Глава 20
Общество не прощает скандального поведения. Такова максима истинной леди.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
С такими зрелищными событиями в высшем свете, как в этом году, в театре, похоже, нет нужды…
«Бульварный листок». Ноябрь 1823 года
Все семейство вернулось в Ралстон-Хаус в течение часа. И все собрались в библиотеке, Бенедикт и Ривингтон сидели с креслах с высокими спинками рядом с огромным камином, перед которым нервно вышагивал Ралстон. Джулиана примостилась на низкой банкетке, а Марианна и Калли — по обеим сторонам от нее.
Однако Калли вскоре встала и направилась к двери.
— Велю подать чай, — сказала она.
— Думаю, нам надо что-нибудь покрепче чая, — заметил Ралстон, устремляясь к графину со скотчем.
Маркиз налил три стакана для мужчин и — после долгой паузы — еще один, четвертый, и подошел с ним к Джулиане.
— Вот, выпей. Это успокоит тебя.
— Гейбриел!.. — возмутилась Калли.
— Но это правда. Успокоит.
Джулиана сделала глоток огненного напитка, наслаждаясь тем, как он обжег ей горло. По крайней мере она почувствовала сейчас именно это, а не убийственную тупую боль, которую Саймон оставил своим признанием в любви.
— Может, ты объяснишь мне, как случилось, что вдруг он признался тебе в любви в заполненном гостями бальном зале?
При этих словах брата боль вернулась.
— Он был в Йоркшире, — прошептала Джулиана, презирая себя за слабость.
Ралстон кивнул.
— И что же? Он лишился там рассудка?
— Гейбриел, — проговорила Калли. — Осторожнее…
— Он прикасался к тебе? Ладно, не отвечай. Нет нужды. Ни один мужчина не будет вести себя так без…
— Ралстон, довольно, — вмешался Бенедикт.
— Он хочет жениться на мне, — пробормотала Джулиана.
Марианна сжала ее руку.
— Но это же хорошо, не так ли?
— Ну, после сегодняшнего я не уверен, что он будет такой уж хорошей партией, — насмешливо отозвался Ралстон.
На глаза Джулианы навернулись слезы, и она сделала глоток скотча, чтобы успокоиться. Она так старалась, так старалась быть чем-то большим, а не постоянным скандалом… Даже надела платье приличествующего цвета. И танцевала только с самыми благовоспитанными джентльменами. Она убедила себя, что сумеет быть той женщиной, которая знает и блюдет правила хорошего тона. Которая блюдет свою репутацию.
Той женщиной, которую Саймон, возможно, захочет иметь рядом.
И все же она была для него не более чем скандал. Такой он считал ее с самого начала. Когда же он объяснился ей в любви перед всем высшим светом, ей вдруг подумалось…
— Если он соблазнил тебя, я имею право повырывать ему руки и ноги, — заявил маркиз.
— Гейбриел, хватит, — сказала Калли, поднимаясь. — Уходи отсюда.
— Ты не можешь выгнать меня из моей собственной библиотеки, дорогая.
— Могу и сделаю это. В сущности, уже сделала. Выйди!
Ралстон невесело рассмеялся.
— Никуда я не пойду. — Он повернулся к сестре. — Ты хочешь выйти за него?
Джулиана молчала. Ей вдруг показалось, что комната уменьшилась в размерах. Она поднялась, направилась к двери.
— Мне надо… un momenta. — Она помолчала. — Per favore.
Когда она была уже у двери, брат окликнул ее:
— Джулиана! — Она обернулась, и он добавил: — Подумай, чего ты хочешь. Что бы это ни было, ты можешь это иметь.
Она вышла, закрыла за собой дверь и окунулась в темноту коридора.
Она хотела Саймона. Хотела его любви. И еще — его уважения и восхищения. Хотела, чтобы он считал ее ровней. Она ведь этого достойна, разве нет? Достойна того, что видит у Калли с Гейбриелом, у Изабель с Ником, у Марианны с Ривингтоном. Она хочет того же, но у нее этого нет.
Или все-таки есть?
Она сделала глубокий вдох и вновь стала вспоминать события этого вечера.
Саймон нарушил все свои правила — игнорировал нормы этикета, явился на бал, на который его не приглашали, и позволил всему Лондону повернуться к нему спиной. И он сделал это ради нее. Почему? Потому что он любит ее — все очень просто. И он хотел показать, что она, Джулиана, для него важнее всего остального.
А она отвергла его. Отвергла его любовь.
Джулиана всхлипнула, осознав все это.
Внезапно дверь библиотеки открылась, и в коридор вышел Бенедикт со своей неизменной улыбкой. Он прикрыл за собой дверь и направился к Джулиане.
Она заставила себя улыбнуться.
— Они все еще спорят обо мне?
Граф рассмеялся.
— Нет, теперь они спорят о другом. О том, стоит ли Калли сейчас, когда она беременна, ездить верхом.
Джулиана тоже рассмеялась.
— Полагаю, она победит в споре.
— Не уверен. — Они немного помолчали. — Я хотел кое-что с тобой обсудить, Джулиана.
— Это насчет герцога? Если честно, я предпочла бы не говорить о нем.
— Разговор не совсем о нем.
— О чем же тогда?
Бенедикт сделал глубокий вдох, потом проговорил:
— Если хочешь… Я готов взять тебя в жены. — Такое предложение руки и сердца было не очень-то красноречивым, зато искренним.
Джулиана покачала головой:
— Нет, Бенедикт. Я не…
— Пожалуйста, выслушай меня. Нам приятно общество друг друга, и мы с тобой друзья. Думаю, нам было бы неплохо вместе. Можешь не отвечать сейчас, но в случае… В общем, если тебе нужен муж…
— Нет, — перебила Джулиана и чмокнула графа в щеку. — Большое спасибо тебе, Бенедикт, но ты достоин большего, чем жена, которой «нужен муж». — Она улыбнулась. — А я достойна большего, чем муж, который «готов взять меня в жены».
Граф кивнул:
— Что ж, верно. — Он снова помолчал. — Между прочим, я думаю, Лейтон очень тебя любит.
Джулиана вздохнула.
— Я тоже так думаю.
— Тогда почему бы тебе не выйти за меня?
Джулиана резко развернулась, услышав эти слова. Саймон стоял на верхних ступеньках лестницы — мокрый насквозь, с осунувшимся от усталости лицом. И выглядел он сейчас ужасно.
Нет-нет, он замечательно выглядел!
— Как ты попал сюда? — спросила Джулиана.
— Это не первый дом, в который я врываюсь этим вечером. Скоро стану в этом деле профессионалом.
Она улыбнулась. Не смогла удержаться.
А он шумно выдохнул.
— Все-таки я заставил тебя улыбаться, сирена. Не могу видеть, как ты плачешь.
Она услышала правду в этих его словах, и на глаза ее снова навернулись слезы.
Саймон же проговорил:
— Аллендейл, я прошу тебе то, что ты сделал предложение женщине, которую я люблю. А в обмен… не мог бы ты оставить нас на минуту?
— Не уверен, что следует.
— Граф, я не собираюсь набрасываться на нее на лестничной площадке.
Бенедикт повернулся к Джулиане. Спустя несколько секунд, показавшихся ему вечностью, она утвердительно кивнула.
— Но только пять минут. — Граф взглянул на Саймона. — Потом я вернусь.
Он направился в библиотеку. Как только дверь за ним закрылась, Саймон зашагал к Джулиане, но потом вдруг остановился. Взъерошив мокрые волосы, пробормотал:
— Не знаю, что делать. Не знаю, как завоевать тебя.
«Ты уже завоевал меня, — хотелось ей сказать. — Кроме тебя, мне никто не нужен».
А он продолжал:
— Поэтому я просто скажу правду. Все свои годы я готовился к бесчувственной и бесстрастной жизни — жизни спокойной, простой и без затей. А потом ты вошла в нее, и ты… Ты полная противоположность всему этому. Ты красивая, яркая, смелая. И очень страстная и в жизни, и в любви, во всем том, во что веришь. И ты научила меня тому, что все, во что я верил, все, что, как мне казалось, я хочу, — все это… неправильно. Я хочу иметь твое видение жизни — хочу жизни яркой, эмоциональной, беспорядочной, чудесной… и полной счастья. Но у меня ничего этого не будет без тебя… Я люблю тебя, Джулиана. Люблю и за то, что ты перевернула мою жизнь… с ног на голову. И я не уверен, что смогу жить без тебя теперь, зная, каково это — быть с тобой.
Он сделал еще один шаг, и у Джулианы перехватило дыхание, когда надменный и гордый герцог Лейтон опустился перед ней на колени.
— Ты ведь как-то сказала, что поставишь меня на колени во имя страсти, верно?
— Саймон… — Она уже плакала, нисколько не сдерживаясь. Шагнув к нему, она положила ладони ему на плечи, затем погладила по волосам. — Amore, пожалуйста, не надо.
— Я здесь. На коленях. Но не во имя страсти. — Он поднес к губам ее руки и поцеловал. — Я здесь во имя любви, Джулиана… Пожалуйста, будь моей женой. Клянусь, что до конца дней своих буду доказывать, что достоин тебя. Твоей любви.
Он снова поцеловал ей руки и прошептал:
— Пожалуйста…
В следующую секунду она уже тоже была на коленях. И, обвивая руками его шею, шептала:
— Да, да, да… — Потом прижалась губами к его губам. — Да, Саймон, да.
Герцог ответил на ее поцелуй и крепко обнял.
— Прости, любимая, — прошептал он, прижимая ее к себе так крепко, словно никогда не собирался отпускать.
— Нет, это ты прости… Я не должна была… Я ведь оставила тебя там, на балу. Я не понимала, что делала.
— Я это заслужил. — Он вновь поцеловал ее.
— Нет… Саймон, я люблю тебя…
Еще долго они стояли на коленях, обнимая друг друга и шепча о своей любви, давая обещания на будущее и упиваясь друг другом.
Так и нашел их Ралстон.
Он открыл дверь библиотеки, и поток золотистого света свечей осветил влюбленную парочку.
— Тебе лучше взять специальное разрешение, Лейтон, — проворчал маркиз.
Саймон улыбнулся смело и дерзко. И у Джулианы захватило дух: ее возлюбленный — самый красивый мужчина в Англии. Во всей Европе.
— Уже взял, — ответил герцог.
Ралстон приподнял черную бровь.
— Что ж, отлично. У тебя две минуты, чтобы привести себя в порядок, после чего мы пойдем вниз и все обсудим. — Джулиана при этих словах улыбнулась, и Ралстон добавил: — Ты, сестра, не приглашена.
Час спустя Саймон покинул Ралстон-Хаус, совершив все надлежащие приготовления со своим — при этой мысли он поморщился — будущим шурином.
«Наверное, — думал герцог, — это правильно, что я породнился с этим сумасбродным семейством, единственными людьми в Англии, которым всегда на все наплевать. Ведь теперь почти весь Лондон отвернется от дома Лейтонов…»
Впрочем, ему, Саймону, все равно. Скоро он женится на женщине, которую любит, на женщине, которая любит его, и этого более чем достаточно.
Ему отчаянно хотелось пожелать Джулиане спокойной ночи, но ее нигде не было видно, когда он уходил. А Ралстон, судя по всему, не позволил бы ему подняться, чтобы найти ее. Впрочем, маркиза можно понять. В конце концов, у него, Саймона, никак не получается держать руки при себе, когда он находится рядом со своей будущей женой.
Но они поженятся через несколько дней, и он уж как-нибудь потерпит… Потерпит слишком хорошо ему знакомую и весьма неприятную боль в паху.
Герцог махнул своему кучеру и открыл дверцу кареты — той самой, с которой все и началось. Забравшись в экипаж, он захлопнул дверцу, после чего быстро постучал в стенку, чтобы возница трогал.
И только сейчас заметил, что он не один в карете.
Джулиана улыбнулась ему с другого конца сиденья.
— Ты ведь не думал, что я позволю тебе уехать, не пожелав мне спокойной ночи?
Саймон подавил вспышку радости и подпустил в голос герцогской строгости:
— Нам придется обсудить твою склонность прятаться в каретах.
Она медленно придвинулась к нему, и его окатила волна желания.
— Только в одной карете, ваша светлость. Только в вашей. И в этот раз я проверила герб, прежде чем забраться внутрь. Скажите, что вы собираетесь делать со мной теперь, когда я здесь?
Он долго и пристально смотрел на нее. Потом склонился к ней и прошептал:
— Я собираюсь любить тебя, сирена. — Он обнял ее за талию и затащил к себе на колени.
Сверкнув лукавой улыбкой, она проговорила:
— Скажи еще раз то, что сказал в доме и на балу.
Саймон просиял.
— Я люблю тебя, Джулиана. — Он поцеловал ее.
— Еще!.. — выдохнула она.
Он крепко обнял ее, и губы их снова слились в поцелуе. И впервые в их ласках не было торопливости, не было сознания того чувства, что эти ласки и поцелуи запретные.
А потом Джулиана вдруг спросила:
— А как же Пенелопа?
— Нам обязательно говорить об этом сейчас? — Его рука легла на соблазнительные выпуклости ее груди.
Джулиана тихонько застонала, но все же заставила себя слезть с колен Саймона. Сев на сиденье напротив, она кивнула:
— Да, обязательно.
Герцог опустился перед ней на колени и проговорил:
— Отец леди Пенелопы аннулировал договоренность. — Его ладони легли ей на лодыжки, и Джулиана не знала, то ли это от его теплых рук, скользящих по ее ногам, она чувствует такое головокружение, то ли от известия, что он больше не помолвлен. А Саймон посмотрел ей в глаза и добавил: — Если бы он не сделал этого, то сделал бы я, Джулиана. Я бы не смог жениться на другой, потому что слишком сильно люблю тебя.
Приятное тепло затопило ее от этих его слов.
— Он разорвал помолвку из-за Джорджианы?
— Да, — ответил герцог. И тут же задрал ее юбки и прижался поцелуем к ее колену.
Джулиана прошептала:
— Но, Саймон, зачем…
Он поднял на нее глаза и сказал:
— Моя сестра сама все рассказала. Именно она сообщила обо всем в «Газетт». Это был ее свадебный подарок. Нам.
Джулиана улыбнулась.
— Расторгнутая помолвка?
— В обмен на быструю другую, — ответил Саймон и впился страстным поцелуем в губы невесты.
Внезапно она отстранилась и воскликнула:
— Саймон, твоя мать!..
— Вот о ком уж я точно не хочу сейчас говорить, любимая.
— Но… она будет вне себя!
— А мне плевать. — Он снова стал целовать ее колени. Потом вдруг заявил: — А если мать и будет злиться, то не из-за тебя. Ведь ты ее единственная надежда на респектабельного внука. Это же у меня ужасная репутация.
Джулиана рассмеялась.
— Похититель невинных! Соблазнитель девственниц!
Он снова раздвинул ее колени и стал подниматься поцелуями все выше по ноге.
— Нет, только одной невинной. Одной девственницы.
Она тихо застонала и прикрыла глаза, когда он лизнул то место, где подвязка держала чулок, — это было обещание того, что последует.
— Мне повезло. — Она наклонилась и взяла его лицо в ладони. — Саймон, я любила тебя с самого начала. И буду любить… буду любить тебя столько, сколько ты позволишь.
Глаза его потемнели, и он вдруг сделался серьезным.
— Надеюсь, ты собираешься любить меня очень-очень долго.
Она поцеловала его в губы, вложив в этот поцелуй всю свою любовь, ибо слов сейчас было мало.
Когда же они оторвались друг от друга, тяжело дыша и желая большего, Джулиана с улыбкой спросила:
— Ну, каково оно, когда твоя репутация повержена в прах?
Он засмеялся.
— Я никогда этого не переживу.
— Жалеешь?
— Нисколько. — Он привлек ее к себе для очередного поцелуя.
Скандал герцога Лейтона еще долго будет притчей во языцех. Он будет пищей для перешептываний в бальных залах, пересудов на Бонд-стрит и в коридорах парламента. И спустя годы они с Джулианой будут рассказывать своим внукам историю о том, как герцог был сражен наповал любовью.
