Книга: Мое безрассудное сердце
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Колин Торн вышел из экипажа. Снег хрустел у него под ногами. Его светлые волосы сверкали на солнце, словно шлем из солнечных лучей. Темные глаза Колина составляли поразительный контраст с этими волосами. Он повернулся, чтобы предложить руку еще одному пассажиру, и улыбка смягчила очертания его лица с квадратным подбородком.
Мерседес Лейден Торн с благодарностью оперлась о руку мужа. Выбраться из экипажа для нее было не так-то просто. Очертания ее гибкой, изящной фигурки были отягощены беременностью. Она была на седьмом месяце. Ее тонкая талия исчезла к атому времени, и она уже не могла видеть свои собственные ножки. Поэтому она чуть было не оступилась на ступеньках кареты.
Колин легко подхватил ее и поставил перед собой. Капюшон плаща упал с ее головы, обнажив густые шоколадного цвета волосы. Серые глаза ее смеялись, когда она подняла голову, а в ее открытой улыбке таился смех.
— Незачем смотреть на меня так свирепо! — сказала Мерседес. — Со мной все в порядке.
Темные глаза Колина все еще оглядывали жену с головы до ног. Он вовсе не рассвирепел, просто испугался.
— У меня чуть было не разорвалось сердце из-за вас, мадам. Отныне я буду повсюду носить вас на руках.
Откуда-то из-за его спины раздался знакомый смешок.
— Однако я лучше пощажу свою спину, и пусть он вас отнесет в дом. — С этими словами Колин отступил в сторону, и Мерседес увидела Декера.
— Понти! — Она тут же оказалась в его объятиях. Ее руки обняли его за шею, и он приподнял ее. — Ах, отпустите меня! Вы надорветесь!
Декер завращал глазами, глядя на брата:
— Она может поместиться у меня в кармане и еще беспокоится, как бы я не надорвался! Я крал кошельки, которые весили куда больше, чем она.
Колин, усмехнувшись, посмотрел на жену и хлопнул брата по спине.
— Он отнесет тебя. Желаю веселой прогулки.
Мерседес бросила взгляд на мужа через плечо Декера и сказала с милой улыбкой:
— Я уверена, что так и будет.
Брови Колина поднялись при виде ее самодовольной и кокетливой улыбки.
— Можете дразнить меня, мадам, и, однако, смотрите за своим кошельком.
— Я буду смотреть вперед, — мягко сказала она. Декер, смеясь, взбежал на верхнюю ступеньку.
— Я понял, почему тебе захотелось поберечь силы, братец. Она же просто наказание!
Слуга держал перед ним дверь распахнутой, и Декер, войдя в холл, опустил Мерседес на ноги.
Колин потопал ногами и стряхнул с волос снежные хлопья.
— В эти дни она больше чем наказание, — сказал он. — И всегда последнее слово должно остаться за ней. — Он отдал слуге свой плащ. — Могу сообщить тебе, Декер, что она не собирается быть… — Он смолк, вдруг увидев Джонну, стоящую на широкой лестнице.
Колин прошел мимо жены и брата, не задумываясь над тем, что они смотрят на него.
Джонна оперлась рукой о перила, словно не надеясь на крепость своих ног. Она так и осталась стоять на ступеньках лестницы и смотрела на приближающегося Колина.
Декер хотел было шагнуть вперед, но Мерседес положила руку ему на плечо, и этот легкий жест остановил его. Мерседес тоже смотрела на молодую женщину с интересом, но в отличие от Декера не торопилась вмешиваться.
Колин начал подниматься по ступенькам, и настороженность исчезла из фиалковых глаз Джонны. Ее осторожная улыбка стала широкой, открытой, искренней. Годы, проведенные в разлуке, исчезли, и Джонна пылко бросилась в объятия Колина, забыв о всякой сдержанности.
— Боже мой!.. — прошептал Колин, крепко обняв ее. — Вы действительно здесь, — проговорил он ей в самое ухо. — Я не поверил, когда вчера вечером получил известие. Я решил, что произошла какая-то ошибка.
Джонна отпрянула, смеясь и немного задыхаясь. Она не сводила глаз с его лица, пытаясь рассмотреть произошедшие в нем перемены, и нашла, что он изменился к лучшему. Улыбка его стала свободнее, а темные глаза утратили холодность. Выражение его лица ясно говорило, что он рад ее видеть, и он не скрывал своего счастья. Это чувство редко связывалось в сознании Джонны с Колином, и она поняла, что в основе этого счастья лежит что-то более глубокое и постоянное, чем ее внезапное появление в его жизни.
— Никакой ошибки, — просто сказала она. Колин потряс головой, словно все еще никак не мог поверить в это. Он обернулся к Декеру.
— Как тебе удалось вытащить ее из Бостона? — спросил он. — Каждый раз, когда я делал ей такое предложение, она упорно отказывалась.
— Боюсь, что я ее похитил.
Колин усмехнулся.
— Я готов тебе поверить. — Он опять посмотрел на Джонну. — Ему, наверное, пришлось вас нокаутировать, чтобы посадить на корабль.
Ее улыбка стала заметно сдержаннее.
— Что-то вроде этого. — Джонне удалось сказать это с легкостью.
Колин взял ее под руку и помог сойти вниз.
— Джонна боится воды, — объяснил он Мерседес. — Всегда боялась. По крайней мере так было. Она отказывалась ступить на борт своего корабля, как только он покидал берег.
Джонна чувствовала на себе взгляд Декера, но не смотрела в его сторону. Пытаясь скрыть ощущение неловкости, она улыбнулась Мерседес.
— Как я рада, что наконец познакомилась с вами! — сказала она. — Колин столько писал о вас, что в конце концов мне стало казаться, что я знаю вас много лет.
Мерседес слегка наклонила голову. Улыбка ее была располагающей и приятной.
— Я приготовила такое же приветствие, — сказала она бесхитростно. — Уверена, что у нас с вами есть кое-какие секреты. Он не может знать о нас все. — И, взяв Джонну за руку, Мерседес отвела ее в сторону. — Например, — продолжила она тоном заговорщицы, — известно ли вам, что…
Колин напрасно напрягал слух, пытаясь уловить, что выбалтывает его жена, но шаги Мерседес заглушали ее голос. Колин смотрел вслед Мерседес и Джонне, удаляющимся в библиотеку, и повернулся к Декеру.
— Как тебе удалось привезти ее сюда, черт возьми? — спросил он.
— Я же сказал: я ее похитил.
На этот раз эти слова были встречены без улыбки. Колин оценивающим взглядом окинул лицо брата. На этом лице не было обычной легкой усмешки, а ярко-синие глаза смотрели на редкость холодно и серьезно.
— Так ты говоришь серьезно? — догадался Колин.
— Половина складов компании «Ремингтон» сгорела дотла, — сказал Декер. — И сама Джонна чуть не сгорела. У меня не было другого выбора, как только увезти ее из Бостона.
— Другого выбора? Вряд ли это можно назвать объяснением. — Колин проницательно посмотрел на брата:
— Что там произошло?
Декер не собирался что-либо утаивать от Колина.
— Потом, — сказал он, — когда я буду уверен, что наш разговор никто не прервет. А теперь пойдем к дамам.
И, не дожидаясь ответа, направился в библиотеку. Но у дверей остановился и спокойным голосом задал вопрос, крутившийся у него в голове:
— Это правда, что Джонна боится воды?
— Да. Она ни за что не сунет даже кончик пальца в водоем больше купальной лохани. И плавать она совершенно не умеет. Ее отец утонул в море. Насколько я могу судить, она боялась моря всю жизнь, по крайней мере с тех пор, как я вытащил ее из бостонской гавани.
— Но ведь она была тогда младенцем! — возразил Декер. — Как же она могла…
Колин пожал плечами. Он взялся за дверную ручку, но дверь не распахнул.
— Кто может знать, что она могла запомнить? Ясно только, что запомнила. Спроси у нее самой. — Он бросил на брата открытый взгляд:
— Ты не знал об этом?
— Она никогда не говорила мне! — Декер покачал головой.
— А она хоть раз выходила на палубу, когда корабль был в открытом море?
— Нет.
— Ну, значит, она тебе все сказала, — поставил точку Колин, медленно качая головой. — Просто ты не слушал. — В его глазах появилось нечто похожее на разочарование. Он открыл дверь и вошел в библиотеку.
Декер не сразу последовал за братом. Он вспомнил, что как-то раз Джонна назвала себя узницей, а он пропустил это определение мимо ушей. Теперь Колин подтвердил: да, именно в узницу он ее и превратил. Где же было его сердце? Декер вдруг ощутил какую-то пустоту. Он глубоко вздохнул, собираясь с духом предстать перед Джонной.

 

Вышло так, что не Колин, а Мерседес повела Джонну осматривать Роузфилд. Этот дом очень напоминал дом в Уэйборн-Парке, и Мерседес довольно легко отвечала на вопросы Джонны о планировках комнат и их назначении. Хотя гости редко бывали в Роузфилде, в доме неизменно поддерживался порядок. В оранжереях буйно росли цветы и зелень; клавесин в музыкальной гостиной всегда был настроен. На резных позолоченных рамах фамильных портретов и картин, изображающих сценки из английской деревенской жизни, не было ни пылинки. Мебель стояла без чехлов, кроме нескольких спален, и от постоянного ухода дерево мягко поблескивало. Во многих комнатах был разведен огонь, манящий расположиться у мраморного камина.
— Я не выношу сквозняков в доме, — поделилась Мерседес, когда они с Джонной вышли в длинную галерею. — Колин считает, что я глупо поступаю, требуя, чтобы в Роузфилде всегда поддерживали порядок: ведь гости здесь бывают лишь время от времени. Но я знаю, что такое запущенный дом. Я не хочу, чтобы здесь повторилось, как в Уэйборн-Парке.
— Трудно поверить, что вы не захотели здесь жить, — заметила Джонна.
Мерседес улыбнулась безоблачной улыбкой:
— Это потому, что вы не бывали в Парке. Правда, я к нему испытываю особое пристрастие. Я родилась и выросла в Уэйборне, и он всегда будет мне дорог. Колин также не испытывал к Роузфилду особой привязанности, и мы легко уладили этот вопрос.
Джонна остановилась у портретов, висящих на стене, и стала их рассматривать.
— Семья всегда много значила для Колина. Я понимаю, почему он не захотел продать этот дом. — Джонна легко засмеялась над собой, а потом взглянула на Мерседес. — Наверное, я шокирую вас этими разговорами о продаже? Декер говорит, что я настоящая янки.
— Как и Колин, — отозвалась Мерседес. — Хотя корни его здесь, он слишком много времени провел с…
— Со мной и моими родителями? — прервала ее Джонна, выгнув темную бровь.
— С Джеком Куинси, — ответила Мерседес. Джонна убрала коготки.
— Простите, — сказала она тихим голосом, — боюсь, что я чересчур впечатлительна.
— Это просто гордость янки! — Теперь Мерседес улыбнулась ласково. — Я люблю Колина за это. — Она замолчала и вздохнула. — И еще по ряду причин.
Джонна промолчала. Слова Мерседес лишь подтвердили догадку Джонны. Она заметила, какими взглядами обменивались Колин с женой. В расплывшейся фигуре Мерседес она видела реальное доказательство их любви. Джонна вновь обратилась к портретам. Внешность у предков Колина и Декера была мрачной, суровой, а улыбки угрюмые.
— Трудно поверить, что Декер принадлежит к этому фамильному древу, — сухо заметила она.
Мерседес засмеялась — и над замечанием Джонны, и над ее тоном.
— Вы совершенно правы. — Она отошла подальше и окинула портреты тем же критическим и внимательным взглядом, что и Джонна. — Среди них нет ни одного негодяя, хотя, наверное, несправедливо так называть Понти.
— А вы всегда называете его этим именем? — спросила Джонна. — Это смешное имя.
— Вряд ли оно кажется ему смешным. Это имя дала ему Mere.
— Пардон?
— Mere, — повторила Мерседес. — Мари Тибодо. Его мать. — Уголком глаза она заметила, что Джонна снова принялась разглядывать портреты. — Здесь вы ее не найдете. Среди этих портретов нет даже его родной матери, а Мари не была ею. Она и Джимми Грумз взяли Декера из работного дома. Вы ведь знаете о работном доме и его управляющем Каннингтоне, не так ли?
Джонна кивнула.
— Колин кое-что мне рассказал. Там его нашел Джек Куинси.
— Верно. Всех троих братьев отправили туда, когда убили их родителей. Лорд Шилдинг, тогдашний граф, много лет жил, отдалившись от своего сына. Отец Колина, его жена и дети ехали в Роузфилд, когда их экипаж остановили разбойники с большой дороги. Дети уцелели, но никто из них, даже Колин, не знал, куда они ехали. Пытались отыскать их родственников, как вы, наверное, знаете, но эти поиски ни к чему не привели. Первым из работного дома забрали Грейдона, который был еще грудным младенцем. За ним Понти, а потом Колина. Лорд Филдинг много лет разыскивал детей, а Колин — своих братьев, но в конце концов случай свел Колина с его дедом.
Джонна внимательно рассматривала портрет покойного графа Роузфилда. Он был изображен в зрелых годах, вокруг глаз и в уголках губ пролегли тонкие морщинки. Судя по всему, появились они не от смеха. Черты лица были тонкие, аристократические, подбородок — узкий. Его волосы скрывались под напудренным париком, но брови были темные. Он не был красив, но назвать его непривлекательным тоже было нельзя. В его лице, а может быть, в осанке проступала несомненная властность, которая в представлении Джонны всегда связывалась с Колином и только недавно — с Декером.
— Расскажите мне о Мари, — попросила Джонна и, видя нерешительность Мерседес, мягко добавила:
— Пожалуйста, прошу вас. Декер так мало говорит о себе.
Мерседес с пониманием слегка кивнула.
— Колин точно такой же. Он держит людей на расстоянии и не допускает их в свою личную жизнь. Понти делает это с улыбкой, которая и сбивает окружающих с толку. На первый взгляд он кажется открытым, а потом понимаешь, что он далек от тебя, как луна.
Джонна опустила глаза. Ее руки, сложенные на груди, были неподвижны и спокойны.
— Иногда, — тихим голосом начала она, словно на исповеди, — мне хочется ударить его — когда он мне так улыбается…
Мерседес не поразилась такому признанию, но была удивлена, что Джонна пошла на него. Она постаралась сдержать улыбку.
— Мари и Джимми были искусными актерами, — сказала Мерседес. — Но они также были еще более искусными ворами. Декер так и не понял, какому таланту они отдавали предпочтение. Они разъезжали повсюду как часть театральной труппы, иногда действовали на свой страх и риск. Чтобы взять Декера из работного дома, они представились миссионерами и научили его обчищать чужие карманы. Они давали представление, а он в это время шнырял в толпе, и по рассказам — в основном его собственным — весьма успешно справлялся с этим.
Джонна вспомнила, как Декер незаметно снял с нее медальон:
— Могу себе представить.
— Я думаю, что их выдали менее удачливые конкуренты, — продолжала Мерседес. — Они проработали вместе три года, и Понти стал им почти сыном. Он очень любил их. Мари и Джимми были его родителями во всех отношениях, и когда их не стало, он уже никогда больше ни с кем не работал и не смог ни к кому привязаться.
— А что с ними случилось?
— Их повесили.
— Повесили?! — переспросила Джонна, широко раскрыв глаза.
— Я полагаю, вы рассчитывали услышать, что их сослали на каторгу. Я сама думала так же, когда их поймали. Ни Декер, ни Колин никогда не рассказывали мне всей правды об этом. Мы знали только, что Мари и Джимми были арестованы в Лондоне за воровство. Декер каким-то чудом спасся, но три недели спустя он стоял в толпе, собравшейся поглазеть, как их вздернут на виселице.
Теперь Джонна стала белее полотна. Она опять посмотрела на портрет лорда Филдинга. Выражение его лица было жестким. Джонна подумала, что он мог бы смотреть на казнь не дрогнув, а у нее при одной только мысли об этом задрожали колени.
Мерседес внимательно наблюдала за Джонной, оценивая ее реакцию.
— Когда Понти уезжал из Уэйборн-Парка в Бостон, он сказал нам, что хочет сам проложить себе дорогу, но он уже не один год занимался этим. С двенадцати лет он жил на лондонских улицах своим умом, и ему удалось избежать участи Мари и Джимми. Я думаю, что его ни разу не поймали, пока он не вышел из детского возраста.
— Я никогда не знала, насколько этому можно верить. Ходили слухи, что он побывал в тюрьме.
— Я думаю, не один раз. Разве Колин ничего не рассказал вам об этом, даже после того как Понти начал работать в компании «Морские перевозки Ремингтон»?
— Нет. Я очень долго не знала, что они братья, — ответила Джонна.
— Это, наверное, было сделано по просьбе Понти, — решила Мерседес. — Колин не стыдился ни своего брата, ни его делишек. В конце концов именно воровская жизнь Декера и помогла им встретиться. — Она поймала вопросительный взгляд Джонны. — О Боже! Колин рассказал вам гораздо меньше, чем я думала. О чем только он вам пишет в своих длинных письмах!
Джонна не смогла сдержать улыбки:
— Так или иначе, в основном о вас. Пишет о своей жизни в Уэйборн-Парке, о том, как управляет имением, о политических делах, о налогах. Он с нежностью рассказывает о ваших кузенах и с любовью — о ваших двух дочках. Я знаю о чистокровных лошадях, которых он разводит, о севообороте, но вот о том, что вы ждете еще ребенка, он не написал.
Серые глаза Мерседес заблестели от удовольствия.
— Это потому, что Колин мечтает о сыне, и чем меньше говорить об этом, тем лучше. — Мерседес нежно прикоснулась рукой к своему вздутому животу.
— Вы — стекло, через которое он теперь видит свою жизнь, — сказала Джонна. — И почти во всем, о чем он пишет, чувствуется ваше влияние. Как ни странно, при этом он не теряет себя. Он сам по себе богатая натура. Я никогда не думала, что смогу сказать такое о Колине, но сейчас могу с полной уверенностью заявить: он по-настоящему, всей душой счастлив.
Услышать это от Джонны значило для Мерседес очень многое.
— Не только он, — сказала она.
— Да, — кивнула Джонна, — я это вижу. — Она не закончила свою мысль, поскольку вышеупомянутый счастливый человек в этот момент вошел в галерею.
Он с подозрением оглядел обеих женщин:
— Смею ли я надеяться, что не слишком проиграл в ваших глазах в сравнении с моими предками?
— Мы вовсе не говорили о вас! — тут же возразила Мерседес, посмотрев на Джонну в ожидании поддержки. — Почему это если женщины заняты разговором, то они, по мнению мужчин, должны непременно говорить о них?
Лицо Джонны было совершенно бесстрастно. Мерседес ей очень нравилась.
— Наверное, они считают себя неотразимыми.
Колин поднял руки. Этот жест говорил не столько о желании отразить нападение своей супруги, сколько о полной сдаче на милость победителя. Он поцеловал Мерседес в щеку, которую она ему подставила, и обнял жену за талию.
— Ты не составишь Декеру компанию, пока я покажу Джонне сад?
— Сад? — удивилась Мерседес. — Колин, там же все по колено в снегу.
— Джонна — бостонская девушка, — заметил он.
— Это не означает, что у нее холодная кровь, — возразила Мерседес.
«Конечно, теперь уже нет, — подумала Джонна. — И навсегда».

 

Сидя перед зеркалом, Джонна лениво водила гребнем по волосам. Она отпустила горничную, которая принесла ей умыться и предложила помочь приготовиться ко сну. В зеркале и оконных стеклах отражалась только одинокая фигура Джонны.
За окнами опять шел снег. Если бы Джонна подошла к окну и всмотрелась в густую пелену падающих хлопьев, она бы увидела, что следы, оставленные ею и Колином в саду, уже замело. Исчезли следы на тропинке, ведущей к конюшням, и следы, оставшиеся после их верховой прогулки вдоль южной стены имения. Скрылись доказательства того, что они проехали мимо охотничьего домика и остановились на лужайке перед ним. Заснеженный лес спрятал их тайну. Все следы этого времени, что Джонна провела с Колином, стерлись, но не в сердце Джонны.
Здесь они останутся надолго, и не потому, что она узнала многое о Колине или его брате, а из-за того, что она узнала о самой себе.
Она положила гребень на туалетный столик. Лицо ее горело, но кожа была прохладной. Она вгляделась в свое отражение. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, вовсе не была красавицей. Глаза странного цвета, слишком правдивые, подбородок слишком волевой, рот слишком большой. Перебросив волосы на грудь, она принялась заплетать их.
Колин и Мерседес уже уехали, взяв с Джонны и Декера обещание, что они навестят их в Уэйборн-Парке. Джонне хотелось, чтобы они заночевали в Роузфилде. Тогда бы ей было труднее осуществить свой план, может быть, даже и невозможно. Для Колина она была вроде младшей сестры. Он ведь никогда не видел ее взрослой женщиной.
Она встала. Сзади нее на кровати лежал пеньюар, но она не стала его надевать. Ноги у нее были босые, и когда она сошла с ковра на деревянный пол, ногам стало холодно. Джонна взяла лампу с ночного столика и убавила яркость. Ее ночная рубашка из белого батиста билась о лодыжки, когда она шла к двери. В коридоре гулял сквозняк, и легкая ткань колебалась вместе с пламенем лампы.
Если бы Мерседес утром не показала ей дом, Джонна понятия не имела бы, где найти Декера. Они переходили из комнаты в комнату и набрели на его спальню. Джонна насторожилась, осознав, как близко находятся их комнаты, но Мерседес, если и заметила ее настороженность, была настолько любезна, что ничего на это не сказала. Сейчас Джонна оценила предусмотрительность Декера, хотя и не верила, что он сделал это ради ее интереса. Она сомневалась, что он ее ждет.
Но в этом она ошиблась.
Волосы Декера еще не высохли после ванны. Несколько прядок темными завитками лежали на затылке. Он стоял на коленях перед камином. Оранжевые и красные языки пламени плясали на его блестящих от влаги плечах. На нем были только панталоны, низко сидящие на бедрах. Внизу позвоночника были едва заметны две небольшие впадинки. Джонна чуть не попалась, когда пристально их разглядывала.
Декер медленно поднялся:
— Я знал, что увижу вас сегодня.
Она задумалась. Он не только предвидел, что она придет, но даже не особенно обрадовался, когда она оправдала его ожидания.
— Мне уйти?
— Нет. — Он жестом велел ей закрыть дверь. — Не сейчас. Пока вы не скажете, что вас привело сюда.
— А вы не знаете? — спросила она. Он, кажется, знал все, кроме этого.
Декер не ответил. Вместо этого он взял халат и надел его. Повязался поясом и указал ей на кресло, стоящее перед ним:
— Вы собираетесь стоять на холоде или подойдете ближе к огню?
Джонна почувствовала, что его слова вовсе не означают «добро пожаловать». В его голосе не было никакого радушия. Когда она шла к камину, лампа дрожала у нее в руках. Прежде чем она села, Декер взял у нее лампу и поставил на каминную полку.
— А вы не хотите сесть?
— Я с удовольствием постою, благодарю вас. — Его голос звучал отрывисто, а в глазах не стояла обычная усмешка. Сейчас они были похожи на синий лед, и от взгляда этих глаз Джонна вжалась в спинку кресла.
Она не обдумала заранее свою речь и теперь, покашливая, не знала, с чего начать.
— Прямота всегда помогала мне в делах, — начала она. — Могу ли я говорить так и сейчас?
— А у вас ко мне дело?
— Да, — сказала она. — Дело.
Он слегка махнул рукой:
— В таком случае непременно…
Джонна хотела встать со своего кресла, но Декер остановил ее. Она остро ощущала всю невыгодность своего положения.
— Мне приходило порой в голову, — продолжала она, — что у мужчины может быть любовница. Общество закрывает глаза на такие вещи, если они содержатся в тайне. Я подумала, что бывают отдельные случаи, когда все наоборот. Я подразумеваю, что женщина может завести любовника. Если женщина богата, она может его обеспечить, нанять для него особняк или помочь начать собственное дело. Они могут разумно договориться о взаимных услугах. Он будет хранить ей верность, конечно, пока их обоих устраивает соглашение. В противном случае они вольны расстаться. Он получит определенное вознаграждение, а она — гарантию, что он не расскажет никому об этой связи.
Уголки губ Декера слегка приподнялись, но его улыбка была холодна как лед.
— А я подумал, вы пришли сюда из-за того, что вам в конце концов стало ясно: моего брата вам не заполучить. Джонна резко вскинула голову:
— Что?!
— Полагаю, ваше сердце просто кровью обливалось, когда вы смотрели на него и Мерседес, — холодно сказал Декер. — Я никак не ожидал, что это может заставить такую янки, как вы, раскрыть свой тугой кошелек. — И добавил, не удержавшись:
— Кошелек, который вы носите на запястье, или тот, что находится у вас между ног.
Тут Джонна вскочила. Ее лицо побелело, и только фиалковые глаза ярко сверкали. Она долго смотрела на Декера. потом повернулась, чтобы уйти.
Декер схватил ее за локоть:
— Не вздумайте уходить!
Она попыталась стряхнуть его руку, но он держал ее крепко.
— Именно это я собираюсь сделать, — сказала она. — Пустите меня.
— А разве вам не хочется услышать мой ответ? — спросил он. — Хотя никакого вопроса вы мне не задавали, не так ли? Это, скорее, похоже на деловое предложение, но тем не менее оно требует ответа. Знаете, что я вам скажу?
— Пошлете меня к черту, — напряженно проговорила она. У него вырвался короткий невеселый смешок.
— Нет, хотя, вероятно, должен бы.
На этот раз, когда Джонна попыталась высвободиться, Декер заключил ее в объятия, и она оказалась прижатой к его крепкому телу. Губы их разделяло расстояние не толще волоса.
— Да, — сказал он. — Я отвечаю вам: да.
И Декер уничтожил это расстояние между ними, впившись губами в ее рот. То был не столько поцелуй, сколько первый залп на поле битвы. Джонна содрогнулась всем телом. Это не помогло ей освободиться, но дало возможность поближе познакомиться с очертаниями и силой человека, державшего ее в объятиях.
Декер отпустил ее губы, и Джонна часто задышала. Она не могла пошевелиться в его руках. Одна рука словно железным обручем обхватила ее талию, другую руку он запустил ей в волосы и не давал отвернуться. Он смотрел на нее изучающим взглядом, его синие глаза холодно горели, когда он всматривался в ее бледное лицо и распухшие, пылающие губы.
Декер медленно наклонил голову, схватил Джонну за косу и обнажил шею. Его губы прижались к изгибу этой шеи, и он попробовал ее кожу кончиком языка. Под его губами отчаянно бился ее пульс. Он прикоснулся и к впадинке на шее, и к подбородку. Его губы впивались в ее тело. Он схватил зубами изящную золотую цепочку, висевшую у Джонны на шее, потянул ее, и медальон из слоновой кости заскользил вверх.
Джонне показалось, что у нее из груди вырывают сердце. Она ухватилась рукой за медальон и сжала его. Ее губы произнесли «нет», но это был беззвучный протест. Декер выпустил цепочку, и когда он опять посмотрел на Джонну, в его холодной улыбке явственно читалось торжество.
Она попыталась отвернуться, но он поймал губами уголок ее рта, провел языком по ее сжатым губам, не нажимая на них, а просто изучая. Потом слегка коснулся ее щеки, виска, чувствительной впадинки за ухом.
Декер отпустил косу, но Джонна не пошевелилась. Пальцы его обхватили ее шею и, слегка сжав, приподняли голову Джонны. Его рука передвинулась к маленьким пуговкам на ее ночной рубашке и принялась их расстегивать.
Когда рука Декера коснулась ее руки, Джонна отпустила медальон. Она не пыталась отпрянуть и освободиться. Руки ее опустились, и она закрыла глаза.
Декер распахнул ворот рубашки и губами нашел обнаженное плечо. Руки его скользнули по рубашке и обхватили ее груди. Он провел пальцами по ее соскам и почувствовал сквозь тонкий батист, как они напряглись. Джонна изогнулась, когда Декер начал опускать ее на пол. Губы его скользили от ее плеча к груди. Он схватил губами сначала легкую ткань, потом сосок и почувствовал, как Джонна вздрогнула.
Отблески огня плясали в ее волосах. Теперь она стояла на коленях, и камин находился за ее спиной. Декер расстегнул четвертую пуговку, потом пятую. Рубашка соскользнула с плеч, прижав ее руки к бокам. Декер целовал ее обнаженные груди.
Она всей кожей чувствовала тепло огня. От прикосновений Декера ей стало еще теплее. Его рука скользнула под рубашку и погладила ее плоский живот. С каждым разом его рука оказывалась ближе к ее сжатым бедрам, и с каждым разом они оказывались менее сжатыми.
Декер поднял голову. Когда его губы вновь коснулись ее щеки, он почувствовал соленую влагу ее слез. Они сверкали у нее на ресницах, как капли росы, и беззвучно скатывались по лицу. Он нашел одну слезинку в уголке ее рта, другую он осушил поцелуем, прежде чем она скатилась.
Теперь в его прикосновениях не ощущалось злости, в них не было никакого ожесточения, никакого торжества завоевателя. Но и пощады он ей не давал.
Его губы опять прижались к ее губам, скорее настойчиво, чем требовательно. Он провел языком по ее стиснутым губам, и они разжались. Его поцелуй стал глубже, заставляя ее отозваться, но он чувствовал, что, даже отзываясь, она все-таки сопротивляется.
Не прерывая поцелуя, он опустил ее на ковер. Она подняла лицо в ответ на поцелуй. Ей стало понятно, что он означает.
Опершись на локоть, Декер смотрел на нее. На ее лице играли блики пламени. Губы ее были влажны. Нижняя слегка распухла и выдавалась вперед сердито и чувственно. Зрачки ее потемневших фиалковых глаз расширились. И только по длинным стрельчатым ресницам можно было понять, что в этих глазах стояли слезы.
Он провел кончиками пальцев по ее щеке, подбородку, шее. Она смотрела, как его рука медленно движется по ее телу. Груди ее были бледны, а соски — девственно розовы. Его рука скользила по ее плоти, почти не касаясь ее, и плоть эта набухала под его. рукой.
Его пальцы скользнули к ее животу. Декер медленно потянул рубашку вниз и обнажил бедра. Потом совсем стянул ее и, когда Джонна попыталась схватить рубашку, швырнул ее в огонь.
Возглас Джонны Декер заглушил поцелуем и, не давая ей пошевелиться, положил на плечо руку и закинул на нее ногу. Но Джонна и не пыталась подняться с ковра. Он оторвал от нее свои губы, и она тихо застонала.
Медальон из слоновой кости лежал у нее на груди. Взгляд Декера опять задержался на нем. Кроме медальона, на Джонне ничего не было. В этом было что-то неизъяснимо притягательное. Декер уже не пытался снять с нее медальон.
— Вы не должны носить никаких украшений, кроме этого, — медленно проговорил он, указывая на медальон.
Он смотрел на нее так настойчиво, что она закрыла глаза. И отвернулась.
— Ив постели, — добавил он. — Я этого требую! Он опустил медальон; тот уколол ей грудь, и она прикусила губу. Декер взял ее за подбородок и повернул голову к себе.
— Посмотрите на меня! — сказал он.
Он не допустит даже намека на сопротивление, подумала она. Джонна раскрыла глаза и посмотрела на него. Его напряженное лицо было совсем близко. Приблизив губы к ее губам, он прошептал слова восхищения ее красотой. Она ощущала его жаркое дыхание.
Жар, заливавший ее щеки и грудь, внезапно остыл. Она похолодела вся, от головы до пят. На мгновение у нее перехватило дыхание. Тело стало твердым и безжизненным, как камень.
— Я плачу вам не за то, чтобы вы мне лгали. А только за то, чтобы вы со мной лежали. Декер уставился на нее.
— Никогда больше не говорите этого, — сказала она. — Никогда!
Он долго молчал.
— Как хотите, — прошептал он наконец и сильно прижался к ее губам. Его рука скользнула вниз, к ее сжатым бедрам.
Джонна заерзала по ковру: сначала пытаясь освободиться, а потом чтобы получить больше ощущений. Когда рука Декера прикоснулась к ее плоти, Джонна выгнулась навстречу ему. Он чувствовал, как она вся горит. Жар охватил ее, распространяясь из глубины.
В камине подпрыгнуло полено, затрещало пламя.
Декер сел на ковре и сбросил халат и панталоны. Он опустился на колени, не стыдясь ни своей наготы, ни своего возбуждения. Он не просил Джонну смотреть на себя, но она не могла оторвать взгляд от этих атлетических плеч и рук. Сильные мускулы поигрывали под блестящей кожей. Грудь была гладкая, с нее еще не сошел летний загар. На лоб упал темный завиток волос, и от этого его лицо, всегда казавшееся старше и мрачнее, странным образом помолодело.
Он не сводил синих глаз с нее; потом они закрылись и открылись еще раз, когда он овладел ею.
Все чувства Джонны были полны им, так же как и ее плоть. Она подняла руки и прикоснулась к его плечам — сначала слегка, потом сильнее.
На мгновение ей стало больно, но боль тут же сменилась каким-то жгучим и одновременно приятным ощущением наполненности.
Опершись на локти, он посмотрел на нее. Она изучала его — ее фиалковые глаза скользили по его лицу. Ему нравилось, что она смотрит на него, что ему не надо об этом просить, ведь иначе она могла бы представить, что отдается кому-то другому. «Наверное, этого достаточно, — подумал он. Но тут же возразил себе:
— Нет!»
— Мое имя! — сказал он и потерся губами о ее губы. — Произнеси его.
Сначала она не хотела откликнуться на его просьбу, понимая, почему он просит назвать его по имени и почему ему нужно его услышать. Но почувствовав, что он отодвигается, прошептала: «Декер». Легкость, с которой она сдалась, испугала ее. Джонне захотелось ударить Декера, причинить ему боль и не удалось скрыть свое желание.
— Ты хочешь меня возненавидеть, Джонна? — прошептал он. — Тебе так будет лучше?
«Если бы все было так просто!» — подумала она, но тут же все мысли вылетели у нее из головы. Он зарылся лицом в ее шею. Движения его становились все настойчивее. Она прижала его к себе, и тепло камина ласкало ее руки, скользившие по его спине.
Декер тихо застонал. Он не отрывался от ее губ, целуя снова и снова.
В комнате теперь стояла полная тишина. Джонна слышала только свое тело, шум в ушах, гулкие удары сердца, прерывистое дыхание.
Потом она вскрикнула, содрогнувшись, и все было кончено. Джонна, смущенная своими последними содроганиями, избегала испытующих глаз Декера. Она отвернулась к огню.
Пряча от нее улыбку, Декер опустился на ковер рядом с ней. Рука его на мгновение задержалась на ее груди.
— Не двигайся, — сказал он.
Протянув руку к панталонам, он встал и бесшумно вышел в соседнюю комнату. Когда он вернулся, на нем было нижнее белье, а в руках — таз с водой. Джонна сидела, подогнув ноги. Коса ее расплелась, и она пальцами расчесывала ее. Декер опустился рядом с ней на колени, но она на него не взглянула.
Декер поставил таз на ковер. Он прикоснулся к вороту своего атласного халата, который Джонна уже успела набросить на себя.
— Кажется, я велел тебе не двигаться.
Она по-прежнему смотрела на огонь, но волосы оставила в покое.
— Ты пошутил, — отозвалась она.
— Мне показалось иначе.
— Я не обязана выполнять твои приказания. — Голос ее звучал спокойно, без гнева. Декер медленно кивнул.
— Это верно, — тихо ответил он, словно истина этих слов только что стала ему понятна. — А я твои обязан выполнять. Джонна опустила глаза в знак согласия.
— Да, — сказала она. — Обязан.
Какое-то время он молчал. Если бы она повернулась сейчас к нему и увидела выражение его лица, его жесткую улыбку, у нее возник бы закономерный вопрос: кто же здесь главный. Но когда молчание Декера привлекло ее внимание и она взглянула на него, его лицо было бесстрастным.
— Я не позволил тебе надевать этот халат, — сказал он. — Я специально сжег твою ночную рубашку.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы ты была обнаженной.
Джонна повернулась к нему и бросила на него холодный взгляд.
— Мы должны обсудить условия нашего договора, — сказала она с непреклонным видом.
— Как я понимаю, ты будешь настаивать на том, чтобы оставаться в постели одетой.
Его довольный вид резанул ее. Глаза ее наполнились слезами, и она смахнула их рукой.
— Джонна!
— Не шути надо мной, — спокойно проговорила она. — Я могу принять все, только не насмешки.
Декер провел рукой по ее волосам. Погладил по спине. Он чувствовал, что она понимает всю важность того, что произошло между ними, но еще не знает, к каким последствиям это может привести. Он не извинился за свою шутку, но дразнить ее перестал. Он намочил в воде полотенце, висевшее на краю таза, и отжал его.
— Повернись, Джонна.
Она обернулась, и он начал обтирать влажным полотенцем ее лицо, смывая с него следы слез. Потом провел полотенцем по нежной шее, потом ниже, между грудей, где кожа блестела от пота. Развязал на ней халат, распахнул его. В ее темных зрачках отражались его глаза. Она положила ему руки на плечи, и он обтер ей бедра.
Декер бросил полотенце в воду и задвинул таз под кресло. Он взял Джонну за запястья, снял ее руки cq своих плеч и поднял ее на ноги. Подвел Джонну к кровати, где заботливая горничная уже давно отогнула край одеяла. Декер снял халат с Джонны и бросил его на пол. Сначала он легко поцеловал ее, потом более страстно. Она опиралась ногами в матрас и в конце концов оказалась лежащей поперек кровати, укрытая скорее телом Декера, чем простыней.
Каждая клеточка ее тела, куда бы он ни прикасался, откликалась на его ласку. Она беспокойно двигалась под его руками: ей хотелось большего и не хотелось ничего. Ее тихий возглас означал невысказанное желание — чтобы он остановился и чтобы он никогда не останавливался.
На этот раз Декер был столь же нерешителен, как и она. Его губы ласкали ее губы. Раздался удовлетворенный вздох, который мог принадлежать и ей, и ему. Он почувствовал, как Джонна обмякла, — почувствовал, что она сдается, но не покоряется. Он не мог взять ее сейчас, несмотря на все свое желание. Он должен был сделать то, что считал необходимым, но думал, что она еще не готова к этому.
Декер оторвался от Джонны и поднялся с кровати. Он уложил Джонну под одеяло, разделся и лег рядом. Придвинув лампу, стоящую на столике, он увидел, что Джонна отодвинулась к самому краю кровати.
— Ты собираешься остаться спать здесь? — спросил он.
— Я собираюсь спать в собственной комнате, — ответила она.
— А я думал, ты хочешь обсудить условия?
Джонна смотрела в потолок. Голос ее был еле слышен:
— Завтра утром.
Декер покачал головой.
— Речь идет о моем жалованье, — сказал он. — Я уже знаю, что такие вещи нельзя откладывать на потом. Скажи мне, как ты себе это представляешь?
А ведь так легко было вообразить, что он действительно хочет ее! Когда он ласково прикасался к ней, ожидая ответной ласки, Джонна и впрямь могла бы поверить, что его желание вызвано чем-то иным, а не ее предложением. Внутри у нее все замерло от одной мысли, что это не так. Ее предложение заставило его отшатнуться, ее условия оскорбили его, но у него не хватило гордости сказать ей «нет». Он взял ее не потому, что желал, а потому, что он хотел то, чем она обладает.
Джонна криво улыбнулась над собой. Ей ли рассуждать о гордости! Он мог бы еще раз овладеть ею на этой кровати, и она ему позволила бы. Она разрешила бы ему все что угодно — все, но только не забавляться за ее счет. Не настолько она несчастное создание, чтобы сносить его насмешки.
— Я думаю купить тебе дом, — спокойно сказала она. — Где-нибудь в той части Бостона, где меня не знают.
— Чтобы ты могла посещать меня?
— Да, — согласилась она. — Ты надолго уходишь в море, но я дам тебе деньги на хорошую прислугу.
— Лучшую, чем те девушки, которых обучает миссис Девнс?
Джонна пожала плечами:
— Ты можешь сам их нанять. И сам обучишь. Мне все равно, будет их у тебя сотня или пять. Я только не хочу, чтобы кто-то из них был там во время моих посещений.
Декер подложил подушку себе под голову и уставился на Джонну пристальным взглядом:
— Мне понадобятся карманные деньги. Она об этом тоже подумала.
— В дополнение к твоему содержанию я могу выплачивать ежеквартально некоторую сумму с моего трастового счета. Понятия не имею, сколько это может быть.
— Полагаю, что это будет зависеть от того, насколько хорошо я буду справляться с моими обязанностями, — сухо заметил Декер.
Джонна покачала головой. Брови ее были нахмурены, губы строго сжаты.
— Нет, я не думаю, что эта сумма будет входить в общий счет. Я полагаю, мы определим некую сумму, на которую ты сможешь рассчитывать, чтобы платить прислуге и содержать дом независимо от… отдельно от…
— Моих способностей удовлетворять тебя, — помог он.
Теперь Декер жалел, что погасил лампу. Огня в камине не хватало, чтобы осветить запылавшее лицо Джонны. Пришлось ему довольствоваться тем, что он представил себе это лицо.
Джонна же кивнула в знак согласия и назвала сумму, достаточную, на ее взгляд, для выплаты жалованья прислуге и для его личных потребностей.
Декер едва не поперхнулся.
— А ты не боишься сделать меня богатым человеком? — спросил он. — Ведь в таком случае тебе придется выйти за меня замуж.
— Для этого я сначала должна полюбить тебя, а для начала ты должен мне понравиться.
Этот словесный выпад обладал не меньшей силой, чем удар. Декер просто задохнулся. Прошло какое-то время, прежде чем он обрел дар речи:
— В таком случае можно не опасаться, что ты примешь мое предложение.
Она повернула голову в его сторону.
Его лицо было в тени, но все же она увидела, что его ледяные синие глаза смотрели на нее, не отрываясь.
— Можно не опасаться, — согласилась она. — А ты собирался сделать мне предложение?
— Я бы его сделал, — ответил он. — В том случае, если бы ты забеременела.
Джонне удалось справиться с охватившим ее паническим страхом.
— И в таком случае я не ожидаю от тебя предложения, — сказала она ровным голосом.
— Вот и хорошо. Потому что я его и не сделал бы. — Он приподнялся на локте и продолжил:
— Что же касается всех этих «понравиться» и «полюбить», то такие вещи должны быть взаимными, Джонна. По отношению к тебе я не испытываю особо нежных чувств, только весьма примитивные. — Он пошарил под одеялом, нашел ее запястье и притянул Джонну к себе, не обращая внимания на ее сопротивление. Он сжал ладонями ее лицо, и она не могла отвернуться. — Сказать тебе, чего я хочу? — спросил он.
Зажатая в его руках, словно в тисках, Джонна смогла едва заметно кивнуть головой.
Декер улыбнулся. Его взгляд упал на медальон из слоновой кости у нее на груди и опять переместился на Джонну.
— «Охотницу», — сказал он. — Я хочу твой флагман.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8