Глава 1
Найджел Бевелсток, известный всем друзьям как Тернер, обладал разносторонними знаниями. Он читал на латыни и на греческом. Умел обольстить женщину французской и итальянской речью. Поражал движущуюся цель, сидя на скачущей лошади. И твердо знал, сколько может выпить, чтобы не опьянеть. К тому же умел драться и фехтовать, да при этом цитировать Шекспира или Джона Донна.
Короче говоря, он обладал всеми качествами, которые положены джентльмену. И, по общему мнению, преуспел на всех поприщах. Люди прислушивались к нему. И в большинстве своем — уважали.
Но ничто — ни один эпизод в его блестящей жизни — не подготовило его к тому, что происходило сейчас. И никогда он не ощущал такой тяжести от устремленных на него глаз, когда сделал шаг вперед и бросил горсть земли на гроб жены.
«Мне очень жаль» — положено говорить в подобных случаях.
Но возможно, Бог покарает его, потому что в глубине души ему вовсе не было жаль ее.
Ах, Летиция… Ему есть за что ее «поблагодарить»!..
С чего начать? Конечно, с его репутации. Лишь дьяволу известно, сколько людей знали о том, что она наставляла ему рога.
И не один раз.
Из-за нее он перестал верить в людей. Тернер всегда считал, что если относиться к другим с уважением, то вправе ожидать такого же отношения к себе.
И душу свою он тоже потерял.
Потому что когда он, сцепив руки за спиной, слушал священника, предающего тело Летиции земле, то не мог отделаться от мысли, что происходит то, чего он желал. А желал он, чтобы ее не было.
И он не хочет… и не будет скорбеть о ней.
— Как жалко! — прошептал кто-то сзади.
Тернер стиснул зубы. Никакой жалости он не испытывал. Это просто какой-то фарс. И теперь целый год он будет носить траур по женщине, которая стала его женой, будучи беременной от другого мужчины. Она околдовала его, одурачила до такой степени, что он не мог думать ни о чем, кроме одного — как сделать ее своей. Она говорила, что любит его, она улыбалась ему с чарующей искренностью, и в конце концов он признался ей в любви.
Она стала его мечтой.
А потом — кошмаром.
Она не доносила ребенка. Ребенка, который ускорил их свадьбу. Отцом ребенка был какой-то итальянский граф. Во всяком случае, она так говорила. Этот итальянец либо был женат, либо просто не подходил ей. А может, и то и другое. Тернер был готов простить ее — ведь все совершают в жизни ошибки. Разве он сам не хотел соблазнить ее еще до первой брачной ночи?
Но Летиции не нужна была его любовь. Он понятия не имел, что, черт возьми, она хотела. Власти, наверное.
Пьянящее чувство своей власти над мужчиной, который подпал под ее чары. Неужели, это так? А может, она испытывала облегчение, потому что, когда они поженились, она была на третьем месяце беременности и времени на раздумье у нее просто не оставалось.
Вот чем все закончилось — земле предают безжизненное тело.
Он сожалел лишь об одном — о том, что она навечно останется лежать рядом с усопшими ранее Бевелстоками. На надгробии будет высечено ее имя, и через сто лет кто-нибудь, глядя на выгравированные гранитные буквы, подумает, какой прекрасной дамой, вероятно, она была и какая трагедия, что умерла так рано.
Тернер посмотрел на священника. Он был молод и в приходе появился недавно. Казалось, он все еще искренне верит, что сможет переделать мир в лучшую сторону.
— Пепел к пеплу, — произнес священник и участливо посмотрел на Тернера, считая, видно, что тот неутешный вдовец. — Прах к праху.
Сзади кто-то тяжело вздохнул. А священник с глазами, полными сострадания, в коем Тернер не нуждался, продолжал:
— С неколебимой надеждой на воскресение…
О Господи, когда же это кончится?!
— …в жизнь вечную.
Священник посмотрел на Тернера и вздрогнул. «Интересно, что он увидел на моем лице? — подумал тот. — Ясно, что ничего благостного и печального…»
Кругом послышались возгласы «аминь», и служба закончилась. Все наблюдали, как священник взял руки Тернера в свои и сказал:
— Ее будет не хватать.
— Но не мне! — вырвалось у того.
* * *
Не могу поверить, что он это сказал.
Миранда смотрела на слова, которые только что записала. Она дошла до сорок второй страницы своего тринадцатого дневника, но впервые — впервые с того судьбоносного дня девять лет назад — не знала, что написать. Даже в скучные дни — а такие случались довольно часто — ей удавалось кое-что нацарапать.
Например, в мае, когда ей исполнилось четырнадцать:
Проснулась.
Оделась.
Завтрак: тосты, яйца, бекон.
Читала «Разум и чувство». Автор — неизвестная дама .
Спрятала «Разум и чувство» от папы.
На обед: цыпленок, хлеб, сыр.
Спрягала французские глаголы.
Написала письмо бабушке.
На ужин: бифштекс, суп, пудинг.
Читала «Разум и чувство». Кто автор, все еще не выяснила.
Отправилась спать.
Спала.
Снился он.
Эту запись нельзя путать с записью от 12 ноября того же года:
Проснулась.
Завтрак: яйца, тост, ветчина.
С выражением прочитала греческую трагедию — бесполезное занятие.
Долго сидела, уставившись в окно.
Ленч: рыба, хлеб, горох.
Спрягала латинские глаголы.
Написала письмо бабушке.
Ужин: жаркое, картошка, пудинг.
Вернула трагедию (книгу, не событие) на стол папе. Папа не заметил.
Отправилась спать.
Спала.
Снился он.
Но сейчас, когда произошло действительно важное событие (чего до сих пор не было), ей нечего записать, кроме как: «Не могу поверить, что он это сказал».
— Послушай, Миранда, — пробормотала она, глядя, как высыхают чернила на кончике пера, — слава мемуаристки тебе не грозит.
— Что ты сказала?
Миранда поспешно захлопнула дневник. Она не заметила, как в комнату вошла Оливия.
— Ничего.
Ее подруга пересекла комнату и шлепнулась на кровать.
— Какой ужасный день!
Миранда кивнула и повернулась к подруге.
— Я рада, что ты здесь, — со вздохом сказала Оливия. — Спасибо, что останешься на ночь.
— Конечно, как же иначе, — ответила Миранда.
Раз она нужна подруге, то, безусловно, останется.
— Что это у тебя?
Миранда посмотрела на дневник — она только сейчас сообразила, что закрывает руками обложку.
— Да так, ерунда!
— Неправда.
— К сожалению, это так.
— Почему ты так говоришь?
Миранда снова взглянула на дневник, словно ответ мог быть написан на обложке.
— Там все, что у меня есть.
Оливия с сомнением посмотрела на Миранду:
— Это же просто тетрадь.
— Это моя жизнь.
— Странно, что мелодраматичной считают меня, — заметила Оливия.
— Я не говорю, что это моя жизнь в прямом смысле, — нетерпеливо пояснила Миранда. — Я имею в виду то, что там содержатся события моей жизни. Я все вносила сюда. Все! С тех пор как мне исполнил ось десять лет…
— Неужели все?
Миранда подумала о том, как она прилежно записывала даже то, что ела.
— Да, так и есть.
— Я бы никогда не смогла вести дневник.
— Конечно, не смогла.
Оливия прилегла на кровати и подложила руку под голову.
— Ты могла бы так быстро со мной не соглашаться.
Миранда лишь улыбнулась.
— Ты, наверное, напишешь, что я ни на чем не могу сосредоточиться.
— Уже написала.
— На самом деле?
— Кажется, я написала, что ты быстро теряешь интерес и начинаешь скучать.
— Да, это правда, — тут же согласилась подруга.
Миранда перевела взгляд на письменный стол. Свеча бросала блики на пресс-папье. Она вдруг почувствовала усталость. Но к сожалению, желания заснуть у нее не возникло. Наоборот, ею овладело беспокойство.
— Что-то у меня совсем нет сил.
С этими словами, Оливия встала с кровати.
Служанка оставила для нее на покрывале ночную рубашку, и Миранда деликатно отвернулась, пока подруга снимала платье.
— Как ты думаешь, сколько времени Тернер пробудет в деревне? — спросила Миранда.
Она презирала себя за то, что до сих пор старается хотя бы мельком его увидеть.
Но так было все эти годы. Даже когда он венчался, она сидела в церкви и не сводила с него — а значит, и с его невесты — глаз, и сердце ее переполняли любовь и преданность.
Она его любит. И всегда будет любить. Он тот мужчина, который заставил ее поверить в себя. Тернер и не представлял, что он с ней и для нее сделал. Возможно, он этого никогда не узнает. Но сердце у Миранды ныло от тоски по нему. И так будет скорее всего всегда.
Оливия юркнула под одеяло.
— Ты еще не ложишься? — сонным голосом спросила она.
— Скоро лягу, — пообещала Миранда, зная, что Оливия не заснет, если свеча горит слишком близко от нее.
Странно, но огонь в камине обычно не мешал подруге.
Сегодня она без конца ворочалась с боку на бок, в результате Миранда задула свечу и сказала:
— Я пойду пройдусь куда-нибудь.
И сунула дневник под мышку.
— Успеха тебе, — пробурчала Оливия и заснула еще до того, как Миранда успела надеть халат и выйти в коридор.
Девушка прижала дневник подбородком к груди, чтобы освободить руки и завязать кушак на талии. Она частая гостья в Хавербрейксе, но это не означает, что можно запросто бродить по дому в ночной рубашке.
Ночь выдалась темной. Лишь лунный свет просачивался сквозь окно, но Миранда могла бы с закрытыми глазами дойти из комнаты Оливии в библиотеку. Та всегда засыпала раньше ее — подруга объясняла это тем, что у нее в голове роится слишком много мыслей, — поэтому, чтобы не мешать ей, Миранда частенько куда-нибудь удалялась. Наверное, она могла бы попросить для себя отдельную спальню, но мать Оливии была экономной хозяйкой и не видела причин, чтобы обогревать две комнаты вместо одной.
По этому поводу Миранда не расстраивалась. Она даже была рада, что у нее есть компания, потому что в собственном доме последнее время парила тишина. Любимая мама умерла почти год назад, и Миранда осталась одна с отцом, который отгородился ото всех своими рукописями, предпочитая горевать в одиночестве и предоставив девушку самой себе. А она, ища любви и сочувствия, часто бывала у Бевелстоков, где ее приняли с распростертыми объятиями. Оливия даже три недели ходила в трауре по усопшей леди Чивер.
На похоронах Оливия заявила:
— Если бы умерла моя кузина, я была бы вынуждена носить траур. А твою маму я уж точно любила больше, чем всех моих кузин, вместе взятых.
— Оливия!
Миранда была тронута, но тем не менее сочла, что подругу надо одернуть.
Та закатила глаза.
— Ты хоть раз видела их?
Миранда — и это на похоронах собственной матери! — не удержалась от улыбки, но преданность подруги оценила.
— Я люблю тебя, Ливви, — сказала она.
Оливия взяла ее за руку:
— Я знаю. И я тебя люблю. Ты же знаешь — без тебя я была бы совершенно неисправимой. Мама часто говорит, что я не совершила какою-нибудь страшного промаха в жизни только потому, что ты была рядом.
Вероятно, по этой причине — как думала Миранда — леди Радленд решила взять на себя хлопоты по устройству для нее лондонского сезона дебютантки. Выслушав мать Оливии, отец Миранды облегченно вздохнул и тут же передал необходимую сумму на расходы. Сэр Руперт Чивер был небогат, но у него хватило денег для организации выхода в свет единственной дочери. Чего у него не было, так это терпения — или, если честно, то интереса, — чтобы самому сопровождать ее в Лондон.
Дебют пришлось отложить на год — Миранда не могла ехать из-за траура по матери, и леди Радденд решила, что Оливия тоже может подождать еще год. Двадцать лет — вполне подходящий возраст для дебютанток, заявила она. Что касается Оливии, то повода для беспокойства не было, потому что ту, разумеется, ждет блестящая партия. Она обворожительна, непосредственна и, как, смеясь, подчеркнула сама Оливия, у нее изрядное приданое, так что успех ей обеспечен.
Но смерть Летиции — мало того, что являлась трагедией — произошла совсем не вовремя. Теперь придется снова носить траур хотя бы полгода, поскольку жена Тернера не состояла в прямом родстве с Оливией.
Они немного опоздают к началу сезона, но тут уж ничего не поделаешь.
В душе Миранда была даже рада. От одной мысли о лондонских балах ее охватывал ужас. И не потому, что она отличалась чрезмерной застенчивостью — просто ей не нравилось находиться среди большого скопления людей. А там на нее будут смотреть, оценивать и судить. И поэтому чувствуешь себя полной дурой.
Ничего не поделаешь, думала Миранда, спускаясь по лестнице. По крайней мере намного хуже остаться в Эмблсайде без Оливии.
Спустившись вниз, она задержалась, решая, куда пойти. В гостиную — ту, что в западном крыле? Там самый удобный стол, но в библиотеке теплее, а сегодняшняя ночь прохладная. С другой стороны…
Что это? Она бросила взгляд в сторону кабинета лорда Радленда — ей показалось, что кто-то разжег там камин. Кто бы это мог быть? Ведь Бевелстоки всегда ложились очень рано.
Миранда неслышно прошла по ковровой дорожке и открыла дверь.
— Ах!
В кресле сидел Тернер.
— Мисс Миранда… — произнес он, растягивая слова. — Какая приятная неожиданность!
Почему-то появление мисс Миранды Чивер в дверях кабинета его отца совсем не удивило Тернера. Услыхав шаги в коридоре, он сразу догадался, что это она. Он знал, что члены его семьи обычно в это время спят как убитые, и трудно вообразить, что кто-нибудь из них может ходить по коридору, направляясь либо на кухню, чтобы перекусить, либо за книгой в библиотеку. Очевидно, что этим «кем-то» могла быть только Миранда, эта пытливая девица. Она любила наблюдать со стороны, глядя на все происходящее большими круглыми глазами. Когда он впервые с ней встретился? Кажется, девчонке было лет десять. Такое впечатление, что она всегда находится в их доме, даже в такие моменты, когда должна собираться исключительно их семья.
— Я сейчас уйду, — сказала Миранда.
— Нет, не надо, — быстро ответил он.
Почему он ее задержал? Хочет подшутить над ней? Или потому, что слишком много выпил?
Или просто не хочет быть один?
— Останься. — Он махнул рукой, приглашая ее войти и сесть. — Давай немного выпьем.
У нее расширились глаза, а Тернер пробормотал себе под нос:
— Вот уж не думал, что они могут стать еще больше.
— Я не пью, — покачала головой Миранда.
— Совсем?
— Мне не следует этого делать, — строго сказала она, сдвинув брови.
«Я ее задел», — подумал он. Это хорошо, значит, он все еще может задеть женщину, даже такую неопытную, как она.
— Раз уж ты здесь, — он пожал плечами, — то почему бы не выпить бренди?
Она стояла неподвижно, и он мог бы поклясться, что она обдумывает его слова. Положив книжку на столик около двери, она вошла и решительно сказала:
— Только одну рюмку.
Тернер улыбнулся:
— Знаешь свою норму?
— Как раз наоборот, понятия о ней не имею.
— Такая мудрость у такой юной девицы!
— Мне уже девятнадцать, — сказала она, но не раздраженно, а просто сообщая этот факт. — Когда вам было столько же…
Он усмехнулся. А она намеренно не договорила!
— Когда мне было столько же, — повторил за ней он, передав ей рюмку, — я был полным дураком. — Свою порцию бренди он выпил одним глотком и со стуком поставил рюмку на стол. Откинувшись в кресле, заложил ладони за голову. — Мне следует добавить: как все в этом возрасте.
Тернер внимательно смотрел на нее. Девушка не дотронулась до бренди и даже не присела.
— Это сказано не о присутствующих, — поправился он.
— Я думала, что бренди наливают в особые бокалы, зауженные кверху, — сказала Миранда и села, но не рядом с ним, а чуть поодаль.
Он смотрел на нее, а она — на него. Интересно, о чем эта особа думает? Что он набросится на нее?
— Бренди, — важно произнес он, — лучше всего пить из того, что под рукой. В этом случае…
Он взял в руку свою рюмку и стал ее рассматривать, любуясь игрой света на гранях. Тернер не закончил фразы, так как переключился на то, чтобы налить себе еще.
— Твое здоровье, — произнес он, выпил и посмотрел на Миранду, которая сидела и внимательно наблюдала за ним.
По выражению ее лица нельзя было догадаться, осуждает она его или нет. Хоть бы что-нибудь сказала! Любую ерунду, лишь бы отвлечь его от подсчета времени. На часах половина двенадцатого, и осталось еще тридцать минут, прежде чем для него закончится этот проклятый день.
— Скажи мне, Миранда, как тебе сегодняшняя служба!
На ее лице появилось удивленное выражение.
— Вы имеете в виду похороны?
— А разве была другая служба? — развязно произнес он.
— Было… интересно.
— О, мисс Чивер, вы могли бы быть более многословной.
Она закусила нижнюю губу. Тернер вспомнил, что точно так же делала Летиция, когда изображала невинность. Но лишь до той поры, как на ее пальце появилось обручальное кольцо.
Он налил себе еще.
— Вам не кажется…
— Нет! — отрезал он.
Во всем мире не хватит достаточно бренди, чтобы утопить такую ночь, как эта.
Миранда взяла свою рюмку и сделала глоток.
— Я думаю, что вы были незабываемы.
Черт! Он закашлялся и чуть не подавился, словно впервые попробовал бренди.
— Прости, не понял?
Она спокойно улыбнулась:
— Пейте маленькими глотками.
Тернер бросил на девушку сердитый, взгляд.
— О мертвых редко говорят честно, — заметила Миранда. — Я не уверена, что погребение — самое подходящее для этого место, но… в общем, она не была очень приятным человеком. Да?
Миранда выглядела серьезной и простодушной, хотя взгляд у нее был… пронзительный.
— Ну, мисс Чивер, — пробурчал он, — а вы, оказывается, мстительная особа.
Та пожала плечами и сделала еще один глоток.
— Вовсе нет. Но я наблюдательна.
— Верно, — усмехнулся он.
— Я вас не понимаю, — насторожилась она.
Он вывел ее из себя. Тернер не знал, почему он это делает, но его это забавляло. Его давно ничто не забавляло. Он подался вперед, чтобы лучше разглядеть, смутилась ли Миранда.
— А я следил за тобой.
Она побледнела. Он заметил это даже при неярком свете камина.
— И знаешь, что я увидел?
Губы у нее приоткрылись, и она покачала головой.
— Ты за мной тоже следила, — сказал он.
Миранда вскочила на ноги, едва не опрокинув стул.
— Мне надо идти, — сказала она. — Уже поздно, и это неприлично…
— Послушайте, мисс Чивер! — Он тоже встал. — Вы ведь за всеми наблюдаете. Неужели вы думаете, что я этого не заметил?
Он взял ее за руку. Девушка застыла, но не отвернулась.
Его пальцы сжали ей руку. Он не хотел, чтобы она уходила. Не хотел оставаться один. До полуночи еще двадцать минут. Он хотел разозлить ее, чтобы она рассердилась так же, как он. Так же, как он злился вот уже несколько лет.
— Скажите мне, мисс Чивер, — прошептал он, приподняв ее подбородок двумя пальцами, — вас когда-нибудь целовали?
