Глава 25

Холодный январский дождь без передышки бил по оконным стеклам. Но в маленькой гостиной замка Бриджуотер было тепло и уютно. Пруденс сидела на полу, скрестив ноги, спиной к камину, и играла с Питером в большой мяч. Он радостно засмеялся, обнажая только что прорезавшиеся передние зубки, и своими пухлыми ручонками подтолкнул к ней игрушку.

Питер был так восхитителен, что Пруденс не могла удержаться и протянула руки, чтобы обнять его. Ребенок пополз к ней по ковру. Пока Пруденс приглаживала темные кудряшки, упавшие ему на лоб, малыш лепетал что-то на своем детском языке и тыкал пальчиком в черную мушку, закрывавшую оспинку возле ее глаза. Она поиграла свободной рукой в «кукушечку» и была вознаграждена россыпью заливистого смеха.

Мэри, нянька Питера, предложила:

– Позавтракайте, миледи. А то все остынет.

И указала на стол в центре комнаты и на лакея, который маячил возле буфета, заставленного едой.

– Погоди еще немножечко, – сказала Пруденс. – Когда я слышу, как Питер смеется, у меня на сердце становится тепло. А как подумаю, что могло бы произойти, если бы… – Она вся передернулась.

– Да уж. Старик сквайр всегда вспоминал слова Уэсли: «Тот, кто играет в детстве, тот и вырастет легкомысленным человеком».

– Чепуха! Да разве Господь может осуждать радости детей?

И Пруденс снова рассмеялась, потому что Питер, вырвавшись из ее объятий, пополз прочь и принялся исследовать блестящую ручку от ящика комода.

Мэри покачала головой.

– Скоро он начнет ходить.

Никогда еще не видела такого сильного, здорового малыша.

Питер тянул за ручку, сидя на полу. И вдруг ящик подался вперед И упал, ударив мальчика по спине. Содержимое рассыпалось по ковру. Питер закричал от удивления и ужаса. Мэри тут же подбежала к нему и прижала к себе, успокаивая нежными словами. Лакей ползал по полу, подбирая разбросанные вещи.

– Проклятие! Пру, этот ребенок перевернет вверх дном весь дом! И как ты только позволяешь?

Пруденс поднялась на ноги и обернулась. Росс стоял в дверях и смотрел на происходящее с загадочной улыбкой. О чем он думает? За два месяца, что они провели в замке Бриджуотер, Росс ни разу не поиграл с ребенком и вообще, казалось, почти не замечал его. Правда, он довольно регулярно осматривал Питера, но только как дотошный врач, чтобы убедиться, что ребенок здоров.

Может, присутствие малыша в доме докучает Россу? Или он холоден только потому, что это сын Джеми, о котором всегда будут напоминать темные кудряшки Питера? «Твой ребенок» – так говорил Росс, словно у него и в мыслях не было стать его отцом.

Пруденс подождала немного. Мэри тактично удалилась, подхватив Питера. Вряд ли эта женщина не замечала подводных течений и напряженности в отношениях хозяев, которая постепенно скапливалась здесь и сгущалась, как пар, оседающий на стенках бутылки.

– Доброе утро, Росс, – тихо поздоровалась Пруденс.

Вспыхнув, она уставилась на свои башмачки. Ей сразу вспомнились бурные ласки Росса, которыми он одарил ее нынешней ночью. После ужина он всегда загорался страстью. Более пылкого и ненасытного любовника невозможно было и представить.

Но днем Росс становился холодным, напряженным и вел себя отстраненно. Порой он казался таким чужим, что Пруденс хотелось кричать от отчаяния. Она надеялась, что эта пропасть отчуждения появилась только из-за присутствия в доме маркиза, но не могла забыть и о другой причине. Ведь Росс так мечтал об одиночестве, о полном разрыве с отцом. Может, он отвергает Пруденс и Питера потому, что они нарушили его планы, вынудили поступиться своими принципами? А страстные любовные игры – это для Росса своего рода вознаграждение, средство уменьшить свое недовольство?

Росс, казалось, и не заметил румянца, залившего щеки Пруденс. Он кивнул и неторопливо направился к столу, накрытому для завтрака.

– Ты уже поела?

Пруденс отрицательно покачала головой. Росс знаком приказал лакею отодвинуть для нее стул.

– Садись и позавтракай со мной.

Росс наполнил свою тарелку едой. У Пруденс, наблюдавшей за ним, к горлу подступила тошнота. Он впился зубами в отлично прожаренную отбивную, а она с трудом проглотила кусочек тоста и запила его чаем. Только бы Росс не устроил ей очередной допрос! Пруденс сводил с ума этот бесстрастный, профессиональный тон, который он пускал в ход, когда речь шла о ее здоровье.

Конечно, она прекрасно понимала, что опять беременна. В декабре у нее не было месячных, по утрам уже не раз приходилось бороться с тошнотой, стискивая руками живот, который сводили судороги. Но как сказать об этом Россу? Его обращение с Питером заставляло Пруденс призадуматься: а хочет ли он вообще иметь детей? Допустим, хочет. Но вдруг, узнав о том, что скоро на свет появится его собственный ребенок, Росс будет испытывать еще большую неприязнь к Питеру?

Росс поднял глаза от тарелки и нахмурился.

– Почему ты ничего не ешь?

– Это… это из-за погоды, – солгала она. – Целую неделю идет дождь. Такая тоска! У меня совсем пропал аппетит.

Объяснение, видимо, удовлетворило Росса. Он кивнул.

– Дождь измучил нас всех. Хоть бы выглянуло солнце, иначе Тоби сведет меня с ума. Я еще никогда не видел его таким расстроенным и мрачным. Он окончательно ушел в себя. А когда его ум проясняется, только и слышишь: тут «дурная примета» и там «дурная примета». Господи, Тоби опять начал говорить о капитане Хэкетте и клянется, будто тот рыскает повсюду и только выжидает подходящее время, чтобы устроить всем нам какую-нибудь пакость.

– Бедный Тоби. – Пруденс надеялась, что, оказавшись в спокойной обстановке замка Бриджуотер, среди близких и доброжелательных людей, тот вновь станет самим собой и обретет рассудок.

Но Тоби, словно несчастный щепок, повсюду таскался за Россом, а когда хозяин прогонял его, устраивался в саду или в своей маленькой комнатке и сидел, тупо уставившись в пространство, или играл на дудочке.

– Сегодня ты, как обычно, возьмешь его в Лонгвуд? – спросила Пруденс.

– Конечно, он следует за мной, словно тень, – со вздохом ответил Росс. – Когда ты переберешься туда, я постараюсь пристроить Тоби в помощь конюху. Надо чем-то занять его.

– Ты поедешь верхом?

– Хотелось бы. Мне нужны физические нагрузки. Но эта погода… и Тоби… Нет, возьму фаэтон и какую-нибудь норовистую лошадку. Может, хоть это выведет меня из состояния летаргии.

– Когда мы переедем в Лонгвуд-Хаус, как ты думаешь?

– Недели через две, полагаю. Вчера рабочие обивали шелком столовую. Очень красивая французская ткань.

– О, как бы мне хотелось посмотреть! – с восторгом воскликнула Пруденс. – Я не была там уже несколько дней. Но сегодня можно отправиться в Лонгвуд в коляске, запряженной пони.

– Нет, пока не кончится дождь, – отрезал Росс.

– О Господи! – Пруденс тряхнула головой. – Я возьму зонтик.

– Черт возьми, Пру, почему ты так упряма? Путь неблизкий. И ехать в такую погоду вредно для твоего здоровья. Ты можешь простудиться. В последние дни ты стала чересчур бледной. Мне это не нравится.

Пруденс не выносила, когда в его голосе появлялись эти безапелляционно-покровительственные нотки. Как у врача, который знает ответы на все вопросы. Неужели Росс догадался, в чем дело?

– Цвет лица у меня стал бы лучше, будь мой муж поприветливее! – резко ответила она. – Го ты целыми днями пропадаешь в Лонгвуде, то рычишь на всех, словно медведь с занозой в лапе!

– Клянусь Господом, я… – заворчал Росс, хлопнув кулаком об стол, и поднялся.

Пруденс порадовалась его гневу. Надо хорошенько поссориться, и, может быть, тогда атмосфера разрядится. Главное – разбить лед отчужденности.

– Ты стал таким же невыносимым, как и в первые дни на борту «Чичестера»! – поддразнила она Росса.

– Нет, честное слово!.. – Его лицо побагровело.

– По-моему, Росс, я выбрал неподходящий момент для завтрака.

Щеки Росса побелели, и он обратил на отца свой ледяной взгляд.

– Это твой дом и твой стол, Джейсон. Мы не имеем права мешать тебе.

Маркиз вздохнул.

– Судя по твоему настроению, очевидно, бесполезно говорить, что ты здесь – самый желанный гость.

Росс откинулся на спинку стула, вооружился вилкой и ножом и с мрачным видом начал атаковать отбивную.

– Скажи это моей жене. С тобой она будет вести себя более покладисто, чем со мной.

Маркиз уселся на стул, который подставил ему лакей, отхлебнул горячего шоколада и взглянул на сына.

– Ты поздно завтракаешь сегодня, Росс. Обычно я лишен удовольствия побыть в твоем обществе. И когда прихожу к столу, выясняется, что ты давно уже укатил в Лонгвуд.

– Завтра я постараюсь не опаздывать, – проворчал Росс, не поднимая головы от тарелки.

Лицо маркиза исказилось от боли, и Пруденс передернулась Но старик спокойно занялся едой, которую поставил перед ним слуга, словно думал только о своем завтраке.

– По правде говоря, – начал он после долгого молчания, – я рад, что ты здесь. Ты же знаешь, на февраль и март я обычно переезжаю в Лондон и открываю свой кабинет. А ты не собираешься заняться врачебной практикой?

– Если и займусь, то будь уверен, – как можно дальше от твоего дома.

Маркиз побелел и сделал знак лакею.

– Убери это, – велел он срывающимся голосом. Пруденс сердито поджала губы. Росс так грубо вел себя с отцом, что ее жизнь в Бриджуотере превращалась в сплошную муку. Рождество прошло как дурной сон: холодное молчание, напряженность, колкие намеки – даже в присутствии гостей маркиза. Рождественский подарок – и тот Росс вернул старику.

Пруденс отвернулась от мужа и одарила маркиза улыбкой, постаравшись вложить в нее как можно больше тепла.

– Я тоже не голодна, отец. Но за обедом, надеюсь, у нас проснется аппетит.

Он ответил на ее добрые слова улыбкой благодарности.

– И вы споете мне. Я никогда не устану слушать ваш прелестный голос.

Росс злобно взглянул на отца.

– Как тебе везет! А для меня у жены в запасе одни обличительные тирады. – Не успела Пруденс ответить, как он встал со стула и направился к двери. – Желаю вам обоим хорошо провести день.

Напоследок Росс бросил сердитый взгляд на Пруденс и выскочил из столовой.

Маркиз прикрыл глаза рукой и прошептал:

– С каждым днем все становится только хуже. Пруденс, потянувшись через стол, дотронулась до его руки.

– Возможно, когда мы переедем в Лонгвуд, он посмотрит на многие вещи иначе. И его сердце смягчится.

– Я мечтал, что мы, как и в былые, более счастливые времена, будем практиковать вместе. – Маркиз печально улыбнулся. – Ну, что ж…

– Странно, что вы оба, имея такие титулы и богатство, являетесь врачами.

– Это наша семейная традиция.

– Росс говорил мне, но причину так и не объяснил.

– Это было очень давно. В годы правления доброй королевы Бесс. В то время некий Оуэн Мэннинг был обычным скромным деревенским врачом в Синдерфорде. И вот королева, проезжая через Глочестершир, имела несчастье заболеть. Она послала за лекарем. И нашему уважаемому предку повезло. Он вылечил королеву и так понравился ей, что она убедила его переехать в Лондон. Там Оуэн много лет верой и правдой служил ее величеству. Через некоторое время она удостоила его титулом графа Лонгвуда, а потом – маркиза Бриджуотера. Оуэн построил первый замок Бриджуотер и умер глубоким стариком, за год до того, как его возлюбленная королева испустила последний вздох.

– Но это касается первого доктора Мэннинга. А как же вы?

– Королева одарила нашу семью своими милостями с одним условием. Каждое ее поколение должно было дать своего доктора Мэннинга. И это условие всегда выполнялось.

– Тяжелое обязательство.

– Вовсе нет, моя дорогая. Другие представители нашего класса вели пустую, рассеянную жизнь дебоширили. А мы приносили людям пользу. Может, вы заметили надпись над гербом Бриджуотера: «Служим человечеству»?

– А Росс?

– Он – честь нашей семьи. Росс с огромным удовольствием и рвением учился в Королевском медицинском колледже. Жаль, что я не был таким способным учеником.

– Я знаю, какой он искусный врач. – Пруденс грустно рассмеялась. – Но и темпераментный, и с нелегким характером – тоже.

Маркиз пожал плечами.

– Наверное, очень трудно человеку, который без особого труда достиг совершенства, понять слабости других. Но иногда мне хотелось бы, чтобы он оттачивал не только свой ум, но и сердце. К тому же Росс очень горд, поверьте. И не переносит человеческих недостатков, глупости в том числе.

Маркиз пустым взглядом уставился в окно, за которым барабанил дождь, а потом продолжил свой рассказ:

– Еще мальчиком он работал в моей аптеке для бедных: учился делать лекарства, как и я когда-то перенимал опыт у своего отца. Потом Росс проходил у меня хирургическую практику. Это было счастливое время, нас связывали крепкие родственные узы. – Старик вздохнул. – А потом он встретил Марту.

Пруденс вдруг объял смертельный холод, словно мимо нее по комнате проскользнуло привидение. Она подошла к камину и протянула руки поближе к пламени, чтобы согреться. Золотое кольцо блеснуло багряным отсветом.

– Я знаю, Росс очень сильно любил ее, – прошептала Пруденс.

Маркиз бросил на нее проницательный взгляд и отвернулся.

– Он часто говорил, что это его единственная любовь. В те годы Лонгвуд-Хаус лежал в руинах, но Росс отстроил его заново для Марты.

Пруденс испытывала боль, но не могла остановиться, словно ребенок, ковыряющий болячку до тех пор, пока она не начинает кровоточить.

– Значит… это была такая большая любовь?

– Чужая душа – потемки. Но у Росса появилась жалость к пациентам, которой раньше я не замечал. Думаю, этим он был обязан влиянию Мария.

Пруденс вздрогнула. Несмотря на свой страх перед прошлым, ей хотелось знать больше.

– Может быть… вы расскажете о ней? Почему она умерла?

Маркиз встал и начал взволнованно ходить по комнате, шаркая ногами по ковру.

– Я убил ее, – проронил наконец старик. – Разве Росс не говорил вам? Или вы думаете, поведение сына по отношению ко мне вызвано какой-то обычной глупой ссорой?

Он сардонически усмехнулся, сразу став похожим на Росса.

– О, но этого не может быть!

Пруденс надеялась, что Росс сказал ей неправду. Этот добрый старик наверняка ни в чем не виноват. Произошел несчастный случай, только и всего.

– Спасибо, дорогая, за вашу доброту. Но в свое время я был горд и самоуверен – не хуже Росса. У Марты был рак матки. Я настаивал на операции. Росс считал, что надо подождать. Мы много раз ссорились из-за этого.

Пруденс понимающе улыбнулась:

– Что касается упрямства, думаю, вы оба стоили друг друга.

Плечи старика сгорбились.

– В те дни я был другим. Пока Господь не научил меня самоуничижению.

– И вы сделали операцию? Глаза маркиза наполнились слезами.

– Росс уехал к пациенту. У Марты начались ужасные боли. Я перепробовал все наркотики, которые были в моем распоряжении, но она все равно мучилась. Марта умоляла меня избавить ее от страданий, удалить опухоль, которая убивала ее. Я согласился. – Он застонал и вытер мокрые от слез щеки. – Господи, она так доверяла моему мастерству!

– Пожалуйста, не надо продолжать, – сказала Пруденс, плача с ним вместе. – Это причиняет вам слишком много горя.

– Вы знаете, как быстро человек истекает кровью, если повреждена артерия? – с горечью спросил маркиз.

Пруденс обняла его и прижала к груди. Ей очень хотелось как-то успокоить старика. А он дрожал, словно ветки деревьев за окном, которые нещадно сек дождь.

– Наверное, вы просто очень волновались из-за Росса? Ваша рука дрогнула, потому что вы слишком боялись ошибиться.

Но маркиз оттолкнул ее, издав глухой стон.

– Нет, я был неосторожен и неуклюж! Этого могло и не случиться. И я поклялся никогда больше не оперировать. Я занимаюсь фармацевтикой, готовлю лекарства. Лечу стариков от подагры. Но ни разу больше не взялся за скальпель. И никогда не сделаю этого. – Он глубоко вздохнул. – Я вполне заслужил презрение и ненависть сына.

Пруденс чувствовала себя беспомощной перед такими страданиями.

– Нет! Бог прощает всех. И мы должны прощать.

– Иногда мне кажется, что Росс винит и самого себя. Если бы мы прооперировали ее раньше, возможно…

– Она бы выздоровела?

– Нет. Ее бедное тело было насквозь изъедено болезнью. Но именно я оказался орудием смерти. А не рука Господа. Вот за это Росс считает меня ответственным. И он прав.

«Кто же из них мучается больше – отец или сын?» – подумала Пруденс.

– Когда умерла Марта?

– Два года назад, в июле.

– И Росс отправился в плавание.

– Я слыхал, что он месяц провел в Лондоне. Бродил по улицам, как отверженный. Пил и приставал к прохожим, рассказывал им о том, какой мерзавец у него отец.

– Неправда! – вскричала Пруденс, схватила его трясущуюся руку и прижала ее к губам. – Вы хороший, добрый человек. И я горжусь, что могу называть вас отцом.

Маркиз всматривался в ее лицо влажными от слез глазами.

– Не знаю, понимает ли мой сын, каким сокровищем обладает, – произнес он и со вздохом поклонился. – Позвольте мне удалиться. Сегодня утром мои нервы подверглись слишком большим испытаниям.

Пруденс посмотрела ему вслед.

На сердце у нее было тяжело. Потом она поднялась по большой лестнице в свои комнаты, примыкающие к апартаментам Росса. На противоположной стороне коридора располагались комнаты маркиза Бриджуотера. «Мы живем совсем рядом, – печально подумала Пруденс, – но как мы далеки друг от друга! Словно находимся на пустынных островах какого-нибудь далекого моря, где гуляет только ветер!»

Она так погрузилась в свои мрачные мысли, что не заметила Марэ, камердинера Росса, пока он не оказался прямо у нее под носом. Марэ отвесил хозяйке вычурный поклон, выписывая в воздухе тонкой рукой сложные фигуры.

– Леди Лонгвуд.

Пруденс приветствовала его улыбкой. Несмотря на все свои причуды, это был приятный молодой человек. Француз, который, оставшись без гроша в кармане, обнаружил – к большому своему удивлению, – что английская знать готова платить не только за службу, но и за его вычурные манеры.

Марэ деликатно откашлялся.

– Я выполнил вашу просьбу, миледи.

– И?..

Пруденс охватило чувство вины за эти интриги и заговоры, но отчаяние заставило ее действовать тайком, за спиной Росса.

– Тщательно обследовав вещи милорда, я обнаружил то, что вы ищете.

У Пруденс задрожали губы.

– Пла… платье?

– Helas. Да, мадам. Оно завернуто в серебряную парчу и спрятано в резной сундук.

«О, Росс, – подумала Пруденс, еле сдерживая слезы, – ты разбил мне сердце, создав это святилище в память о Марте!»

– Спасибо, Марэ, – важно сказала она, пытаясь спасти остатки своего достоинства. – Я прослежу, чтобы тебя вознаградили за труды.

Француз пришел в ужас:

– О нет, мадам! Я не могу брать деньги, если речь идет о сердечных делах. Вы понимаете?

Марэ был молод, но Пруденс почувствовала в нем житейскую мудрость, располагающую к откровенности.

– Разбираетесь ли вы в тайнах человеческого сердца, Марэ? – спросила она со вздохом.

– Надеюсь, что да, миледи.

– Тогда скажите, можно ли соперничать с призраком и победить его?

От удивления у Марэ широко раскрылись глаза.

– Ах вот как! Я предполагал иное. Это не совсем обычная… семейная проблема. Но чем отличается ваш призрак от живой соперницы? У женщин есть особые чары, с помощью которых они могут околдовать мужчин. Надо только пустить их в ход. И муж выбросит из головы даже свои воспоминания.

– А платоническую любовь к старому, выцветшему платью? – с горечью спросила Пруденс. – Зачем он хранит его?

– Миледи, у нас, французов, есть поговорка: «У сердца есть свой разум, и рассудку он не подвластен». Простите за смелость, но лучше вам вообще не думать об этих вещах. Они недоступны нашему пониманию. Постарайтесь быть живым воплощением счастья вашего мужа.

Пруденс отпустила француза, горячо поблагодарив его, и вошла в свою роскошно обставленную гостиную – от такой комнаты не отказалась бы и принцесса. Шкафы в соседней спальне были битком набиты новыми платьями. Да, здесь Пруденс на особом положении, но это призрачная победа. Без любви Росса она – нищая.

Пруденс взяла свое шитье и уселась возле окна. Но ею тут же овладела апатия; через несколько минут иголка выпала из рук, и она уснула.

Проснувшись, Пруденс увидела, что дождь уже кончился. Сон освежил ее. Вспомнив слова Марэ, она вдруг почувствовала прилив надежды. Ведь она – живая жена Росса. Она призналась ему в любви, и он принял это признание. Правда, с того дня они ни разу больше не говорили о своих чувствах, но Росс, конечно же, уверен в ее постоянстве. Когда-нибудь и он сумеет полюбить ее.

Пруденс позвала горничную и приказала подать коляску, запряженную пони. Потом она натянула перчатки, надела плащ, отороченный мехом, накинула капюшон и поспешно вышла из дома.

Свежий воздух взбодрил ее еще больше. Над землей висела пелена холодного тумана. И Пруденс казалось, будто она идет но чистой белой дороге в неведомую страну своей надежды. Сегодня она начнет свой крестовый поход, чтобы завоевать сердце Росса. Эта цель, конечно, плохо сочетается с резкостями, допущенными во время завтрака. Наверное, лучше им поскорее переехать в Лонгвуд-Хаус, пусть даже ремонт еще не завершен. Возможно, оставшись вдвоем, они с Россом вновь обретут счастье, которое улыбнулось им в Виргинии.

Пруденс подняла глаза. Впереди, в тумане, маячили развалины древнего замка Бриджуотер. Росс говорил, что во время гражданских войн он был почти полностью разрушен. И все же высокие массивные башни и полуразвалившиеся степы наполняли Пруденс благоговейным трепетом. В этих камнях, казалось, еще звучало эхо минувших сражений: бряцание оружия и крики воинов.

Рядом с замком находилась родовая часовня Мэннингов, окруженная невысокой оградой. Внутри нее – в могилах и склепах – покоились предки Росса. Увидев надгробие Марты, Пруденс едва не потеряла всю свою решимость. Оно было сплошь усыпано цветами из оранжереи. Их яркие лепестки, казалось, сияли на заиндевевшей земле, отчетливо видные даже сквозь туман. Сколько раз Росс приходил сюда и молился, преклонив колени!

«Смелее, Пруденс!» – подбодрила она себя и направила пони к подъездной дорожке, которая, изгибаясь, вела к Лонгвуд-Хаусу. В плотной белесоватой дымке послышались какие-то странные звуки, и потом перед глазами Пруденс возник дом.

В открытых дверях стоял Тоби Вэдж. Его вытаращенные глаза были полны ужаса, массивное тело сотрясала сильная дрожь.

– Тоби! Пресвятые небеса, что случилось? Трясущейся рукой он вытер пот со лба.

– Клянусь телом Господним, леди, вы вынырнули из тумана, словно корабль-призрак со дна морского.

Пруденс нежно взяла его за руку и повела в дом. На первом этаже не было ни души. Голоса рабочих доносились откуда-то сверху.

– Я просто пришла посмотреть на дом. Тут нечего бояться.

Но Тоби покачал головой.

– Три ворона сидели на дорожке, черные, как ночное море. Они улетели. А потом появились вы, понимаете? Плохое это предзнаменование, вот что.

Значит, она слышала карканье воронов.

– Ерунда, Тоби. Здесь, в парке, их сотни.

– Но их было три! А это значит, что смерть где-то близко. Так моя матушка говорила. И кэп…

– Хватит, Тоби, – прервала его Пруденс с усталым вздохом. – Ты в полной безопасности. А теперь давай посмотрим, что здесь изменилось с моего прошлого приезда.

Пруденс огляделась вокруг. Великолепный холл со сводчатыми дверьми по бокам, обрамленными мраморными колоннами. Над каждой дверью был высечен графский герб: восемь серебряных шаров на золоченых лучах среди клубничных листьев. Пол теперь был выложен черно-белыми мраморными плитами, а огромные очаги сменили на камины с красивой резьбой.

Пруденс не стала заглядывать в гостиную, что находилась слева. Еще неделю назад стены там были обшиты темным деревом и бархатом рубинового цвета. Она пошла направо, в столовую, чтобы посмотреть обивку, которой так восхищался Росс.

И комната ее не разочаровала. Бледно-голубой узорчатый шелк отливал блеском даже в этот пасмурный день. На потолке по углам находились лепные украшения, изображавшие четыре времени года. Вдоль стен, через равные промежутки, располагались такие же лепные гирлянды из цветов и фруктов тонкой работы. Они предназначались для того, чтобы оттенить красоту картин.

– О, как мило! – воскликнула Пруденс. – В такой комнате приятно будет играть роль хозяйки.

Ей вдруг захотелось увидеть Росса и сказать ему, что она восхищается плодами его трудов.

– А где его сия… мистер Мэннинг? – поправилась Пруденс.

Вэдж до сих пор не мог понять, что Росс имеет титул графа. Для этого несчастного безумца он оставался врачом, и только.

Тоби указал на потолок.

– Мистер Мэннинг наверху.

Пруденс знала, что на втором этаже не меньше дюжины комнат. И еще столько же – в мезонине.

– Но где именно? – спросила она.

Тоби скорчил гримасу и запустил пятерню в свои белоснежные волосы. Потом его глаза блеснули, и он засмеялся.

– В зеленой комнате! Сегодня утром там такой шум поднялся. Камин перекосился с правого борта.

– Зеленая комната? – В прошлый свой визит Пруденс не видела ее. Она выбежала из столовой и устремилась к широкой двойной лестнице, ведущей наверх. – Идем, Тоби. Ты должен показать мне комнату.

Пруденс одолела уже половину ступенек, прежде чем заметила, что Тоби остался внизу. Она оглянулась: он стоял в холле и с ужасом смотрел на крутую лестницу. Проклиная свою забывчивость, Пруденс вернулась обратно, убрала перчатки в карман и взяла Гоби за руку.

– Закрой глаза. Я поведу тебя.

Вэдж взглянул на нее и улыбнулся, как ребенок, – с облегчением и благодарностью. Он зажмурил глаза, а Пруденс, твердо взяв его за руку, повела наверх, уверяя, что бояться нечего.

На площадке Тоби открыл глаза и показал ей небольшую комнату, смежную со спальней Росса. Пруденс сразу поняла, что муж собирается использовать ее как кабинет и приемную для своих близких друзей. Стены были обшиты шагреневой кожей и панелями красного дерева прекрасного темного оттенка. Резной камин из того же материала украшала плита серовато-зеленого мрамора.

Несколько каменщиков пытались переставить ее. Росс стоял поодаль, скрестив руки на груди, и, прищурившись, наблюдал за ними. Он отдавал распоряжения властным, чуть раздраженным тоном:

– Нет-нет! Подайте влево.

Его взгляд нехотя скользнул в сторону Пруденс, словно ее появление было лишней помехой в этот трудный момент.

– В чем дело? – хмуро спросил он.

Взгляд у Росса был колючий и настороженный. Он явно не забыл об их утренней ссоре. Но Пруденс любила его даже за эту глупую гордость и упрямство.

– Дождь кончился, – мягко сказала она. – И мне захотелось посмотреть на дом. И на тебя.

Пруденс подошла к мужу, взяла за руку и, преодолевая его сопротивление, потащила в другую комнату.

– Во имя Господа, Пруденс. Что ты творишь?

– Следуй за мной.

Росс сердито указал на камин.

– Надо же все сделать как следует. Проклятый плотник… Справа придется увеличить на целый дюйм.

Пруденс погладила его напряженное лицо.

– Будь хоть немного снисходителен к человеческому несовершенству. И вообще рабочие вполне справятся и без тебя.

– Но…

– Идем же!

Несмотря на протесты, Пруденс затащила Росса в пустой будуар, находившийся рядом с кабинетом, и закрыла за собой дверь.

Он высвободил свою руку и проворчал:

– Могу ли я знать, каковы ваши намерения, мадам?

– Только одно. – Пруденс обвила руками его шею, притянула поближе к себе и поцеловала в губы.

Сначала Росс сопротивлялся, но она быстро сумела заставить его сдаться. Обняв Пруденс, он крепко прижал к себе послушное, гибкое тело и с жаром ответил на ее поцелуй.

– Ведьма! – обронил Росс, отстраняясь от Пруденс, хотя она продолжала виснуть у него на шее. – Ты пришла о чем-то просить?

– Нет. Я умоляю простить меня за злой язык. На лице Росса появилась довольная улыбка.

– Правда, мне куда больше нравится твой нежный язычок. Во всех отношениях.

– Ты его получишь, – прошептала Пруденс и снова жадно прильнула к его губам, на мгновение лишившись дыхания.

Руки Росса блуждали по ее спине, обвились вокруг бедер, он скользнул губами по изгибу шеи и зарылся лицом в материи, закрывавшей грудь.

– Жаль, что до ночи еще далеко, – прошептал он.

Впервые Пруденс почувствовала свою силу, ощутила власть над ним. Возможно, Марэ прав. Она была слишком наивна, а потому почти никогда не использовала свои особые женские чары.

Пруденс запустила пальцы в локоны Росса, погладила нежную кожу шеи.

– Зачем же ждать? Поедем домой прямо сейчас.

– Не говори глупостей.

Пруденс застенчиво улыбнулась:

– Ты не раз говорил мне, что надо учиться быть графиней. Требовать, чтобы люди исполняли все мои желания. Разве графине запрещено заниматься любовью днем? Если ей хочется?

– И мне придется обедать с отцом? Я провожу здесь все дни, лишь бы избежать этой церемонии. Огромным усилием воли я заставляю себя сидеть с ним за ужином.

– Росс, дорогой. У тебя ведь доброе сердце. Почему ты не можешь простить его? Жизнь твоего отца полна печали и угрызений совести. Он тоже горд, но, я думаю, был бы рад пойти на любое унижение, лишь бы услышать от тебя доброе слово.

Росс грубо оттолкнул ее.

– Гак вот почему ты приехала? Это он послал тебя в качестве просительницы?

– Я приехала потому, что у меня душа болит за вас обоих. Ты упрям и жесток. Разве так нужно чтить память Марты? Ты говорил, что она была доброй, любящей женщиной. Даже пожалела какого-то увальня, сломавшего ей палец. Помнишь? Неужели она не простила бы твоего отца?

Росс сжал челюсти.

– Мадам, вы зашли слишком далеко!

Пруденс опустила голову, и ее глаза наполнились слезами. И почему она так старается примирить отца с сыном, хотя ее собственное положение невыносимо? Ведь ей буквально приходится выпрашивать у Росса немного тепла и нежности. И соперничать с призраком.

– Тогда поезжай со мной, потому что я… я хочу тебя, – сказала Пруденс, всхлипывая. Она не могла произнести слово «люблю» – это унизило бы ее еще больше. – Если хочешь, мы можем пообедать в твоих комнатах. Поедем домой, умоляю тебя!..

Растроганный ее слезами, Росс заколебался.

– Моя бедная Пруденс. Последние несколько недель я действительно совсем забыл о тебе. А ты так нежна и терпелива со своим мужем, который рычит на всех как медведь.

Увидев, что его глаза потеплели, Пруденс воспрянула духом. Она одарила Росса обольстительной улыбкой и приложила пальчик к его губам.

– Сегодня мы сделаем так, чтобы все облака рассеялись.

Росс усмехнулся.

– Я намерен утомить вас, мадам. – И он указал на кабинет. – Только позволь мне закончить…

– Нет, – сказала Пруденс, состроив очаровательную гримаску. Какая же огромная власть таится в ее призывах! Надо только уметь пользоваться ею. А Росс уже поддался чарам, Пруденс видела это. Его грудь бурно вздымалась, в глазах зажегся голодный блеск. – Если ты не поедешь сейчас же, я до самого ужина запрусь в своем будуаре.

На лице Росса отразилось колебание.

– Во имя Господа, Пруденс!..

– Сейчас, – твердо заявила она.

– Ты настоящая сирена, – сказал он со вздохом и потянулся, чтобы обнять ее. – Хочешь одержать надо мной полную победу?

И вдруг из кабинета донесся оглушительный грохот и гул возбужденных голосов.

– Будь я проклят! – заорал Росс, ударив кулаком по своей ладони. – Дурачье! Они разбили камин.

– Прикажи им сделать другой.

– Но я хочу посмотреть… Подожди меня внизу.

– Ах ты, неблагодарный! – воскликнула Пруденс. – Запомни, ночью дверь в мой будуар будет заперта!

Она круто повернулась и побежала в кабинет. Мраморный камин разлетелся на тысячу кусочков. Исправить что-то было невозможно. Следовало заказывать новый. Расстроенные рабочие сбились в плотную кучку и шепотом переругивались друг с другом. У Вэджа был такой вид, словно он вот-вот расплачется.

Росс выскочил из будуара и выругался, увидев груду обломков.

– Пру, подожди немного, – попросил он глухим, раздраженным голосом.

Но она упрямо дернула плечиком.

– У тебя был выбор. Ты принял решение. Что ж, наслаждайся своим совершенным домом.

Пруденс выбежала из комнаты, помчалась вниз по лестнице, на ходу нетерпеливо натягивая перчатки, и села в коляску.

Ее гнев остыл, когда подъездная дорожка осталась позади. Тут она сникла. Призрак Марты то и дело одерживал над ней победу. Вот и сейчас Росс пренебрег ею из-за своего стремления все доводить до совершенства.

«И тем не менее, – подумала Пруденс, призвав на помощь свой оптимизм, – он испытал минутную слабость». Еще немного – и Росс уступил бы ей. Наверное, сегодня стоит спокойно поразмыслить о новой тактике, вспомнив Бетси и все ее кокетливые ужимки. И возможно, ей удастся покорить сердце Росса – милостью Божьей и своими женскими чарами.

Туман был все таким же густым. Казалось, что на землю опустились плотные белые облака. Пруденс ехала медленно, пытаясь различить дорогу впереди. Но вот кое-где начали появляться просветы, и править стало легче. Но ей было неспокойно: что-то зловещее висело в воздухе, усиливая ее собственные тревоги и вызывая дрожь ужаса. Холод просачивался под плащ и пробегал своими ледяными пальцами по спине. И густой туман уже не казался ей дорогой, ведущей к счастью.

Впереди раздался какой-то шорох. Пруденс застыла. «Может, это те самые три ворона, о которых говорил Вэдж? Предвестники несчастья?» Пруденс охватил безотчетный страх, по телу поползли мурашки. Теперь она жалела, что отказалась подождать Росса.

Но мгновение спустя она тихо рассмеялась. Сегодня обычный туманный январский день. Глупо бояться каких-то примет. А шум… Просто в лесах и зимой полным-полно птиц и разных мелких животных. Только и всего.

И вдруг Пруденс вскрикнула от ужаса: из тумана вынырнула черная фигура в длинном плаще с капюшоном и загородила ей дорогу. На фоне белого снега этот человек был похож на ворона. Он рванулся вперед и ухватил пони за уздечку. Животное резко остановилось, испуганно прижав уши.

– Дайте мне проехать, – сказала Пруденс.

Ее дрожащий голос прозвучал глухо в жутковатой пелене тумана.

Пресвятые небеса, почему она так перепугалась?

Незнакомец рассмеялся. От его хохота, доносившегося из-под капюшона, у Пруденс мороз побежал по телу. Он казался воплощением Смерти, только что без косы.

– Будь я проклят. Мне говорили, что вы чуть ли не каждый день ездите по этой дороге. Но кто же знал, что вы так легко мне попадетесь, дорогая леди?

Пруденс едва не задохнулась, услышав знакомый голос. Она подняла кнут и размахнулась, но мужчина ухватился за него рукой в перчатке и рванул на себя изо всех сил. Капюшон упал, открыв уродливое лицо. Это была жуткая пародия на былые прекрасные черты.

– Пресвятая Матерь Божия, помилуй меня! – прошептала Пруденс.

– На этот раз не ждите милосердия, милая леди, – сказал капитан, сэр Джозеф Хэкетт.