. Удовольствие от вашей компании — вот все, что мне сегодня нужно. Но прошу вас взять накидку, потому что, как вы сами убедитесь, ночной воздух совсем не такой ласковый, как я.

С учащенно бьющимся сердцем Эванджелина бросилась в гардеробную и схватила шерстяную накидку с капюшоном. «О чем я думаю, отправляясь в темноте на прогулку с мужчиной, которого, по правде говоря, почти не знаю? Что за безответственный поступок! « — думала она. А внутренний голос говорил, что она, возможно, всю свою жизнь была слишком добродетельной.

Выйдя на улицу, она сразу же поняла, что Эллиот прав. Для весны ночью было весьма прохладно. Эванджелина плотнее закуталась в накидку. Лунный свет, проникая сквозь кроны деревьев, поблескивал на поверхности декоративных прудов. Крупные молодые звезды ярко сияли во тьме, отбрасывая на воду дрожащие пятна. Буйно разросшиеся кусты летних роз окаймляли дорожку, которая вилась, спускаясь с террасы на террасу, и исчезала вдали среди деревьев старого леса. Чатем-Лодж, красивый при дневном свете, ночью был волшебно прекрасен.

Эванджелина не могла видеть Эллиота, но каждым нервом остро ощущала его присутствие. Она чувствовала тепло, которое излучало его тело, и присущий только ему запах из смеси одеколона, дорогого табака и теплой шерсти. Глубоко вдохнув ночной воздух, Эванджелина позволила себе на мгновение расслабиться насладиться этим соблазнительным ароматом и теплом, исходившим от его массивной фигуры.

Ей едва удалось подавить неожиданную дрожь удовольствия, когда Эллиот после продолжительного молчания наклонился к ее уху и положил руки на плечи.

— Куда же мы отсюда направимся, мисс Стоун? — спросил он глубоким, проникновенным голосом, который уже сам в себе таил искушение.

Эванджелина, быстро повернувшись к нему, чуть потеряла равновесие на узкой ступеньке, но он лишь покрепче взял ее за плечи и развернул лицом к себе. Лунный свет подчеркивал четкие контуры его лица, а на губах появилась загадочная улыбка.

— Так куда мы идем? Показывайте путь, мисс Стоун.

Эванджелина опустила голову, чтобы скрыть предательский румянец на щеках. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, а когда она это поняла, то почувствовала, как сердце замерло в каком-то сладостно-щемящем страхе. Ей вдруг стало холодно.

— Куда, например, ведет эта дорожка? Может быть, пойдем по ней до конца?

— Нет-нет, до конца мы не пойдем. Дорожка идет сквозь узкую полосу леса, потом выходит на луг, где протекает река Ли. Рискованно идти туда в темноте.

Эллиот кивнул, достал из кармана портсигар, потом, так и не открыв, сунул его обратно.

— В таком случае сделаем кружок по саду, — предложил он, искоса поглядывая на нее.

— Если вам хочется закурить, то не стесняйтесь, — улыбнувшись, сказала Эванджелина.

— Вы уверены? — поддразнил ее он. — Ведь курить в присутствии леди совершенно безнравственно.

— Курите, — сказала она, наблюдая, как он достает из портсигара манильскую сигару. — Можете зажечь ее от лампы в холле, — предложила она, указав на дверь, из которой они только что вышли.

Эллиот кивнул, на секунду скрылся за дверью, а появившись снова, смело взял ее за руку и повел вниз по ступенькам на дорожку, по которой они пошли в темноте. Эллиот курил, а Эванджелина не могла не думать о том, что он так и не выпустил ее руку. Они шли медленно, обогнули огород и вышли к темным цветникам, расположенным по фасаду. Оба молчали. Эванджелина чувствовала себя легкомысленной молоденькой глупышкой. Так они шли около четверти часа, потом Эллиот осторожно повернул ее к северу, и они пошли вдоль стены.

— Как здесь красиво! — прошептал он, глядя на величественные древние стены башни. — У меня нет слов, чтобы выразить, что я чувствую. — Эллиот осторожно потянул ее на каменную скамью, стоявшую под деревом.

— Да, здесь очень спокойно. Я поняла это сразу, как только впервые приехала сюда, — тихо согласилась Эванджелина. — Говорят, здесь когда-то был королевский охотничий домик. Совсем близко отсюда находится большой лесной массив Эппинг.

— Сколько времени вы живете в Чатеме?

— Давно. С тех пор, как приехали из Фландрии. Эванджелина наблюдала, как вьется и исчезает в весенней листве дымок его сигары. Хотя Эллиот не прикасался к ней, она чувствовала за своей спиной его теплую и сильную руку, которую он положил вдоль спинки скамьи. Она остро и как-то по-новому ощущала его присутствие, и это ее волновало.

— Почему ваши родители решили уехать?

— Это не они решили, а я. Мама к тому времени умерла, и я решила, что будет разумнее уехать в Англию, пока отец еще жив. — Она почувствовала, как напряглись мускулы Эллиота. Он бросил на дорожку сигару и, затоптав ее каблуком сапога, наклонился к ней, и Эванджелина смущенно заерзала на скамье. Но Эллиот лишь плотнее укутал накидкой ее шею.

— Эванджелина, скажите мне, что вас беспокоит? — тихо спросил он, наклонившись к ней так близко, что его теплое дыхание ласково коснулось ее щеки. Она не могла не обратить внимания на то, что он впервые назвал ее по имени. Зажмурив глаза, она замерла. Если она сейчас повернет к нему лицо, то ее губы прикоснутся к его губам. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас почувствовать себя под защитой настоящего мужчины. Но она не осмеливалась пойти на поводу у этого желания. Только почувствовав, что Эллиот немного отстранился от нее, она рискнула повернуться к нему и взглянуть в глаза.

— Может быть, вы ответите на такой же вопрос о себе? — тихо произнесла она. — Расскажите, например, откуда у вас этот еще совсем свежий шрам, мистер Робертс? Он имеет отношение к расторжению вашей помолвки? Вы очень любили свою невесту?

Она почувствовала, как напряженно замер Эллиот. В ужасе от собственной бестактности, Эванджелина хотела уже извиниться за свои слова, но тут, к ее удивлению, Эллиот ответил на вопрос:

— Да, очень любил. Я совсем потерял голову. Но если вы не возражаете, я не хотел бы говорить об этом.

— Простите, — сказала она в ответ. — Я не имела права задавать подобные вопросы, но в ваших глазах, даже если вы улыбаетесь, сквозит печаль. — Она вздохнула. — Как видно, ни один из нас не хочет сегодня раскрывать свою душу, поэтому давайте просто наслаждаться чудесным вечером. Расскажите лучше о себе, мистер Робертс. Чем вы занимаетесь? Большая ли у вас семья?

Она заметила смущение и неуверенность в его лице и была рада, что не поддалась искушению поцеловать его. Между ними, несомненно, возникло физическое влечение, однако у него были еще слишком свежи старые раны. А ее страхи были слишком реальны. Эванджелина хорошо знала себя. Если бы она совершила глупость и хотя бы прикоснулась к этому человеку, в ее сердце мог бы вспыхнуть такой огонь, что ей не захотелось бы ограничиться дружбой, которую он ей предлагал. Она могла бы полюбить этого мужчину и поплатилась бы за это большим разочарованием, потому что он любил и недавно потерял другую женщину. Такое неразделенное чувство лишь причинило бы ей боль и помешало исполнять свой долг.

Она успела забыть о том, что задала ему какие-то вопросы, но он, как видно, не забыл об этом.

— Мне почти нечего рассказать, мисс Стоун, я веду очень скучную жизнь.

— Позвольте вам не поверить, — решительно заявила она. — Я, например, заметила у вас едва уловимый шотландский акцент.

Эллиот удивленно вскинул брови.

— Столько вопросов сразу, мисс Стоун!

— Я получу на них ответы? К слову сказать, не я, а вы сами предложили нам стать друзьями.

Эллиот поднялся со скамьи и поднял ее. Как-то по-хозяйски он просунул ее руку под свой локоть и положил свои длинные, изящные пальцы на ее пальчики. Они снова неторопливо пошли по дорожке вокруг дома. И тут Эллиот, словно смирившись с неизбежным, начал говорить:

— Я вырос в Шотландии, мисс Стоун, в поместье неподалеку от города Эр. Но мать моя была англичанкой. Совсем юной девушкой она вышла замуж за моего отца, сурового пресвитерианина, который был намного старше ее. Это был брак по расчету. Я был единственным ребенком. Вот и все.

Эванджелина легонько пожала его руку:

— Э-э нет. Вы от меня так просто не отделаетесь. Ваши родители все еще живы? А еще какие-нибудь родственники у вас есть?

— Семья для вас имеет очень большое значение? — тихо спросил он.

— Да. Но вы не ответили на мои вопросы.

Эллиот помедлил, как будто размышляя, что именно следует сказать.

— Мать все еще живет в Шотландии. Отец умер, когда я был еше юношей.

— Простите, — прошептала Эванджелина, — это очень печально, мистер Робертс.

— Наверное, так оно и есть, хотя мы никогда не были близки. — Он пожал плечами и сменил тему разговора. — Расскажите, мисс Стоун, от чего умер ваш отец? Должно быть, вам его очень не хватает?

— Мой отец умирал долго, и сначала умерло его сердце, — тихо сказала она. — А потом достаточно было незначительной простуды — и его не стало. Доктор сказал, что он мог бы без труда выздороветь, но у него не было желания жить… Извините, я, наверное, кажусь очень сентиментальной. Расскажите лучше о своем отце, надеюсь, он дожил до преклонного возраста, мистер Роберте?

— Да, он был крепок, как старый дуб. Его унесла в могилу скоротечная чахотка, которой он сопротивлялся более года.

Эванджелина вздохнула.

— Вы очень сильно переживали его смерть?

— Больше, чем можно было бы предположить, мисс Стоун. Видите ли, его смерть знаменовала начало конца моей наивности. — Эванджелина почувствовала, как напряглось его тело, однако голос его стал тверже и увереннее, как будто он освобождался от тяжелого груза прошлого. — Но его сестры живы, так что у меня имеются две весьма эксцентричные незамужние тетушки, которые меня обожают. А еще у меня есть дядюшка по материнской линии, который проживает в Лондоне. Что касается остальных членов моей семьи… это длинная история и я, с вашего позволения, предпочел бы рассказать ее более подробно в другое время.

Он сказал это мягко, но настолько решительно, что она была вынуждена прекратить расспросы.

— Да-да, конечно, — сказала она смущенно. Почувствовав это, он наклонил к ней голову и заглянул в глаза.

— Я веду жизнь английского джентльмена, мисс Стоун, являюсь членом самых респектабельных клубов, в которых редко появляюсь, и получаю множество приглашений, которые обычно просто игнорирую. У меня есть престарелый дворецкий-шотландец, превосходный повар-француз и камердинер — весьма обидчивое существо среднего пола, к которому я очень привязан. Не подумайте, что это какая-нибудь противоестественная привязанность, нет. Мой резвый дядюшка проживает в Ричмонде вместе со мной, но редко бывает дома по причине своей чрезмерной… гм-м… популярности. Я же, напротив, больше практически не бываю в так называемом высшем обществе.

— Значит, вы затворник, мистер Робертс? — Ее вопрос прозвучал резче, чем она того хотела.

— Нет. — Короткий ответ завис в воздухе, требуя дальнейшего разъяснения, но его не последовало. Он остановил ее на дорожке и развернул к себе лицом. — Я не имел намерения ничего утаивать, — сказал он. — Такое объяснение вас устроит? — Даже в темноте она смогла прочесть по его лицу, что ему не терпится услышать ее ответ.

— Да, — сказана Эванджелина, подкрепив ответ кивком. Ей было приятно, что Эллиот чувствует ее настроение и не поленился удовлетворить ее любопытство.

Он поднял руку, чуть коснувшись ее щеки. На этот раз Эванджелина была уверена, что он намерен обнять ее и поцеловать, однако в последний момент его рука замерла, потом он грациозно наклонился и осторожно заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо.

Еще один милый жест. Эванджелину охватили противоречивые чувства: с одной стороны, облегчение, с другой — разочарование. Она расправила плечи и открыла дверь черного хода.

— Пора возвращаться, мистер Робертс. Завтра нам обоим надо рано быть в студии, чтобы не пропустить самое лучшее освещение.

— Да, — сказал он, не отводя от нее взгляда, но не делая попытки войти в дом.

— Значит, увидимся завтра утром, — сказала она с наигранной бодростью и, чтобы не сделать какой-нибудь глупости, торопливо вошла в дом и стала подниматься по черной лестнице. Оглянувшись через плечо, она увидела, как Эллиот, наклонившись к лампе, оставленной в коридоре, прикурил очередную манильскую сигару, потом развернулся и вышел на террасу.

Прошло около часа, когда Эванджелина услышала его мягкие шаги на главной лестнице, только после этого Морфей принял ее в свои объятия и она заснула беспокойным сном.

В течение последующих двух дней Эванджелина пребывала в отличном настроении. Садясь за мольберт, она работала с вдохновением. Проводя время со своими домочадцами, а следовательно, и в компании Эллиота, она часто и от души смеялась, что было совершенно естественно, потому что в его присутствии она чувствовала себя счастливой.

Она много времени проводила в обществе своего красивого гостя, который обычно улыбался своей ласковой снисходительной улыбкой.

Второе утро, как и первое, Эванджелина и Эллиот провели наедине друг с другом в студии. По правде говоря, его портрет мог бы быть закончен через пару дней. Однако Эллиот не торопил ее и не задавал вопросов. Поэтому Эванджелина тоже тянула время. В тот момент, когда она опустила последнюю кисть в банку с растворителем, в студию влетели Майкл и Тео, которые надеялись уговорить Эллиота прокатиться с ними верхом. Гас, которому не терпелось поскорее испытать ходовые качества своего только что приобретенного мерина, предложил прогуляться по лесному массиву и вернуться вдоль южной границы скромного поместья Чатем.

Глядя на их возбужденные лица, Эллиот рассмеялся.

— Вы не возражаете, мисс Стоун? — спросил он.

— Напротив, — улыбнулась Эванджелина. — Я бы и сама с удовольствием присоединилась к вам.

— Мне бы это доставило огромную радость. — В глазах Эллиота сверкнули радостные искорки.

Эванджелина вздохнула, бросив взгляд на неубранный стол.

— Не могу. Поезжайте вчетвером и постарайтесь получить удовольствие за пятерых. Сегодня тепло, почти жарко. Катание получится на славу.

Час спустя, закончив уборку, Эванджелина пожалела о том, что отказалась от прогулки. Без Эллиота в доме было пусто, мрачно и слишком тихо. Ей не хватало его больше, чем хотелось бы признать. Уинни с Фредерикой ушли на прогулку к реке, Николетта занималась с мистером Стокли историей. Эванджелина надела шляпку, сменила мягкие туфельки без задников на полусапожки и вышла из дома.

День был солнечный, она быстро нагнала Уинни с Фредерикой, но вскоре свернула с дорожки к югу, надеясь встретить по дороге возвращающихся с прогулки Эллиота и мальчиков.

Пройдя примерно полмили по лесу, она оказалась на поляне, где прохладный лесной ручей впадал в большой пруд, а затем снова продолжал свой путь до реки Ли. От пруда Эванджелину отделяли заросли ивняка и низкие кусты боярышника.

Радуясь тому, что благоразумно надела крепкие полусапожки, Эванджелина приготовилась обойти пруд, но вдруг до нее долетели смех и крики. Взглянув из зарослей, она увидела четырех коней, мирно пощипывающих травку возле ивняка. На мягкой траве валялась беспорядочно сброшенная одежда и целая куча обуви. Радостные вопли и хохот набирали силу, и Эванджелина, раздвинув ветви боярышника, увидела фигуры четверых мужчин, резвящихся в воде словно школьники. В туче брызг было трудно определить, кто есть кто, но потом она заметила Эллиота, который нырнул под воду, явно пытаясь выйти из сражения.

Боже милосердный, все они были в чем мать родила! Она понимала, что следует незаметно уйти, но искушение было слишком велико. Разве не она помогала купать и пеленать Тео и Майкла, когда они были младенцами? Гаса тоже раз десять видела полуголым. А кроме всего прочего, уговаривала себя Эванджелина, она, как художник, привыкла видеть эстетическую красоту в человеческом теле. Что плохого, если она посмотрит, ведь никто об этом не узнает?

Вдруг Эллиот вынырнул на поверхность в ближайшем от нее углу пруда. Он стоял, добродушно хохоча, по пояс в воде. Эванджелина смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Она еще никогда в жизни не видела такого великолепного мужчину, тем более без одежды. У Эванджелины перехватило дыхание.

Вода шаловливо шлепала его по твердым ягодицам и поблескивающими на солнце ручейками стекала вниз по плоскому животу и дорожке курчавых волос, спускающейся от зарослей на груди вниз по животу и теряющейся под водой. Постояв немного, он неторопливо поднял руки, вытер воду с лица и пригладил пальцами непослушные волосы. Наблюдать за всем этим было равносильно пытке — но какой сладкой пытке!

Потом, когда она подумала, что сможет снова дышать, Эллиот закрыл глаза, откинул назад голову и поднял руки, чтобы выжать воду из волос. Его предплечья поблескивали на солнце. Под кожей играла хорошо развитая мускулатура, посылая горячие, требовательные импульсы ее телу.

Эванджелина, зажав рукой рот, опустилась на колени в весеннюю траву. Именно в этот момент она осознала всю силу страсти, которую испытывала к Эллиоту Робертсу.

Эллиот уголком глаза заметил мелькнувшее в зарослях кустарника возле пруда темно-синее платье. Должно быть, это Эванджелина?! Не может быть! Она не из тех женщин, что будут подглядывать за голыми мужчинам. А вдруг?

Он снова взглянул на едва видневшееся сквозь кустарник темно-синее платье. Это Эванджелина. Он чувствовал на себе ее разгоряченный взгляд. И вдруг Эллиота одолели те самые демоны, которых до сих пор ему удавалось держать в узде. «Мисс Стоун желает полюбоваться, так доставь ей это удовольствие», — нашептывал один из них. Он медленно поднял руки и пригладил волосы. Потом не спеша выжал воду из шевелюры и умышленно поиграл мускулами груди и предплечий.

Леди желает удовлетворить любопытство — он готов с радостью предоставить ей эту возможность. Он готов продемонстрировать ей что угодно, если только она пожелает. Возможно, после этого у нее появится потребность удовлетворить любопытство совсем иного рода…

Неожиданно Эллиот, к своему ужасу, понял, что сам попался в собственную сеть. При одной мысли о том, чтобы соблазнить Эванджелину, разбудить ее девственную страсть, он пришел в невероятное волнение. Не зная, куда деться от стыда, он наблюдал, как пульсирует его набухшая плоть, начиная подниматься над поверхностью воды. Черт возьми, какой позор! Покраснев от смущения, он повернулся спиной к кустарнику и окунулся поглубже в прохладную воду, моля Бога, чтобы Гас и мальчики не подплыли к нему именно в этот момент.

В течение нескольких дней после возвращения в Ричмонд мысль о том, что Эванджелина за ним подглядывала, преследовала Эллиота, приводя его в смятение. Ночью, когда он спал — а заснуть было непросто, — она являлась ему в самых диких фантазиях, дразня белокурыми волосами цвета сливочного масла и голубыми глазами, которые прожигали его насквозь, как горячее синее пламя. В этих фантазиях Эванджелина прижималась к нему, нетерпеливая и податливая, и они занимались любовью — ненасытно, необузданно, пока он не просыпался, судорожно хватая ртом воздух, среди скрученных в комок простыней.

— Ради всего святого, стойте спокойно, милорд, — прошипел явно расстроенный Кембл, — можно подумать, что вы решили вообще отказаться от галстуков. — С этими словами его камердинер с некоторым злорадством еще на четверть дюйма затянул галстук, завязав его сложным узлом под названием «сентиментальный».

— Я словно приготовленный для жарки рождественский гусь, — проворчал маркиз, протягивая руки, чтобы слуга надел на него вышитый жилет.

— Для жилета этого покроя требуется надевать корсет, — произнес камердинер и, обойдя вокруг хозяина, принялся застегивать пуговицы.

— Надеюсь, мне пока такие ухищрения не нужны. Кембл окинул его одобрительным взглядом.

— Не нужны, милорд. До этого далеко, — сказал он в ответ и, выждав несколько секунд, добавил: — Скажите, кто она такая, милорд?

Эллиот, удивленный такой неприкрытой наглостью, глянул сверху вниз на низкорослого слугу.

— О ком это ты?

— «Ищите женщину», — пробормотал Кембл, с подозрением оглядывая хозяина. — Разве не так говорят французы? В данном случае я готов поклясться, что они правы! Вы часто не бываете дома, вы дымите, как печная, труба. Вы настаиваете на том, чтобы носить ужасную одежду, а когда я пытаюсь одеть вас прилично, дергаетесь, как будто заболели пляской святого Витта…

— Кембл! — угрожающе рявкнул Эллиот, но слуга словно с цепи сорвался. Элегантным жестом он указал на валявшиеся на кровати скрученные в комок простыни.

— Вы спите беспокойным сном и почти не выходите поразвлечься. А в довершении всего вы с такой скоростью и в таком количестве потребляете отвратительное виски, что Шотландия, наверное, не успевает его производить. Только любовница может внести такой хаос в хорошо налаженную жизнь.

Просовывая руки в рукава фрака, который держал наготове Кембл, Эллиот сказал:

— Если хочешь знать, то это чрезвычайно достойная молодая женщина. Она красива, отзывчива и талантлива. Она художница.

— И эта богиня снизошла до общения с вами? — ядовито спросил слуга.

— Да.

— По доброй воле? Или вы заточили ее на чердаке? — с самым серьезным видом спросил Кембл.

Вопрос больно ранил самолюбие маркиза, однако он предпочел игнорировать его и перевел разговор на другую тему. Он знал, что Кембл не хотел его обидеть.

— Как поживает твой новый дружок портной? Кстати, ты мог бы сегодня взять свободный вечер. Думаю, я сумею снять с себя все это самостоятельно, когда вернусь. Мы с Хью сегодня уходим в клуб. Будем играть в карты с Уинтропом и Линденом, так что вернемся поздно.

Кемблу не нужно было повторять предложение дважды. Застегнув фрак маркиза на все пуговицы, он подал ему трость, шляпу и перчатки и был таков. Эллиот остался один в центре просторной спальни. Бросив взгляд на беспорядочно скрученное постельное белье, он в отчаянии бросил шляпу и перчатки на кровать. Он был рад, что выпроводил Кембла. Ему не хотелось идти в клуб ни с Хью, ни с кем-либо другим, тем более играть в карты. Но и оставаться одному в огромном пустом доме тоже не хотелось:

А хотел он, пропади все пропадом, только Эванджелину Стоун, и это страстное желание было настолько сильным, что стало почти осязаемым.

Но это было невозможно. Более того, это было глупо. Не он ли получил жестокий урок в ранней юности? Не стоит отдавать свое сердце женщине. Уж лучше вырвать его из груди и бросить на растерзание своре голодных борзых — это и быстрее, и не так болезненно, потому что Эллиот знал, что, доведись ему влюбиться еще раз, он полюбит безрассудно, отчаянно и навсегда. Такова уж была его натура, и тут ничего не поделаешь. Он уже чувствовал, что стоит на краю пропасти, и боялся еще раз потерпеть неудачу в любви, понимая, что от него уже ничего не зависит.

В первый вечер по возвращении из Чатема Эллиот, в попытке изгнать из памяти соблазнительный образ Эванджелины, заставил себя отправиться с лордом Линденом к проституткам, убеждая себя, что вся проблема сводится к его затянувшемуся воздержанию. После последнего безобразного скандала с Антуанеттой у Эллиота не было женщины. Это противоестественно, но он был сыт по горло пьянством и непредсказуемыми выходками своей бывшей любовницы и не горел желанием искать ей замену.

Ему наскучило распутство, царившее в полусвете, а интриги скучающих светских дам и вдовушек были попросту опасны. Он устал тайно пробираться через боковые двери и служебные входы в дома и крадучись покидать будуары на рассвете, до первого крика петухов. А если он утрачивал бдительность и попадался, последствия обычно были тоже весьма неприятными, об этом напоминал ему шрам сзади, на мягком месте. За последние десять лет ему приходилось много раз стрелять и служить мишенью на дуэлях из-за женщин, которые даже в постели-то его не устраивали. Это тоже было утомительно.

Более того, он отлично знал побудительные мотивы этих женщин. Эти безупречные леди бомонда с готовностью ложились с ним в постель либо в тщетной попытке развеять скуку, либо удовлетворить любопытство, либо насолить своим мужьям, но потом, когда его запах еще не успевал выветриться с простыней, они при встрече переходили на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться с ним на глазах у окружающих. Бывали и еще худшие варианты, такие, например, как Джанет, которой было нужно лишь заполучить его семя. Как она сама признавалась, ей подошел бы любой здоровый мужчина, лишь бы он помог ей зачать ребенка. Эллиот с отвращением фыркнул и потер старую рану. Эта предприимчивая дамочка использовала его. Но так ему и надо, нечего было потакать ей, ведь она ему даже не нравилась. К несчастью, ее престарелый супруг слишком рано вернулся из клуба и ему почему-то не понравилось, что Эллиот помогает его молодой жене заполучить ребенка. Еще хуже было то, что лорд Стивен даже не потрудился вызвать его на дуэль, а, схватив дрожащей рукой пистолет, всадил пулю вместо черного сердца Эллиота в его ягодицу.

Эллиоту потом целую неделю было больно сидеть. Поскольку все считали лорда Стивена стареющим слюнтяем и отвратительным стрелком, в обществе эту историю считали чем-то вроде забавной шутки. Мачеха лорда Стивена сослала провинившуюся пару в деревню, словно нашаливших детишек. Однако принять какие-либо меры против маркиза Рэннока старая леди не решилась, потому что он, во-первых, был богаче и, во-вторых, не спускал обид. Эллиот был почти разочарован.

Поэтому неудивительно, что последняя вылазка в бордель с Линденом закончилась полным фиаско. Женщины были наглые и лживые, а выпивка, вместо того чтобы успокаивать, нагоняла уныние. Не было покоя Эллиоту Армстронгу. Но может быть, он этого и не заслуживал. Может быть, Эванджелина Стоун была послана ему в наказание за его грехи и он был таким образом обречен на вечные муки?

Эллиот подошел к окну и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, долго смотрел на Темзу, которая еще была хорошо видна в постепенно сгущающихся сумерках. Ладно, он пойдет в «Брукс» и будет играть в карты, пить и напрашиваться на неприятности. Однако неприятности, как и чувство удовлетворения, казалось, обходили его стороной. Тем не менее он будет сам нарываться на скандал, потому что всегда это делал. Это было неотъемлемой частью его жизни. И когда Эванджелина, а вместе с ней и удовлетворение, которое приносило ему ее присутствие, исчезнут из его жизни, ему придется вновь довольствоваться картами, выпивкой и поиском неприятностей.

Он едва подавил желание сию же минуту упаковать дорожные сумки и вернуться в Эссекс. Он без труда добрался бы туда даже ночью, потому что небо было безоблачным и светила полная луна. Но он не мог этого сделать, потому что уехал оттуда всего два дня назад. Уже было невозможно ничем оправдать свое дальнейшее пребывания в Чатеме, И без того они с Эванджелиной никого не могли обмануть относительно причины его продолжительных визитов, кроме самих себя. Уинни Уэйден всякий раз при его появлении искоса поглядывала на него и чуть заметно хитро улыбалась. Дети вели себя так, как будто он был неотъемлемой частью их жизни. Даже, черт возьми, слуги начали относиться к нему так, словно работают у него.

Все это его тревожило.

Решено. Через три дня он вернется туда и сразу же скажет Эванджелине всю правду. Она заслуживает того, чтобы знать о нем все. Был еще один вариант, но это уж слишком мерзко: он мог бы соблазнить Эванджелину до того, как она узнает, кто он такой.

Эллиот был уверен, что смог бы ее соблазнить, у него за плечами был богатый опыт. Да и Эванджелина созрела для того, чтобы поддаться его чарам. Он видел, как вспыхивают желанием ее голубые глаза, как призывно раскрываются ее полные губки, когда она поднимает голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Сначала, поняв это, он был потрясен тем, что такая девушка может желать его. Его! Однако ее страстное желание было очевидным.

На сей раз он пойдет дальше и, будьте уверены, не ограничится простым пожатием руки в темноте или демонстрацией во всей красе собственного мокрого голого тела. Эллиот тщательно обдумал свою стратегию. У Эванджелины, конечно, сильный характер и твердые моральные принципы, однако перед страстью все это отступит на второй план. Эллиот представил себе, как густые белокурые волосы Эви разметались по его подушке, как вздымаются от прерывистого дыхания ее небольшие полные груди, как гостеприимно распахиваются ее изящные бедра. Его бросило в жар, а в воображении одна за другой возникали чарующие сцены чувственного исступления. Он соблазнит ее, и она его примет. С его-то мастерством он сумеет доставить ей удовольствие, а когда дело будет сделано, она будет принадлежать ему, и правда уже не будет иметь столь большого значения.

У Эванджелины не останется выбора.

Боже, о чем он думает? Что затевает? Неужели он действительно способен обесчестить порядочную девушку, чтобы заставить ее выйти за него замуж? Он понимал, что Эванджелину не следует пачкать своим прикосновением, но он был одержим, она была нужна ему. Или, может быть, просто зло слишком глубоко укоренилось в его характере?

Нет! Через два дня он приедет в Роутем-на-Ли и сразу же расскажет ей обо всем.

О чем он ей расскажет? О том, что предметом ее растущей сердечной привязанности является не кто иной, как то самое мерзкое чудовище — маркиз Рэннок?

Он уже имел представление о том, что ее семейство крайне отрицательно относится к маркизу Рэнноку и ему подобным людям. Хотя они не интересовались тем, что происходит в обществе, миссис Уэйден весьма откровенно высказала их отношение к этому «мерзкому чудовищу».

Эллиот не станет оправдываться. Он уже не наивный юноша, которого вовлекли в распутную жизнь по неопытности. Он вполне осмысленно избрал свой путь. Он сделал это в целях самозащиты от жестокой правды жизни, и не надо копаться в душе. Он всегда знал, что делает, даже если это был не слишком добропорядочный поступок.

И репутацию свою он вполне заслуживал. Многое из того, что о нем болтали, было правдой, а остальное, несомненно, рано или поздно тоже станет правдой. Он катился по наклонной плоскости, но не к разорению, как большинство Бенэмов, а прямиком в ад, хотя ему это было безразлично.

Эллиот стремительно вышел из комнаты и поднялся по винтовой лестнице на другой этаж. Прихватив с собой стоявшую в холле лампу, он направился по коридору в сторону классной комнаты и осторожно приоткрыл следующую дверь, потом крадучись проскользнул внутрь и, подойдя к кроватке дочери, поставил лампу на пол.