– По-моему, тебе пора снова жениться.

Мэтью остановился как вкопанный.

Званый обед накануне вымотал его. Полученные в Африке раны и увечья все чаще давали знать о себе.

Он только что вошел в родительский особняк, куда приехал из собственного дома на Мальборо-стрит. Услышав голос матери, он поднял голову и увидел ее на верхней площадке лестницы. Ее рука покоилась на перилах из красного дерева.

Особняк Готорнов, выстроенный в начале века Чарлзом Булфинчем, выделялся среди прочих и считался достойным подражания. В меру большой, он выгодно отличался от некоторых домов на Бэк-Бей.

Стены комнат были обиты панелями из ценных пород дерева и увешаны восточными коврами. Убранство изящное и изысканное, но не броское. Фарфоровые вазы времен китайской империи Мин стояли на высоких постаментах. На стенах висели бесценные картины. На произведения искусства не жаль тратить деньги. Прекрасное вложение капитала. А вот позолоченные розетки и мраморные балюстрады – это расточительство. Так, во всяком случае, говорил его отец.

Мэтью молчаливо ждал, не смея проронить ни слова. Из-за шума в голове, боли в руке и плече ему трудно было сосредоточиться. Окружающие видели лишь шрам на его лице. И только врачи знали, как сильно он искалечен, сколько осталось у него на теле рубцов после того несчастного случая, когда полтора года назад он овдовел.

Порой ему просто не верилось, что в его жизни с тех пор произошли столь разительные перемены.

– Я смутила тебя, – произнесла Эммелина, с королевской грацией спускаясь по лестнице и ласково улыбаясь ему.

Подойдя к сыну, она положила ладонь на его запястье. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не застонать.

Он вспомнил докторов. Выражение их лиц, их встревоженные взгляды. Однако Мэтью так до сих пор и не знал, то ли они обеспокоены его состоянием, то ли тем, как сказать одному из самых богатых и некогда влиятельных граждан Бостона, что он никогда не поправится, хотя не так давно уверяли его в обратном.

Когда доктора впервые сказали ему о своих опасениях, Мэтью отказывался верить. Но с каждым днем покалеченная рука все хуже слушалась его. Она слабела, и как раз прошлой ночью, не соберись он с силами, ему пришлось бы туго. С огромным трудом ему удавалось скрывать свое состояние.

– Мэтью, мне больно на тебя смотреть, – произнесла Эммелина. – Брак пошел бы тебе на пользу.

– Я никогда больше не женюсь, мама, – с горечью ответил он.

– Перестань жить прошлым! – воскликнула миссис Готорн. – Кимберли умерла. Ты должен смириться с этим!

При воспоминании о жене у него заходил кадык. Их брак продлился семь лет. С первой встречи он знал, что она станет его женой. Теперь она спит вечным сном, он обезображен и никогда больше не женится.

– По-моему, мисс Уинслет была бы прекрасной супругой.

– Жениться на Финни Уинслет? Да это безумие!

Мэтью был прав. Он едва знал эту девушку.

– Эта мысль пришла мне в голову вчера, во время обеда, – в раздумье произнесла Эммелина.

– Не понимаю тебя. Мы с Финни едва перемолвились парой слов.

– Я обратила внимание, как, впрочем, и все остальные, – Эммелина вздохнула, – что твои нынешние манеры оставляют желать лучшего. Но я помню то время, когда ты был душой общества и не пропускал ни одного бала. Женщины провожали тебя улыбками, мужчины искали твоего расположения. Все знакомые и даже те, кого ты не знал, восхищались тобой. А теперь ты можешь грохнуть кулаком по столу, как это было вчера.

Слова матери привели Мэтью в замешательство, но он тут же подумал, что теперь уже ничего не исправишь, что прошлого не вернуть.

Не выказывая своего смятения, он скрестил руки на груди и прислонился к римской колонне.

– Стало быть, вчера за обедом я не был обаятелен? – спросил он с вызовом.

– Нет, не был, и тебе это хорошо известно, – резко сказала Эммелина. – Поступай как знаешь. Во всяком случае, тебе ничего не стоило быть любезным с мисс Уинслет.

Мэтью отпрянул от колонны. Боль вдруг сменилась сильным гневом… гневом, которого он не знал, пока его жизнь не переменилась столь круто, гневом, который ни на минуту не покидал его.

– Любезен? Я был не только любезен. – Ведь он спас эту неблагодарную в джунглях, а затем помог ей избежать неприятностей за обедом.

– Пожалуй, ты помог ей, когда она попала в неловкое положение с цветком, – продолжала Эммелина, – но после этого больше не обращал на нее внимания – такое поведение вряд ли назовешь любезным.

– Если ты считаешь, что я был груб с ней, тогда к чему эти разговоры о женитьбе?

– Да потому что Финни Уинслет первая выманила тебя из той неприступной крепости, которую ты возвел вокруг себя. – Выражение ее лица смягчилось. – Ты ушел в себя, Мэтью. Но вчера стоило ей появиться, как твои глаза ожили.

Сердце его учащенно забилось. Он вспомнил раны на ее теле. И кровь. Повсюду.

– Она такая милая, Мэтью. Я полюбила ее с первого взгляда.

…Он разорвал на куски свою рубашку и стал прикладывать к ране с внутренней стороны бедра. Но кровь не останавливалась, окрашивая материю в красный цвет. Все бесполезно. Она умирала у него на руках, а он чувствовал себя таким беспомощным! Мертвенный холод прокрался в его душу, когда он понял: она перестала за себя бороться…

– По-моему, она подошла бы тебе, сынок.

– Нет! – Это слово гулким эхом прокатилось по вестибюлю, отскакивая от стен, обитых шелком, и ударяясь в семиметровый потолок.

Мэтью глубоко вздохнул. При виде испуганного лица матери у него застучало в ушах.

– Ты ошибаешься, мама, – с трудом произнес он, глядя на испуганное лицо матери. – Мне не нужна жена. Мне вообще никто не нужен.

– А твоей дочери?! – гневно спросила Эммелина.

Мэтью болезненно поморщился, повернул голову и через окна у входной двери посмотрел на улицу. От резкого движения у него все поплыло перед глазами. Мэри. Его шестилетняя дочурка, любимица. Только ради нее он вернулся из Африки. Но его возвращение оказалось не таким, каким он его себе представлял.

– У Мэри есть ты, и отец души в ней не чает, – ответил Мэтью.

– Ей нужна твоя любовь.

– Да ведь я люблю ее! – вырвалось у него. – Боже, как же я ее люблю! – прошептал Мэтью. – Но ей нужна женская забота. А я – мужчина.

– Поэтому тебе и нужна жена.

Встретившись с матерью взглядом, он медленно промолвил:

– В последний раз повторяю тебе: я не женюсь. Ни на Финни Уинслет, ни на другой женщине, пусть даже она оказалась бы самой лучшей женой на свете. Один раз я был женат. Хватит. – Он взял себя в руки. – Ты из-за этого за мной посылала?

– Нет. Я хотела, чтобы ты вернул этот браслет, он был на мисс Уинслет, – ответила она со вздохом после долгого молчания.

– Удобно ли? – спросил Мэтью, моля Бога, чтобы дал ему терпения.

– Ну же, Мэтью. Я просто хочу, чтобы ты отвез браслет и чтобы они больше не беспокоились о нем. Утром я получила записку.

Мэтью мог поверить в это, как и в то, что Финни ищет повод снова увидеться с ним.

– Ты это сделаешь для меня? – спросила она.

– Хорошо, я верну его. И сразу уйду.

– Поступай как хочешь.

Он бросил взгляд в сторону кабинета:

– Отец дома?

Эммелина несколько секунд смотрела на сына, а затем ответила:

– Нет, он в городе.

– Скажи ему, что я был здесь и спрашивал, не хочет ли он пообедать со мной в пятницу. У «Лок-Оубера». – Он понизил голос: – Как бывало в прежние времена.

– Мне известно, что он намерен в ближайшую пятницу отправиться в Вустер по делам.

– Тогда в следующую.

Миссис Готорн кивнула:

– Ладно. Я скажу ему. Уверена: по возвращении он пришлет тебе записку.

– Благодарю.

– Вот браслет.

Он мрачно улыбнулся, взял браслет и сунул в карман. Склонившись, он, едва прикоснувшись, поцеловал ее в щеку.

– Жду тебя в воскресенье на ужин, – сказала Эммелина.

Мэтью что-то пробурчал и собрался уходить.

– Неужели ты даже не поздороваешься с Мэри?

Мэтью замер. «Я не должен ее видеть», – подумал он, но сердце разрывалось на части от желания повидать дочку. Он обругал себя дураком. Он знал, что из этого получится, но не мог еще раз, не попытав счастья, уйти. А вдруг на сей раз все будет по-другому?

– Она у себя.

Мэтью поднялся по широкой витой лестнице на верхний этаж. Пройдя по длинному просторному коридору мимо детских комнат своих братьев, Мэтью чуть было не остановился возле своей, однако заставил себя пройти дальше, мимо еще двух дверей, и постучаться.

– Войдите.

Милая, ласковая Мэри.

У него забилось сердце, когда он повернул дверную ручку и увидел малышку на подоконнике. Кружевные шторы ниспадали на ее крохотную фигурку. Она была похожа на принцессу в своем длинном с оборками платье, с белокурыми локонами и огромными голубыми глазами. Уже сейчас в ней угадывалась красавица. На какое-то мгновение он забыл о прошлом, забыл, что все с тех пор переменилось, и направился к ней.

Но когда девочка увидела его, на ее нежном ангельском личике отразилось изумление, а затем страх. Он застыл на месте. После того, что с ним случилось, Мэри не могла без слез смотреть на него.

Сердце у Мэтью болезненно сжалось, его охватило глухое отчаяние. Но он взял себя в руки.

– Привет, Мэри, – сказал он ласково, усилием воли подавив волнение в голосе, и повернулся так, чтобы шрам не очень бросался в глаза.

Но это не помогло. В ее взоре появилась отчужденность, и она стала что-то тихо напевать и поглаживать куклу, будто успокаивая ее. Ему захотелось броситься к ней, обнять, прижать к себе, сказать, что все будет хорошо.

Но ничего хорошего уже не будет. Ему не избавиться от шрама. Да и вряд ли он смог бы сейчас прижать ее к себе, до того ослаб.

Мэтью едва совладал с собой. Еле сдерживаясь, собрав все силы в один кулак, он затворил дверь с клокочущей в душе яростью. Спустившись по лестнице, остановился возле матери:

– Скоро ты поймешь, что от наших встреч больше вреда, чем пользы.

Хлопнув дверью, он бросился к своему экипажу. В воздухе кружились снежинки. Он так дернул поводья, словно опять оказался в Африке, и помчался по улицам, пробиваясь через дорожную сутолоку. Свернув с Бикон-стрит на Арлингтон-стрит, он понесся к своему дому на Коммонуэлс-авеню, рискуя натолкнуться на фонари и гранитные бордюры, когда его экипаж заносило на скользкой мощеной улице.

Им владели гнев и отчаяние. Он подвинулся на сиденье, и браслет впился ему в ногу.

Его сердце учащенно забилось при мысли о ней… об этой незнакомке, которая уже дважды врывалась в его жизнь. Ему захотелось увидеть ее. Посмотреть ей в глаза. Возможно, тогда он поймет, почему не может избавиться от мыслей о ней.

Однако он тут же подумал, что его хотят заманить в ловушку. Он живо представил себе, как Финни посылает записку с наспех придуманной причиной, лишь бы увидеться с ним. Кроме того, его мать настояла, чтобы он сам отвез ей браслет. Конечно, Эммелина упомянула про все семейство Уинслет, особо не выделяя Финни, но Мэтью уже понял тактику матери. Сначала она потребовала, чтобы он присутствовал на званом обеде, теперь – чтобы вернул браслет.

Финни желает встретиться с ним, а мать всячески помогает ей.

Ну что ж, он знает, что им обеим сказать. Он не удивился, когда увидел мисс Уинслет в доме его родителей. Их друг другу представили, но она даже вида не подала, что знакома с ним. А теперь этот треклятый браслет. Скоро Финни Уинслет поймет, что зря разыгрывает перед ним скромницу.

Жениться на Финни.

Вдруг Мэтью охватило желание, словно по телу пробежал электрический ток. Он чертыхнулся и взял себя в руки. Он никогда больше не женится. Придется объяснить это и Финни, и матери.

По бостонским меркам дом Уинслетов был новым: со дня его постройки не прошло еще и сорока лет. Внутреннее убранство поражало своей показной роскошью. В вестибюле полы из заморского мрамора, два приемных покоя с плюшевой мебелью и дорогими портьерами на окнах. Дверные проемы с резной обналичкой и позолоченные розетки. Мраморная лестница, роскошная хрустальная люстра.

Еще накануне Мэтью узнал, что мать и брат Финни живут на доходы от собственного металлургического завода, так же как и мисс Уинслет. Семейное предприятие процветало под управлением в равных долях Нестера и совета директоров, которым Финни доверила свои акции.

Но не о прибыли и акциях думал Мэтью, а о незнакомом, проникающем повсюду аромате, наполнявшем дом. Пахло как в лесу или саду. А может быть, этот аромат доносился из кухни, где готовили блюда с неизвестными в Бостоне приправами.

Мэтью провели в восточную гостиную. Но прежде чем дворецкий успел доложить о его приходе, в комнату ворвалась Финни.

Всякий раз, и это приводило его в ярость, при виде девушки у него захватывало дух. Платье на ней переливалось, блестело и при ходьбе шелестело. Прекрасный наряд, но даже бесценные шелка не смогли скрыть ее первозданную дикость.

Готорн забыл о боли в плече. О своем болезненном состоянии. Им овладело безумное желание приникнуть к ее губам и отведать их на вкус.

Но он тут же одернул себя: Финни Уинслет ему совершенно безразлична.

Изогнув бровь, Мэтью окинул ее оценивающим взглядом.

– Вижу, вы ждали меня, – высокомерно произнес он.

Финни остановилась как вкопанная и повернулась к нему. Глаза ее округлились от изумления.

– Должен признать, прекрасно сыграно, – сказал Готорн. – У вас такой вид, будто вам не известно, почему я здесь.

– А почему вы здесь?

От негодования он сощурил глаза.

– Перестаньте лицедействовать, мисс Уинслет. Я здесь потому, что вы прислали записку.

– Я?

Тень сомнения закралась в душу Мэтью, но он тут же прогнал ее.

– Хватит притворяться. Я привез ваш браслет. А теперь скажите: зачем я вам понадобился?

В этот момент по мраморному полу вестибюля гулко застучали каблучки.

– С кем ты разговариваешь, Финни?

Голос Летиции, как и стук ее каблуков, разнесся по всему вестибюлю, когда она подошла к гостиной. За ней следовали Нестер и Ханна.

– Мистер Готорн! – взволнованно проговорила миссис Уинслет. – Ваша матушка настолько любезна, что сразу откликнулась на мою записку. Она нашла браслет?

Мэтью взглянул на Финни. Ее глаза гневно сверкнули, а тонкая бровь изогнулась.

Он откашлялся.

– Ах да, миссис Уинслет, нашла. – Готорн протянул Летиции драгоценную вещицу, но не боль мешала ему: ему не понравилось самодовольное выражение на лице мисс Уинслет.

– Где же нашли его? – едко осведомился Нестер. – В супнице?

– Нестер, прошу тебя! – взмолилась Летиция.

Мэтью заметил, что лукавая улыбка исчезла с губ Финни и лицо ее приняло неприветливое выражение. Однако его удивило, что она воздержалась от язвительного ответа, к чему он успел привыкнуть в поезде.

– Еще раз благодарю вас, мистер Готорн, – промолвила миссис Уинслет. – Мы как раз собрались обедать… – По ее напряженному виду Мэтью понял, что долг вежливости велит ей пригласить его к столу, хотя ей совсем этого не хочется. – Не желаете разделить с нами трапезу?

– Нет, благодарствую.

Нестер покачал головой:

– Мистер Мэтью не желает остаться на обед, потому что весь дом пропах целебными микстурами и настойками, приготовленными Финни. Она готова лечить всякого, кто окажется на расстоянии мили от нее. При малейшей возможности я стараюсь обедать вне дома.

Сказав это, он вышел, мать и бабушка поспешили за ним.

Мэтью повернулся к мисс Уинслет.

– Вы знахарка? – спросил он. В голове у него зашумело.

Погруженная в собственные мысли, девушка отрицательно замотала головой:

– Не совсем. Просто я кое-что узнала о травах у Джанджи. – Она посмотрела на Мэтью. – Вот Джанджи – настоящий знахарь.

– Полагаю, мне следует извиниться за… недоразумение.

– Недоразумение? – Глаза ее озорно блеснули. – Вряд ли это можно назвать недоразумением. Просто вы всегда спешите с выводами и потому ошибаетесь.

Его губы слегка изогнулись в улыбке, и он почти вплотную подошел к ней.

Финни притягивала его к себе словно магнитом. Она была изящной и стройной, так хотелось прикоснуться к ней. И Мэтью понял: он страстно желает обладать ею.

– Да, – продолжала Финни, – вы всегда делаете поспешные, а потому неверные выводы. Так же было и в поезде.

При воспоминании о том дне губы ее побледнели и вытянулись в тонкую линию. Она отвернулась.

Теперь нечего было и мечтать о поцелуе.

– Итак, вы по-прежнему не хотите вспоминать о крушении поезда?

– А о чем, собственно, вспоминать? – Финни вздернула подбородок, затем опустила голову и принялась расправлять на платье несуществующие складки.

– Вы и вчера так сказали.

Финни вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

– Ладно, раз уж вам это так нужно, поговорим. Вы спасли мне жизнь. Я перед вами в долгу. Не знаю только, чем вам отплатить. Ну, теперь вы довольны?

Резко отпрянув, Мэтью быстро и зло произнес:

– Мне не нужно ничего платить. – Ему хотелось навсегда забыть о ней, выбросить ее из своей жизни. – Не тот это разговор. Я ведь просто хотел осведомиться о вашем самочувствии.

– Я чувствую себя прекрасно. Совершенно здорова. – Она чуть выставила ногу. – Видите? – Их глаза встретились. – И я найду способ отплатить вам. Я тоже плачу по долгам, как и вы.

И зачем только он согласился привезти ей этот браслет?

– Забудьте, – через силу проговорил Мэтью.

Финни закрыла глаза.

– Если только смогу, – прошептала она с отчаянием в голосе.

– Что сможете? – с удивлением спросил Мэтью.

Финни ответила не сразу.

– Пустяки. Интересно, привыкну ли я к здешней жизни? – проговорила она наконец, подошла к окну и выглянула наружу. – Везде дома. Все куда-то торопятся. Экипажи проносятся по забитым дорогам. На улице не увидишь ни одной козы, во дворе – курицы. Все это так странно! – Финни сделала паузу. – И в то же время необычайно интересно. – Она улыбнулась.

Такой мисс Уинслет была и вчера за обедом. То восторгалась новой жизнью, то, словно дикарка, пугалась ее.

Бостон и его жители привели ее в смятение. Но и она, надо сказать, то и дело поражала их своими поступками. Не будь он знаком с одним из африканских обычаев – совать в знак приветствия ладонь под мышку, он удивился бы так же, как остальные.

Но дело тут не только в обычаях. Она вызывала любопытство окружающих, иногда даже страх. И Мэтью это хорошо понимал. Еще в Африке его удивила ее отвага, но в Бостоне она стала еще отчаяннее и выделялась на фоне жителей этого спокойного пуританского города.

– Боюсь, что никогда не привыкну к здешней жизни, – тихо сказала Финни. – Не научусь вести себя так, как положено.

Качнувшись из стороны в сторону, Финни наклонила голову, и только тут до него дошло: она делает реверанс. Упражняется. Пробует. Она изо всех сил старается быть сильной, но у нее это не получается.

Ему больно было видеть ее такой, и он выпалил:

– Неправда! – И сам удивился, но замолчать было выше его сил. – Вы привыкнете к здешней жизни.

Лицо Финни выражало сомнение. «Но разве может она чувствовать себя уверенно?» – подумал Мэтью. Судя по тому, что он видел, вряд ли.

Его словно прорвало.

– Вам стоит только пожелать, и вы сможете стать настоящей леди, – заявил он.

Финни прикусила губу:

– Вы уверены?

– Разумеется, уверен. – Он едва не поперхнулся собственной ложью, но она улыбнулась ему так доверчиво, ухватившись за эту последнюю надежду, что он помимо своей воли добавил: – Вы научитесь всему, что вам необходимо.

– О, мистер Готорн! – радостно воскликнула она. – Как я раскаиваюсь, что плохо думала о вас!

Он негодующе поднял бровь.

Однако Финни лишь рассмеялась:

– Благодарю вас, благодарю! И спасибо за браслет. А теперь мне надо идти. У меня куча дел.

Она стремительно выпорхнула из гостиной, оставив Мэтью в одиночестве.

Усмехнувшись и покачав головой, он спустился со ступенек и вышел на улицу, где стоял его экипаж. Он подставил лицо лучам зимнего солнца, выглянувшего из-за свинцово-серых туч. В такие мгновения Мэтью чувствовал себя почти таким же здоровым, как прежде. Прошлое отступало.

Его лицо озарилось улыбкой. Благодаря ей. Хотя он твердо решил выбросить ее из головы. Она не красавица. У нее плохие манеры и огненно-рыжие волосы.

Но стоило ему увидеть ее, как он забыл о ноющем плече и сильной головной боли. Всякий раз при встрече с ней он попадал в плен ее притягательных глаз. Девушка своевольничала… Как волна на прибрежный песок, она обрушивалась на окружающих и добивалась своего.

Тряхнув головой, Мэтью обернулся. И тут кто-то бросил ему в голову камень. Боль затуманила глаза, и он пошатнулся. За кустом Мэтью заметил двух мальчишек.

– Теперь кидай ты, – прошипел один.

– Нет, ты! – воскликнул другой.

– Сосунок!

– Я не сосунок!

– Ну тогда кидай в него! – насмешливо бросил первый.

– Ни за что на свете! Он чудовище!

От этого унижения Мэтью окаменел, и его обдало ледяным холодом. Он заставил себя дышать. Мальчишеская перепалка и насмешки вернули его к суровой действительности, и у него стало тяжело на душе. Второй камень угодил в руку. От боли закружилась голова.

Готорн прислонился к экипажу, конь мотнул головой, когда дернулись поводья. Ему надо домой: его не должны видеть в таком состоянии. Но когда он попробовал распрямиться, обжигающая, выворачивающая кишки боль скрутила его, и на лбу выступил пот.

«Дыши, черт подери, дыши», – приказал он себе.

Готорн пытался собраться с силами и не слышал перешептывающихся мальчишек. Третий камень попал в спину, и Мэтью, взревев от ярости и боли, повернулся к маль– чишкам.

Их глаза округлились от страха, и они, визжа и сбивая друг друга с ног, бросились наутек.

Две женщины в изысканных зимних нарядах, должно быть, услышали визг мальчишек и, встревоженные, кинулись к ним. При виде своих перепуганных отпрысков и разъяренного Мэтью они изумленно разинули рты и, схватив мальчишек за руки, побежали прочь.

Готорн испытывал не только боль, но и унижение. Он знал обеих мамаш. С Нэн Пенхерст и Корин Адамс танцевал на балах и вел беседы не один год. Их сыновья дружили с его дочкой. А теперь они шарахаются от него.

Его била дрожь. Тяжело дыша, он взобрался в экипаж и опустился на мягкое кожаное сиденье. Внутри все горело. Выглянувшее на минуту солнце спряталось, и небо заволокло тучами. Порывистый ветер свистел в ушах. Мэтью машинально свернул на Мальборо-стрит, едва различая прохожих, торопливо уступавших ему дорогу, и среди них маленькую девочку в теплом пальто и шляпке, которая удивленно уставилась на него.

Он мчался, не разбирая дороги, не обращая внимания на крики и ругательства, и, лишь заметив накренившуюся подводу, резко натянул поводья.

Несколько кварталов, казалось, протянулись на многие мили, но вот наконец он ввалился через парадную дверь в дом.

Дворецкий бросился ему навстречу:

– Мистер Готорн!

При виде хозяина у слуги перехватило дух.

– Боже мой, позвольте позвать доктора!

Мэтью схватил Куинси за лацканы.

– Никому ни слова, – превозмогая боль, приказал он. – Я поправлюсь. Ясно?

– Да, да, сэр, – пробормотал дворецкий.

Готорн стремительно прошел в кабинет и, хлопнув дверью, заперся на ключ. Снова все поплыло перед глазами, и он свалился на столик, с которого попадали графины с коньяком столетней выдержки, бокалы из тонкого хрусталя, а затем и сам Мэтью медленно сполз на пол.