Глава 11

– Расскажите мне о своей семье, если не хотите рассказывать о себе. – Мария сложила руки на коленях, решительно настроившись этой ночью хоть что-нибудь узнать о Гарри. Он сидел на краю ее постели, достаточно далеко, и она видела только бледные очертания его лица на фоне белой рубашки. Она не спросила, почему он без сюртука, хотя ночь опять была холодной и туманной. А может быть, она уже преодолела желание спрашивать обо всем, что он делает.

– Моя семья. – Гарри откинулся на спинку кровати и сложил руки на груди. Мышцы плеч напряглись, протестуя. Крейн продержал его весь день у себя, заставив переставлять толстые справочники на полках высоко над его головой в соответствии с системой классификации, которая, кажется, менялась каждый час. Дневная служба Гарри стала настолько нудной, что его поздние ночные визиты к Марии приобрели для него первостепенную важность. Только с ней он был самим собой, даже, несмотря на то, что ему приходилось многое скрывать от нее. Но она хочет знать о его семье. – А что бы вам хотелось узнать?

– О вашей сестре. Вы упоминали о ней как-то.

Да, когда ее пальцы исследовали его лицо. Когда он был так близко к ней, что видел пульсирующую у нее на шее жилку и чувствовал легкий запах лаванды на ее коже.

– Да, моя сестра Офелия. – Он не думал о своей семье неделями. Так было легче. Гарри подозревал, что отец не одобрит выбранное им занятие, а мать лишится чувств, если узнает, сколько оружия он носит на себе каждый день. – Она – моя младшая сестра, младше меня на пять лет и очень остроумная, никого из нас не щадит. Если Офелия раздражена, мы все бежим в страхе, иначе она будет безжалостно дразнить нас. Когда ей не было и трех лет, ее поразила лихорадка. Она болела почти неделю, не могла, есть, с ней случались припадки… – Голос Гарри стал глухим, он вдруг вспомнил ту страшную неделю. Ему было тогда восемь лет, и он терял голову от страха. – Отец ухаживал за ней.

– Отец? – воскликнула Мария.

– Мать была слишком расстроена. Врач сказал, что лихорадка очень опасная и Офелия вряд ли выживет. Он рекомендовал нанять кого-нибудь, чтобы ухаживали за ней. Мать не согласилась. – Гарри замолчал. Его мать так рассердилась тогда, что бросила во врача кувшин. Он до сих пор помнил резкий звук разбившегося о каменную стену кувшина за спиной изумленного врача. – Отец взял Офелию на руки, она была очень маленькой, отнес ее наверх и закрылся с ней в комнате. Он никому не открывал дверь, только матери было позволено, передавать свежую воду, белье и еду.

– Необычное занятие для отца, – медленно сказала Мария.

– Мой отец ни от чего не уклоняется. Он понимал, что мать не справится. – Гарри замолчал. Он помнил, как мать колотила в дверь и кричала отцу, чтобы он впустил ее. Он сам прятался тогда под лестницей и наблюдал, напуганный печальным предупреждением врача и истерикой матери. – Он вышел из комнаты, когда мать умоляла его открыть дверь и дать ей увидеть ребенка перед смертью. Отец держал ее до тех пор, пока она не успокоилась, и сказал, что не позволит Офелии умереть, а ее не пустит из-за опасности подхватить лихорадку самой или заразить ею меня или мою сестру Фанни.

– Фанни?

– Она на два года моложе меня, – кивнул Гарри.

– А что было потом?

– Отец вышел из комнаты с Офелией на руках. Лихорадка, наконец, отступила, но Офелия, казалось, стала еще меньше после недельного голодания. Когда она открыла глаза, то ничего не видела. Это был страшный удар. – Гарри помнил, что ребенком никак не мог понять, что сестра может умереть. Он никогда не забудет, как Офелия стояла в центре кухни и плакала от разочарования и страха, что не может найти мать. Ее слепота напугала его тогда. – Отец все убрал из комнаты, где она болела, и сжег даже одежду, которую носил сам, пока ухаживал за ней. И после этого нам приходилось каждый день тщательно мыться для профилактики лихорадки.

– Ваш отец – поразительный человек, – пробормотала Мария.

– Это правда, – криво улыбнулся Гарри.

– А как сейчас Офелия?.. – С ней все в порядке. У нее острый слух и очень развито чувство осязания. Никому из нас не удается подкрасться к ней незаметно. И мой брат Джордж очень старался, но безуспешно.

– Джордж? – снова встрепенулась Мария.

– Да, – рассмеялся Гарри, – самый младший из нас.

– Мне всегда было интересно, каково это – иметь брата или сестру.

– Это огромное испытание, – ответил Гарри и рассказал ей все о своих сестрах и брате, как они без конца подшучивали друг над другом и держались вместе, когда какой-нибудь чужак обижал одного из них. Этим Гарри мог делиться с Марией без опаски. Она никогда не представит себе сына, который ослушался отца и присоединился к труппе бродячих актеров, вместо того чтобы стать хорошим портным; не поймет его мать, от которой отказалась ее состоятельная почтенная семья, потому что она сбежала с нищим актером; или четверых детей, которые воспитывались по многочисленным городам Англии, иногда в тепле и уюте, иногда – почти в нищете, иногда на сцене, а иногда – за кулисами, пока их отец не осел в Бирмингеме, чтобы руководить театром. По крайней мере, он унаследовал его дар к манипуляциям и подражанию, подумал Гарри. Уж так он был воспитан.

Гарри снова окинул взглядом темную комнату. Она была такой же большой, как иногда бывало съемное жилье для всей его семьи. Одни только ковры здесь стоили больше, чем его отец зарабатывал за год. Жизнь Марии и его жизнь были как два разных мира, две планеты, орбиты которых никогда не пересекутся.

– Теперь расскажите мне о вашей семье, – попросил Гарри, не желая больше думать о пропасти, разделявшей их.

– Хорошо. – Мария чувствовала, что Гарри смотрит на нее, и смущенно распрямила плечи. Легче было сидеть и слушать его рассказ, позволяя спокойному мужскому голосу заполнить комнату. Он умел рассказывать так, что Мария могла бы слушать его всю ночь. – Мой отец – доверенное лицо премьер-министра, Последние несколько лет находился на правительственной службе за рубежом в разных столицах мира. Моя мать также проявляет интерес к делам государства, и пожелала поехать с ним. Меня они взяли с собой, потому что я закатила истерику, когда они сообщили, что уезжают. – Мария виновато улыбнулась. – Тогда я была намного моложе, конечно.

– Какой избалованный ребенок!

– Может быть, немножко, – вспыхнула Мария. – Но я – единственный ребенок в семье, и, к большому счастью, у меня очень добрые и любящие родители. – Мария замолчала на мгновение, вспомнив, как спокойно восприняли родители ее отказ на предложение лорда Хартвуда. – Но мне кажется, что они действительно… балуют меня больше, чем принято.

– А что же принято, скажите на милость?

Он снова дразнил ее. Мария теребила в руках кружевной ворот халата, она совсем не была расположена к откровенным признаниям.

– Сегодня я получила предложение выйти замуж, – выпалила она. – От очень достойного человека.

Гарри молчал. Мария взглянула на него, хотя в темноте увидеть его реакцию было невозможно.

– Вас поздравить или выразить сочувствие? – произнес он, наконец. Из его голоса исчезли нотки веселья, в нем вообще не осталось интонаций. Теперь это был ровный и безликий голос, которого она никогда прежде не слышала от него.

– Ни то ни другое. – Мария нахмурилась. – Я не пожелала выйти за него замуж и даже не захотела получить от него предложение лично. Но это была бы очень подходящая пара. Однако мои родители вполне спокойно отнеслись к моему отказу. А отец даже посмеялся на этот счет потом. Вот так они меня балуют. Не все родители способны снисходительно относиться к желаниям дочери.

– Возможно, у них были собственные возражения, и они испытали облегчение, услышав ваш отказ.

– Не думаю, – покачала головой Мария, – хотя отец признал, что этот человек – немного идиот.

– Если они знали об этом, то наверняка понимают и то, что он вам не подходит.

– Многих родителей это не волнует. Титул, состояние, светские связи… Они хотят лишь счастья для дочери, особенно когда она в таком возрасте, как я.

– Наверное, они считают вас достаточно взрослой, чтобы откровенно высказывать свою точку зрения.

– Это я делала даже когда была маленькой. Моя гувернантка однажды назвала меня своевольным ребенком.

– Что ж, вы остались верны себе. Но можно понять и вашего отца. Он старается подыскать для дочки подходящего жениха.

– Не вы ли сами говорили мне, что женщина – не приз, чтобы ее выигрывать? Жену не должны получать в результате заключения сделки с отцом, предлагая за это очень много, но и приданое, требуя при этом немалое, когда все, что нужно, – это ее знатное происхождение, ее родословная и наследники, которых она может родить. Но у женщины есть свои надежды, мечты и чувства, как и у мужчины. – У Марии удивленно округлились глаза. – Почему ее желания не должны быть так же важны, как желания ее семьи или ее поклонника?

– Я… Я еще раз повторяю, что мои родители хотят, чтобы я была счастлива, – запинаясь, пробормотала Мария. – Они вряд ли были бы довольны, если бы я приняла это предложение…

– А почему вы отказались?

Мария уставилась на Гарри. Ну, как же он не понимает?

– Потому что я не люблю его.

– Откуда вы знаете?

– Потому что… – Потому что мне никогда не хотелось увидеть его так сильно, как хочется увидеть вас. – Просто потому, что я знаю.

– Понятно. – Гарри немного помолчал. – Мне очень жаль парня, но если он не завоевал ваше сердце, правильно, что вы отказали ему.

Мария думала о том, чтобы сказать Гарри, что из-за него она отказала Хартвуду и не может думать ни о ком другом. Но это было бы признанием в любви, к которому она была еще не готова. Она считала Гарри загадочным и интересным. Он волновал ее, ей хотелось, чтобы его визиты продолжались, но дальше этого она не могла позволить себе думать. У нее не было доказательств его особого, отношения к ней, к тому же она была просто достаточно сдержанна, чтобы не выказывать свои собственные смутные чувства. В действительности девушка не могла определить, что испытывает к Гарри. Какая может быть любовь, когда она не знает его полного имени, не знает о нем ничего? И все же она понимала, что ее чувства – не просто интерес или симпатия. Если бы только она знала его истинные намерения.

– Вам не кажется, что это несколько… безнравственно с вашей стороны? – спросила Мария. Этот вопрос не давал ей покоя весь день. Если Гарри считает свои визиты дурными, тогда Мария поступает неправильно, находя в них удовольствие. Но если он предложит какое-нибудь объяснение, которое устроит ее, возможно, с ее души свалится камень. Надо только подтолкнуть его признаться, почему он приходит к ней.

– Безнравственно? О чем вы?

– Согласитесь, что приходить ко мне, таким образом, несколько… легкомысленно с вашей стороны. – Мария наклонилась вперед и с вызовом вздернула подбородок.

– А-а. – Гарри немного подвинулся, послышался слабый скрип кровати. – Мне кажется, что этим словом очень легко разбрасываются. Наша дружеская беседа не имеет никакого отношения к той подлинной безнравственности, которая царит во всем мире.

– А что вы думаете о том, что происходит между нами? – Мария хотела подчеркнуть интимность сложившейся ситуации. Она чувствовала, что ей надо вытянуть из него правду. Дружеская беседа? Что он хотел этим сказать?

– Я нахожу наше общение приятным.

– Вам нравится взбираться по зарослям плюща? – Мария почувствовала вспышку раздражения.

– А почему нет? – улыбнулся Гарри. – Я обыскал весь Лондон в поисках стены, покрытой плющом, с прекрасной женщиной наверху…

– Так что же тогда по настоящему безнравственно?

– Ну, к примеру, носить сюртук, который не подходит тебе по комплекции, как мне кажется.

– Могли бы придумать что-нибудь по остроумнее, – вздохнула Мария.

Гарри долго молчал, потом заговорил опять, на этот раз – более серьезно.

– Вы спрашиваете, что в нашей жизни безнравственно? Отвечаю: много чего. Не давать человеку голосовать, если он недостаточно богат, и, тем не менее, требовать, чтобы он поддерживал правительство, которое лишило его права голоса. Принимать законы, которые удерживают высокую цену на пшеницу, – ради выгоды владельцев земли, когда бедные люди в городах голодают без хлеба. Объявлять нищету безнравственной и неприличной и при этом ничего не делать для того, чтобы искоренить ее в обществе. Все это гораздо более безнравственно, я так думаю, чем что-нибудь из того, что сделали вы.

Это оказалось совсем не то, что ожидала услышать от него Мария.

– Вы сказали, что не являетесь реформатором, – заметила она.

– Я просто не люблю несправедливость.

– И что бы вы изменили в том случае, если бы имели возможность?

– Многое. – У него дрожал голос от скрытого душевного волнения. Мария подалась вперед, чтобы лучше видеть его. Одновременно с ней Гарри подвинулся вперед, поднял руку, и Мария замерла от его легкого прикосновения.

– Почему вы оказались в Уайтчепеле недавно, – прошептала Мария, – когда видели ту бедную девочку? Потому что не любите несправедливость?

– Я присматривал кое за кем. – Пальцы Гарри по-прежнему касались ее щеки.

– За ней?

– Нет, не за ней. – Гарри опустил руку. – Думаю, за ней как раз никто не присматривает.

– Тогда за кем-то еще. За какой-то важной особой? Последовала долгая пауза.

– В известном смысле, – сказал, наконец, Гарри.

– И что бы вы сделали, если бы с этой особой что-то случилось?

– Все, что я обязан сделать. – Голос Гарри понизился почти до шепота. – У вас есть еще вопросы?

– Да. – Она чувствовала его дыхание на своих губах. У нее так гулко стучало сердце в груди, что он должен был слышать эти удары. – Когда вы наблюдали за мной на днях… на балу у Спенсера… Что вы надеялись увидеть?

Теперь его рука вновь коснулась щеки Марии, более уверенно, но не менее нежно.

– Я хотел увидеть вас, такую красивую и элегантную, как будто прекрасная богиня спустилась на вечер на землю. Я хотел увидеть отблеск пламени свечей в ваших волосах и вашу улыбку и представить, что она предназначена мне. – Его голос стал звучать еще глуше. – Я хотел увидеть, как вы танцуете, и представить, что это меня вы взяли за руку. Услышать ваш смех и надеяться, что однажды, возможно, точно так же вы будете смеяться со мной…

– Вы просто негодяй, если говорите мне такие вещи, – прошептала Мария, когда он прикоснулся губами к ее губам.

– Вы даже не представляете какой, – пробормотал Гарри и поцеловал ее.

Мария почти перестала дышать. Его губы вновь коснулись ее губ, рука легла на шею, и он притянул ее к себе так близко, что Мария уперлась руками, чтобы не упасть прямо на него. Ее ладони легли на плечи Гарри. Из его груди вырвался глубокий стон, и Мария уцепилась за мягкую ткань его рубашки, когда он прижался к ее губам.

Потом он поцеловал ее лоб, виски, уголки глаз, обхватил лицо обеими руками и провел рукой по губам. Мария вздохнула, у нее кружилась голова, а Гарри целовал ее снова и снова, заставляя легким движением языка открыть рот. Мария задохнулась от удивления и застонала, когда он стал исследовать глубины ее рта, сначала деликатно, а потом – все более нетерпеливо, когда она ответила на его поцелуй.

Когда поцелуй, который, казалось, длился целую вечность, закончился, Мария едва дышала от потрясения и все еще удерживала рубашку Гарри в руках. Сердце стучало в бешеном ритме, в груди все горело, а в мозгу звенел колокольчик радости. Да, именно этого она страстно желала в душе. Она никогда не чувствовала себя более счастливой, чем когда к ней прикасался Гарри.

Он приподнял ее подбородок и снова поцеловал.

– Отвечаю на твой вопрос, – прошептал он. – Я действительно такой.

– Какой? – Мария мечтательно улыбнулась.

– Безнравственный. – Еще один поцелуй. Мария вздохнула, чувствуя, что пьянеет от удовольствия.

– В самом лучшем смысле…

Его смех был скорее похож на вздох. Он провел пальцем по нижней губе Марии.

– К сожалению, моя дорогая, и в худшем – тоже.