Глава 13
На следующий день Имоджин опять проснулась в одиночестве, но на этот раз она не думала о том, что Фицроджер бросил ее. Какими бы трудностями и неприятностями ни был чреват их брак, он ни за что не откажется от дармового источника богатства и власти. Гораздо более вероятным казалось то, что однажды он не выдержит, свяжет ее и возьмет силой.
Имоджин горела желанием заняться делами Кэррисфорда, но когда ей доложили, что граф Ланкастер сослался на усталость после своего путешествия и не поехал с королем на охоту, ей стало не до хозяйственных хлопот. Она даже поспешила вернуться в свою комнату, чтобы избежать с ним случайных встреч. Ей не хотелось сталкиваться с этим человеком, хотя бы потому, что это было опасно.
Что предпримет Ланкастер, если заподозрит, что их брак запечатлен лишь на бумаге? Он наверняка не будет молчать, и король, разумеется, не захочет открыто пойти против влиятельного и богатого аристократа. Генриху предстояло укрепить свое право на трон, и он не мог ссориться с английской знатью.
Обдумывая создавшуюся ситуацию и возможные выходы из нее, Имоджин от всей души пожелала, чтобы их брак с Фицроджером наконец пришел к логическому завершению. Тогда все значительно упростится — как для нее лично, так и для всего королевства. Сидя в одиночестве в тишине и уюте их общей спальни, она понимала, что сделать это не так-то просто. Ее нетерпение было столь велико, что, окажись Фицроджер сейчас в замке, она обязательно затащила бы его в постель для новой попытки.
Эти мысли развеселили ее.
А как ей следовало найти себе занятие, чтобы не сидеть без дела? Пусть ей не удалось стать хорошей женой, но научиться управлять хозяйством она наверняка сможет. Сегодня она займется счетами, чтобы знать, как велики ее долги.
Башмачник прислал новую пару обуви, и она убедилась, что имеет дело с настоящим мастером. Башмаки совсем не натирали пораненные места и идеально сидели на ноге. А толстые пробковые подошвы могли защитить от любой сырости и грязи.
Ее вовсе не радовала необходимость соваться в тайный проход: он был темный, сырой и тесный. В некоторых местах коридора жутко воняло, и она еще ни разу не бродила там в одиночестве. Однако этот страх был ей знаком, и Имоджин не сомневалась, что сумеет с ним справиться — в отличие от других страхов. Больше всего ее смущало то, что в подземелье могут водиться крысы, хотя до сих пор она ни разу не натыкалась в проходе на этих тварей. Зато она знала, что крысы боятся яркого света.
По винтовой лестнице, ведущей в маслобойню, Имоджин спустилась вниз, краем глаза следя за тем, не покажется ли где-нибудь поблизости Ланкастер. Убедившись, что в коридоре, где стены были отделаны панелями, нет ни единой живой души, Имоджин нажала на одну панель и проскользнула в каменный альков, а потом аккуратно вернула ее на место. Для невнимательного наблюдателя альков не представлял собой ничего особенного, только она одна знала, на какое место следует нажать, чтобы кусок стены повернулся и открыл вход в подземелье.
Невольно Имоджин напрягла слух, ожидая, что вот-вот рядом раздадутся тихое шуршание и шорох крохотных лапок, но благословенную тишину нарушал лишь ритмичный стук капель где-то в глубине коридора. Она облегченно вздохнула.
Пол был сухим и гладким, и она уверенно двинулась туда, где хранилась масляная лампа. Она ловко высекла искру и зажгла фитиль. Тонкий язычок пламени показался ей необычно ярким, но выхватил из тьмы лишь сырые каменные стены, покрытые зеленой плесенью, да густую паутину. Но даже этот жалкий свет помог Имоджин почувствовать себя увереннее.
Она быстро пошла по коридору, поворачивая в нужных местах и ни разу не усомнившись, что идет правильно. Наконец она остановилась и, вынув из кладки камень, достала из тайника ключ от сокровищницы.
Она отправилась дальше, чувствуя, как коридор спускается все глубже под землю. Влаги на стенах прибавилось, а пол стал скользким.
Теперь она добралась до развилки, и один из открывшихся ей проходов выглядел на редкость заброшенным. Судя по многим слоям паутины, в этот коридор никто не совался на протяжении многих лет. Она увидела, что пол здесь покрыт водой. Имоджин наклонилась как можно ниже, чтобы пролезть под паутиной, и пошлепала прямо по маслянисто блестевшей луже, оказавшейся ей всего лишь по щиколотку. Темная жижа противно чавкала под пробковыми подошвами, и один раз Имоджин поскользнулась на какой-то выбоине и чуть не упала, но успела схватиться за выступ стены.
Если бы случайно попавший сюда человек посмотрел с этого места вперед, он наверняка бы решил, что коридор заканчивается тупиком, но Имоджин знала, что это не так. Сбоку от скалы, запиравшей проход, имелась узкая щель. Она вела в небольшую пещеру, запертую дубовой дверью, окованной железом.
Облегченно переведя дыхание, Имоджин вставила ключ в заботливо смазанный замок. Дверь распахнулась, открывая ей доступ к сокровищам Кэррисфорда.
Здесь было тесно от сундуков, мешков, ящиков и расставленных по полкам золотых блюд и кубков.
Она была бы рада взять кое-что из этой посуды наверх, чтобы вернуть главному залу хоть какую-то роскошь, но посчитала недальновидным хвастаться перед королем своим богатством. Ей нужны деньги, чтобы расплатиться с долгами, и немного украшений. Пока этого достаточно. Она подошла к сундуку и вынула оттуда два кошеля с деньгами.
Из другого сундука она достала кое-какие украшения, не забыв прихватить и пару обручей. И тут она вспомнила, что Фицроджер до сих пор не получил от нее подарка в честь свадьбы. Она хотела подарить ему что-нибудь особенное.
Она открыла сундук с драгоценностями ее отца. В сундуке хранились все его вещи, вплоть до последнего кольца, доставленные сюда после его смерти. Она сама принесла их в сокровищницу вместе с Сивардом и сэром Гилбертом — единственными людьми, которым она доверяла.
Со слезами на глазах она разглядывала до боли знакомые предметы, которые носил когда-то лорд Бернард. Она выбрала огромный рубин размером с перепелиное яйцо на золотой цепи и вспомнила, как любила в детстве ловить лучи солнца в этот прозрачный камень. А тетя Констанс уверяла, что однажды она захотела откусить кусочек рубина и сломала молочный зуб.
Она разжала пальцы, и рубин упал в сундук. Это не подойдет ее мужу.
Она перебирала мягкие замшевые мешочки, уже зная, что ищет. Наконец она нашла. Это была массивная золотая цепь, украшенная изумрудами, — одно из самых роскошных украшений, и к тому же его почти не носили: лорд Бернард его не любил. Зато на Фицроджере цепь будет смотреться великолепно.
Она заколебалась. Если она подарит ему эту цепь, ее муж сразу поймет, что ей удалось добраться до сокровищницы.
Значит, так тому и быть. В любом случае он все узнает, ведь Имоджин должна расплатиться с долгами.
Она увязала выбранные вещи в подол платья и старательно заперла за собой тяжелую дверь. Не задерживаясь больше, она пошла обратно по коридору и снова низко нагнулась, чтобы не потревожить паутину у входа.
Слегка задыхаясь, Имоджин поспешила дальше и спрятала ключ на старое место за камнем в стене. Затем она направилась туда, где всегда хранилась лампа. Однако с этого места она выбрала для возвращения другой путь, так как не хотела рисковать, выйдя из потайного хода возле маслобойни. Это было людное место, и ее могли заметить в самый неподходящий момент.
Она пошла по проходу, ведущему в гардеробную рядом с залом. Осторожно выскользнув из комнаты, она заторопилась наверх, к себе. К той комнате, что делила отныне с Фицроджером.
Но возле лестницы, ведущей в башню, ее окликнул знакомый голос. Ланкастер! Покарай Господь этого человека! Она сделала вид, будто не слышит, и бегом припустила в спальню. Бросила драгоценности в свой сундук, захлопнула крышку и едва успела стряхнуть с себя пыль и паутину, как в комнату без стука ввалился отец Вулфган.
— Дочь моя, где ты была?
Имоджин хотела ответить, что его это не касается, но ужаснулась собственной дерзости. А потом она вспомнила о данном Фицроджеру обещании избавиться от капеллана, и у нее подогнулись колени.
Когда рядом с ней был Фицроджер, ей казалось, что она легко справится с любыми трудностями. Но теперь, нос к носу с отцом Вулфганом, она оробела.
— Я проверяла наши кладовые, святой отец, — ответила она.
— Тебя искали повсюду и не могли найти. Милорду Ланкастеру угодно было с тобой поговорить. Ты не имеешь права отказать ему в этой просьбе.
— Не имею? — Что за новости? С каких это пор Вулфган оказался на побегушках у Ланкастера?
— Он — богобоязненный человек, — заявил отец Вулфган. — Он не алчет крови и братоубийственной войны. Он щедрой рукой жертвует на святые дела. Если бы он стал твоим покровителем, то непременно нашел бы место на своей земле для нового монастыря, где святые люди вели бы чистую жизнь, угодную Господу!
У Имоджин вырвался тяжелый вздох. Вот, значит, как. Даже святой отец Вулфган имел в этом деле свою корысть. Уж не рассчитывал ли он стать аббатом в новом монастыре? Впрочем, это давало кое-какую надежду на решение ее проблем.
— Возможно, лорд Фицроджер тоже сумеет найти для вас такое место, — сказала она.
— Он извращает все, к чему прикасается! Я сам был свидетелем того, как он уволок тебя в свое логово, когда еще не село солнце и тьма не покрыла все грехи этого мира!
— Мы играли в шахматы! — выпалила Имоджин, готовая на все, лишь бы прекратить этот отвратительный разговор.
— Шахматы? — Он недоверчиво впился в нее взглядом.
— Да! — Имоджин знала, что не выдержит нового покаяния и литании. Уж лучше встретиться с графом. — Я побеседую с лордом Ланкастером в саду, — отчеканила она. — Пожалуйста, передайте ему это.
Вулфган сердито прищурился: он не привык получать от нее приказы. Но наконец молча благословил ее и вышел.
Господи, ну как прикажете ей объявить Вулфгану, что ему отказано от дома, если в его присутствии Имоджин всякий раз чувствует себя беспомощным ребенком? Было бы гораздо легче поручить это Фицроджеру, но она понимала, что должна все сделать сама. Только сначала ей предстояло выдержать сражение с Ланкастером.
Это было любопытно и в то же время опасно: граф явно не собирался признавать свое поражение. Могло ли быть так, что он заподозрил правду? Не проболталась ли она отцу Вулфгану? Не дала ли ему повод догадаться, что их брак не завершен?
Она была уверена, что не говорила об этом.
Значит, теперь нужно убедить в этом Ланкастера.
Имоджин вытерла вспотевшие ладони о платье и позвала Элсвит. Девочка явилась бегом, и она приказала ей проверить, не осталось ли пятен грязи и пыли у нее на щеках или на одежде. Еще утром Элсвит расчесала ей волосы и заплела в две тугие косы с шелковыми лентами, но теперь Имоджин получила возможность одеваться, как замужняя дама, и покрыла голову вуалью, закрепив ее тяжелым золотым обручем.
Затем медленно и величаво, как и полагается хозяйке замка, она спустилась в сад.
Этот сад был заложен еще матерью Имоджин на небольшом квадратном клочке двора, примыкавшем к самой цитадели. Лорд Бернард не жалел денег на его содержание в память о дорогой усопшей супруге, и тетя Констанс тоже любила ухаживать за ним. Имоджин нравилось гулять в саду, но и только. Она не очень разбиралась в растениях и не любила пачкать руки.
Но сад этот был своего рода символом будущего. Кэррисфорд выживет, несмотря на невзгоды и трудности, а вместе с ним выживет и она. Ведь не напрасно ее называют Цветком Запада! А горе и опасности научат ее быть сильной…
— Ага, вот вы где!
Имоджин обернулась, едва успев скрыть недовольную гримасу, и увидела Ланкастера. Он неторопливо шагал по дорожке, и вид его был солидным и внушительным. Редкие волосы тонкими колечками обрамляли одутловатое лицо. Имоджин отошла подальше от садовников, так как не ожидала от предстоящей встречи ничего хорошего.
Граф удивил ее. Высокомерный гнев, прозвучавший в первой его фразе, пропал без следа, когда он произнес:
— Имоджин, дорогое мое дитя! Как тяжко тебе пришлось в эти дни! — Он простер ей навстречу свои мясистые руки, и Имоджин по старой привычке покорно упала в его объятия.
Он прижал ее к груди. Его руки были мягкими, горячими и липкими от пота, совсем не похожими на другие руки…
— Я был поражен до глубины души, когда услышал о безвременной кончине лорда Бернарда, моя дорогая! Я был уверен, что это лишь незначительное недомогание и что мой врач без труда поставит его на ноги… — Он даже потер глаза, хотя Имоджин отлично видела, что в них нет ни слезинки. — Но как только мастер Корнелиус сообщил мне, что здесь случилось, я помчался сюда, не медля ни секунды!
— Это было потрясением для всех нас, — промолвила она, направляясь к мраморной скамье. Отец утверждал, что эта скамья сохранилась в Кэррисфорде еще со времен римского владычества.
Это было его любимое место.
Она села, и Ланкастер устроился рядом, так широко расставив ноги, что их колени соприкоснулись. Прежде они много раз сидели точно так же, однако Имоджин не тревожила эта близость. Сейчас она с трудом подавила желание отодвинуться на самый край скамьи.
— Ужасным потрясением, — подхватил он, фамильярно похлопав ее по колену. — И еще больше меня потрясла новость, что на тебя напали. Детка, как им удалось заставить тебя выйти замуж за этого ужасного человека?
— На меня напали не они, а лорд Уорбрик. — Имоджин гневным жестом обвела свой сад. — Он разорил Кэррисфорд.
Лишь легкий прищур выдавал снедавшее его нетерпение, и Имоджин напомнила себе, что должна быть чрезвычайно осторожна. Ланкастер очень умен, и его не обведешь вокруг пальца.
— Но ведь Кэррисфорд неприступен, Имоджин! Как же Уорбрику удалось сюда проникнуть?
— По-вашему, это мы его впустили? Что за безумная мысль! Думаю, здесь не обошлось без предательства! — Она не видела причин делиться с ним своими подозрениями. — Мы предполагаем, что кто-то из монахов, попросивших у нас убежища, оказался самозванцем и оглушил часовых у ворот.
— Но лорд Бернард писал мне, что на время своей болезни приказал запереть Кэррисфорд наглухо, — задумчиво произнес Ланкастер.
— Так оно и было. Но монахи уже обосновались в замке, когда мой отец заболел. Они прожили у нас несколько дней. Они шли в Вестминстер, но один из них захворал в пути. Каждое движение причиняло бедняге ужасную боль, и святой отец выпросил у лорда Бернарда позволение оставить его здесь, а не переносить в Гримстед. Мой отец всегда… всегда проявлял великодушие к святым отцам.
— Совершенно верно, — машинально процедил Ланкастер, думая о чем-то своем. — Но, девочка моя, тогда становится ясно, что эта трагедия была заранее кем-то спланирована!
— Спланирована? — возмущенно вскинулась Имоджин. — Но как можно спланировать заранее резню в замке и убийство невинных людей?
— Это значит, что даже смерть твоего отца не была случайной. — Ланкастер упорно не отрывал взгляда от поникшей лилии.
— Не была случайной? Но ведь он умер от какой-то жалкой царапины! Даже если его ранили специально, то как можно было быть уверенным в том, что произойдет заражение крови и начнется лихорадка?
— Мастера Корнелиуса поразила скорость, с какой началось заражение. — Он наконец-то поднял на Имоджин тяжелый взгляд. — Он предположил, что острие стрелы было заранее обмазано ядом. Вы установили, чья это стрела?
Ее отца убили? Эта мысль сбила Имоджин с толку.
— Мы не смогли выяснить это сразу, а потом стало не до поисков. Возможно, это был браконьер, но егеря не нашли никаких следов.
— Значит, негодяй успел скрыться. Интересно, кто заплатил ему за этот выстрел?
— Уорбрик! — уверенно произнесла Имоджин. Наконец-то все встало на свои места. — Только он собирался взять приступом Кэррисфорд. Гореть ему вечно в аду за его черные дела!
— Или Фицроджер, — вкрадчиво добавил Ланкастер. — В итоге ведь именно он получил приз!
— Нет! — уверенно выпалила она, но сразу сообразила, что Ланкастеру надо еще доказать свою правоту. — Это не похоже на него, милорд. Если бы лорд Клив убил моего отца, он не задумываясь в тот же день захватил бы наш замок. Уверяю вас, в таких делах мой муж чрезвычайно ловок.
— Так я и понял… — многозначительно протянул Ланкастер. — Но он мог попросту не подумать, что должен спешить, если был уверен, что ты никуда не денешься. Может, он надеялся применить к тебе осаду иного рода, нежели Уорбрик? Тебе известно, что твой отец отклонил его предложение стать твоим кавалером?
— Отклонил? — Имоджин готова была зажать уши руками и убежать от этого липкого, противного голоса, но она успела повзрослеть за последние дни. Она не обратилась в бегство.
— Да. Разве лорд Бернард согласился бы доверить твою судьбу человеку со столь сомнительным прошлым? Во всем этом я вижу черную руку Красавчика! Когда герцог Роберт представляет постоянную угрозу, а Беллем баламутит воду в западных провинциях, Генриху, как воздух, необходима надежная опора в этой части страны. Он послал Фицроджера с заданием избавиться от своего золотушного братца и захватить Клив. Следующим шагом должен был стать захват Кэррисфорда. Я уверен, что они были бы не прочь добиться своего более цивилизованным способом, но поскольку твой отец отверг предложение Фицроджера, он был обречен. Забавное совпадение, правда? Брат Генриха, король Уильям, скончался от случайной стрелы, попавшей в него на охоте, и вот мы снова сталкиваемся с чем-то подобным… — Он вперил в Имоджин пронзительный взор. — Боюсь, дорогая, что твой отец был бы ужасно разочарован, если бы узнал обо всем.
Имоджин стало тошно. Как ни пыталась она сопротивляться, его рассуждения выглядели вполне логичными. Хью из Клива скончался на редкость вовремя, а внезапная смерть короля Уильяма Руфуса породила множество разных слухов по всей стране… И все же она не могла заподозрить своего мужа в причастности к гибели ее отца. Тогда ей остается только наложить на себя руки.
Она так глубоко погрузилась в мрачные мысли, что Ланкастеру не составило труда догадаться о той буре, что бушевала в ее груди. Он воспользовался моментом и взял ее руку якобы для того, чтобы утешить.
— Дорогая, еще не все потеряно! Поверь, я могу помочь тебе расторгнуть этот брак! Тебе стоит только объявить, что тебя вынудили к нему силой. Или похитили и запугали.
— Слишком много людей видели, что я давала обеты по собственной воле, и никто меня не принуждал, — возразила Имоджин, качая головой.
Она успела заметить, как его лицо исказилось от ярости, но тут же снова обрело обманчивую безмятежность. Это напомнило ей, что, кем бы ни был на самом деле Фицроджер, граф Ланкастер печется прежде всего о своих интересах. И она попыталась посмотреть на все, что он сказал, с этой точки зрения.
Он не спускал с нее настороженного взгляда.
— Женщины шепчутся, что на простынях не осталось следов крови.
У Имоджин пересохло во рту. Ей следовало ответить так же, как отвечал всем Фицроджер: все зависит от позы и осторожности. А что, если Ланкастер потребует описать детали?
— Ну, Имоджин? Стала ли ты его настоящей женой, или Фицроджер дал маху?..
— Он никогда и ни в чем не дает маху, — как можно тверже проговорила она, смело ответив на его взгляд. Хорошо, если ее маска окажется достаточно надежной.
— Это правда?
— Да.
Похоже, ответ Имоджин показался Ланкастеру неубедительным, потому что он спросил:
— И ты готова поклясться, что ваш брак завершился, как и положено?
— А как еще следует понимать мои слова? — Святая Мария, помоги и спаси ее грешную душу! Никогда в жизни Имоджин не давала лживых клятв!
— Имоджин, тебе не следует бояться этого человека. Если бы не расположение короля, он так бы и остался полным ничтожеством, а у меня есть возможность защитить тебя от Генриха. До сих пор никто не может уверенно сказать, сумеет ли наш Красавчик усидеть на троне!
— Это речи предателя! — возмутилась Имоджин в надежде отвлечь его от своей персоны.
— Это речи мудрого мужа. Отец Вулфган уверен, что тебе пока еще удается избежать соблазнов и не поддаться похоти.
Только теперь до Имоджин дошло, насколько превратно Ланкастер истолковал туманные речи святого отца. Ошибка была столь нелепа, что она едва удержалась от смеха.
Если бы здесь оказался Фицроджер! Уж он-то сумел бы поставить на место этого спесивого старика!
А Ланкастер, не поняв ее настроения, вытащил из-за пазухи золотой крест, инкрустированный мелкими самоцветами.
— Дай мне торжественную клятву на этом святом кресте, Имоджин из Кэррисфорда, что ты стала настоящей женой Бастарду Фицроджеру!
Она попыталась отодвинуться, но он цепко держал ее за локоть. Несмотря на кажущуюся мягкость, граф был достаточно сильным человеком.
— У вас нет никакого права требовать от меня подобной клятвы, милорд! Я достаточно ясно сказала вам…
— Поклянись, — процедил он, — а не то я доведу дело до суда, и не светского, а церковного, и тебя заточат в монастырь, пока суд не примет решение. Достаточно простого осмотра, чтобы проверить твои слова!
Имоджин побледнела. Она могла бы закричать, позвать на помощь, и сюда мигом явилась бы вооруженная стража, но это не помешает Ланкастеру выполнить свою угрозу. Скажи она сейчас правду, и ей уже не отвертеться от графа, даже Генрих не сможет ее защитить. Единственным приемлемым выходом для нее оставалась еще одна попытка отдаться Фицроджеру — при условии, что он попросту возьмет ее силой.
А сейчас она готова была на любое кощунство — лишь бы спасти их брак.
Она попросила Господа о прощении, а затем положила руку на святой крест.
— Даю клятву на кресте, что являюсь настоящей женой Тайрону Фицроджеру, лорду Кливу. — Она поспешила отодвинуться, и на сей раз Ланкастер не пытался ее удержать.
Небеса не разразились громом и молнией, чтобы покарать несчастную грешницу, однако она почувствовала себя опустошенной.
Имоджин поднялась со скамьи и дрожащими руками расправила платье.
— С вашей стороны это был дурной поступок, милорд. Вы знаете, как меня воспитывали, и подобные грубые приемы до сих пор меня смущают. Сожалею, что вашему желанию взять меня в жены не суждено сбыться, но я не сомневаюсь, что за верную службу король найдет вам достойную невесту.
— Во всей Англии не найдется невесты более достойной, чем ты, Имоджин из Кэррисфорда! — вскричал Ланкастер, прожигая ее гневным взглядом. — Стоит мне подумать, сколько хлопот ты доставила мне в последние месяцы… Я боготворил тебя, как саму Пречистую Деву! Жаль, что я не догадался завалить тебя и изнасиловать, как простую крестьянку!
— Мой отец убил бы вас! — воскликнула она, отступая перед этой яростной вспышкой.
— Твой драгоценный папуля всегда был практичным человеком, а я не уступал ему ни в богатстве, ни в могуществе, — злобно процедил Ланкастер. — И он никуда бы не делся — благословил бы наш брак, как миленький! — Он встал и навис над ней огромной тушей. — Так или иначе, Имоджин из Кэррисфорда, но ты станешь моей!
Он развернулся и зашагал прочь.
Имоджин была в шоке — ведь угроза Ланкастера относилась не только к ней, но и к Фицроджеру. А она убедилась на собственном опыте, что даже здоровый и полный сил человек может в любой момент умереть, и вдобавок умереть внезапно, как ее отец.
Ее отца убили.
И она только что дала лживую клятву.
Она хотела скрыться в часовне, чтобы на коленях молить Господа о прощении и попросить совета, но слишком велика была вероятность того, что Ланкастер продолжает следить за ней в надежде получить именно такие доказательства своей правоты.
Можно покаяться перед отцом Вулфганом, но это было бы еще большей глупостью.
Но что будет с ее грешной душой, если она умрет без покаяния?
Она металась по саду, не зная, как теперь быть. Она должна узнать, кто повинен в смерти ее отца. Она не могла, не хотела верить, что к этому приложил руку Фицроджер, но не исключала возможности участия в этом самого короля.
Но в первую очередь такой подлости можно было ждать от Уорбрика.
Она ухватилась за эту мысль. Да, если кто-то действительно убил ее отца, то это мог быть только Уорбрик. В конце концов, если бы в деле был замешан король, Фицроджер непременно бы об этом знал.
А теперь Ланкастер стал врагом и Фицроджера. Не станет ли ее муж следующим, кто пострадает от случайной стрелы? Вот и сейчас он на охоте…
Она заставила себя не думать об этом, пока не сошла с ума от страха. Он и вчера был на охоте — и ведь ничего не случилось!
Но ведь и Ланкастера вчера не было в замке!
А теперь получается, что она подозревает Ланкастера в предательском убийстве ее отца! Если бы он и правда был виновен, то зачем бы ему было посылать своего врача или так долго выжидать, чтобы явиться сюда по ее душу…
Она отмахнулась от этих мыслей и отправилась проверять счета.
Поначалу цифры совсем не желали слушаться, и ей пришлось прибегнуть к помощи Сиварда и брата Катберта, чтобы хоть в чем-то разобраться.
Но ее мысли то и дело возвращались к ложной клятве.
— Думаю, для первого раза вы достаточно потрудились, леди Имоджин! — благодушно заметил брат Катберт.
Имоджин заставила себя сосредоточиться на цифрах. Она вымолит прощение, но не при посредничестве отца Вулфгана. Она обнаружила, что перестала ему доверять, как только узнала о его сговоре с Ланкастером. Этот сговор, усугубленный стойкой ненавистью капеллана к Фицроджеру, мог оказаться смертельно опасным.
Она похолодела при мысли, что в любом случае не сможет покаяться в своем грехе, пока их брак не будет логически завершен. Ведь чтобы покаяться, ей придется выложить всю правду! Нет, только не это!
Святая Мария, помоги ей!
— Леди Имоджин, — спросил Сивард, — вы не возражаете против покупки новых занавесей?
— Что? — Имоджин заставила себя вспомнить о деле. — Ах да… конечно. И пошлите кого-нибудь в Лондон посмотреть, нельзя ли купить гобелены, похожие на те, что мы привезли когда-то из Италии.
— Это обойдется нам очень дорого, леди.
— Ничего, мы не обеднеем. Я хочу вернуть Кэррисфорду былую славу.
— Возможно, следует для начала посоветоваться с лордом Фицроджером…
— Нет, — запальчиво отрезала Имоджин. — Я — хозяйка в Кэррисфорде, и я буду решать, на что тратить свои деньги!
Она заметила, как переглянулись мужчины, и догадалась, что еще не раз столкнется со скрытым неповиновением своим приказам. Вздохнув, она вернулась к колонкам цифр.
К счастью, Сиварду удалось спрятать от Уорбрика книгу со счетами Кэррисфорда, а также сундучок с расписками и другими документами. Имоджин не зря учили разбираться в деловых бумагах, и как только ей удалось сосредоточиться, она легко разобралась во всем, что было сделано после смерти ее отца.
Ничего непоправимого. Нигде не было признаков того, что Фицроджер прикарманил деньги от ее поместий, зато накопилась целая пачка счетов за продукты, оплаченных из казны Клива. Имоджин дотошно подсчитала все до последнего фартинга. К этой сумме она прибавила деньги, потраченные Сивардом на восстановление хозяйства и жалованье старшим офицерам.
С учетом всех мелочей сумма ее долга оказалась почти равной тем деньгам, что она вынесла недавно из сокровищницы.
Но Имоджин не жалела об этом: наконец-то она начинает чувствовать себя хозяйкой. Она даже проверила, сколько денег потрачено на содержание ее сводных братьев и сестры, хотя Сивард сделал попытку утаить от нее эти счета. Она была рада узнать, что дети живут в семье преуспевающего торговца и голод им не грозит. Будущее покажет, что еще она сможет для них сделать.
Наконец со счетами было покончено, и Имоджин спустилась в зал перекусить. Поскольку большинство мужчин уехали на охоту, за столом собралось совсем мало людей. Однако Ланкастер, разумеется, явился, чтобы следить за ней, как хищный ястреб. Даже отец Вулфган отвлекся от своих молитв, и так пялился на нее, будто хотел заглянуть в ее душу. Ей становилось тошно при мысли о том, чтобы снова встать с ним на молитву, но пока Имоджин не хватало храбрости открыто приказать ему покинуть Кэррисфорд.
С облегчением она вспомнила, что еще вчера решила навестить Гримстед, проведать раненых, а заодно и поучиться искусству врачевания. Может быть, ей удастся поговорить с тамошним аббатом — и о похоти, и о лживых клятвах? А вдруг он посоветует ей, как можно покаяться, не раскрывая всей правды?
Ей потребуется охрана. Сегодня Реналд отправился на охоту вместе с остальными, а командовать охраной замка остался этот мрачный верзила, сэр Уильям.
— Охрану, леди Имоджин? — подозрительно спросил он. — Но почему вам захотелось немедленно отправиться в монастырь?
Имоджин была уверена, что этот тупица решил, будто она ищет предлог для побега. И куда, интересно, она могла бы убежать?
— Я хочу проведать раненых, — заявила она. — Это мой долг — позаботиться, чтобы они ни в чем не нуждались.
— За ними и так хорошо смотрят, миледи, и я не думаю, что это разумно — покидать замок в столь неспокойное время.
— Сэр Уильям, от замка до монастыря меньше лиги! Его колокольню можно разглядеть со сторожевой башни! С надежной охраной что может со мной случиться?
— Мне это не нравится.
— Сэр Уильям, — процедила сквозь зубы Имоджин, теряя терпение, — если вы не обеспечите мне охрану, я поеду одна! И, если только вы не осмелитесь применить силу, меня ничто не остановит!
Судя по всему, он был бы не прочь для надежности посадить ее под замок, но не имел на это права, а потому с явной неохотой выбрал шесть человек для ее охраны.
Имоджин порадовалась, что одержала над ним победу. Было приятно проехаться верхом и самой править своей лошадью. Конечно, этой костлявой кобыле мышастой масти было далеко до ее милой Изольды. Но лошадь хорошо чувствовала седока, и прогулка доставила Имоджин немалое удовольствие.
Монастырский привратник был счастлив приветствовать дочь их покровителя, заменившую своего отца. Однако Имоджин огорчила весть, что аббат Франциск отправился в Уэльс по делам церкви и посоветоваться с ним не удастся. Но ничто не мешало осуществить ей вторую часть плана.
Брат Майлс, смотритель лазарета, привел ее в комнату, где стояли десять кроватей, на которых лежали те, кто получил ранения во время освобождения Кэррисфорда. Один солдат потерял ногу, раздавленную тяжелой бочкой.
Он побледнел и исхудал, но жизнерадостно улыбался:
— Не печальтесь обо мне, леди! Это моя вина, а не ваша! Нечего было хлопать ушами!
— Тем не менее, — возразила Имоджин, — ты пострадал на моей службе, и я постараюсь обеспечить тебя в будущем.
— Вы очень добры, леди, да только лорд Фицроджер сам обо мне позаботится. Он так и сказал, что меня не оставит.
— Он уже был здесь? — обратилась она к монаху.
— А как же, миледи, — ответил брат Майлс. — Он бывает здесь каждый день.
— Еще бы! — Раненый солдат улыбнулся, показав сломанный зуб. — Хозяин, конечно, выругал меня за ротозейство, да только все равно он меня не оставит.
Она и представить себе не могла, как ее муж умудрялся выкраивать время еще и для этих людей. Имоджин почувствовала себя совершенно никчемной личностью.
Ее подвели к самому тяжелому больному: его рана осложнилась лихорадкой. Солдат метался в бреду, и послушник не отходил от него, то и дело вытирая ему пот со лба.
— Он выживет? — вполголоса спросила Имоджин, вспомнив отца. Ее не пускали к лорду Бернарду почти до самого конца…
— Все мы в руках Божиих, но надежда еще есть.
— И все, что вы можете сделать, — это вытирать ему пот?
— Мы даем ему травяные отвары, чтобы не сгустилась кровь, и отгоняем демонов.
— Валериана и буквица?
— Да, леди. — Монах посмотрел на нее с уважением. — А еще отвар из цветков ромашки.
Они подошли к выздоравливающему солдату. Он чувствовал себя неплохо, хотя ослеп на один глаз.
Она повернулась к смотрителю.
— Я надеялась найти здесь солдата по имени Берт. — Его не было в этой палате. Неужели он умер от раны? Раны, полученной из-за ее упрямства?
— Мы отвели ему отдельную келью, миледи. Вы желаете его видеть? Боюсь, это не доставит вам удовольствия.
Бедный Берт!
— Да, — твердо ответила Имоджин. — Я желаю его видеть.
Ее проводили в небольшую прохладную келью с выбеленными стенами и распятием над изголовьем кровати. Старый монах стоял на коленях и истово молился. Берт исхудал так, что был не похож на себя, а кожа его приняла оттенок слоновой кости. С каждым вдохом в его груди что-то жутко клокотало и булькало.
— Пробито легкое, — пояснил брат Майлс. — Слишком глубокая рана. Такие не выживают. Но он упорно цепляется за жизнь. Иногда я даже думаю, что было бы милосерднее… Но всегда остается надежда на чудо. А его страдания здесь сократят время его пребывания в чистилище. Все в руках Божиих.
Берт вдруг заворочался в кровати и пробормотал что-то невнятное. Старый монах громче забубнил молитву. Имоджин инстинктивно подошла и положила руку больному на плечо. Он горел в лихорадке.
— Лежи спокойно, Берт, — ласково промолвила она. — Тебе нельзя двигаться. Хочешь пить?
Он ничего не ответил, но посмотрел на нее, и она поняла, что раненый узнал свою госпожу и что ему очень больно. Из-за нее. Если бы она не приказала Берту отвезти ее в Кэррисфорд во время штурма, Берт и сейчас бы сидел в замке и бражничал и тискал шлюх вместе с остальными солдатами Фицроджера.
Имоджин не дождалась ответа на свой вопрос. Она просто налила воды из кувшина в деревянную кружку. Осторожно приподняла голову раненого и влила несколько капель ему в рот. Большая часть воды стекла по подбородку, но немного ему удалось проглотить.
Имоджин посмотрела на брата Майлса:
— Я побуду возле него какое-то время. — Она имела в виду — пока он не скончается.
— Это может продлиться до самой ночи, миледи, — неохотно ответил монах.
— Значит, я проведу здесь ночь. Отошлите мою охрану в замок. Пусть передадут моему мужу, что я остаюсь.
Монахи пошептались, и тот, что был постарше, вышел, оставив Имоджин свой табурет. Брат Майлс на минуту вызвал ее из комнаты.
— Вы ничем не поможете ему, разве что иногда вытирайте пот со лба. Это принесет ему некоторое облегчение. — Он все еще не решил, следовало ли допускать Имоджин к умирающему.
— Мне не приходилось зашивать раны, святой брат, но за больными ухаживать я умею.
— Да, леди, но я уже сказал, что это может затянуться. И временами такие больные испытывают самые жуткие страдания именно перед концом.
— Тогда я позову на помощь. Это по моей вине он так страдает, и я должна помочь ему всем, что в моих силах.
Монах пожал плечами и ушел. Имоджин села у постели умирающего солдата. Никакие душистые травы не могли заглушить смрад разложения и смерти, но Имоджин не замечала этого жуткого запаха. Она выполнит свой долг до конца, как должна была выполнить его у ложа умирающего отца.
Имоджин намочила тряпицу и протерла больному лоб и шею.
— Если бы мы повернули время вспять, Берт, — заговорила она, — я бы снова не усидела на месте, хотя и знала, что должна оставаться в лесу до приказа Фицроджера. — Она опустила тряпицу в тазик с водой и осторожно взяла в руки тяжелую, мозолистую руку Берта. Каким-то шестым чувством она ощутила, что несчастный слышит ее слова.
— Ты знаешь, что все кончилось хорошо? Уорбрика прогнали, а замок весь разгромлен, но лорд Фицроджер мигом взял дело в свои руки, а теперь я и сама занялась хозяйством. Мне следовало сделать это в самый первый день, но я еще не привыкла к такой жизни, и в этом-то все и дело…
Она замолчала, задумавшись над своими бедами, но тут вялая рука у нее в ладонях еле заметно дрогнула, что могло означать пожатие. Она посмотрела Берту в лицо, но оно выражало лишь бесконечную муку и близкую смерть, и несчастный солдат корчился от боли при каждом тяжелом вздохе.
Она решила продолжить свой рассказ.
— Тебе не говорили, что мы теперь женаты и что на свадьбу приехал даже король…
